– Ой, это ты, что ли, Нин… Нина Толкунова? – всплеснула руками симпатичная толстушка при виде новенькой.

– Да, я, – Нина начала судорожно вспоминать, где могла пересекаться с этой расплывшейся блондинкой, знавшей её девичью фамилию.

– Какими ветрами к нам занесло?

– Искала работу по специальности…

Внезапно озарило: это ж Галька, точно – жила на соседней улице, в детстве вместе играли в казаки-разбойники.

– А что за специальность? – не унималась Галина. – Не тушуйся, я здесь и бухгалтер, и по совместительству отдел кадров.

– Закончила Плехановский, технолог общепита.

– Ага, понятно. Наш директор искал технолога в пекарню. Давай трудовую.

Нина протянула книжку, записям которой мог любой позавидовать – многолетний стаж не прерывался ни на день, в конце, как положено, отметки о поощрениях за ударный труд.

Галина пролистала документ, ненадолго задумалась, постукивая по столу ноготками с красивым маникюром, затем внимательно посмотрела в глаза новой сотруднице и, уложив на стол пышную грудь, подалась вперёд.

– Нина, я тебе вот что скажу, – зашептала тихо. – Только между нами… тут у нас… ну, в общем, сама разберёшься. На всякий пожарный я тебе в трудовую сразу печать поставлю, жаль, если стаж прервётся. Мало ли что… чтоб тебе потом не бегать, а дату увольнения сама напишешь…

Шёл тревожный, непредсказуемый 1994 год. Галопирующая инфляция срывалась в гиперинфляцию. Предприятия закрывались одно за другим. Народ едва выживал. Глубинка кормилась со своих огородов, горожане сбывали на рынке домашний скарб,  гжель и серебро, лишнюю одежду и обувь, книги и поделки ручной работы. Челноки таскали неподъёмные баулы из Польши и Турции. Работяги предлагали всякую-всячину, «прихватизированную» с фабрик и заводов и имеющую хоть какую-то ценность.

Улицы городов и посёлков заполнили лотки и палатки, торгующие малиново-красной колбасой «Голд салями», дегтярного цвета «Кока-колой», брызжущей апельсиновой свежестью «Фантой», обещавшими райское наслаждение батончиками «Баунти», шоколадно-ореховыми «Марсами» и «Сникерсами» и прочей заморской снедью, напичканной химическими добавками.

Бывшие советские граждане, по привычке доверяя любой бумажке, нарисованной государством, всерьёз ломали головы, куда бы вложить ваучер, стоимость которого приравнивалась к цене новой «Волги».

Лишь немногие скептики создавали собственное дело.

Получить работу у коммерсанта считалось большим везением.

Смутные времена перехода от социализма к непонятной формации, именуемой рыночными отношениями, Нина встретила с оптимизмом. Имея за плечами приличную карьеру в большом московском главке, справедливо полагала: хороший специалист не пропадёт при любом строе. И оказалась права. Как только государственные структуры всерьёз залихорадило, и чиновники начали спешно покидать насиженные места в поисках лучшей доли, ей повезло устроиться по знакомству в иностранную фирму, где довольно быстро освоила профессию оптового продавца дрожжей и хлебопекарных смесей.

На фирме ей нравилось всё: и вежливые улыбчивые французы, приезжавшие с инспекционными визитами, и презентации чудодейственных препаратов, суливших производителям булочек огромную прибыль, и респектабельная атмосфера шикарного офиса, и запах хорошего кофе по утрам. И было чему поучиться у вышколенного штата, собранного из тщательно отсепарированных «сливок» советской номенклатуры. Бывшие сотрудники министерств и иностранных торгпредств держались по-деловому, демонстрируя ежеминутную занятость – дорожили местом и приличным заработком в валюте. Солидную тишину нарушали лишь приглушённые мягким ковром шаги, осторожное перешёптывание и вежливое: «Hello-о-о…» в ответ на мелодичный перезвон телефонных аппаратов.

С непривычки не хватало шумных коллег, приветствий прямо с порога и панибратских похлопываний по плечу, трескотни по делу и без дела, недолгих, но уютных  посиделок за чаем.

Нина втянулась в работу, именуемую непривычным словом «бизнес», приняла строгую дисциплину и жёсткое, чуть ли не почасовое планирование рабочего дня. И по привычке воспринимала свой труд, как общественно-полезный, крайне необходимый стране – практически пустой продовольственный рынок жадно впитывал технологии и продукцию западноевропейских компаний. Ей было неважно, как станет называться грядущее светлое будущее: демократией или капитализмом с человеческим лицом, главное, если верить несущимся с экранов лозунгам, испытывая адовы муки, страна рожала нечто новое, сулившее если не рай на земле, то непременно что-то очень правильное и нужное…  

«Остаётся только немного подождать, и всё наладится», – утешала она своих менее удачливых коллег.

