Яша вырос на окраине Москвы. Кроме него в семье было четверо старших братьев и сестёр. Мама – зубной врач, отец преподавал в автомобильном техникуме. Вполне себе интеллигентная семья. Мальчик донашивал одёжку за братьями, наблюдал за взрослыми и мотал на ус, как нужно устраиваться в жизни. Младшего баловали, и детство можно было назвать вполне счастливым, если б не нападки уличных пацанов.

– Жид пархатый, – дразнили Яшу во дворе.

Слова ранили нежную душу мальчика, переворачивали уютный домашний мир.

– Я не жид, у меня мама – русская, – озлобленно кричал он в ответ.

И страдал от обидной полуправды. Отец у него был евреем.

Эта двойственность, недосказанность и шаткость положения досаждали Яше всю жизнь. Русские считали его евреем, евреи же, определяя национальность по матери, своим не признавали.

Словно чувствуя, что может не успеть, отец щедро отдавал смышлёному и развитому не по годам последышу всю свою накопившуюся нежность. Позднее, став родителем, Яша сумел оценить совместные с отцом походы в театры, прогулки на речном трамвайчике и катания на аттракционах в парке Горького.

Когда мальчик подрос, отец приступил к осторожным беседам «за жизнь». Из наставлений следовало: главное – хорошо учиться, стать востребованным специалистом, самому выбирать работу и ни от кого не зависеть.

«Избегай людей не своего круга – с маргиналами и простолюдинами держись настороже – от этой публики можно ожидать всего, чего угодно, – говаривал отец. – Беги, Яша, беги со всех ног, если видишь, что тебя используют. Сторонись тех, кто тебе что-то навязывает. Будь осторожен с женщинами. При любых условиях оставайся свободным, помни: никто никому ничего не должен».

Но всё казалось просто только на словах…

Родители ушли из жизни один за другим с разницей в полгода, когда Яше было чуть за двадцать. Браться и сестры занимались карьерой и устройством собственной жизни, им не было дела до младшего родственника.

Ровесники казались Яше грубыми и недалёкими. Романтичному и впечатлительному, порой, излишне чувственному, юноше не хватало поддержки взрослого мудрого наставника. Он стеснялся своей неуёмной тяги к женщинам, манившим неразгаданной тайной, хотя боялся непредсказуемости их поступков и той страшной зависимости, о которой предупреждал отец.

Яша рос в семье, где никогда не было большого достатка, и презирал нищету, казавшуюся ему самым отвратительным явлением в жизни.

Он твёрдо решил выбиться в люди.

Жизнь внесла свои коррективы – после смерти родителей пришлось бросить институт и осуществлять намеченный план: сначала карьера, деньги и только потом – женитьба.

Яша устроился механиком в гараж – благодаря отцу неплохо разбирался в автомобилях.

Молодой здоровый организм требовал своего. Юноша перебивался случайными знакомствами и, помня наставления отца, тут же разрывал с барышней, если та начинала проявлять настойчивость и намекать на серьёзные отношения.

Но один вариант решил не упускать – брак с симпатичной и шустрой дочкой заведующего гаражом сулил немалые карьерные перспективы. Не остановило Яшу и то, что Валентина была разведёнкой, с трёхлетней дочкой. Невеста жила в двухкомнатной квартире, что по тем временам считалось целым состоянием. Впрочем, и по нынешним тоже.

Сыграли свадьбу, родили ещё одну дочь. Как и падчерице, большеглазой красавице и умнице Светочке ни в чём не было отказа – музыка, французский язык.

И всё бы шло своим чередом, если б не роковые девяностые. Налаженная жизнь покатилась под откос. Автобаза развалилась. Деньги и связи тестя превратились в пшик. Нужно было думать, как жить дальше.

Валентине повезло больше – устроилась в коммерческую структуру, завела полезных друзей-компаньонов.

– Хватит на диване валяться, – растолкала мужа, – есть возможность заняться международными перевозками! Быстро регистрируем фирму, – и вперёд!

 У знакомых взяли в долг пятьсот долларов, наняли грузовик с водителем. В первый же рейс «отбили» деньги – отправили в Румынию фуру электрических лампочек, на обратном пути загрузили дефицитный ширпотреб. И дело пошло, потихоньку раскрутились. Отдали дочерей в престижные платные университеты.

