ЗАЧЕМ ВЫ, МАКИ, ТАКИЕ КРАСНЫЕ?      

… Казахские дети глухого аула, что в нескольких километрах от станции Отар,  приняли новенькую в свои ряды без проблем. Для них  пока не существует национальных различий. И неважно, что плохо и весьма неохотно говорят по-русски, что не знают такого имени, как София. По-казахски они произносят его: «Зульфия». Ну и что? Зато эти ребята такие добрые, отзывчивые! Хотя бы вот этот Омар с круглым, как луна, лицом и узенькими щёлочками озорных  чёрных глаз. Вчера, например,  целую горсть дроблёного пшена протянул ей: «Бери, Зульфия, не стесняйся». 
      С этими ребятами Софийка часто теперь ходит в степь, где пасутся коровы. И, когда повезёт, приносит домой по полведра коровьего помёта. Мама перемешивает его с соломой, делает кизяки, похожие на лепёшки, высушивает и потом топит ими печку. 
      С ватагой ребятишек она ходит и на станцию. Весть о том, что подошли товарные платформы со свёклой, облетает аул быстро. Софийка, правда,  теперь очень боится поездов. Она не рискует так же, как мальчишки, и не взбирается на  колёса платформы. Потому что если подняться на колесо и дотянуться рукой до заветных плодов, можно ненароком сорваться и оказаться на рельсах, под этим самым колесом. Ребята щедро делятся с ней своей добычей, потому что уже знают, как тяжело пережила Софийка  гибель подружки Милы  –  девочке отрезало ноги маневрирующим составом на одном из полустанков.  А  достаётся эта добыча ох, как нелегко. Солдаты, приставленные охранять ценный груз, следующий на сахарный завод, завидев ребят, начинают стрельбу. Не по ним, конечно, а в воздух. Но каждый такой выстрел отдаётся болью в маленьком софийкином сердечке. И всё равно она приходит сюда, чтобы принести домой хотя бы одну свеколку. Это отличная добавка к тому, что мама собирает в овощных отходах, которые выбрасывают повара станционной столовой. Она тщательно моет щёточкой очистки картофеля, моркови, зелёные листья капусты, мелко нарезает всё это, варит, а потом перемешивает с порцией супа, который дают папе в депо,  куда  его приняли на работу. Софийке  очень нравится запах этой еды. Особенно, когда она заправлена жиром. Его иногда приносит соседка Гюльнар-апа, которой мама помогает по дому. Если медный самовар начищен до блеска, а топка печи идеально обмазана глиной, она может и расщедриться. Вот совсем недавно дала мисочку топлёного бараньего жира. 
      … Софийка поймала из рук Омара крупный, увесистый корнеплод. Мама очень обрадуется. Наверняка половинку его сварит, разрежет на кубики и подаст  их к чаю вместо сахара. Кажется, что нет ничего на свете слаще этого лакомства.  Настоящий сахар девочка попробует только спустя два года. Её любимая учительница Мария Алексеевна каждый первый урок будет начинать с того, из-за чего, пожалуй, многие дети и приходили тогда в школу. Она медленно пройдёт между рядами и насыплет по чайной ложечке белых  кристалликов  на голубые, розовые  и жёлтые тетрадные промокашки. 