У Нины всегда была твёрдая пятёрка по английскому языку, она с лёгкостью переводила огромные технические тексты, но разговаривала с трудом – советская система образования намеренно не включала в программу развитие навыков коммуникации. По этой причине шеф-француз через год нашёл ей замену. Не помогли ни репутация ценного специалиста, ни заключённый с каждым сотрудником договор. Фирмачи предпочли более разговорчивую молодёжь, закончившую языковые спецшколы.

Увольнение, случившееся как гром среди ясного неба, больно ударило по самолюбию бывшей добросовестной советской служащей, имевшей за плечами приличный стаж и всего два места работы. Нина в одночасье лишилась престижного места и зарплаты в долларах. Едва зародившиеся иллюзии по поводу справедливости нового мироустройства получили ощутимую трещину.

Попытки найти работу с таким же уровнем доходов результатов не приносили, на многочисленные звонки и факсы с резюме шли сплошные отказы, но возвращаться в полуразрушенный главк и жить на копейки не хотелось.

На втором месяце бесплодных метаний, наконец, повезло: в одной из совместных компаний, занимавшейся оптовой торговлей пищевым сырьём, обнадёжили, но попросили подождать полгода, пока не будет окончательно согласован штат.

Поиски временной работы привели Нину к местному коммерсанту, открывшему в подмосковном городке кафе и пекарню. Жаров оказался суматошным, излишне вертлявым парнем в возрасте чуть за тридцать. Сходу оценив фирменный «прикид» симпатичной посетительницы, встретил вполне дружелюбно и даже немного пококетничал: заядлому театралу и сочинителю стихов было не чуждо чувство прекрасного. К тому же, появление квалифицированного специалиста добавляло престижа его компании, и перед знакомыми можно, как бы, между прочим, похвастать: «Тут тётку одну из Министерства к себе принял, очень просилась…».

При оформлении на работу Нина не приняла всерьез предостережений Галины, посчитав печать в трудовую книжку небольшим реверансом в память о золотой поре детства.

И с присущим ей рвением окунулась в дела.

Перво-наперво осмотрела неплохо оснащенную хлебопекарню. От Галины узнала, по какому такому счастливому случаю, Жаров стал владельцем дорогой импортной линии. Оказывается, итальянское оборудование передали в лизинг заезжие венгры, всерьёз поверившие в созданные в России цивилизованные рыночные отношения. Как полагается, заключили договор и отбыли на родину. Спустя некоторое время наивные европейцы попытались связаться с клиентом, но тот хранил гордое молчание. Венграм ничего не оставалось, как внезапно нагрянуть для прояснения вопроса. Встреча с новыми хозяевами оборудования обогатила их лексикон новыми словами: «крыша», «наезд», «отжим». Коммерсантам, отродясь не слыхавшим таких юридических понятий, пришлось смириться с потерей и, под крики «канайте в свою Европу», покинуть страну, считавшуюся когда-то братской…

Если не считать отдельных мелких неполадок, в пекарне дела обстояли совсем неплохо. Техническим обеспечением производства и кухни при кафе занимался Николай Николаевич, добросовестный и тишайшего нрава интеллигент, сокращённый с секретного «почтового ящика». Специалист старой закалки разбирался и в механике, и в электрике, и в теплотехнике, так что за оборудование можно было не беспокоиться.

Нина подключила все свои наработанные связи и занялась внедрением ускоренной технологии выпечки хлеба.   

Вскоре выяснилось, что Жаров готовил для неё широкое поле деятельности, не ограниченное обязанностями технолога. Нина представляла для него особую ценность в качестве сотрудника с опытом оптовой торговли.

Как и повсюду в стране, тайком от народных масс, в их небольшом городке протекали глубинные процессы делёжки некогда общего социалистического имущества. Разумеется, в столь интимные дела были посвящены лишь избранные: «Пряников сладких всегда не хватает на всех». Бог весть, каким образом, Жаров попал в компанию счастливчиков – парню повезло отхватить неплохой куш на складе недавно расформированного треста столовых и ресторанов. Он стал обладателем четырех жарочных шкафов, двух мебельных гарнитуров для бара, двух мини-печек, нескольких варочных котлов и разной кухонной мелочи.

Нине было поручено найти покупателей на весь товар оптом или по частям.

Бесценный опыт аппаратчика высшего звена приучил её не задаваться вредными и ненужными вопросами, почему да отчего именно Жарову подфартило стать собственником оборудования и по какому праву именно он арендует помещения под пекарню, и кафе в центре города? Она надеялась выстроить с руководством нормальные взаимоотношения и не поддерживала с коллегами разговоры на скользкие темы.

«Шустрый парень, ничего не скажешь», – каждый раз приходило Нине в голову, когда наблюдала, как шеф вихрем проносится по офису, пресекая праздные разговоры сотрудников. Ей нравилось, как он проводит деловые встречи, молниеносно решая вопросы и обсуждая проблемы с нужными людьми. Разумеется, вывод напрашивался лишь один: кому, как не таким способным ребятам, как Жаров, становиться хозяевами новой жизни, кому, как не им, должно повезти?

Правда, со временем, сомнения в справедливости такого утверждения стали посещать всё чаще.

