Коротенький отпуск дворника Федьки
Никто, пожалуй, не знал, где живет этот самый Федька - Полудурок, вот уже как три года оформленный в детском саду в качестве дворника.
И каковы его, этого самого дворника настоящие имя и фамилия? Нет. Скорее всего,
директор садика должна была знать, ну и, пожалуй, бухгалтер: все ж таки
заполняла она хоть какие-то ведомости, под которыми наверняка подписывался
дворник два раза в месяц получая из ее рук, свои, честно заработанные...Но дети,
вездесущие и всезнающие откуда-то сразу прознали имя дворника, и по-детски
жестоко и беспощадно, при виде этого большого, добродушного и молчаливого
мужика, начинали громко и дружно кричать:
Федька дурак, курит табак,
дома не ночует, спички ворует....
Тот же, вяло махнув в их сторону облезлой метлой и беззлобно
вполголоса ругнувшись, спешно перебирался на другую площадку, подальше от
крикунов.
Сад был ведомственный, некогда довольно обеспеченный, но со временем
предприятие - спонсор, зачахло, захирел и соответственно сад.
И лишь старанием Федьки детские площадки все еще соответствовали своим названиям. В пику своей внешней неуклюжести, он, человек с постоянной, виноватой полуулыбкой на грустном, простоватом лице умудрялся в течение дня провернуть столько дел, что иная бригада строителей с ними не справится. И то сказать: еще вчера здесь красовалась огромная, подернутая зеленью тины лужа, а сегодня- глянь, появилась небольшая, аккуратно сколоченная из досок песочница, полная влажного просеянного, ярко-оранжевого песка.
Или где-то в городе свалят пару-тройку вековых тополей (дескать, борьба с тополиным пухом, аллергеном, стало быть), а Федька уже тут как тут: тащит на тележке толстенные бревна - ветки, что бы через неделю - другую из них соорудить небольшие, ярко расписанные краской избушки детишкам на забаву.
А ближе к майским праздникам, перед главным входом, Федор
умудрился соорудить даже небольшой фонтан, где на груде покрытых лаком камней
восседал белый аист, у которого изо рта капали частые, сверкающие капли
воды.
Бухгалтер Анна Семеновна Головобородько, полная, рыжеватая, с
выпученными как при базедовой болезни глазами, женщина, отсчитывая Федору
зарплату, стыдливо отворачивалась, понимая, что мужик этот, пусть и по наивности
своей и по простоте, стоит много больше, чем те деньги, за которые он
расписывается. Неслучайно у нее всегда для Федора заготовлен небольшой
гостинчик: то крупное краснобокое яблоко со своего участка, то парочка
переспелых, замшевых с бочков персиков, а то связка вяленых в тени бычков. Вроде
бы и мелочь, а совесть помалкивает...
- Бери Феденька. Не стесняйся. Сам видишь, есть тут особливо
нечего, одни головы, но все ж таки рыба, морем пахнет...
Угадала Анна Семеновна, ох в цвет попала, как про море
заикнулась. Верно, знала, что бредил Федор морем. Сызмальства о море мечтал.
Хоть и всю свою жизнь провел в городе, от которого до Черного моря не более
семидесяти верст было, а вот в соленых, зеленых волнах его окунуться как-то не
сподобился....Не случилось...
Не зря же он, практически на каждой площадке из обрезков фанеры и
досок хоть маленькую лодочку, но сколотит. Раскрасит свое творение голубым да
белым, а по борту обязательно красную звезду изобразит и имя какое позвучнее:
«Аврора» к примеру, или «Варяг». Стоит дворник в окружении ребятни и любуется
своими корабликами вместе с ними, а те как опомнятся, так опять за старое:
Федька дурак, курит табак, дома не ночует, спички ворует.
Убежит он от них, сядет где-нибудь в пыльных кустах сирени, на
скамеечке (благо, что он их скамеечек этих самых много наколотил), закурит
обязательную свою беломорину и задумается о чем-то своем, заветном, быть может,
даже и о море. А в мыслях его, море непременно красивое и ласковое. С изумрудной
на просвет волной. И стоит у него перед глазами почти обязательная картинка:
мол, бежит он, Федор вдоль берега, по белому, мельчайшего помолу песку и рядом с
ним, чуть-чуть поодаль бежит красивая до умопомрачения девушка: смуглая,
загорелая, с высокими скулами, чуть удлиненными глазами и что бы всенепременно с
легкими, пепельными волосами....И такие они с ней, с пепельноволосой этой,
красивые (даже он, Федька), что все как один, вслед им завистливо смотрят, а
женщины даже с тоскою....
Откуда? С какой рекламы, с какого настенного календаря
ему запомнись подобные картинки, он скорее всего даже и не сказал бы, но вот
подишь-ты, блазнится мужику подобное, и все тут. И почти обязательно, в такие
минуты приходит и подсаживается к нему невысокого росточка мужичок, в тельняшке с длинным рукавом, закатанными по локти и синими татуированными русалками да якорями на загорелых сухопарых руках.
Подтянув к коленям заглаженные до блеска черные расклешенные брюки, он присаживается на скамейку степенно, не торопясь.
