1.

Случилось странное:
Степан Касатский, центровой работник администрации президента РФ, нежданно-негаданно разочаровался во всем, свирепо уверовал в бога и удалился в одинокий монастырский скит на берегу озера  Валдай.

Варвара же Храпкина, красавица, богачка, владелица акций могущественной строительной компании «СПб-Инвест», как-то оказалась неподалеку от его кельи. И надо ж было заглохнуть мотору яхты «Imagine».

— И что теперь делать? — потирал веснушчатые руки Егор Гробов, безобразно разбогатевший на производстве наногондонов в Гондурасе.

— Да, что? — со злой иронией все посмотрели на капитана яхты, Матвея Кожемяку, лысого детину с простенькой серьгой в ухе.

Лысарь смущенно посасывал трубку, пробормотал:

— Европейские санкции. Нет запчастей. С инжектором что-то.

Помолчали, оглядываясь по сторонам. Ай, и чудно же валдайское озеро в июльскую пору! Бирюзовая вода посверкивала меж островами с корабельными соснами, ласково лучились сусальным золотом купола Иверского монастыря.

Варвара Храпкина ощутила необыкновенный прилив энергии, лилейное ее лицо покраснело.

— Господа, кстати! В келье здесь, на акридах и ключевой воде, обитает тот самый Степан Касатский, красавец и бонвиван. Ныне же, если не ошибаюсь, отец Сергий.

Егор Гробов смачно сплюнул в бирюзовую воду:

— А ведь его прочили в главы кремлевской администрации. А он выкинул, пёс, такой фортель, эдакий крендебобель.

— Об этом трепалась вся желтая пресса, — скалил пиратские зубы Матвей Кожемяка. — Дамы и господа, мне пришла спасительная идея. Я могу оживить яхту. Есть ли у кого волосяная заколка?

— Вот! — Варвара протянула кэпу стальную булавку.

— Сойдет… — капитан лысым чертом нырнул в трюм.

— Так что же там случилось со Степаном Касатским? — Варя поправила над ушком, просвечивающий на солнце, русый локон.

Все находившиеся на заглохшей яхте, человек 12-15, истинный цвет нации, промышленники, банкиры, адвокаты, коннозаводчики, финансовые маклеры, хоккеисты, все-все… хором выдохнули:

— Как? Вы не знаете?

— История, в общем-то, типовая, — похабно ухмыльнулся Гробов. — Степан был банально зациклен на девственницах. Присмотрел себе Машу Бандурину, из института благородных девиц. Высокую такую барышню, лингвистку, по Греции что-то, с капризно изогнутыми бровями. Красавица несусветная. Богиня!

— Я, кажется, видела ее фотку, — нахмурилась Варя. — Сейчас она подурнела.

— Годы берут свое. Короче! У Степана и Маши дошло до свадьбы. Планировали ее с блеском провести в ресторане «Прага», что на Арбате.

— Знаю я этот ресторан! — Варя гневно топнула ножкой. — После санкций там нестерпимо. Будто в столовке совдеповской. Воняет мышами. Дальше!

— А дальше Степана попутал бес. Он показал своей невесте холостяцкий дневник. Интимные записки. Любовниц же у него было, как у бродячей собаки блох. Маша вспыхнула, но потом, откровенность на откровенность, призналась, что была в интимной связи с самим президентом РФ. Он как-то произносил программную речь в Смольном, ну и, понятно, случилось. Где-то в гримерке. На турецком диване.  Узнав это, Касатский взбесился. Бросил Москву, головокружительную карьеру чиновника и оказался здесь. Женщин уже не видел лет пять.

— Чудненько! — феерически оживилась Варя. — Россияне, эту ночь я проведу в келье отца Сергия.

— Экая чушь… — загоготали знаковые русаки.

— А давайте на спор!

2.

Именно в скиту, в тесной келье, выкопанной собственными руками и саперной лопаткой, Степан Касатский понял, что, увы, всю жизнь тщился ради мирской суетной славы.

Для людской славы он стал центровым бандитом в 90-е годы, участвовал в разделе морского порта СПб, для людской славы влился в сплоченные ряды «Единой России», затем в крепко сбитые ряды президентской администрации. Всё ратовал за благо народа. Нужна ли лично ему была эта жульническая забота? Да что ему вообще эти чужие люди?! Гуманоиды о двух ногах?