Впервые это произошло после разговора со случайно встреченной знакомой учительницей.

– Что-о-о? – возопила та, услышав о месте работы Нины. – Ты! – работаешь на Жарова?

– Да, а что?

– Во, докатилась страна! Я же его учила, он из соседней деревни, еле на тройках переползал из класса в класс, к тому же, наглец, каких поискать! Его младший братик до пятого класса читал по слогам! А жена – дочь алкоголички, которая в школе мыла полы. Как же так, Нина, ты же большой специалист, неужели не нашла ничего лучшего?

– Жду хорошее место, а пока нужно как-то жить, – обескуражено пробормотала Нина. 

И невольно стала присматриваться к Жарову и его родственникам, чувствовавшим себя в офисе, как дома – на правах своих.

Супруга Жарова Ирина хозяйничала в помещении, отданном под магазин. Худющая и непременно наряженная в вызывающее мини и декольтированные кофточки с люрексом, Ирина с утра до вечера цокала на высоченных шпильках среди вешалок с яко бы европейской одеждой, отличавшейся от продаваемой на рынке лишь непомерно вздутыми ценами. Ей нравилось изображать светскую даму, разборчивую и с запросами. Она тигрицей бросалась на случайно забредших посетительниц, обрушивая на их головы мощный поток информации о последних тенденциях мировой моды. Однако, старания редко достигали цели: потенциальные покупательницы спешили покинуть магазин при первом же взгляде на ценники.

Младший брат Жарова Юрка выполнял мелкие поручения на раздолбанных Жигулях-копейке: привезти-отвезти-отдать-забрать, и было заметно, как гнетёт амбициозного парня отведённая ему незавидная роль курьера. Как ни старался продемонстрировать свою «крутизну», в результате получался лишь образ ершистого переростка, гордившегося стоянием на учёте в детской комнате милиции. Впрочем, Юрка был общительным и безобидным малым. Лишь однажды его понесло буквально на ровном месте – услышал, как кто-то назвал его шофёром и высокомерно поправил: «Шофёр по-французски – кочегар, а я – водитель!». Уж очень хотелось показать образованность и дать понять, – он на равных с местной «элитой», окружавшей брата.

Спустя некоторое время фонтанирующий идеями Жаров решил организовать продажу оборудования для минипекарен, благо специалист был под рукой, и можно было  сопровождать торговые сделки услугами по налаживанию технологического процесса.

Разумеется, он имел в виду Нину, и ей, помимо торговли оборудованием для столовых, пришлось заняться линиями для выпечки хлеба. Обстоятельства осложнялись тем, что завод-изготовитель не был в курсе по поводу самостийного посредника – Жаров то ли не пожелал заключать дистрибьюторский контракт, то ли получил отказ. По версии шефа, процесс продажи должен был проходить следующим образом: обзванивать клиентов, рассылать по факсу картинки с описанием параметров оборудования, у потенциального покупателя ухитриться выцыганить аванс, выкупить комплект на заводе, а затем уже продать.

То есть, товар на складе отсутствовал, и, чтобы убедить заинтересованное лицо в его наличии, от продавца требовался талант артиста-иллюзиониста. Для клиентов, настаивающих на осмотре оборудования или даже желающих опробовать его в деле, Нине приходилось сочинять байки про продажу последнего комплекта, скорую поставку следующей партии и прочие фантастические истории, вплоть до небольшого пожара и протекающей крыши.

Однако, все ухищрения были напрасными: узнав марку производителя и цену, покупатель выходил напрямую на завод, и был таков.

Жаров ворчал, выражая недовольство, и едко подкалывал по поводу непрофессионализма якобы крутого, как он считал, сотрудника.

Нину его замечания сильно задевали, хотя с такой схемой реализации, действительно, столкнулась впервые. В отличие от сермяжно-посконного отечественного метода продаж, иностранцы что только не делали, чтобы завлечь клиентов: выезжали на заводы с мастер-классами, предоставляли технолога, давали рассрочку платежа.

– А вы помимо оклада положите мне ещё процент с суммы продаж, дело пойдёт быстрее, – предложила она Жарову.  

Прикинула, что даже один процент её бы устроил.

Окрылённая согласием, она сходу продала за десять миллионов рублей жарочный шкаф и комплект мебели для бара. Общепитовское оборудование, в отличие от эфемерных пекарен, существующих лишь в воображении шефа, к осмотру было готово.

Опытный интриган Жаров среагировал на сделку сдержанно, сделал вид, что ничего особенного не произошло.

Оклад Нины составлял триста тысяч рублей. По тем временам не бог весть, какие деньги, но протянуть можно. В очередную получку бухгалтер Галина с довольным видом попросила расписаться в дополнительной ведомости за десять тысяч рублей.

– Это тебе премия, Жаров велел выписать, – искренне порадовалась за подругу.

– А что так мало?

– Это ты у него спроси.

Ответ шефа ошарашил.

– Считать умеете? Сколько будет одна десятая процента от десяти миллионов?