Присаживается, так же как и Федька закуривает и точно так же молчит, задумчиво
провожая взглядом голубовато-белесый папиросный дым, уплывающий в точно такое же, голубовато-белесое небо.
Откуда он появляется на территории детского сада и кто он такой, этот самый морячок - неизвестно, одно только доподлинно верно, что и он и молчаливый Федька полудурок самые что ни на есть дружки-товарищи. Те, что понимают друг друга без лишних слов.
Наступило лето.
Широкие листья тополей покрылись пылью, сделались
тяжелыми и тусклыми, словно жестяные листья на дешевых кладбищенских венках. Все реже и реже раздается дразнилка про курящего Федьку: почти всех детей разобрали родители. Лето как-никак, период отпусков наступил, вот и некому больше дразниться. И затосковал Федор. Ходит по участкам с метлой: там шоркнет, там скребанет, там камушек бордюрный побелочкой покрасит, а все одно - скучно
мужику.
Смотрела директор детского сада из своего окна на слоняющегося
без дела Федора, смотрела, да и шевельнулось в душе ее что-то, может быть даже
совесть. Вспомнила, поди, что Федор, уже который год без отпуска трудится....
Высунулась она в окно, грудью пышной на горячую жесть отлива
навалилась и, протянув дворнику, небольшой конверт с деньгами, про отпуск
законный Федьке и намекнула. Хотела шутливое, что-то вдогонку, вроде как бы в
напутствие ему сказать, но как глянула в глаза его, добрые и благодарные, как у
собаки дворовой, которой вместо обычного пинка, косточку с остатками мяска дали,
так и осеклась на полуслове, скорее обратно в свой кабинет юркнула.
- Вот же полудурок какой.... За свое, положенное еще и
благодарит...
Шептала она удрученно, бездумно и бесцельно переставляя предметы
на своем светлой полировки столе.
2.
...Морячок, вел свою машину, - Запорожца цвета пыльного огнетушителя,
аккуратно и старательно, заботливо объезжая колдобины и ямы.
Федька (обычно молчаливый), с трудом уместившись в маленьких нутрях машины, словно в предвкушении чуда, болтал без передышки, развлекая товарища, а скорее всего, просто в болтовне этой пытался утопить свои собственные страхи и сомнения.
Конечно, пляж с мелким песочком и бегущим по нему Федором это
здорово. Девчонка легкой поступью спешащая позади, на фоне прозрачных изумрудных
волн еще лучше, ну а вдруг, вдруг всего этого, да и не случится? Что тогда? И к
чему весь этот никчемный отпуск? На территории сада скоро крыжовник дойдет, того и гляди местные ребята в заборе дыр наломают, набеги начнут устраивать.
А Федор где?
Федор на море, задницу под солнышком греет... Товарищу что? У него вон, к
багажнику, целый пучок удочек приторочен. Кефаль, мол, в это время года чуть ли
не на голый крючок бросается....А Федору эта самая рыбалка, если честно и не к
чему. Он червяка, когда случается землю копать и то старается лишний раз лопатой
не перерубить, а тут его, бедолагу, да на крючок, да к тому же еще и
живого....Нет. Рыбалка Федора не прельщала совершенно. А тут еще и погода,
вроде бы портиться надумала. Солнышко свой обожженный бок в тучку зарыло.
Поперек дороги от высоких пирамидальных тополей тени упали, лиловые и пыльные.
На ветровом стекле поверх расплющенных мух да бабочек, широкие кляксы дождинок засветились...
Дождиком запахло....
Притомился Федор от безделья, да тесноты машинной, погрустнел,
заскучал, а после и вовсе уснул.
И приснился ему морской пляж (а как же без него?) и естественно
теплый, просеянный песочек под ногами. Вот только вслед за ним, за Федором с
хриплой отдышкой заядлой курильщицы с трудом поспевает Анна Семеновна
Головобородько, бухгалтерша из детского садика. Бежит тяжело, трудно, глубоко
почти по самые колени, увязая в мелком песке. Попридержал свой бег, Федор глянул
через плечо: враз увидел и полные ее бедра, с трудом втиснутые в тесный
купальник самой немыслимой расцветки, и дрожащий колыхающийся в такт бегу живот,
и полные груди и все, все, все...Запнулся тут же Федор в беге своем грациозном,
засеменил словно конь стреноженный и проснулся: как оказалось вовремя. Запорожец дружка его заветного уже сворачивал к небольшой базарной площади, где среди прилавков и торговок, груд фруктов и овощей, даров щедрого крымского лета, прохаживались суетливые, крикливые бабы с картонными табличками в руках -
предложениями дорогим гостям прекрасных комнат и квартир: уютных, тихих и
недорогих, с обязательным видом на море...
3.
...Море Феде не понравилось.
Вместо ожидаемого песчаного пляжа, берег оказался засыпан крупной
галькой, по которой не то что бегать, но и ходить-то было неловко: горячо и
больно. Почти от самой гранитной стены (сооруженной, похоже, в борьбе с
оползнями) и до воды стояли плотными рядами деревянные и пластиковые шезлонги с лежащими на них загорающими мужчинами и женщинами.