Валентина была на четыре года старше Яши, и по молодости лет разница не бросалась в глаза. Но постепенно тяжёлая работа, нервотрёпки и поздние обильные ужины сделали своё дело. К сорока пяти годам жена превратилась в рыхлую, неприлично  расплывшуюся, хотя и ухоженную, даму.

Яша всё чаще ловил себя на том, что смотрит вслед каждой хорошенькой девушке. В конце концов, не смог совладать с кипевшим естеством и завёл любовницу. Положение и достаток позволили ему снискать благосклонность юного создания, годившегося ему в дочери, а свободный график работы помогал долгое время держать связь в секрете.

Вика оказалась девушкой не промах: спустя пару лет тайных и бесперспективных отношений с женатым мужчиной всерьёз задумалась о своём незавидном статусе. К тому же, нужно было искать средства для оплаты учёбы в университете. Яша привязался к ней не на шутку – физически и эмоционально, – и она посчитала, что настал момент для решительных действий. Провернуть нехитрую и банальную в таких случаях операцию помогла подруга: позвонила Валентине и дала возможность убедиться в супружеской измене.

Развод попортил Яше много нервов. Валентина долго не могла успокоиться. Не стесняясь детей и соседей, устраивала сцены, припоминая, каким нищебродом он пришёл в семью и как оперился благодаря усилиям её отца.

Яша позорно бежал, прихватив из имущества один лишь старенький «Опель». Общий бизнес пришлось поделить.   

К тому времени Вика ему порядком надоела, да и стоила немалых денег, приходилось выкручиваться – висел долг за купленную однокомнатную квартиру.

Несколько месяцев Яша собирался с мыслями, чтобы поговорить с подругой и разорвать отношения. И опоздал. Вика предъявила доказательства своей беременности и объявила о желании рожать. Расчётливая девица не сомневалась в правильности принятого решения – была наслышана о традиционной еврейской семейственности, о трепетном отношении к детям и стремлении во что бы то ни стало обеспечить их будущее.

Яше ничего не оставалось, как заключить брак – как-никак, он считал себя порядочным мужчиной. Вика расслабилась, забросила институт и, несмотря на ворчание супруга, прочно села ему на шею.

Яша запоздало понял свою ошибку – Вика была полной противоположностью разумной и работящей Валентине. Семейные ссоры стали регулярными.

«Не бойся, евреи своих детей не бросают», – нашёптывала подруга в ответ на опасения Вики потерять обеспеченного мужа.

Но это был не тот случай – горячая русская кровь заглушила слабые позывы крови еврейской. Яше была ненавистна сама мысль: обеспечивать содержанку до конца жизни. И к сыну тёплых отцовских чувств не испытывал.

Всё чаще вспоминал прежнюю семью, тайком от Валентины стал встречаться с дочкой, подкидывал денег.

Бывшим супругам обычно трудно даётся изложение истинных причин разрыва – непомерный груз накопившихся претензий и обид тяжёлым катком проходит по способности логически мыслить и трезво оценивать ситуацию. Вот и Яша, вспоминая свой второй неудавшийся брак, вряд ли смог бы объяснить, что послужило последней каплей в отношениях. И в какой именно момент почувствовал неистребимое желание как можно дальше бежать от наглой и самоуверенной, не желавшей ни учиться, ни работать, молодой красавицы-жены.

Он объявил Вике о разводе и решении выплачивать смешную сумму в качестве алиментов. В отместку получил запрет на общение с сыном. Квартиру пришлось оставить – «однушка», как ни крути, не делилась.

Так к сорока восьми годам Яша оказался на руинах двух браков, без жилья, имея в утешение одну лишь вожделенную свободу.

В начале нулевых годов углеводородная экономика страны набирала обороты, бизнес уверенно процветал, на подъёме находились и автомобильные перевозки. Яша сумел купить приличную квартиру в ближнем Подмосковье и завёл новую подругу. На этот раз был осмотрительным – Наталья работала аудитором крупной компании, хорошо зарабатывала и выглядела вполне независимой, что особенно нравилось прижимистому кавалеру. И разница в возрасте между ними была не двадцать лет, а всего лишь девять. Весёлая, сексуальная, раскрепощённая, Наталья не заговаривала о серьёзных отношениях, чем окончательно покорила любовника, давшего себе страшную клятву никогда и ни за что больше не жениться.