– Как это – одна десятая? Таких процентов с продаж не бывает, – задохнулась Нина от возмущения.

– А у нас – бывают! – последовал жёсткий ответ.

«Сама дура, – посетовала запоздало. – С такими, как Жаров, конкретными пацанами, нужно договариваться жёстко, ещё на берегу…».

После первого неприятного инцидента Нина поостыла и уже не неслась сломя голову выполнять любое поручение Жарова.

И стала внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг.

Невольно стала свидетелем эпизодов, заставивших быть более осмотрительной.

В дни получки сотрудники подтягивались поближе к бухгалтерии и, стоя в очереди, негромко, но злобно роптали. Как оказалось, Жаров нерегулярно платил зарплату, задерживал деньги по два-три месяца. В маленьком городке все знали, «кто есть кто», и потому расчётливый делец выбирал жертвы с учётом пользы для бизнеса и возможной защиты от произвола. Чаще других под удар попадали уборщицы, посудомойки, пекари и продавцы в палатках. Текучка была страшной, но шефа это устраивало: недовольным тут же находилась замена, а заработная плата при расчёте за последний месяц и вовсе не выдавалась.

Бывшим работникам ничего не оставалось, как только обложить Жарова матом и уйти ни с чем. Повлиять на ситуацию они не могли: запись в трудовой книжке отсутствовала, о чём хозяин документа узнавал в последний день работы.

– Денег нету, – Жаров пресекал любые жалобы и угрозы, нагло глядя в глаза, а если уволенный не унимался, обещал утихомирить с помощью бандитов.

К тому времени слово «бандит» прочно вошло в обиход жителей городка. Хотя мало кто воочию видел представителей новоявленного сословия, об их существовании ходили упорные слухи. Привычное понятие слова – мошенник, грабитель или даже вооружённый разбойник, в досужих разговорах «за жизнь» обрело благородный оттенок: «защитник слабых». А как иначе? Местные бандиты были всего лишь ребятами из соседнего двора, и часто их называли более благозвучным словом: «братва». Они не обижали «своих», но слыли грозой для «чужаков». Кто был свой, а кто чужой – сами же и решали. И такой расклад никого не смущал. В отличие от ослабевшей милиции, дворовые «силовики» становились всё более авторитетными и даже способными защитить бизнес от наезда конкурентов. В народе ходили байки о разборках бандитов с кавказцами, собиравшими мзду с бабушек, торговавших зеленью, кто-то рассказывал, как браток припугнул хулиганов, пристававших к девушке. В общем, неплохие ребята, почти герои с налётом провинциальной романтики.

Впервые с этим новым, отретушированным понятием слова «бандит», Нина столкнулась дома: сын-десятиклассник совершенно спокойно, даже равнодушно, упомянул его в неспешном разговоре за ужином.

– Представь, сидим с пацанами на лавочке, подходит Вовка Кузнецов, весь в джинсе, фирменных кроссовках. Институт забросил, говорит, не хочу, мол, время терять, просиживать на лекциях, нужно постараться не упустить своего… как ты думаешь, кем он стал?.. Бандитом!

– Как – бандитом? – поперхнулась Нина, до этого слушавшая сына в пол уха. – Ты понимаешь, что говоришь? Чем же он занимается? Разбоем?

– Мам, ну ты наивная, – сын посмотрел на неё, как на бестолковую девчонку. – Ну, какой Вовка бандит – он же белый и пушистый. Просто… так говорят. А занимается он бизнесом… Ты же знаешь, что творится кругом – беспредел, а он с ребятами слабых защищает…

– Ты, главное, сам никуда не лезь! Слышишь? – Нина сорвалась на крик, не сумев побороть страх за единственного ребёнка. – Учись лучше, опять тройку схватил, как думаешь в институт поступать?

Она не стала больше задавать вопросов и возвращаться к разговору, втайне надеясь, что сын сам потеряет к нему интерес. «Молодёжи виднее, что на самом деле творится вокруг, не глупее нас, разберутся, что к чему, – рассудила она. – А пена со временем исчезнет сама собой».

Спустя пару месяцев, к неприятной теме пришлось вернуться.

– Мам, дай денег… на похороны пойду, – голос сына звучал подавленно. – Вовку привезли.

– Какого Вовку? Откуда привезли?

– Ну, помнишь, я тебе рассказывал? Ну, бандит…

На этот раз Нина внимательно выслушала леденящую историю о друге детства, мужественно скрывавшемся от преследователей, словно герой-подпольщик, где-то в Средней Азии. Увлёкшись рассказом, сын не заметил, как мать изменилась в лице и опустилась на табуретку. Нину не покидало стойкое ощущение – кто из них двоих потихоньку сходит с ума. Не хотелось верить: монотонная речь сына – не пересказ очередной серии «Санта-Барбары», а описание жуткой трагедии, случившейся в соседнем доме.