Нет, он просто купался в лучах славы. Если в 90-е громово ударил звездный час бандитов, он стал им. Потом всем, без всякого диссонанса, стала заправлять вертикаль. Степан Аркадьевич охотно к ней подключился.

Ему нравилась любовь русаков, таких наивных, добрых и отчаянно глупых. Зачем любовь взвешивать на медицинских весах? Любовь побеждает всё.

Внутри Степана, а ныне отца Сергия, жило два человека. Один, внешний, хотел всем нравиться, думая исключительно о себе. Второй же, от ужаса предстоящего небытия, исчезновения, смерти, всеми фибрами души хотел соединиться с Отцом Небесным, с Богом. Ведь что такое Степан Касатский, рост 182 см, вес 83 кг, как ни причудливая рамка для бесконечного сущего?

И если внешний Степан Аркадьевич весело шагал от триумфа к триумфу, шикарные особняки, средневековые замки, навороченные автомобили, инкрустированное алмазами оружие, небольшой личный самолет, то внутренний человек, потаенный, скорбно шагал от провала к провалу. Вещи приедаются, красавице юбку задрав, видишь лишь то, что там есть, а не разные дивные дивы. Так, кажется, писал вещий поэт Бродский.

Конечно же, именно то, что президент РФ, авиатор и подводник Юрий Абрамкин, подло оприходовал его невесту, Мими, заставило полностью пересмотреть свою систему ценностей, нарисовать другую шкалу приоритетов.

Точнее, Степан Аркадьевич решил вывернуть себя наизнанку, внутреннего, потаенного человека, сделать внешним. А этот внешний, этот маниакальный славолюбец, оказавшись внутри, возможно, исчахнет, уйдет. Так иногда рассасывается раковая опухоль от радиации.

В тиши уединения, прислонившись спиной к земляному косяку, Степа прочел Евангелие и Библию от корки до корки. Многое понравилось. Хотя образ Христа весьма подозрителен. У нас на Руси попробуй подставить вторую щеку, с корнем оторвут башку. У нас в чести только сила. Если ты сильный, тебе всё прощают. Всё! А если нет, то разотрут на молекулы, даже кварки, с восторгом линчуют.

Ну это ладно… Дурят публику библейские евреи. В Израиле, понятно, климат нежнее, гуманней. К евреям Степа относился нормально. Хотя парочку другую зажравшихся семитов сам положил в лихие 90-е из своего боевого «ТТ».

Самое поразительное, в тиши уединения, на акридах и ёжиках, иногда и на дождевых червях под ключевую воду, отец Сергий наконец-таки отыскал свое вожделенное счастье. Он молился на коленях, крестясь на золотые купола Иверского монастыря, просил прощение за душегубство и скотское лихоимство.

Любопытно, что и женщины, носительницы горячей вагины, теперь отцу Сергию были по барабану. Видимо, сказывалось скудное питание, или молитва. Хотя, поговаривают, поедание ежиков страшно укрепляет потенцию. Однако ёжиков Степа вкушал только в скоромные дни, а постных дней по православному канону, ой, как много.

Степа похудел, оброс остро сквозящей серебром бородой, глаза его, глаза исстрадавшегося человека, сверкали углями.

Казалось бы, ему так жить и жить. До гробовой доски, до соснового, или какого иного, креста, да тут ударил июльский гром, хлынул обломный дождь, отряхнув колени после истовой молитвы, Степа ловко нырнул в свою келью, закрыл на щеколду дверь.

И тут в дверь постучали. И тонкий, нежный, чувственный голос попросил приюта.

3.

Да, этот голос, несомненно, был женским. С ласкающими ухо модуляциями и обертонами. Волокнистый такой голосок. Зовущий не куда-нибудь, а в светлую даль. С намеком на интимную близость, может быть. Ну и так далее.

Степан Аркадьевич весь затрепетал от пят до макушки. Сладостные иголочки акупунктурно прошлись по мужскому хребту.

— Кто там? — тихонько вопросил он.

— Судьба твоя.

— Кто?

— Варвара Храпкина.

— И чего?

— Отстала от тургруппы. Заблудилась в лесу. Да откройте же! Промокла до нитки.

— Я — затворник, дитя мое.

— Отец Сергий, смилуйтесь ради Христа!

— Вы не блудница? Не шалая?

— Почти монашка. Мужчин не люблю.