Беззаботную жизнь нарушил очередной кризис, ощутимо ударивший по мелкому и среднему бизнесу. К навалившимся проблемам добавилась ещё одна неприятность: Яшина фирма приглянулась структурам, бороться с которыми не было смысла. Речь шла об угрозе жизни.   

«Беги отсюда, пока цел!», – сказал сам себе Яша и тайком, неожиданно для всех, в том числе и для Натальи, резко обрубил все концы – продал жильё и уехал в Израиль.

Первый год оказался самым тяжёлым: приходилось знакомиться с местными обычаями, изучать законы, на ходу схватывать необходимые в повседневной жизни фразы на английском или иврите. Он проклинал изнуряющий зной и полное отсутствие какой-либо жизнедеятельности по субботам.

 И с работой всё оказалось не так радужно – транспортный бизнес в стране семитов давно приобрёл цивилизованный вид, все легальные перевозчики оформились в крупные компании. Создать небольшую фирму, на две-три автомашины, было делом нереальным.

Яше ничего не оставалось, как самому сесть за баранку. Впрочем, зарплата позволяла не только оплачивать съёмное жильё, но и откладывать приличную сумму «на чёрный день». Он мечтал вернуться на родину и рассматривал вынужденную эмиграцию,  как временное пристанище.

Унылое бытиё в чужой стране немного скрадывали визиты Натальи, и в долгих переездах по пустынным дорогам Яшину душу грели сладкие воспоминания о горячих ночах, вылазках в Иерусалим, купании в Мёртвом море, шашлыках в тени огромного  платана во дворе дома. Его мужское самолюбие тешили восхищённые взгляды, которые местные мужчины посылали его белокожей подруге, выгодно смотревшейся на фоне подпорченных безжалостным солнцем, большеносых и тёмных лицом, местных евреек.

Спустя два года общение с Натальей по «скайпу» превратилось из желанного  ритуала в привычную рутину, не вызывая былой радости. У каждого появилась своя жизнь, свои знакомые и интересы. Электронные письма, в которых подруга намекала на усталость от одиночества и желание изменить свой холостяцкий статус, приносили тревогу и беспокойство.

В совместном проживании Яша не видел никакого смысла: Наталья никогда бы не согласилась быть дворником, уборщицей или поварихой, а другой работы ей, русской, да ещё без знания языка, в Израиле не найти. И пришлось бы ему тащить на свою зарплату двоих и торчать здесь несколько лишних лет, собирая деньги для возвращения в Москву.

А шестидесятилетний рубеж был уже не за горами.

За годы жизни в Израиле Яша так и не смог привыкнуть ни к пыльным бурям, ни к иссушающему душу зною; наводила уныние окружающая местность: однообразные коробки домов, пустынная равнина, бесконечная череда холмов в редких пятнах жухлой растительности. И даже полоска моря ослепительно-ультрамаринового цвета, немного оживлявшая терракотовые тона тоскливого пейзажа, не радовала глаз – ему были милее берёзовые рощи, окутанные в мае нежно-салатовой дымкой молодой листвы, чистые, быстрые подмосковные речушки, поляны, заросшие сочным разнотравьем.

Казались чужими бородатые неприветливые лица восточных мужчин и царящая повсюду сдержанная настороженность, звуки незнакомого языка царапали слух, и раздражала невозможность понять собеседника. Изматывала нескончаемая зубрёжка всевозможных правил и ограничений. Бесила реальная перспектива оказаться на военных учениях или сборах. Держали в напряжении воздушные тревоги, и с трудом приходилось отгонять мысль: в любой момент можно стать жертвой фанатичного араба.

Будучи полукровкой, Яша острее, чем на родине, ощущал эту свою «половинчатость»: В Израиле даже чистокровные евреи из России считались «русскими» и были на третьих ролях – элитой общества чувствовали себя ортодоксальные иудеи, вслед за ними по иерархической лестнице следовали евреи из Европы.

