Пролетарии всех стран —
соединяйтесь!

 Многие удивительные истории начинаются перед Рождеством.
Например «Ночь перед Рождеством» Гоголя, «Рождественская мелодия» Диккенса, «Дары волхвов» О. Генри и другие разные.
Романтическая обстановка ожидания чуда, с реминисценциями таинственной Вифлеемской ночи и дивной путеводной звезды. Ночь, наполненная призраками прошлого и мыслями о будущем, в российском варианте щедро припорошена серебристым снегом и завуалирована метелью. Как в «Сказке о царе Салтане» Пушкина:  «Три девицы под окном пряли поздно вечерком». Прямого указания на Рождество нет, но расчет роди богатыря к исходу сентября, вполне точно определяет дату.

 Так же начинается и наша история, только спустя столетие с небольшим: метет метель за окнами, горит свеча (электричество в доме опять отключили), на тощей кривобокой елочке поблескивают незатейливые игрушки, мишура. Подруги — Катя, Зина и Наташа, были, правду сказать, давно уже не девицы и весьма за тридцать. Скорее, их можно назвать так: отчаявшиеся матери-одиночки, измотанные, но непобежденные.

Из всех троих замужем побывала одна Зина, и то недолго. А Катя и Наташа — так. Прясть они не пряли, а занимались... э-э-э... как бы это лучше определить? — занимались изящным рукоделием. Наташа зашивала единственные зимние колготки. Залатав очередную дырку, она поднимала их и смотрела на свет.
Угас короткий декабрьский день, как чахоточный больной. Единственный на всю округу фонарь раздраженно бросал скудные лучи в промерзшее окошко. На подоконнике догорала свеча в граненом стакане, мигала и кривлялась. Телевизор не работал, поэтому дети рано улеглись спать. А родительницы выпили за уходящий год (чтоб ему пусто было) и решили заняться полезным делом.

— Еще эту зиму доношу и выброшу. Хватит. Все дырки не заделаешь, и темно. Сил нет дальше их латать. Согласно марксисткой диалектике, увеличение количества дыр привело колготки в новое качество — отрепий.

 — Ты это уже третий год обещаешь. Не выбросишь! Пожалеешь! Скоро твои колготки превратятся в сеточку. Сможешь их носить в бары, под мини-юбку, — съязвила Катя. Она пришивала к истертому лифчику новые крючки и была не в духе. Все рассмеялись, представив стокилограммовую Наташу в соблазнительном наряде.

 Зина быстро-быстро вязала крючком шапочку, на продажу. Закончив одну, она тут же бралась за следующую. На лице ее застыло выражение удовлетворенного маньяка. Худые пальцы двигались с немыслимой скоростью.

 — Девочки, когда закончите, помогите мне. Шерсть кончается. Распустите свитер и пару носков. Для этого много света не нужно. Пряжи нигде не достать, и дорого. Так я скупила старых вещей на барахолке. Перемотаю шерсть, постираю в пасмах, высушу, — будет, как новенькая.

 Катя посмотрела на дело своих рук и пригорюнилась:

— Мое белье просто истлеет в один прекрасный день. Рассыплется в порошок, и я останусь совершенно голой. Как леди Годива какая-то. И даже волос нет, чтоб прикрыться. (Она взъерошила короткую трехцветную стрижку.)  Честное слово, разорюсь! Поеду в центр и куплю новый лифчик, кружевной. Женщина я или нет, черт побери?

 — Зачем тебе лифчик, если у тебя нет любовника? Кого поражать будешь буржуазным великолепием?

 — Молчи, Наташка! Не трави душу! Может быть, на крючки нового лифчика приплывет новый любовник, нежный и верный! Нельзя терять надежду... Надежда — наш компас земной!

 — Где ты найдешь верного? Тут и на одну ночь не подцепишь, разве что триппер... Есть женщины в русских селеньях! А мужиков нет, почти нет. Какие есть — уже женатые или алкоголики, или вообще такое, что неприлично сказать. В моем университете вообще одни бабы были. Царство Амазонок на северных широтах. Любовник приплывет и уплывет, откуда приплыл.

 — Уплывет, как уплыла юность и любовь, — Катя грустно согласилась с Наташей, — что осталось? Пролетели мы, девочки, как фанера над Парижем!