— А зря… Хотя…

Отец Сергий тяжко задумался. Трижды осенил себя крестным знаменьем. Трижды поклонился на угловую икону святителя Пантелеймона. Он ждал небесного знака, знамения. Увы, ничего не последовало. Даже гром затих.

— Да откройте же! — Варя саданула в дверь изнеженной ножкой.

И тут молния разодрала чернеющее небо. Исполинский гром потряс землю. Дождь хлынул будто при библейском потопе. Вот он знак.

Степан Аркадьевич отодвинул щеколду:

— Вот вы какая?

— Как же немилосердно держать туриста на улице в такую стихию. У вас есть одежда? Сухая? Женская?

— Откуда? Здесь же не бордель, а намоленное место.

— На всякий случай спросила. Я сяду сюда. К печке. Она называется буржуйкой?

— Наверно…

— Можете удалиться в другое помещение? Мне надо выжать платье.

— Куда удалиться?

— У вас тут какой-то закуток за ширмой.

— Конечно-конечно… — Степан Аркадьевич откинул мешковину, сел на березовую табуретку, колени его зябко тряслись.

Что говорить, вид черноглазой дивчины сразил его наповал. Какие груди! Лодыжки! Такие лодыжки не врут. Они будто у породистой лошади намекают о породе, о неге, о, наконец, бешеной страсти.

Раздался шорох одежды. Варвара Петровна, видимо, стала раздеваться.

Раздеваясь же, Варвара Петровна, озадаченно думала. К бабке не ходи, этот Касатский оказался не таким уж бонвиваном. И росточка невеликого. Смурной какой-то. Пропах почему-то лесными ёжиками. Или барсуками? Хотя этот огненный взор голубых глаз… Эта мускулистая загорелая шея… Эти большие, что крабьи клешни, руки. К тому же спор есть спор. Она здесь должна провести ночь любви и отхватить кучу бабок.

Варя сбросила с себя женское исподнее. Потянулась. От печки шло сокровенное тепло. Эх, сейчас бы махнуть коньячку и в постельку.

Она откинула ширму и безоглядно шагнула к Сергию.

4.

И случилось чудо!

Варвара Петровна понесла плод. А ведь гинекологи уж лет пять ей твердили обратное. Мол, не судьба. А тут родила мальчика, розового, горластого, такого хорошенького, пусть и больного дисбактериозом, но это пройдет.

Степан же Аркадьевич, отец Сергий, после своего грехопадения неистово убивался. Хотел даже себе отрубить палец, или что более существенное. Однако когда узрел из слюдяного окошка кельи нешуточный поток богомольцев (Ох, и треплива же оказалась Варвара!), потихоньку воскрес.

К отцу Сергию пестрой гирляндой потянулись женщины, желающие родить. Нет, ну что вы, они вовсе не хотели зачать от дремучего старца, они думали лишь о своих мужьях и случайных любовниках. Духовная радиация отца Сергия должна была выправить их физиологический или психомоторный изъян, вернуть утерянную нирвану секс-гармонии.

Одна же русская баба, Татьяна Тихоновна, явилась со своим отпрыском, причем тот пребывал в чадре.

— Что же ты от меня хочешь, русская странница?! — взметнул седые брови отец Сергий.

— Сам не видишь? Обалдую 15 годков, а ходит в чадре.

— Он араб?

— Плоть от плоти. Рязанские мы. Русаки.

— Как тебя звать, отрок в чадре?

— Илья.

— Откинь паранджу.

— Да иди ты!

— Эх-эх-эх… Случай запущенный…

— Во-во, — горько вздохнула незадачливая мать. — Начитался дурачок исламистской литературы, хочет вот сменить даже пол.

— Зачем же?

— Дабы уехать героической смертницей в Саудовскую Аравию.

— Ну-ка, пойдем со мной, парень.

Отец Сергий крепко взял мальца за локоток, отвел на липовый взгорок, подальше от матушки.

— Вам, дядя, меня не переубедить, — упрямо бубнил шалый отрок.

— Кто б сомневался, — коварно улыбнулся Степан Касатский.

Да-да, именно Степан Касатский, а не намоленный старец.

Степка вспомнил, до ледяных мурашек, свою буйную молодость в Санкт-Петербурге. Как он тогда накуролесил в лихие годы! Сколько поставил утюгов на животы коммерсантов! А скольких просто пришил?! Ах, молодость, молодость… Он же тогда был белокурой бестией, ницшеанцем. Над людской толпой, над заскорузлой моралью. Бог то ли заснул, то ли помер. От стального взгляда Степана Аркадьевича шарахались даже цирковые кони.

