( События и факты из жизни моих родных в годы сталинских репрессий)
______________________________________________________
Алтынай отставила ведро с молоком от ограды и сняла привязь с верблюжонка.
Огромное животное ласково обнюхивало своего детеныша, который прильнул к ее соскам. Женщина погладила по шуде — шерсти на шее любимой верблюдицы-кормилицы. Четырехлетнего сына Алтынай звали Шуда (1). Что увидели повитухи, выйдя из дома после рождения сына, тем и назвали новорожденного, прибавив по обыкновению к концу слова «бай».
Привязывая верблюжонка на место, женщина услышала далекий, едва уловимый гул мотора и оглянулась.
В зареве восходящего солнца, далеко в степи двигалась машина, сзади клубилась пыль. Полуторка явно ехала к ним в аул по бездорожью. « Да… эта та машина…. С брезентом… «черная» машина…», - догадалась она,схватила ведро и побежала домой. К аулу скакал всадник на аргымаке, по осанке узнала Тенизбая — сына одного из мужниных братьев, который ночью вместе с отцом отгонял скот на дальние пастбища. Срочная весть летела к родным.
Женщина не замечала, что подол ее легкого платья намок от молока, которое выплескивалось из ведра на бегу; одна из отороченных узорами красных туфелек, сшитых кайнагой (2) в подарок, соскочила с ноги и осталась среди колючек. Алтынай казалось, что она бежит на одном месте, и километровое расстояние не сокращается.
«К нам… к нам едет эта страшная машина!... Она не свернула на карьер,— со страхом думала женщина.— Что будет?.. Что будет?.. Вчера, только вчера говорили о ней. За кем едет? Не буду думать о плохом, не буду думать о плохом!..»
Несколько белых каменных, недавно построенных асаром (3) домов примыкали друг к другу, огромные светлые юрты стояли рядом. Вдали от этого маленького аула, километрах в пяти, были видны первые котлованы каменного карьера — котлованы, где начинали выработку известняка «гюша» из месторождения, найденного геологами к 20-летию Октябрьской Революции.
Издали Алтынай увидела, как из ее юрты выбежала Бальяш, сестренка Тенизбая, неся в руке что-то, завернутое в разноцветное платьице четырехмесячной девочки, которое выпросила у невестки Саним, чтобы положить его, как магический знак, в куржун (4): она мечтала о дочери. «Коран!»— догадалась женщина о свертке, следя за убегающей рослой девочкой, пока та не скрылась за домами.
Это была бы страшная улика!..
Тревога, которая росла со вчерашнего вечера, точила и забирала душевные силы, наконец-то обрела реальную картину. Эта была та самая машина, о которой говорил братьям Дуйсенбай, ее муж.
* * *
Вчерашним вечером все собрались в юрте у Кузембая — старшего брата. Крепкие и видные мужчины расположились вокруг круглого стола, одного из братьев не было. Сняв домбру, висящую на изогнутом выступе деревянной стены юрты, Дуйсенбай заиграл. Алтынай, раскатывая тесто для кипящего бульона в большом казане, слышала нотки тревоги и печали в музыке. Муж был чем-то обеспокоен.
Шуда сел рядом с отцом среди взрослых. Дядя Таскинбай стал расспрашивать племянника, и он — как полагается каждому ребенку — ответил без запинки, словно вызубренный стих:
— Кто ты?
— Адай.
— Род твой?
— Мамыртай(5).
— Нагышэ?(6)
— Ескелдэ.
— Отец твой?
— Дуйсенбай.
— Мать?
— Алтынай.
— Зовут?
— Шудабай.
Все довольно закивали. Дуйсенбай протянул сыну правую руку:
— Где я здесь среди моих братьев?
Сын показал на безымянный палец — послышались возгласы одобрения.
— А ну-ка, ну-ка!.. А где мой отец? — спросил Жаксыбай — сын Кузембая, который перед едой лил из кумгана воду на руки всем поочередно.
Шуда стал перечислять пальцы на левой руке, указывая на каждый, как учил отец: «Большой палец— Кузембай, указательный — Сарсенбай, средний — Джумабек, безымянный — Дуйсенбай, мизинец — Таскинбай». Держа мизинчик, мальчик сказал: «Большой дом!!!» Да, особо почитаемый дом — дом младшего брата.
— Молодец! — засмеялись дяди.
Алтынай увела ребенка к дастархану для детей.
— Подай всем подушки, Жаксыбай,— попросил Кузембай сына после ужина, удобно расположившись на красивом лоскутном корпеше (7).
Алтынай мыла посуду при свете костра. Из юрты был слышен негромкий разговор.
— Что у вас на работе?— спросил Дуйсенбай племянника, подкладывая подушку под локоть.