– Даже мать не знала, где он, – продолжал сын повествование, в котором Вовка всё явственнее приобретал черты страдающего за справедливость Робин Гуда. – За ним долго охотились, и всё-таки нашли…

С загадочными, но легально существующими в реальной жизни, бандитами Нине  пришлось столкнуться на работе, что называется, нос к носу.

В один прекрасный день Галина остановила её на пол пути в переговорную.

– Тише, не ходи туда сейчас.

– А что такое?

– Бандиты там… – Галина перешла на шёпот. – Перетирают что-то с Жаровым. Слышь, орут? Небось, чем-то не угодил.

Через некоторое время из комнаты вывалились три амбала с бритыми черепами,   одетые в чёрные кожаные куртки, грозившие на накачанных торсах треснуть по швам.

Жаров сидел за столом потерянный и жалкий, с видом нашкодившего школяра. Судорожно закурил, кивнул Нине садиться. Пока докладывала о положении дел, смотрел сквозь неё устало и отрешённо, невпопад кивая головой.

Несколько раз ей привелось встретиться с бандитами в кафе, где, после долгих уговоров, Жаров разрешил особо ценным сотрудникам получать дешёвые комплексные обеды.

В просторном зале браткам выделили специальный стол, который никто не занимал: его хозяева могли явиться в любое время. Важные гости входили, не здороваясь и ни на кого не глядя, вальяжно рассаживались, закуривали. Подавальщица сразу же кидалась к ним с меню, а на кухне начиналась нешуточная суета.

Нина ни разу не видела, чтобы хмурые ребята платили за обед, зато однажды стала свидетелем отвратительной сцены.

– Эй, поди-ка сюда! – грубо окликнул официантку самый здоровый парень. – Это что такое? – ткнул пальцем в сторону салата, выложенного ровной горкой.

– Оливье это…

– А это что такое?

– Где?

– Да вот, вот – след от пальцев, – я это жрать не буду! Зови повара.

Из кухни бочком протиснулась толстая неповоротливая женщина с «химией» на голове и в засаленном фартуке, обтягивающем огромный живот.

– Ты на кой салат руками обшамала? – грозно наехал старший.

– Так красивше ж… так всегда ж подаём, – с трудом выговорила повар.

– А я не знаю, мыла ты руки или нет. Забери и принеси нормальный салат.

Капризные посетители долго не могли угомониться, до слуха доносились обрывки фраз: «Во, жадюга Жаров, тоже мне, повара нашёл… ресторан, блин… кафе… да я эту бабу знаю, кашу манную варила в детском саду, что она может толкового сготовить?».

Жаров постепенно нагружал Нину всё новыми поручениями, но зарплату не поднимал.

– Нин, торговля у нас проходит по одной организации, а пекарня – по другой, – однажды пожалела Галина подругу. – Получается, ты пашешь в двух местах. Проси ещё один оклад или надбавку.

Нина добилась от Жарова обещания добавить к окладу сто тысяч рублей, однако, он поставил условие: наладить технологический процесс на пекарне, оборудование для которой сторговал знакомому бизнесмену Анатолию.

Минипекарня располагалась в столовой местной прядильной фабрики и до продажи с десяток лет исправно радовала работников свежими булочками. В конце концов, изношенное до предела оборудование всё чаще стало давать сбои, и дирекция решила купить новое.

Жарову старая пекарня досталась по цене металлолома.

Наблюдать за процессом отгрузки оборудования он поручил Нине и Николаю Николаевичу. Как назло, в этот день ударили морозы, и приходилось каждые пять минут бегать согреваться в помещение, потом обратно – к машине, чтобы не дай бог, чего-нибудь не упустить.

Николай Николаевич безуспешно уговаривал рабочих обращаться с грузом осторожнее: железяки имели весьма удручающий вид и грозили рассыпаться в прах от любого неосторожного движения. Грузчики, матерясь, с грохотом сбрасывали в кузов прогоревшие до дыр листы печной обшивки, разобранный на части ржавый тестоделитель, обитые жестью колченогие столы.

– И куда этот хлам везёте, на свалку? – поинтересовалась проходившая мимо женщина в ватнике, наброшенном на белый халат.

– Ещё поработает: починим, подмажем, подкрасим, – отшутился Николай Николаевич. – Как новенькое будет.

– Вы что ль, технолог? – женщина по-свойски кивнула Нине. – Ох, и намучаетесь...

Словоохотливая работница оказалась пекарем и по доброте душевной выложила всё, что думала по поводу дальнейшего использования оборудования. В камере расстойки  из-за дырявых труб приходилось уменьшать давление пара, и тесто не набирало нужного объёма. В печи половина тепловых элементов вышла из строя, по этой причине в одном месте батоны подгорали, в другом – выходили сырыми…

Подъехал «Мерседес», из машины вылез полный, вальяжный парень, стал в сторонке, наблюдая за погрузкой. «Новый владелец пекарни», – догадалась Нина. Вспомнила слова Жарова: «Толян хочет возить свой собственный хлеб в отдалённые деревни – хлебозавод туда редко ездит».

Парень показался Нине вполне симпатичным, и по старой интеллигентской привычке она решила ему помочь, поделившись сомнениями по поводу купленной пекарни.