Так вот, он, вернувшись в свою молодецкую стихию, сказал пацану все, что о нем думает. Прежними словами. Без обиняков и пустопорожних аллюзий. Матом сказал. И каким матом!

Мальчик все понял.

Он откинул чадру. Да что откинул? Содрал ее. Швырнул на землю. Остервенело растоптал юными мускулистыми ногами. И уехал воевать на Донбасс. Конечно, не сразу. Через год-другой. По слухам, сложил свою буйную голову в борьбе с укропами. Хотя можно ли верить слухам? По другим сведениям, Илюша закончил разведшколу и уехал в качестве 007 в Сирию. Он там нужнее. Там же вакханалия ИГИЛ. Он будет, ой как, кстати.

5.

Слава об отце Сергии, валдайском кудеснике, докатилась до Кремля.

— Уж не тот ли это Степка Касатский, у коего я отбил Мими? — ковырял в зубах серебряной вилкой  Юрий Абрамкин, вертикаль власти.

— Всю жизнь мне пустил под откос! — рыдала его супруга Алина Борисовна. — Шпион хренов! Русский бог недоделанный!

— Так тот ли это или не тот? Хватит сопли жевать! Почему я должен страдать из-за твоего климакса?

— А ты, герой, давай без юродства. Ты же Касатского хотел поставить главой своей вонючей администрации. Память отшибло?

— Думаешь, я помню каждого из этой рабской шелупони? А что стало с Мими?

— Могу напомнить, — тощая, почти безгрудая, Алина Борисовна уткнула руки фертом. — Твоя Мими слиняла в Чикаго. Победила на местном конкурсе тверка.

— Тверка?

— Ну, знаешь, эдак лихо и зазывно вертят жопой.

— Что ты говоришь? Как интересно… Дальше!

— Сошлась с мафиози Чичей. Подсела на кокс. Сейчас под Нарофоминском лечится в наркоклинике.

— Какая буйная жизнь! Просто на зависть! А деток от меня у нее нет?

— Ты чего? Об этом бы тогда трубила вся желтая пресса. Впрочем, ты скоро все узнаешь из первых уст. Мими в дурке пишет мемуары для кинокомпании «20 век Фокс». По ним будет снят блокбастер. Предварительное согласие на съемки дали Брэд Питт и Анжелина Джоли. Снимать, кажется, будет Роман Полански, или Вуди Аллен.

— Скажите, пожалуйста! А моего согласия никто не спрашивает. Я представляю, чего накрутят пиндосы!

Алина Борисовна подошла к витражному окну, выходящему на Храм Василия Блаженного:

— Уйду я от тебя…

— Нашла мужика? Побогаче? Поёбче?

— Зачем? В храм уйду. Хоть уборщицей. Или… Точно! Отправлюсь в Валдай к отцу Сергию.

Юрий Абрамкин скрестил на груди мощные руки.

— Может быть, именно я виноват в твоем климаксе?

— Какой ты жестокосердный! Пока! Чмоки-чмоки…

Алина Борисовна, по-старушечьи сгорбившись, зашаркала из знатных хором.

Президент РФ крикнул ей вслед:

— Я сам полечу к Касатскому. Попрошу извинения за Мими. В жизни всяко бывает. Сам он еще тот орел. Досье на него как на Адольфа Гитлера.

— Лети, лети… Попроси, кстати, благословение на наш развод.

— С какой стати? Развод не дам.

— Как это не дашь? Честолюбец! Тщеславец! Сатана в брюках!

— Вали, оглашенная. Достала.

Жена удалилась.

Юра подошел к распахнутому окну. Хотел плюнуть. Раздумал. Все же с видом на Храм. На всякий случай перекрестил лоб. Глубоко вздохнул.

— Обязательно полечу! — зло произнес он.

6.

Жизнь отца Сергия шла своим чередом.
От восхода до заката он принимал страждущих.
Теперь к нему хлынули не только женщины, а без разбора пола, гуртом, эдаким целевым пулом. С экземой, псориазом, проказой, инфарктом миокарда, крапивницей, почесухой, рассеянным склерозом, пляской святого Витта и т.д. и т.п. и прочее. Если не лень, откройте большую медицинскую энциклопедию.