Здешние немногочисленные знакомые жили по принципу – каждый сам за себя. Даже среди бывших соотечественников не было принято ходить в гости просто так, чтобы поболтать и отвести душу. Такая жизнь угнетала Яшу и только подстёгивала желание скорее вернуться на родину.

Яшино самолюбие сильно страдало от непривычной роли постояльца-примака, ему претила заносчивость домовладельцев, у которых снимал комнату. Каждый раз приходилось сдерживаться, чтобы не нагрубить хозяйке, беспардонно сующей нос в его кастрюлю, чтобы дать кулинарный совет.

В конце концов, он совсем перестал готовить дома и перешёл на бутерброды. В корпоративной столовой обедал редко, тамошние поварихи – татарка и индуска – в каждое блюдо добавляли столько перца, что, казалось, после еды в желудке тлеют раскалённые угли.

«Хеликобактер пилори», – услышал Яша вердикт, когда обратился к врачу, не в силах выносить адские боли в животе.

Пришлось полечиться и сесть на диету.

Именно в эти, нелёгкие для него дни на чужбине, Наталья, не дождавшись вразумительного ответа на прямой вопрос о замужестве, написала, что расстаётся с ним.

Яша опять остался совсем один.

Местные женщины его давно разочаровали – мало того, что были не в его вкусе – он предпочитал белокожих блондинок, – израильтянки оказались весьма расчётливыми особами – каждое ухаживание стоило ему немалых денег. И он забросил попытки найти новую подругу.

Единственным утешением служили письма от дочери. Светлана вышла замуж и надеялась с мужем погостить у отца в Израиле.

«Ну вот, ещё полгодика мучений, и денег хватит и на квартиру, и на приличную иномарку», – каждый раз согревал себя мечтами Яша, засыпая после тяжёлого трудового дня.

Но рутинный конвейер добывания денег неожиданно дал сбой.

Несколько дней подряд он чувствовал не проходящую боль – внутри что-то давило и пекло, особенно, когда поднимался по лестнице или семенил, опаздывая на работу.

«Наверное, опять язва разыгралась», – подумал Яша, направляясь в поликлинику.

Молоденькая врач долго осматривала и расспрашивала – не могла понять, что с пациентом.

– На всякий случай, сделайте ЭКГ, – посоветовала неуверенно.

После процедуры Яша оделся и направился восвояси.

– Вы куда сейчас? – остановил тревожный голос.

– Домой. Бумажку потом отдам.

– Нет! Сейчас же покажите результаты врачу.

Яша заглянул в кабинет – доктор была занята. Кивнул медсестре, положил заключение на стол и вышел.

В коридоре его остановил крик: «Стойте! Немедленно вернитесь!».

Пришлось опять сидеть и ждать, прислушиваясь к так и не ставшему родным ивриту. Врач стучала по клавиатуре компьютера и что-то напряжённо объясняла коллеге.

– Жить хотите? – обратилась к Яше по-русски.

– Ну и вопросики у вас… – пытался отшутиться.

– Вам нужно немедленно оперироваться.

Для Яши наступили чёрные дни и бессонные ночи. Он перерыл интернет, изучая каждую подробность предстоящей операции. Сообщил о госпитализации дочери. Та отделалась дежурными фразами, посетовав, что с отпуском пока нет ясности, и срочно приехать не сможет…

По больничной палате слонялись мужики со шрамами через всю грудь – сверху донизу. Нечто подобное Яша видел у покойников, только здесь швы были аккуратными, словно вышиты крестиком прилежной швеёй.

Стало не по себе. Захотелось немедленно смыться.

Уловив Яшино настроение, хирург, молодой сербский еврей, выдал строго и без обиняков: «Операцию сделать необходимо. Возьмите себя в руки, вам же только шестьдесят первый год. Всё будет хорошо, поверьте, вы у меня не первый. Сделаем шунтирование – и лет на десять забудете о сердце».

Пришлось покориться.