       … Софийку разбудил и жуткий холод, и плач  маленькой сестрички. Ёжась и потуже затягивая за спиной узел маминого шерстяного платка, она неохотно выбирается из-под одеяла. 
       – Ну, сейчас, сейчас. Не плачь. Вот тут мама тебе что-то оставила поесть. Сейчас покормлю. 
      Пока кормит сестрёнку, терпеливо объясняет, что вот как только мама соберёт на станции уголёк, так и вернётся. Будет чем печку растопить, и тогда теплее станет. Говорит, а у самой руки от холода сводит.  Маленькое заиндевевшее окошко разрисовано голубоватыми хрустальными ёлочками, запорошенными снежком. Ну, точно  как во владениях Снежной Королевы. Да только от этой холодной красоты, кажется, сама душа стынет. Девочка вспоминает, как в довоенную зиму вот так же были заморожены окна в их родном  доме. Но тогда всё было иначе. С утра мама растопила печку. Тёплый дух наполнил комнату, где она спала. Да и проснулась-то от вкусного запаха топлёного молока. Вот она, весело откинув пушистое одеяло, подбегает к открытой духовке, а внутри – казанок с молоком, затянутым румяной ароматной пеночкой.
      – Умываться, и – к столу, доченька, – зовёт мама. 
      А она, как была в пижамке, в тапочках на босу ногу, бежит не к столу, а прямиком к окошку. Дотянулась до подоконника и приставила пальчик к запорошенной снежной ёлочке. Держит, держит, пока холод не сведёт    руку и не заставит отвести  её от замысловатых рисунков на стекле. «Вот здорово, – думает она, – получилась такая маленькая проталинка, а сквозь неё видны и сверкающие на солнышке сугробы, и вылепленный ею вчера снеговик… 
      – Ну, вот и блинчики с маслом готовы! Ты умылась? 
      Голос мамы ей слышится так явно, будто доносится из-за стены, из хорошо натопленного дома. Но реальность возвращает её в эту крошечную комнатушку с маленькой холодной печкой, топчаном, на котором каким-то образом помещается вся их семья, тумбочкой и одной табуреткой. 
      … А мамы всё нет и нет. Есть хочется до боли. Софийка встаёт, чтобы выпить воды. Но вода в ведре так замёрзла, что ледяную корку и железной кружкой не разбить. На тумбочке мисочка с оставшимися крошками бараньего жира. Софийка долго не решается взять их, ведь тогда  маме нечем будет заправить суп. Но голод пересиливает. Она пересыпает в ладошку белые комочки, похожие на вчерашний снег, и не спеша съедает по одному. Во рту ещё долго остаётся вязкий вкус жира. И кажется Софийке, что трапеза её будет длиться долго-долго. 
      … Омар опекает Зульфию, пожалуй, больше, чем остальные ребята. И кажется ему, что с закончившимися холодами и сердце его подружки  немного оттаяло, как будто бы согрелось под весенним солнышком. С утра пораньше забежал за ней – ребята собираются в степь за черемшой – диким чесноком. В здешних местах он – единственное спасение от цинги. Мама не возражает, отпускает дочку, ведь у неё тоже дёсна кровоточат, а лечить больше и нечем. Девочка любит такие походы, они помогают на время забыть о том, что есть война. Но что это? Почему снова так сдавило грудь и звон в ушах? Софийка уже не слышит своих говорливых друзей. Ну, что за наваждение? Маки! Да, конечно, эти алые маки… Они как капли крови, как огненные вспышки на бурой потрескавшейся земле. Софийка закрывает ладошками глаза. Маковая полянка исчезает, а сквозь стрекот кузнечиков и жужжание жучков, откуда-то издалека  прорывается: «Красное! Уберите красное!..» .

        И перед глазами  встаёт картинка недавнего  прошлого..  Когда их катер   подходил к  кавказскому берегу, вокруг всё свистело, ревело и грохотало. Укрывшись с головой, девочка слышала, как рвались бомбы, как кричали люди, как волны с грохотом обрушивались на катер. Наверное, это было чудо, что они успели всё-таки высадиться. А катера, который шёл следом, не стало вместе с людьми. Все погибли. Открытый  всем ветрам кавказский берег, на котором они оказались, уже тоже бомбили.  Налёты были долгими и, казалось, конца им не будет. Единственным надёжным укрытием стали огромные валуны, за  которыми сошедшие на берег могли укрыться.

       –  Господи, Господи, помоги, – шептала мама.

       И Софийка, прижавшись к ней своим дрожащим от страха худеньким телом, плакала и очень боялась. Боялась и того, что Бог, ну, который живёт там, на небе, не услышит маму. Потому что её тихий голос заглушают  моторный рёв  самолётов  и эти бесконечные разрывы бомб. «Хотя бы эти бомбы у них скорее закончились», – думает она. И вдруг неожиданно всё кончилось, фашистские стервятники, как называет их мама, улетели, и наступила короткая тишина. И        вот  уже они вместе со всеми бредут нестройной колонной по пыльной кубанской дороге. У первой же придорожной воронки присели перекусить. Мама  налила в жестяную кружку воды, обмакнула в неё сухарик. Он показался Софийке таким вкусным.  Но даже этому ей не дано порадоваться. Рядом остановилась  армейская машина. Вышел молодой командир и  –  к папе:

        –  Почему не на фронте?