 — Да уж, пролетели. Настоящие пролетарии. А пролетарии должны соединяться. Так учит марксистская наука. Нужно нам, девки, замуж! — вздохнула Наташа.
От ее мощного выдоха качнулось пламя свечи. — Если б на мне женился приличный мужик, я бы его так ублажала! Варила бы ему, стирала, песни пела.

 Зина сморщила нос, и алюминиевый вязальный крючок в ее пальцах застыл, как вопросительный знак:

— Пошла ты со своей марксисткой наукой! Очень нужны ему твои песни! Я вот, как ни старалась, моему кобелю все было мало. Хрен их знает, что мужикам этим нужно. Я бы, если бы опять нашла мужа, — на цепь посадила бы, как пса. Чтоб не сбегал... и не кусался.

 — Изумительная перспектива для будущего супруга! Тут положено появиться царю Салтану или как там его... и сделать нам коллективное предложение. (Катя бросила печальный взгляд на изношенный лифчик.)  Только мы своих богатырей уже нарожали. А дальше что?

 — Ой, хватит с меня! Я уже была замужем. Еле ноги унесла. — Зина по привычке потерла правый бок, как всегда, когда говорила о своем бывшем. Сломанное ребро все еще ныло в плохую погоду.

 — Кто сказал, что нам нужно замуж выходить здесь? Мы живем на рубеже двадцать первого века. Весь мир открылся для нас, как цветок на заре. Нужно только глаза пошире разинуть и в них зарябит от возможностей. Необходимо заглянуть за рубежи распавшегося социалистического лагеря и найти себе богатого иностранца из приличной капстраны. Организуем свой сексуальный Интернационал.

 — Очень мы нужны иностранцам, особенно богатым. Ну, ты скажешь, Наташ! Будем по гостиницам и барам бегать или как? Тоже мне — интердевочки! В нашем паршивом городишке одна гостиница и два бара. Там все забито. Молоденьких шлюх завались... На каждом углу, — Зина раздраженно пожала плечами и от возмущения пропустила петлю. Но Катя заинтересовалась и подсела ближе:

— Что-то ты задумала, подруга. Вон как у тебя глаза блестят. Неспроста твоя пропаганда. Давай — выкладывай!

 Наташа отложила штопку и закурила. Передала зажигалку Кате. Фитилек свечи совсем усох. Сумерки расползались по темным углам. Пахнуло холодом. Взошла луна. Зашелестели тараканы.

 — Девочки! Разговоры разговорами, а мне шерсть нужна.

 — Вот и отращивай на себе, если нужна шерсть! Хорошо, хорошо... Не дерись, Зинка! Давай свитер. У, грязнючий какой! Где ты такую дрянь откопала?

 — Я потом отстираю, я же сказала, в пасмах. Шерсть натуральная, хоть и грязная. Ты мотай, не принцесса. Ничего, руки потом помоешь. В этом месяце у меня еще за свет не плачено и за садик. Думаешь, чего свет отключили? Экономия. Ну, давай свою политинформацию. Ты у нас грамотная.

 — Следует определить свои приоритеты. Если пить, так шампанское! — Наташа затянулась, выпустила дым в низкий потолок и лихо скрестила толстые ноги со шлепающим звуком. — Если выходить замуж, так за американца! Не меньше. Наши цели ясны, задачи — определены. За работу, товарищи!

 — Ты хватила, подруга! Нереально, абсолютно нереально! — Катя оживленно зашевелилась в кресле и поправила прическу. Глянула с надеждой. Мол, разубеди меня быстренько! Наташа не заставила себя долго просить:

 — Я все серьезно обдумала. Знакомство по Интернету — наш единственный шанс зацепиться в Штатах. У меня в конторе есть Интернет. Я смотрела. Множество всяких таких вэб сайтов. Прямо чувствуешь себя в «паутине». Фотографию выдашь покрасивше, с электронным адресом. Есть специалисты, снимают для знакомств — из любой коровы конфетку сделают. Ну, может не из любой... Вот из меня (Наташа осмотрела критически свой живот и ноги), конфетки не получится. Разве, что о-о-очень сдобная булочка.