В палате реанимации возле прооперированных больных денно и нощно дежурили  родственники. Яша лежал один. Лишь изредка пробегала мимо медицинская сестра – проверить – не очухался ли…

Лечение в израильской больнице было поставлено на поток, не то, что на родине – лишний день не полежишь, не поохаешь, не пожалуешься сердобольной сестричке.

Уже на шестой день Яшу выписали домой – анализы хорошие, температура нормальная.

Самое страшное и тревожное время он пережил в одиночку.

Дочь и зять смогли вырваться, когда всё уже было позади. Погостив пару дней, молодожёны взяли тур по стране.

Их приезд не сильно обрадовал Яшу. После операции он испытывал немощь и апатию, казалось, будто переселился в чужое тело – худое, непослушное, беспомощное.  Выматывала не проходящая боль в груди.

– Что же вы хотите, – объяснил врач, – я же вас, как курёнка, наизнанку вывернул. До самого позвоночника добрался. Придётся потерпеть…

Яша не мог спокойно смотреть на себя: зеркало являло ему осунувшегося, отощавшего телом подростка. И лишь глубокие морщины выдавали настоящий возраст.

Он подолгу валялся в постели, с трудом заставлял себя выходить на прогулку, как предписывал врач, строго по графику принимал многочисленные лекарства. Часами  торчал возле монитора – переписывался в сетях, смотрел фильмы, старался хоть чем-то заняться, чтобы не сорваться в истерику – было невыносимо чувствовать себя инвалидом и сознавать крушение так и не сбывшихся надежд.

Через пару недель после выписки Яша не выдержал, решил уехать в Москву – накопленных денег должно было хватить на недорогое жильё. С отъездом он терял возможность получить медицинскую страховку, которую гарантировали только в случае нахождения по месту жительства в течение полгода, но ни на минуту не пожалел об этом. Не было сил выдерживать нарочито-сочувствующие взгляды хозяев, осторожно интересующихся его дальнейшими жизненными планами. Понимал: их волновало не здоровье, а платёжеспособность постояльца.

Яша остановился у дочери в Митино, в просторных трёхкомнатных апартаментах, и сразу же занялся поиском приемлемого по цене варианта квартиры. Пока оформлял покупку недорогой студии в новостройке, пока занимался ремонтом, прошёл месяц.

Со временем отношение молодой четы к явно загостившемуся родственнику стало меняться. Немудрено: теперь он был не успешным папой, бизнесменом, подбрасывающим деньги любимой дочке, и даже не жителем благословенной обетованной земли, а ослабевшим здоровьем старичком.

Как-то вечером после работы, вместо того, чтобы организовать ужин, дочь улеглась на коврике – расслабиться и заняться йогой. Зять, ни слова не говоря, проследовал на кухню, нашёл в кастрюле вчерашний суп и, не предложив тестю, принялся за еду. Яша достал из холодильника баночку с диетическим творогом и сел напротив. Трапезничали в напряжённой тишине.

«Опять чужой, опять в гостях, – горько пронзило Яшу. – Никому я не интересен…».

Объяснение с дочерью не принесло облегчения: она приняла сторону мужа, не найдя в его поведении ничего ужасного.

Сгоряча Яша хотел в тот же вечер собрать вещи и уйти – поставить раскладушку посреди шлакоблоков и цементной пыли, зато почувствовать себя хозяином в своём собственном жилье.

Ночью он сидел на кухне, погружённый в свои обиды и разочарования. И вспомнил слова отца: никто никому ничего не должен. Впервые до него дошёл их истинный страшный смысл. Когда был молодым и здоровым, не думал об этом циничном высказывании – сам легко справлялся с проблемами, а столкнувшись с жестокостью и равнодушием, никого не винил, старался найти такому поведению объективные причины. И всегда находил в себе силы простить.

А тут вдруг почувствовал такое отчаяние, такую невыносимую боль, будто всадили нож в неокрепшее после болезни сердце.

«Видно к старости стал сентиментальным…», – попытался успокоить себя.

Но неудачи продолжали испытывать Яшу.

Окончательно подкосили попытки трудоустроиться. Узнав про возраст, работодатели отказывались взять даже водителем, да и операцию скрывать не было смысла – шрам говорил сам за себя, и секрет полишинеля раскрывался после первого же медосмотра. Это не Израиль, где мужчина в его возрасте – ещё работник, а шунтирование сосудов сердца – лишь повод продлить работоспособность на многие годы. На родине и на здоровых пенсионеров смотрели, как на ненужный хлам.