– Извините, может, это не моё дело, но вы зря приобрели это оборудование – оно слишком изношено… – осторожно начала Нина и осеклась, поймав холодный взгляд Анатолия.

Парень лишь покосился в сторону суетливой тётки и отошёл, не удостоив ответом.

«Ну, конечно, кто я такая, чтобы учить новых хозяев жизни, – Нине пришлось сделать вид, что не заметила пренебрежительного взгляда. – Ну и хрен с вами, сами разбирайтесь, друзья-бизнесмены…».

К монтажу не приступали несколько дней – по новой установившейся традиции для освящения помещения ждали батюшку.

Потом шла наладка оборудования. Нина закупала сырьё и обучала пекарей, которых было пятеро: две женщины среднего возраста, до этого работавшие в кондитерском цехе и имевшие кое-какой опыт работы с тестом, и три молоденькие подсобницы, студентки кулинарного училища. Смешливые девчата рассеянно внимали наставнице: шушукались, обсуждали наряды и женихов, а за работой успевали строить глазки слесарям-наладчикам.

– Люсь, а Витька-то твой хотел вроде в бандиты пойти? – как-то поинтересовалась  одна девушка у другой.

Та промолчала, собрала противни и ушла на мойку.   

– Да кто ж его, дурака, в бандиты возьмёт? – с иронией парировала третья. – Туда берут спортсменов-качков или сильно умных, со связями. А Витька-то ни умом, ни фигурой не вышел…

Нине понадобилось больше недели, чтобы получить на полуразвалившемся оборудовании что-то, похожее на съедобный хлеб. Её преданный помощник Николай Николаевич помогал, как мог.

Наконец наступил день, когда результаты работы можно было показать Жарову.

После обеда во дворе магазина, где располагалась пекарня, лихо развернулись две иномарки, доставившие представителей высокой судейской комиссии. Объект принимали: Жаров, его жена Ирина, Анатолий, а также незнакомый парень, наблюдавший за всем, что происходит вокруг, каким-то особенно напряжённым взглядом. Как назло, в этот день кое-как запаянные трубы камеры расстойки опять дали течь, и, несмотря на все усилия, батоны на выходе имели весьма плачевный вид.

– Фу, что это такое? И кто это купит? – надула губки Ирина, брезгливо дотронувшись акриловым ноготком до горячей корочки батона-уродца.

– Хлеб-то вкусный… – Николай Николаевич, как истинный джентльмен, решил отвести удар от Нины. Жаров злобно зыркнул, но механик сделал вид, что не заметил предостережения – самоуважение профессионала пересилило страх перед начальством. – Да только в печке надо обязательно ТЭНы менять и купить новые трубы в расстойку, иначе – ну, никак… сами видите, ничего не получается, – продолжал Николай Николаевич.

Анатолий внимательно выслушал обстоятельное объяснение специалиста, пристально посмотрел на Жарова и кивнул – на выход. Тот виновато засеменил, что-то торопливо объясняя осипшим голосом. Следом зашагал незнакомец.

«Ага, сейчас получит по полной программе, – брезгливо подумала Нина. – Каков наглец: решил на друге нажиться».

После неудачной приёмки пекарни Жаров имел с Николаем Николаевичем тяжёлый мужской разговор.

А Нина обещанной надбавки так и не получила.

И окончательно разочаровалась в шефе.

Его беготня по офису, имитирующая бурную деятельность, уже не казалась верхом деловитости. Она с трудом справлялась с желанием покинуть общество Жарова, когда тот, в приступе вдохновения, начинал декламировать нелепые стишки собственного сочинения. Особенно противно было слушать бахвальство о яко бы близких отношениях с известными людьми.

В те голодные годы актёрам московских театров приходилось соглашаться на любые выступления, и пару раз они приезжали в его «артистическое кафе», собиравшее братков и местную «элиту». Жаров с упоением предавался воспоминаниям об этих полузакрытых вечеринках, именуя актёров высокомерно и пренебрежительно: «Марго», «Славик». Иллюзия доступности заслуженных артистов всерьёз кружила голову недалёкому деревенскому парню.

Весна принесла Нине обнадёживающую весть: в июне её обещали принять на работу в иностранную компанию. Подтянув на языковых курсах разговорный английский, она  успешно прошла собеседование.

Наконец наступил долгожданный день, когда можно было объявить Жарову об уходе. Шеф неожиданно удивил – подключил всё своё природное обаяние и долго уговаривал остаться. Даже снизошёл до похвалы и обещал удвоить оклад.

Однако, убедившись в серьёзности намерений, среагировал в своей обычной манере.

– Что ж, идите, получите расчёт, думаю, семьдесят пять тысяч хватит на бутылку хорошего коньяка – это мой вам утешительный приз, – жёстко изрёк Жаров, нагло хохотнул и вышел, чтобы не портить настроение разборками с уже ненужным ему человеком.

Трудовую книжку Нина забрала накануне, в полной мере оценив добрую услугу подруги детства.

«Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ…», – прошептала, без сожаления покидая ненавистную контору.

Нина не переживала по поводу недополученных денег: её ждала зарплата в валюте, соответствующая по действующему курсу трём миллионам рублей.

                                                           ***

Двадцать лет спустя Жаров случайно всплыл из небытия.

К тому времени Нина закончила карьеру и отдыхала на заслуженной пенсии.

Однажды в жизни её небольшого городка произошло настоящее событие – в местный Дом культуры привёз свою балетную труппу бывший солист Большого театра. Перед спектаклем в фойе Нина случайно столкнулась с Жаровым. Тот привычно завертелся, как уж на сковороде, защебетал, словно перед ним была крутая бизнес-леди, а  не пенсионерка, не представлявшая никакой практической пользы. Впрочем, Нине никто не давал её возраста, а в фирменном брючном костюме, купленном в далёкие «тучные» годы, она выглядела солидно и респектабельно.

«Вот прохиндей, – первое, что пришло в голову Нине, – всё такой же вертлявый – натуральный Хлестаков!».

Отметила заострившиеся черты лица: острый нос и веки, наискосок нависающие на глазные яблоки.

«Какое злобное лицо, как у хищной птицы», – подумала про себя.

И удивилась, как вежливо и даже почтительно приветствовал её Жаров. Помнил  былые заслуги или хотел по-дружески намекнуть: кто старое помянет…

– Ты где сейчас? – на правах старой знакомой спросила Нина, сделав вид, будто рада встрече и давно забыла о том, что когда-то было между ними.

– О, у меня фонд! Это ж я его сюда притащил, – кивнул в сторону знаменитого балетмейстера, хлопотавшего возле сцены, и протянул визитку. – Вот здесь наш сайт, посмотри.

И умчался.

В антракте Вера видела Жарова рядом со звездой балета, впрочем, артист держался по-простому и кто только возле него не стоял. Но со сцены, когда объявляли организаторов спектакля, имя Жарова почему-то не прозвучало…

Сайт фонда нашёлся быстро. На первой страничке, кроме фотографии Жарова – снимки известных артистов: балетмейстера, закончившей карьеру оперной певицы, спортсмена-силача, малоизвестного журналиста. Попечитель только один – директор завода из российской глубинки.

Деятельность организации размыта – что-то «околокультурное». Немного концертов, немного издательской деятельности, благотворительный фестиваль для детей-инвалидов, правда, организованный региональным правительством. Отметила: в программе фонда задействованы почти все районы, нет только того, где Жаров проживает.

«Неужели это заметно только мне? И никто не поинтересуется, почему так?».

Умилила образовательная программа фонда – сказывалась тяга Жарова к наукообразию и пафосу.

«Программа фонда охватывает большой спектр ярких культурных событий – от балета на заводе до театрального фестиваля для малолетних заключённых, и успешно работает в регионах, где население оторвано от культурно-творческого образования крупных городов», – прочитала Нина.

Ай, молодец! Главное – подальше от столицы, – там люди попроще. Им можно втюхать всё, что угодно, направленное «на восстановление баланса нравственной ответственности культурной и деловой среды».

Так, а кто же партнёры и спонсоры?

«Мы заинтересованы в партнёрах, неравнодушных к классической культуре…». Опаньки, знать бы ещё, что это такое – «классическая культура»? В погоне за красивыми эффектами Жарова явно заносило.

И что будут иметь эти самые партнёры фонда?

«Укрепление имиджа компаний за счёт участия в них медийных лиц, известных деятелей культуры и искусства, представителей федеральных и региональных властей. Фотосессии с медийными персонами, право на использование изображений известных лиц в ваших рекламных компаниях».

Вот, собственно, и всё.

– Сергей, – позвонила Нина сыну. – Помнишь Жарова?

– Кто ж его, прохвоста, не помнит…

– Он теперь крутой – фонд держит, правда, организации всего три года. Опять с артистами дружит – творческая натура покоя не даёт. Объясни мне, что за мода пошла на фонды, откуда у них деньги?

– Деньги из тумбочки, – попробовал сострить сын. – А если серьёзно, из карманов лохов. Открываешь в интернете счёт, отчитываешься по «упрощёнке», как некоммерческая организация, и… процесс пошёл.

– Да ладно, кто ж ему так просто деньги отдаст? Хоть бы поинтересовались боевым прошлым Жарова – я бы ему и ста рублей не доверила.

– Основа любого фонда – раскрученный информационный повод – стихийное бедствие, военные действия или узнаваемое медийное лицо, желательно с не подпорченной репутацией. Что там у него? Концерты бывшего артиста Большого театра? Пойдёт. Оперная дива, потерявшая голос? Ещё как – она же с телека не вылезает, голоса  нет, зато лицо осталось – почему бы на нём не «наварить»? Благотворительность, больные детишки – у кого не дрогнет сердце, глядишь, и набрана приличная сумма. А вот и результаты работы фонда – фото, душещипательные тексты – штатный журналист недаром ест свой хлеб. Отчётность по бухгалтерии непрозрачная, никого трясти не будут, тем более, если фонд сотрудничает с властью. Фонд – очень удобный кошелёк. Вот как-то так… Надеюсь, ты не побежишь предупреждать балетмейстера – он, кажется, ещё один спектакль намеревается дать.