— Все документы переводим с латиницы на кириллицу. Принимают на работу. Поговаривают, что скоро будут поселенцы. Ждем комиссию. Но у меня, коке (8), сами знаете: цифры, отчеты, — ответил юноша, передавая всем чаши с айраном,принесенные его женой Саним.
Дуйсенбай поделился последними новостями:
— Мои русские друзья из депо сказали, что много поездов с заключенными в последние дни приходят из Баку паромом и дальше идут в Ташкент. Вчера был поезд с детьми. В городе много приезжих. Говорят, забрали прошлой ночью бывшего священника из дома рядом со старым базаром: мол, общался со ссыльным архиепископом. Дом заколочен. Видел я сегодня несколько раз Тургана в городе, а он делал вид, что не замечает меня. Может, не узнал?
— Какого Тургана? Это тот, который твой ровесник? Длинный, худой? С тобой учился арабскому языку и исламу... Тихоня, незаметный был... — вставил младший брат.
— Да, тот самый, — как и я, с 1900 года рождения, 37 лет, как и мне, — подтвердил Дуйсенбай.
— Я его встретил в одном селе, когда готовились к скачкам. А он считал живность в сараях, записывал, у кого сколько. Он мне крикнул вслед: «Знаю …знаю вас братьев-мамыртаев! Переселились подальше от сельсовета. Ты — младший из них...» Он еще что-то хотел сказать, но я ушел, не ответив.
— Давно я с ним не сталкивался... Сегодня увидел его на базаре в форме милиционера. Люди о нем хорошего не говорят. Ходит, слушает, доносит… Выслуживается... Вчера в райцентре энкаведешники увезли несколько человек на грузовике, ничего о них не известно. Куда повезли? Никто не знает. Брезент прикрепили к полуторке от солнца, наверное, будут ездить в дальние селения...
Кузембай внимательно слушал. Обычно он работал с утра до вечера в своей мастерской и, обращаясь к нему с вопросом, приходилось ждать, когда он закончит вырезать узор на деревянных брусках для сундуков и шкафов или на коже для сапог, а затем выскажет свою мысль.
Он думал, братья затихли — что скажет старший? В такие минуты никто его не торопил.
И Кузембай сказал:
— Сарсенбай, отгонишь стадо вглубь Устюрта. Сейчас же собирайся. Ты, Таскинбай, поможешь, учти всё, что надо. Cегодня Жумабек уехал по святым местам, на солёное озеро, будет не скоро. Народ из ближних селений ждет его на соревнованиях по борьбе как почетного гостя. Отправьте ему весточку. Дуйсенбай, будь осмотрительным!
Сарсенбай обговаривал с братьями место для зимнего стойбища животных. Он отлично ориентировался и хорошо знал эти бескрайние земли степей и полупустынь без видимых дорог, все заброшенные колодцы. Задача была ответственная: сохранить скот всех родных. Братья помнили годы недавнего джута в степи и восстание адайцев. Сарсенбай знал и любил свое дело. Он был метким и бесстрашным охотником. Изуродованная рука его напоминала о сражении со снежным барсом. В юношеские годы он с братьями Дуйсенбаем и Жумабеком вступил в схватку с барсом, забредшим в эти края и попавшим лапой в капкан. Сарсенбай сунул рукой, обмотанной рубашкой, в пасть зверя и держал там, пока братья не забили хищника насмерть. Дуйсенбаю было тогда четырнадцать лет, разница в возрасте братьев — всего два-три года. Об этой истории помнит вся Степь. Народ говорил: «Не были бы вы братьями — барс загрыз бы каждого. А вы разом набросились на него и победили. Вот что значит — братство и единство». Шкура снежного барса висела в родительской юрте как напоминание о бывшей опасности. До полуночи братья со своими старшими сыновьями помогали отгону лошадей, баранов , верблюдов, коров.
* * *
Звук грузовика приближался...
Алтынай зашла в юрту, поставила ведро и еле выговорила: «Они приехали…» Двух сыновей не было, они ушли в село за десять километров. Старший, четырнадцатилетний Мырза, рекомендованный директором школы сельсовету еще в начале лета, продолжал исполнять поручения, хотя занятия начались. Кожа ушел в школу.
Алтынай подала мужу выходные красивые вещи.
— Дай пояс, сынок, — сказал отец.
Шуда поднес отцу красный матерчатый пояс. Дуйсенбай поцеловал сыну руку и вышел.
Через решетчатые незакрытые стены юрты было видно, как машина подъехала к крайнему дому, к мастерской Кузембая. Двое вооруженных солдат спрыгнули с кузова, из кабины вышел молодой энкаведешник, подтянул ремень, поправил рубашку и громко крикнул:
— Из домов не выходить!