Яшины деньги таяли, как мартовский снег.

Пенсию ему назначили смешную – восемь тысяч – сказались годы работы по серым схемам. Из них две тысячи предназначались сыну от второго брака.

Оставалась одна надежда – сойтись с женщиной без жилищных и материальных проблем, всё-таки, вдвоём жить легче. Именно так: сойтись. В любовь он давно уже не верил. Молодую женщину по причине отсутствия средств позволить себе не мог, а ровесницу с жильём и приличной пенсией – почему бы и нет?

На сайте знакомств из множества претенденток выбрал несколько неплохих вариантов. Но стоило познакомиться поближе, расслабиться и выразить симпатию, как потенциальные невесты доверчиво вываливали на бедного Яшу ушаты своих проблем. Одной доставлял неприятности сын-раздолбай – тянул деньги у сердобольной матери. Другая кандидатка жаловалась на бывшего мужа, который, имея долю в квартире, навещал с визитами и устраивал скандалы. Третья явно подбирала работника на свою дачу. Наивные женщины надеялись найти в избраннике сильное мужское плечо, в крайнем случае, моральную поддержку и утешение на старости лет.

Всем от него было что-то нужно…

«Беги, Яша, беги,  –  после каждой такой встречи говорил себе несостоявшийся жених. – Своих проблем полно. Не хватало вникать в чужие…».

И продолжал искать подходящую кандидатуру…

Яша давно не помнил такого чёрного безрадостного утра. Как назло, время тянулось бесконечно – не было сил одеться и заняться делами, – вновь навалилась противная немощь. Он бессмысленно шатался из угла в угол, поглощал очередную чашку зелёного чая, разглядывал уходившие за горизонт тоскливые железобетонные громады домов с такими же студиями и квартирами – чьими-то состоявшимися и несостоявшимися райскими уголками.

Яша не находил себе места с двенадцати часов – с того момента, как проводил Марину. Интеллигентная, воспитанная москвичка не грузила проблемами и вела себя безупречно. Под утро, когда ничего так и не случилось, утешала, старательно делая вид, что не видит никакой трагедии. С кем не бывает?

Но он точно знал: это не досадный срыв, а конец нормальной мужской жизни. В результате приёма лекарств произошло то, чего боялся больше всего. Его ждало  унизительное существование жалкого никчемного импотента.

– Брось, нашёл, о чём переживать, – твердила подруга. – В конце концов, у всех это когда-нибудь кончается.

– Э… нет. И в семьдесят детей рожают…

Она посмотрела на него, как на неразумного ребёнка.

В это утро Яша и сам себе был противен.

В одночасье превратился в занудного брюзгливого старикашку и придирался по мелочам. Заглянув в кастрюльку, заворчал: овсянка слишком жидкая. Потом недовольно давился густой кашей, когда та, остывая, стала похожей на вязкий студень. Нервничая, залил пакетик с чаем тёплой водой. Марина вылила содержимое чашки, дала чайнику вскипеть. Остаток завтрака прошёл в гнетущем молчании.

Уходя, она пообещала позвонить.

Но он был уверен – этого не будет.

«Вот и отбегался. Теперь знаю, как выглядит этот самый пресловутый финиш. Конец всему. И получается, всё было зря – карьера, суета, погоня за бабами и деньгами… Что в сухом остатке? Семьи нет. Всё, что было – вбухал в эти стены, думал пожить в своё удовольствие. И вот, всё рухнуло. И ничего нельзя изменить. Ни-че-го. И сам я – ни-кто, никому ненужная развалина…».

С высоты пятнадцатого этажа щуплый седой мужчина наблюдал за наползающими на город сумерками. Внизу шумело перегруженное к вечеру шоссе. Из соседних окон разливался тёплый свет. В каждом доме – жизнь, всюду – люди. Молодые и старые. Одинокие и семейные. Счастливые и не очень. 

А он не видел смысла жить дальше.

И бежать больше некуда…