И практически всех Степа (о. Сергий) возвращал в божеский вид наложением рук и краткой энергичной молитвой.

Они его страстно любили. Любил ли он их? Скорее, был равнодушен. Их слишком много. Эдакие миллионы. Как это по Блоку, тьмы и тьмы.

«Уж не становлюсь ли я энергетическим вампиром? — как-то охолонуло отца Сергия. — Сам-то я их ни черта не люблю, а ихней любовью всласть питаюсь».

Впрочем, думать об этом Степану Аркадьевичу было теперь недосуг. У него не оставалось времени даже на Библию. Молитвы и те, твердил самые лапидарные, вроде «Господи, помилуй» или чуть длиннее.

Питался же он теперь на ять. Забыл об акридах. Отцы Иверского монастыря настояли на отменном кашеваре. Иначе, мол, ты себя вгонишь в гроб. А он, как не крути, достояние РПЦ. Живая достопримечательность. Почти легенда. Поэтому должен вкушать молоки озерных щук, жирных куропаток и тетеревов, ляжки свирепых кабанов и добродушных медведей. Плюс, конечно, витаминные ягоды и насыщенные белками грибы.

Отец Сергий отяжелел, залоснился.

И ведь самое поразительное, наложение его рук продолжало работать. КПД (церковные математики подсчитали) где-то 91-95%. Согласитесь, недурно.

И тут явилась Варвара Храпкина. Он ее с малюткой на руках сразу не признал. Спросил, кто такая. Впрочем, спросил без грубости, толерантно и мягко.

— Жалуюсь? Да ни на что я не жалуюсь. Неужели не узнал? Это ведь сынок наш, Гришуня.

— Ой, радость какая! — у Степки подкосились ноги, он сел прямо на земляной взгорок, на куст земляники, прям на сочную ягоду, фигня, сутану можно постирать, не беда, дегтярное мыло в наличии. — Так кто же ты есть?

— Забыл Варю Храпкину? Сделал лялю, а теперь не узнаешь? Я же на озере всего часа два полоскала портки.

— Варюха, едрить твою, неужель ты?! Не изменилась!

Не успели они обняться, облобызаться, тут глядь, к ним ползет какой-то странник, орет с привизгом:

— Вели слово молвить?

— Блин, что такое? Мужчина, вы кто?

— Конь в пальто. Точнее, сам президент РФ.

— Оставьте дурацкие шутки.

— Зуб даю.

Пригляделись. Точно! Юрий Абрамкин. Туз в туз. Или же человек на него крайне похожий.

— Мама дорогая! Он! — прошептала Варя, хотя президента видела только в зомбоящике.

— Экзема? Проказа? — сухо уточнил отец Сергий.

— Какая там проказа!

— Простатит?

— Прости за Мими! Бес попутал.

— Не прощай его, подлеца! — опрометью бежала к группе о. Сергия сухопарая дама, если приглядеться, жена президента РФ, Алина Борисовна. Или на нее крайне похожая.

— Как не прощать? — обомлел старец. — Сказано же Христом, ударили по левой щеке, подставь порожнюю.

— Вот! — Алина Борисовна протянула отцу Сергию толстую книгу.— Мемуары Мими. С пылу с жару. Типография Сан-Франциско. Под патронажем кинокомпании «20 век Фокс».

— Мими? То есть, Маша Бандурина? Моя невеста? Кою совратил подлец-президент?

— Она! — оскалился Юрия Абрамкин. — И вовсе я не подлец! Я же тебе сказал, лукавый попутал. Я уже прочитал сей талмуд. Мими всех прощает.

— Как это прощает? — взорвалась Алина Борисовна. — Ты какую же книгу, негодяй, читал?

Ребенок Гриша заплакал. Навзрыд. С пузырями из носа.

— Изыди, сатана! — о. Сергий трижды перекрестил свое стадо визитеров. — Давайте же, господа, жить в добре. Жить не по лжи. Вспомните пророка Солженицына. Кто старое помянет — тому глаз вон.

Президент потер глаз. Левый и правый.

Варвара прослезилась.

— Тьфу, на вас! — Алина Борисовна гневно зашагала прочь.

Ребенок замолчал и вдруг до ушей улыбнулся.

А потом хлынул дождь.

После дождя над валдайским озером волшебным мостом раскинулась яркая радуга.

                    /Фото Валдайского озера из интернета/
                                                    *  *  *