 Сначала переписка, то да се. Эти акулы капитализма покупают адреса незамужних дамочек пачками. Можно даже посмотреть, кого больше купили. Хорошеньких в сто раз больше покупают, конечно. Но и на нашу долю, бабоньки, какой-нибудь трухлявый олигарх-латифундист достанется. Потом — встретиться нужно с женихом. Для этого представители свободного капитала в Москву приезжают, в Петербург. В глубинку, вроде нашей, их лучше не тащить, не пугать заранее. (Она задумчиво затянулась сигаретой).

— Установка у них в странах капитала социальная — жениться! Шлёндр и проституток там и своих хватает, а вот чтоб серьезно... В Америке даже выражение такое есть — «невеста по почтовому заказу». Нареченных из Европы завозили так еще во времена Колумба, не хватало ковбоям женщин. Потом в Штаты мексиканок всяких возили, филиппинок и других бессловесных и почтительных к мужескому полу азиаток. Но белые им, конечно, лучше. Хотя и японки нынче в моде. Мы ведь тоже — Запад, какой никакой. Думаете, американку-невесту так легко найти? У них все дамы эмансипированные, с характером, особенно те, что получше. Этим суфражисткам свободу подавай, но и деньги тоже. Всего мало. А наши — телки небалованные. Покормил ее биг-маком — уже счастлива. Покатал в машине — писает кипятком от восторга. Самый паршивенький мужичок из супердержавы — уже принц, если у него свой домик и хоть какая работа имеется. Да еще и по-английски говорит. Если и обложит трехэтажным, все равно не поймешь. Но, вообще, эти эксплуататоры пролетариата вежливые, как правило. По сравнению с нашими козлами — американцы и чувствительные, и уважительные. Сплошная малина.

— Да, ты серьезно за дело взялась! Ну, рассказывай дальше! Мне интересно, а тебе, Зин? — Катя поежилась в предвкушении приятных перспектив и даже зажмурилась от удовольствия, словно ее пощекотали.

— Странно это все. Кто же на нас женится, да еще с детьми?

 — Тут написано — американцы к чужим детям гораздо лучше относятся, чем наши. Я узнавала. (Наташа извлекла какие-то мятые бумажки из кармана). Они китайцев-корейцев всяких усыновляют. Не говоря уже о румынах и венграх. Их жены давно рожать перестали, и полное падение прироста населения. Вот тут я записала. Статистика! Бабы в США на 50% весят больше нормы, а 25% — просто жирные. Я отлично впишусь! Вот куда идет прибавочная стоимость из слаборазвитых стран и недоразвитых, вроде нашей. В их паразитические высшие классы! Русские девочки симпатичнее. В Штатах разводятся 48% пар, а в смешанных браках (с нашими) всего 20%. Их женщины больше думают о своей карьере, чем о семье. Работать они, заразы, хотят, а не за детьми и мужем ухаживать. Их бы на завод по две смены. Зажрались! В американскую глубинку такая фифа ни за что не поедет, даже за своим женихом. А нас — только пальцем помани. Куда угодно. Мужа, который намного старше, ни одна не возьмет. А по мне, чем старше, тем лучше. Меньше приставать будет.

На чисто американских сайтах, где по компьютеру встречаются — на каждую женщину сейчас приходится 2-3 мужчины. С русскими выбор больше. На каждого америкашку — по 10 баб. Конкуренция будет, но если с умом взяться за дело — пробьемся! Есть у нас шанс. Нужно только не упустить его, пока мы относительно молоды. (Зина и Катя дружно фыркнули.) Что вы ржете, дуры? По западным стандартам мы — в самом расцвете. Но следует поднажать на английский. И белье новое точно покупать придется!

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прошел почти год, пока нашим героиням удалось собрать деньги на фотографии и на объявления. Представляете, сколько шапочек нужно было связать неимущей Зине замерзшими пальцами? Сколько дополнительных смен отстояла в заводской лаборатории Катя, вынося через проходную все, что имело хоть какую-то ценность на черном рынке, трясясь от страха? У нее даже нервный тик появился. Не говоря о Наташе, которой в своей конторе и украсть-то было нечего. Какой ценой строжайшей экономии приобретались новые платья и делались прически? Даже Наташа похудела за это время.

Наконец, удалось завязать переписку с потенциальными женихами. И дальше истории трех подруг разветвляются, как дороги в картине Васнецова «На распутье». Мы будем следить за каждой из них по отдельности, до того момента, когда они опять встретятся. Но уже в Чикаго.