– Уволь, я своё отвоевала, да и бывшие «звёзды» наверняка прилично имеют от продажи своих физиономий...

                                                           ***

В лихие девяностые на первых порах слом государственной социалистической машины  был практически незаметен простым гражданам: неизбежные в эпоху перемен процессы проходили высоко во властных структурах, тихо и кулуарно, добираясь до глубинки с большим опозданием.

И местные князьки сначала действовали с оглядкой – кто знает, не вернётся ли власть коммунистов? Осторожничали и стеснялись слишком откровенно подминать всё под себя – как-никак, кругом все свои. В мелких поселениях и ложь была маленькой, и хапок общественной собственности, по столичным меркам, – скромным. И всё держалось в тайне.

Пользуясь моментом, чиновники, силовики, бывшие коммунисты-комсомольцы и   шустрые выскочки-жаровы, словно саранча, медленно, но верно, опустошали закрома родины. Всё, что было создано трудом миллионов людей и имело хоть какую-то цену, – растаскивалось, разваливалось на мелкие вотчины – по кусочку для каждого хозяйчика. Процесс контролировали братки, терпеливо, словно шакалы, ожидая своей толики общественного пирога. До народа доходили лишь отголоски проходившего дележа: пройдёт слух о разборке братков с бизнесменами или известие о том, чем расплатились с работниками новые хозяева…

Привычный мир рушился, работяги пребывали в растерянности и тревоге – за своё будущее, за судьбу своих детей, – им было не до морализирования и высоких материй – выживали, как могли.

За несколько лет страна из великой державы превратилась в провинциальное местечко со своими посконными понятиями о правде и справедливости.

Общество разделилось на тех, кого всё устраивает; тех, кто всё понимает и пытается противостоять беспределу; и покорное молчаливое большинство.

Зародилась новая когорта собственников не только материальных благ, но и властителей человеческих душ. Идеологи нового псевдодемократического строя с помощью подвластных СМИ перекраивали в сознании масс традиционные понятия слов: честь, порядочность, истина, ложь. Слом устоявшихся представлений объясняли разгулом либеральной демократии, а откровенное воровство – непременным условием рыночной экономики…

День за днём, по капле нарастала критическая масса лжи и вседозволенности, спустя годы оформившаяся в общественные отношения, подобрать название которым затрудняются даже специалисты.

Со временем новое мироустройство обрело законное право на существование и   естественным образом ассимилировалось в головах молодого поколения, не знавшего иной реальности, кроме той, что наблюдало за окном.

В стране, прочно севшей на нефтегазовую ренту, почти исчезла промышленность, её лакомые остатки перешли в руки крупного частно-государственного капитала. Не успев окрепнуть, почил в «бозе» малый бизнес: свежие булочки из минипекарен так и остались в мечтах обывателей; одно за другим разорялись фермерские хозяйства – больше половины продовольствия стало поступать из-за границы. Китайский ширпотреб без особого труда прихлопнул лёгкую промышленность.

Братки девяностых – «робин гуды» бандитской среды – сменили «треники» и малиновые пиджаки на приличные костюмы, слегка облагородились псевдокультурой гламурного «высшего света» и стали уважаемыми предпринимателями. Красные директора, обладавшие хоть какими-то техническими и управленческими знаниями, превратились в крупных собственников и почивали на лаврах, – к этому располагал и возраст. Их место заняла наглая, малограмотная, выучившаяся за деньги, по сути, купившая дипломы, молодёжь. Жалкие остатки научных и производственных коллективов лихорадило от непрофессионализма, алчности и разгильдяйства новоявленных руководителей.

Спустя два десятилетия власть продолжает культивировать идеологию закрытой  группы, не желающей диалога с теми, кто не входит в её чётко обозначенную клановую систему. Стали привычными «наезды» на бизнес, бессовестное присвоение активов, земель, недвижимости. Вполне респектабельные СМИ, описывая разборки бизнесменов, как и прежде, не стесняются использовать слово «бандит». И правоохранители не несутся сломя голову на поиски нарушителей закона. Да и что их искать – в каждом городе или посёлке молодые парни, не обременённые образованием или профессиональными навыками, но желающие всего и сразу, по-прежнему выполняют грязную работу для купающейся в роскоши «элиты».

Страна подошла к системному кризису, а властная верхушка по-прежнему озабочена лишь одним – сохранить «статус кво». Для народа спешно выдуманы новые идеологические доктрины, призванные отвлечь от насущных проблем: национал-патриотизм, возрождение имперских амбиций, собирание русских земель, охота на ведьм…

А кто до сих пор определяет, где «свои» и где «чужие»? Да всё те же… ребятки из соседнего двора.

                                                                                                                    *  *  *