        Папа предъявляет свой «белый билет», но его всё равно увозят в комендатуру для проверки.

        – Не ждите меня, идите со всеми, не отставайте. Я обязательно догоню вас,  – почти прокричал папа, и голос его утонул в урчании удаляющегося автомобиля, в который военные буквально затолкали его, словно преступника.

       Софийка ещё теснее жмётся к маме  –  ей страшно оставаться без папы. Она старается не отставать. А колонна движется и движется в краснодарском направлении. Узкая полоска асфальта  пролегла сквозь степь выцветшей серой лентой. Кажется, нет ни начала, ни конца и этой дороги, и этого безжизненного пространства. А жара такая, что жжёт всё внутри. Будто бы сам солнечный диск расплавился, разлился по небу и поливает  теперь  своим горячим варевом движущуюся колонну беженцев. Утомлённые дорогой и солнцем женщины, старики и дети с рюкзаками, чемоданами, медленно продвигаются вперёд в надежде найти спасение.  Но где и как никто не знает. Да и реально ли оно, это спасение? Бомбардировщики в горячем небе появляются внезапно,  и скрыться от них негде – всё как на ладони. Очередной  налёт  –  самый страшный. Тяжёлыми чёрными птицами кажутся Софийке самолёты. Вот они опять сделали круг над колонной и опустились совсем низко.  Как будто играют в азартную игру  –  какой из них больше сбросит тяжёлых смертоносных бомб на беззащитных людей. Софийка ухватилась за мамину ногу и закрыла глаза…

       Малка потеряла равновесие, споткнулась и упала. А тут началось такое, что и в самом страшном сне не увидеть. Взрывы бомб, крики, стоны, детский плач  – всё смешалось в один сплошной кошмар. Взрывной волной разбросало людей в разные стороны.

       Софийка очнулась, когда всё стихло. Отряхнула песок, комья сухой земли:

       – Ма-а-а-ма-а-а, ты где-е-е?..

       Ответа она не услышала. Слёзы текли по щекам, и не было для ребёнка большего страха и горя, чем это.

       Малка, наконец, пришла в себя. Боль во всём теле не давала подняться.

       – Я  не могу встать, доченька. А где же наша малышка?

       – Ты, мамочка, вставай, пожалуйста. Ну, пожалуйста, прошу тебя. А я пойду и  поищу сестричку…

       Софийка метнулась туда, сюда. Вокруг так много неживых людей. Повсюду тела, лежащие в неудобных позах трупы . Она перешла через дорогу, а там уже ноги сами несли её на надрывный плач ребёнка. Завёрнутая в своё красное одеяло, перетянутое ленточкой, её сестричка кричала изо всех  сил. Наверное, так она заявляла свой протест этому жестокому миру, в который пришла в такой неровный час.

        Откуда-то донеслось: «Красное! Уберите красное!..».

         Поднатужившись, она почти волоком подтянула ребёнка к маме:

         – Вот она, мамочка! Я нашла её, нашла!.. Ну, как ты?

         Малка, превозмогая боль, с трудом сумела подняться. Она завернула малышку в одеяло красным цветом внутрь. Оставшиеся в живых  люди собирались вместе, помогали друг другу встать, отойти от боли, как-то перевязать раны, отыскать вещи, разбросанные на месте этой бойни, успокоить детей и двинуться в путь…

       … – Что с тобой, Зульфия? 
      Софийка открывает глаза, и страшная картина последней взрывной волны на том кровавом шоссе уплывает. Тишина. А перед ней стоит Омар, вопрошающе так смотрит и протягивает букетик алых маков.
 «Ах, маки, маки, –  думает девочка, – и зачем вы такие  красные?»…
      Софийка никому не может объяснить, что с ней произошло. Да и сама не в силах понять – ну, разве можно в одно и то же время находиться и в прошлом, и в настоящем? А может это был только страшный сон?..