 Зина оказалась, вернее, показалась, поначалу, самой удачливой. Ее первой выхватил техасский ковбой, головастый и кривоногий. Конечно, достоинство его было не в кривых ногах, а в том, что он долго не «мылился», как другие. После первой встречи пригласил Зину к себе в номер, а утром — в Америку. И быстренько женился через две недели, как порядочный. Кроме того, техасец как раз купил дом во Флориде, возле океана и собирался переезжать со своего скотского ранчо.

Честно говоря, других достоинств у ковбоя и не было. Походил он более всего на одного из своих бычков, как внешне, так по характеру и запаху, а также по манере поведения. Одним словом — гадил, где стоял, и в выражениях не стеснялся, когда его корм или пойло запаздывали. Счастливая Зина в новом, еще пустом флоридском доме радостно подтирала за ним, стирала, готовила. Утробное мычание перед обедом принимала за проявление скупой и суровой мужской ласки (по-английски она ещё не очень понимала). Присылала редкие письма с описаниями пальм, океана и тропических фруктов. Короткие, потому, что времени у нее после уборок и стирок оставалось в обрез, а деньги на марки приходилось выпрашивать. На руки ковбой ей больше пяти долларов не выдавал и то — по большим праздникам. В магазине он следил, чтоб Зина далеко не отходила, не глазела по сторонам на других мужчин, хотя кругом водились одни пенсионеры. Одну на улицу не выпускал и тщательно проверял телефонные счета — кому и сколько звонила. А потом долго выговаривал, что много потратила, и дулся.

Такое усиленное внимание Зине сперва льстило, но скоро начало надоедать. Она скучала по сынишке, который остался в России. Техасец по-первам обещал его выписать, а теперь молчал, как могила, и на намеки не реагировал, делал вид, что не понимает. Начался дождливый сезон. Сломанное ребро настойчиво ныло, пробуждая смутные воспоминания и тревогу. Постепенно она разобралась, что в речи нового мужа преобладает загадочное слово «фак» в различных сочетаниях, и попросила в письме разъяснений у Наташи. Может, он пытается выяснить, какой факультет Зина закончила? Так ведь у нее только школа и техникум, без диплома... Ответ ее совсем убил.

Хорошенькая Катя к тому времени нашла себе миллионера. Настоящего миллионера и не очень старого! Правда, когда она приехала к нему в Чикаго, оказалось, что миллионы были нажиты не им, а его папой, и вложены в недвижимость: целый микрорайон пятиэтажных домов, серых и унылых, как бараки. Когда-то они давали приличный доход. Но география города изменилась. Пригород захлестнула беднота — эмигранты из восточной Европы, арабы и мексиканцы.

Чак, так звали фальшивого миллионера, отказался сдавать квартиры цветным за малую плату. Смутился, растерялся, застыл в ступоре сомнений. Папа к тому времени умер и не мог ничего дельного посоветовать. Дома приходили в запустение, дворы зарастали сорной травой. Налоги, не плаченные годами, накапливались с неимоверной быстротой. Чак запер свои уже недоходные дома и погрузился в глубокую депрессию в одной из подвальных квартир.

Женитьба слегка развеяла меланхолию, но ненадолго. Он привез Катю с маленьким сыном Алешкой в зашторенный темный подвал, развел руками и сказал, что все — в прошлом. Ночью было холодно, бегали крысы, шурша лапами, и пахло сыростью. Днем ныли Чак и паровое отопление.

После недели жизни в подполье Катя возмутилась. Неужели для того в Америку ехала, чтоб в погребе сидеть и слушать жалобы мужа? Она самовольно переехала в пустовавшую квартиру из пяти комнат в бельэтаже. Выскоблила ее, вымыла. Покрасила стены в нежно-зеленый и розовый цвет. Поставила на окна горшки с фиалками и потребовала денег на мебель. Чак почесался, но дал.

       Наташа оказалась в Нью-Йорке после долгой переписки с эмигрантом Толей из Харькова. Жениться Толя на ней не женился, но пригласил в гости и поселил в своей квартире. Сказал, что если женится, потеряет психическое пособие. Ему дали инвалидность по какой-то мудреной нервной болезни, которую Толя вычитал в энциклопедии и удачно симулировал уже двенадцать лет. При этом он пользовался консультациями приятеля, бывшего санитара, работавшего в советской психушке.