Меж шезлонгов носились дети и
расхаживали крупные вороны, похоже, совсем потерявшие страх перед людьми. На
прибрежной влажной гальке среди увядшей морской ботвы бурыми отвалами подсыхала пена. Тающими ошметками желе поблескивали выброшенные волной медузы, отвратные и прохладные на ощупь. Было шумно и жарко. Пахло йодом, подгнивающими водорослями, потом и прогорклым жиром.
Аккуратно и терпеливо лавируя между шезлонгами,
полотенцами и утомленными телами загорающих, неприкаянными тенями бродили с
баулами и ведрами торговцы вареной кукурузой, шашлыками и якобы домашним вином.
Под небольшим линялым тентом, носатый грек бойко торговал покрытыми лаком
раковинами, среди которых было много океанских.
Дружок, проводив Федора до пляжа, подозрительно быстро слинял со
своими удочками в сторону торчащих из воды скал, оставив его одного возле
обшарпанного, колченогого, но все ж таки свободного шезлонга.
Федор разделся, и его бледная огромная фигура тот час же
привлекла к себе внимание близлежащих женщин, в основном уже не первой
молодости.
-...Молодой человек. Вы своим телом загородили все мое солнышко.
Будьте любезны, пригнитесь....Или если хотите, присаживайтесь ко мне....Поболтаем.... А я вас за это намажу кремом для загара....Хотите?
Федор испуганно промычал что-то нечленораздельное в ответ и
спешно засеменил к воде, решительно подтягивая к животу новые, блестящие, словно антрацит трусы.
Плавал он, в общем-то, неплохо, но когда перед ним вдруг оказался
багрово-ржавый буй, неожиданно испугался. Обхватив его горячий и шершавый бок,
Федор представил, какая под ним глубина, страшная и равнодушная, он, привыкший к
мелководной и вялотекущей речушке родного городка, чуть было не взвыл в голос и
даже с растерянности хлебнул немного воды, горькой и теплой. Неожиданно рядом с
ним появилась молодая девушка, ровно и привычно загребая воду тонкими руками.
Подплыв к бую, она обхватила его крепкими длинными ногами и лежа на спине,
уставилась на Федора неправдоподобно крупными глазами.
Да. Она была почти та самая, которую он видел в своих мечтах:
пепельноволосая, с высокими скулами, загорелая и тонкая в кости. Но, черт
возьми, было в ее лице что-то отталкивающее. Что? Федор, пожалуй, и не смог бы
выразить это в словах, но было совершенно точно. Какой-то чуть заметный налет
деревенской вульгарности, еле ощутимая патина развращенности и продажности...
- Привет! Не помешаю?- Ее тонкий язычок неторопливо прошелся по
ярко накрашенным губам. Пожалуй, слишком неторопливо и по слишком ярко
накрашенным...Волосы как живые колыхались вокруг ее головы.
- Да, пожалуйста, мне не жалко. Море оно общее. Да и буй, кстати,
тоже...
Федор фыркнул и вновь почувствовал горько-соленый вкус волны.
- Вот и я говорю, что общее...
Неизвестно чему хохотнула девушка, и слегка изогнувшись, округлым
пальчиком правой ноги провела по его животу.
- Ну что же ты такой скромненький, а Феденька? У тебя такой
пресс, каменный, а сам тюфяк тюфячком...
Федор, внимательно посмотрел на девушку и вдруг,
медленно-медленно покачал головой.
- А ведь я вам имя свое не называл....Я точно помню, что не
называл...
- Называл, не называл....Какая разница? Главное что я
угадала...
Девица поднырнула под буй и вынырнула уже перед растерявшимся
мужиком. Почти вплотную к нему. Ее твердая небольшая грудь, под черными
полушариями бюстгальтера, ее плечики и крепкие руки, оказались вдруг настолько
близко к Федору, а запах от ее мокрых волос и шеи был настолько силен и
приторен, что дворник с силой оттолкнулся от загудевшего пустой бочкой буя, и
уже разворачиваясь к берегу, бросил ей, удивленно замершей.
- Нет. Вы не она. Вы вообще какая-то шлюха. И мне кажется, я
знаю, кто тебя нанял...Конечно, знаю...
Он, уже больше не оборачиваясь, погреб к берегу как можно скорее,
тем более что на пустующем шезлонге с пучком бамбуковых удилищ, сидел дружок
его закадычный, морячок.
4.
Ранним утром, распахнув окно своего кабинета, Анна Семеновна
Головобородько заметила Федора, по обычаю копошившегося за своим небольшим
верстачком, притулившимся в тени раскидистой черноплодки. Рубанок в больших
ладонях дворника казался игрушкою.
Поправив прическу, женщина спросила его, слегка стесняясь невесть
чего.
- Ну как, Феденька, отдохнул? Как оно, море-то?
- Море, как море...Обыкновенное...
Пробурчал Федор и, бросив на плечо пару досок, направился чинить
забор, подпорченный местными ребятами, любителями недоспелого крыжовника...