С другой стороны из кабины вышел плотный, низкого роста мужчина, неторопливо одел форменную, изрядно измятую фуражку и пошел к открытой двери мастерской.
Другие солдаты бежали навстречу Дуйсенбаю — значит, за ним...
Таскинбая и Кузембая поставили посередине большой комнаты. Молодой энкаведешник аккуратно, красивым почерком заполнял напечатанные бланки, ложащие стопкой на сундуке; другой, видимо, более опытный работник, диктовал опись имущества для конфискации.
— Саргулов Дуйсенбай? — спокойно спросил старший и продолжил по-русски:
— Принеси Коран. Мы знаем точно, что он у тебя есть, только не надо здесь кино разыгрывать — говорить, что нет.
— Ищите. У меня ничего нет.
— Книгу и всё тут! Тогда оставим тебя в покое.
— Не знаю, о какой книге вы говорите...
— Ты ведешь религиозную пропаганду — это факт. Ты проводишь религиозную агитацию — есть подтверждения. Вы все Саргуловы — кулацкие сынки недобитые! — неожиданно побагровел энкаведешник.
Обыск в доме Дуйсенбая ничего не дал.
То, что увидел Жаксыбай, придя на обед с работы домой, вызвало в нем негодование. Он потребовал постановление на обыск и ордер:
— На каком основании? Почему производите опись? Кто дал вам право? Энкаведешник, считавший заготовки в дальнем углу мастерской, подошел к нему и крикнул:
— Я – Власть, щенок! Ты что?! Умный такой?! Против Советской власти, сволочь?.. Взять его!
Солдаты вытолкнули Жаксыбая из мастерской, он продолжал кричать и сопротивляться во дворе, пока один из них не ударил его по голове прикладом. Он схватился за голову, кровь стекала на лицо, шею, заливала глаза. Они навалились на него, связали, заткнули рот кляпом, били сапогами, поволокли в грузовик.
— Стоять! Всем стоять!!! Буду стрелять! — доносился из дома визгливый крик писавшего энкаведешника.
Саним, увидев окровавленного мужа, которого тащили по земле мимо юрты, упала без сознания; золовки приводили ее в чувство и рыдали от жалости и страха. Жена Кузембая сидела неподвижно и шептала молитву. Никто из женщин аула не понимал, о чем говорили между собой и спрашивали по-русски приехавшие люди в форме...
Страх. Страх проник в их души.
Стало понятно: родных увозят...
Конвоиры сели в кузов впереди на перекладине под брезентовым навесом, троих посадили на пол со связанными руками, где лежал Жаксыбай.
Всем запретили разговаривать.
Одно слово сказал Кузембай сквозь зубы своему младшему брату, который сидел с краю: «Каш!»(9)
Слышен был плач девочек Кузембая, которые бежали за машиной. «Есть кому бежать за отцом и плакать... А у нас и дочерей нет!— сокрушалась Алтынай. — Нет, не может быть, всё будет хорошо... Отпустят, ведь Коран не нашли... Все вернутся, всё будет хорошо... Нельзя плакать!» — уговаривала она себя, чтобы не зарыдать в голос.
* * *
Энкаведешники решили сократить путь, опять поехали к главной дороге по бездорожью. Два раза буксовала машина в песках, и пришлось толкать ее. Сильный и подвижный Таскинбай лопатой подкапывал под колесами полуторки, подставлял бревно, которое для такого случая лежало в кузове.
В сумерках от монотонного звука мотора и от усталости конвоиры заснули. При подъеме на песчаную горку машина замедлила ход, Таскинбай сделал знак Дуйсенбаю, и тот помог спрыгнуть через борт. Это случилось в считанные секунды.
Когда энкаведешники обнаружили, что один из арестованных сбежал, они остановили машину.
Где в ночи среди оврагов искать беглеца?
Стреляли... Степь молчала…
Кузембай, Дуйсенбай и Жаксыбай были расстреляны без суда и следствия. В справках о реабилитации и смерти Саргулова Дуйсенбая, полученными Шудабаем – народным судьей в начале 60-х годов, значилось: «Смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг».
******************************************************************
1.шуда(каз.яз)-шерсть на шее верблюда
2. кайнага(каз.яз)-старший брат мужа
3.асар(каз.яз)-стройка всеми родственниками
4. куржун- вытканная сумка
5.мамыртай(каз.яз)-майский жеребенок
6. нагашэ ( каз.яз)-род матери
7. корпеше (каз.яз)-одеяло
8. коке (каз.яз)- обращение к дяде
9. Каш ! (каз. яз)- Беги!
-------------------------------------