   Для Наташи оборотистый Толя выхлопотал временную рабочую визу, липовую. На самом деле, он устроил ее убирать в двух продуктовых магазинах и в парикмахерской. И намекнул, что приятель-санитар не прочь на ней жениться (фиктивно) за разумную плату и небольшие комиссионные в Толину пользу. Несостоявшийся жених объяснил свое поведение так:

— Я бы и сам на тебе женился, хоть два раза. Пышные женщины — моя слабость! Но жить на что-то нужно. Вот если бы ты на программиста выучилась и прилично стала зарабатывать, тогда можно сразу под венец, то есть под хупу! Я вот попробовал программировать, но — тупой! Так что приходится под психа косить.

Наташа мысленно сравнила мохнатого энергичного психа-Толю и пьяненького небритого санитара, весьма зверского вида (в соответствии с профессией). Решила идею замужества отложить на крайний случай и пошла на курсы программистов. Подумала: «Если я зарабатывать буду прилично — на кой они мне оба сдались?» Но вслух ничего благоразумно не сказала, поскольку продолжала жить у Толи, и написала Кате и Зине длинные письма.

Из письма Кати:

«…Чак мой по-прежнему бродит по комнате в семейных трусах и в тяжелой депрессии. Ни в кино, ни в театр, будто в лесу живем. Сидит в подвале и твердит, что загубил семейное состояние. Будто меня волнуют его семейные проблемы! Своих хватает: у мамы моей инфаркт был, уже второй. Нужно ее в Америку вытащить как-то. Алешка кашляет. Продержаться бы три года, а потом получу постоянную визу и разведусь. Отсужу у него половину домов, и заживем мы, девочки, по-новому, по-настоящему. А пока терпите, подруги-пролетарки. Тут все же лучше, чем на нашем заводе...»

Из письма Зины:

« ...и как терпеть, когда мой просто голодом морит? Считает каждый кусок, а Ваську вызвать в Америку отказывается. Говорит, родишь мне сына, тогда посмотрим. Ежа рогатого я ему рожу. Помогите, девочки! Буду стариков мыть, собак гулять, что угодно. Только бы уехать из этой треклятой Флориды. Зимой хорошо было, тепло. А сейчас жара, не продохнуть, и пауки какие-то волосатые всюду лезут, сороконожки. Мне бы только деньги на билет и где голову приклонить на первое время...»

Из письма Наташи:

«Истории наши, пролетарки — темный кошмар. Прямо хоть в газете публикуй, под заголовком: Не ходите, девки, замуж! Пролетели мы опять, девочки, как фанера над североамериканским континентом. Но, ничего, пробьемся! Присылай мне, Катюша, чикагские газеты почаще. У вас там лучше с работой, чем на побережье. Я уже разослала чуть не сто резюме, как только кончила курсы. Может, где и клюнет. На дома Чака твоего придурошного ты не сильно облизывайся. Мне тут объяснили. Если у него не плачены тэксы, — заберут его дома за милую душу и банкротом сделают. Так что лучше разводись сразу. Проживем и без его хреновых миллионов, сами, никому необязанные... А Зине я пошлю с первой же зарплаты. И ты потруси своего депрессивного долларов на пятьдесят, не разорится...»

Три года протащились, как тяжелый сон. И вот подруги съехались в Чикаго. Опять перед Рождеством они сидят в слабо натопленной квартире, в одном из пустующих домов Катиного мужа. Зина, изрядно отощавшая, но счастливая, что сбежала от своего ковбоя, судорожно вяжет шарфик. Через правую щеку тянется свежая царапина, а под левым глазом пламенеет синяк — следы прощания с новым мужем. Неужели некоторые женщины ну просто рождены, чтобы быть битыми?

— Как вы думаете, девочки, смогу я вязанием на жизнь подработать? Я и на развод подала, но адвокату платить нужно.

— Уж лучше уборкой или на кассе. Я спрошу у своего менеджера, нужны ли им люди. (Катя работала в супермаркете, кульки паковала. Неплохо для миллионерши?) Что ты молчишь, Нат? Ты же — мозговой центр, программистка наша марксистская. Утешь, скажи свое веское политическое слово!

Сильно похудевшая от мытарств Наташа курит и сосредоточенно смотрит в окно. Ледяной дождь докучливо лупит в стекло. По серой заснеженной лужайке ходят серые гуси. А Зина и Катя глядят на нее с надеждой. Наташа всегда что-нибудь придумает. И она решительно тушит сигарету об подоконник. Оборачивается к подругам и выбрасывает вперед руку, как Ленин на броневике:

— Пришла пора нам объединиться. Поодиночке мы не выживем. Будем экспроприировать экспроприаторов.

— Опять ты за свою пропаганду! Говори по-человечески!

— Я и говорю по-человечески. Что у нас есть?

— Ни хрена у нас нет!

— Шиш с маслом!

— Нет, вы не правы. Это не наш путь, мы пойдем другим путем   Нужно смотреть на ситуацию диалектически, как учит марксизм. У нас есть: квартира, раз, твоя, Катька. Два — право на работу есть и трое детей, которых нужно кормить и обихаживать. Как нам заработать? Вместо того чтоб ублажать мужчин, нужно использовать их слабости. Предлагаю всем троим работать на дому по-очереди.

— Да что же мы делать будем? Шапочки вязать?

— Нет! Золотая жила проходит не там, подруги-пролетарки. Секс! Вот где зарыта жирная собака.

— Что?! — возопили подруги. — Хватит грязи и так...

— Зачем пачкаться! Все — стерильно. Телефонный секс! Прежде, чем хлопать крыльями, скажите, сколько раз вы слышали в Америке, что ваш жуткий русский акцент — сексуальный, возбуждающий, эротичный?

Подруги задумались.

— Мне Чак говорил. Много раз. Секси, атректив.

— Даже мой ковбой просил выматериться по-русски, когда трахался… — подтвердила Зина.

— Опустим грубые детали! — прервала Наташа. — А уж сколько раз я это слыхала — подсчитать не смогу. Для настоящего секса мы уже стары, да и пачкаться не хочется. А по телефону — в самый раз. Голоса у нас приятные. «Капитал» Маркса читали? Нет? А зря, полезная книга. Объединим наши капиталы, товарищи и товарки. Только нужно будет дополнительный номер установить, в одной из пустых квартир. Чтоб дети не услышали.

— Они же всюду лезут!

— Кто свободен - будет за ребятами следить, чтобы не лезли, куда не нужно. Платят хорошо. Что говорить — у них в компании разработки есть, будем с бумажки читать, пока не научимся. Будем изучать первоисточники — эротические романы и прочую порнографию. Даже конспектировать.

— Романы — это я люблю! — согласилась Катя. — Это где героиня «извиваясь от страсти, хриплым голосом выкрикивала его имя, срывая с себя остатки одежды»? И одновременно облизывала его...

— Как она могла облизывать, если выкрикивала имя? — недовольно обрывает Наташа. — У нее язык был занят! Читать придется по-английски. Расширить словарный запас. Выучить различные эвфемизмы...

— Чего-чего? — Зина даже замычала от умственного напряжения.

— Разнообразные бытовые наименования половых органов и актов. Есть специальные словари сленга.

— По-простому, значит, можно сказать «попа», можно ж..., а то и еще похлеще, — пояснила сердобольная Катя.

— Ну, так бы и сказала, Наташка, а то — темнишь. По-русски я могу сколько угодно. Так загну, что пятый угол искать будешь и не найдешь. А по-ихнему не очень умею, да еще читать, — пожаловалась Зина.

— Ну и не нужно. Мы с Катькой вдвоем справимся, а ты будешь на хозяйстве. Идет?

— Нет, Наташ, нехорошо как-то телефонным сексом заниматься, с моральной точки зрения. Низменно, что ли.

— Ты, Катя, с ума сошла! Что низменно? Сколько тебе мужики в жизни лапшу на уши вешали? Теперь ты им будешь вешать, для разнообразия, да еще за хорошую плату. Если хочешь знать — телефонный секс выполняет важную социальную функцию. Разные психи и маньяки неудовлетворенные находят в этом отдушину своим темным половым инстинктам. И это удерживает их от настоящих преступлений. Пусть лучше в трубку говорит гадости, чем поймает девочку маленькую на улице... как моя Тонька. Брр! Даже подумать жутко. Мы будем — как санитары леса. Психологическая скорая помощь. На страже закона и морали! Примем огонь на себя. Воплотим марксизм в жизнь. Ну, решайтесь, пролетарки!

Прошел еще год. За новогодним обильным столом в новом просторном доме собрались преображенные подруги со своими детишками. Они посвежели, зарумянились, приоделись — ни один царь Салтан не устоит. Но не нужен им царь, и без него хорошо. Мерцает нарядная елка. Приятно пахнет хвоей, печеным и жареным. Разлито в хрустальные бокалы веселое шампанское, полусладкое, любимое.

Телефон молчит. Даже тот, запертый в подвале, за звуконепроницаемой дверью. В праздник грешно работать. Наташа с Катей расставляют салаты и тихо переговариваются:

— Представляешь, пришлось мне изображать сразу двух: испорченную школьницу-блондинку в коротенькой юбочке. Я уже эту юбочку устала описывать, чуть не подавилась от смеха. Видел бы он меня! И невинную мотоциклистку-брюнетку, которая все шептала «Ах, оставь меня, не нужно!»

— И они обе должны были с ним...?

— В том-то и дело, что нет. Между собой! Школьница лезла, а мотоциклистка отбивалась и не давала стянуть кожаные штаны.

— Ну, даешь! А у меня один требовал, чтобы я расписывала гигантскую грудь, вроде бы мою. Не меньше, чем тройной «Ди» размер. Это по-нашему шестнадцатый, что ли? Если б он тебя увидел — влюбился бы наповал. Честное пионерское!

— А на кой ляд мне нужен этот извращенец? Я за этот год такого наслушалась, что даже приближаться к мужикам страшно. Сначала меня тоже вроде возбуждали эти разговоры, а сейчас чуть не засыпаю.

— Они ж не все такие! Но многие... Хорошо, что мы вместе этим занимаемся. Прямо распирает от всего, что слышишь, хочется поделиться. И меня тоже, Наташ, в сон клонит, особенно когда стонать и вскрикивать приходится. Кислорода не хватает, что ли? Нужно нам в подвал кондиционер поставить.

— И вязать научиться, как Зинка. Чтоб руки были заняты. Польза хоть какая. Поговоришь с ними часа три — и во рту такой вкус, будто тряпку сосала или носок. Хочется сделать промывание желудка... Сперва хоть любопытно было. Теперь — все одинаковые. Никакого воображения!

— Эта наша профессиональная задача — развивать их воображение, — захихикала Катя. — Специальную литературу почитывайте!

— Хватит девочки! Что вы все о работе, да о работе! — вмешалась Зина. — Раздвигайте тарелки! Индюху поставить некуда. Я детей позову. Они уже на компьютере обыгрались.

— Все, больше о делах — ни слова! — обещает Катя и подмигивает вслед Зине. — Только на праздники тарелки приходится раздвигать, а в будни раздвигаешь совсем другое...

— Тсс! Услышит Зинаида — крику будет, — шипит Наташа. — Нынче Зинка стала строгим блюстителем нравственности! Она, знаешь, стесняется нашего бизнеса ужасно. Соседкам рассказывает, что мы программируем на дому. И даже, кажется, в церковь ходить начала, наши грехи замаливает.

Смешливая Катя прыскает в кулак: 

— А, пусть тешится! Прав был твой Маркс, Наташка, что практика — критерий истины. Зарабатываем мы — дай Бог каждому! Пусть помолится Зинаида за нас, грешных. Сработал твой хреновый марксизм. У них там — не сработал, а у нас тут — сработал!

К столу уже бегут дети. Все рассаживаются, набирают еду, звеня посудой. Зина священнодействует: режет подрумянившуюся в духовке индейку, ростом с поросенка.

— Ну, с наступающим!

— Чтоб следующий год был не хуже! За детей!

Дети с аппетитом набрасываются на индейку, пересмеиваясь, подталкивая друг друга. Они еще не вошли в возраст зловредного тинэйджерства, получили отличные подарки и от Санта Клауса, и от Деда Мороза, возбуждены переездом в новый дом и довольны жизнью. Матери смотрят на них с умилением.

— За «наших» мужчин, пусть не скудеет их интерес и кошелек... — шепотом добавляет Катя, косясь на детей.

— И за марксизм! — торжественно провозглашает Наташа. — Пролетарки всех стран, соединяйтесь!

                                          *  *  *