Стать звездой

В стародавние времена

В бездуховной ещё природе,

Где ни Солнышко, ни Луна

Не царили на небосводе,

Проникала колдунья-ночь

В человеческие жилища,

А её изгоняли прочь

Только отблесками кострища,

В эти давние времена,

У огня собирая племя,

Вождь сказал: «Мне была дана

Тайна. Ею делюсь со всеми».

И метнулся тревожный взгляд

В ожидавшие чуда лица.

По тому, как глаза горят,

Понимал, что в сердцах творится.

Вот уверенно и легко,

Опершись о копьё рукою,

Дышит влажно и глубоко

Молодой и отважный воин.

Он три месяца, как женат.

И жена примостилась рядом.

Заблудился влюблённый взгляд

В нежных складках её наряда.

А у самого у огня

Вечно мёрзнущий и недужный,

Оголтелую смерть дразня,

Сел старик никому не нужный.

А за ним много сотен глаз

Растворялось во тьме тягучей.

И сливался вождя рассказ

С хрипотцою горящих сучьев.

«Знайте, люди, чтоб жизнь пошла

Совершенно другой дорогой,

Чтоб и света в ней, и тепла

Стало с этого часа много,

Должен кто-то один из вас

Для других пренебречь собою

И, взойдя на костёр, сейчас

Взвиться ввысь молодой звездою».

Вождь опять оглядел народ.

Но, притихшие от испуга,

Словно воду набрали в рот,

Люди прятались друг за друга.

Воин крепче держал копьё,

А на скулы легли сомненья:

Как оставить жену? Её

Пальцы стынут в оцепененье.

Но внезапно привстал старик.

Что терять ему в жизни этой?

Грязен, всеми забыт и дик

Станет людям отныне светом.

Не раздумывая, в костёр.

Пламя вспыхнуло, жизнь приемля,

И взметнулось. И с этих пор

Солнце светом согрело Землю.

Люди ахнули, и жена

Отпустила рукав супруга.

Но вскричал он: «И мне дана

Столь великая сила духа.

Догоню старика». В костёр

От стыда побледневший воин

Следом прыгнул и с этих пор

В небесах засверкал Луною,

Но не смог старика догнать.

Потому и твердят, наверно:

«Если хочешь звездою стать,

То обязан во всём быть первым».

Канут долгие времена,

А чтоб помнили мы об этом,

Вслед за Солнцем спешит Луна,

Отражённым сияя светом.

Хранилище Огня

1. Пророчество

Тот странный час, когда я родилась,
Богами был указан не случайно:
Луна, хранящая ночные тайны,
По светлому лицу растерла грязь.
А зябким утром к домику отца,
О камни на пути сбивая ноги,
Растолковать, чего желают боги,
Пришли три прорицателя-жреца.
И в свете пробудившегося дня
Провозгласили внемлющей деревне,
Что храмовый закон, святой и древний ,
Признал дитя хранителем Огня
И знаний, что дарили Небеса,
Способных возродить и уничтожить.
Я слушала и чувствовала кожей,
Как дребезжали старцев голоса: 
"Когда пройдёт шесть раз по десять лун,
То девочку препроводит с почтеньем
На дальний остров в храм для обученья
Всесильный предсказатель и колдун".
Ушли жрецы, пророча храм вдали.
Родители благословляли случай.
А я росла, осознавая участь,
Которую мне старцы предрекли.

2. Путь

В предсказанную ночь мне не спалось:
Предугадать грядущее старалась.
И времени оставшаяся малость
Накручивалась на земную ось.
Вздохнула потревоженная дверь,
Впустив того, кто знал дорогу к храму.
Я слышала, как всхлипывала мама,
Как на чужого не залаял зверь.
А он, во что-то белое одет,
Скрыл серебро волос под капюшоном,
И взгляд его казался отрешённым,
Хотя из глаз лучился теплый свет.
Но тяжело по-старчески кряхтя,
Он мне сказал, протягивая руку:
"Тебе пришла пора постичь науку.
Пойдём со мной, великое дитя".
Мы шли дорогой к берегу реки,
А память жадно впитывала лица,
Которые потом мне будут сниться,
Спасая от нахлынувшей тоски.
Но вот и чёлн. Бездонностью маня,
Волна в ладонях свет небес качала,
И в лунных бликах чудилось начало  
Грядущего загадочного дня.
Мы долго плыли. Наступил рассвет –
Тяжёлой ночи лёгкое наследство.
И слишком далеко осталось детство,
К которому возврата больше нет.
Белеет храм в звенящей тишине,
Скрывая напророченные знанья.
Что вы несёте? Радости? Страданья?
Зачем вас боги обещали мне?

3. Храм

"Отныне и навечно – здесь твой дом.
Ты по нему пройди и осмотрись.
Когда ж воткнётся в солнце кипарис,
Вернись сюда. Поговорим потом".
Старик ушёл. Осталась я одна,
Как среди клумбы высохший осот.
Дорогу, павильон, беседку, грот
Свинцовая сковала тишина.
Внезапно открывался водопад;
Источник в чашу плакал за леском,
Где шаткий мост дрожал над ручейком;
И радовал ухоженностью сад;
Ландшафт слегка выпячивал стволы
На выбоинах каменных террас;

Был храм укрыт от любопытных глаз
Тревожащей завесой полумглы.
Я удивлялась каждому цветку,
А солнца колесо катилось вниз.
Когда его коснется кипарис,
Я поспешу навстречу старику.

4. Урок

Внезапно жрец предстал передо мной,
Вобрав пространство в бездну чёрных глаз,
А блестки солнца сыпались на нас,
Соскальзывая змейкой озорной
По завиткам серебряных волос,
Скрывались в складках тоги голубой
И мягко увлекали за собой.
Мы двинулись. Ученье началось.
Незримая тропа вводила в грот,
Где у стены – ступени вниз, во тьму.
Где страхи, неподвластные уму,
Давно обжили каждый поворот.
Учитель путь на ощупь находил –
И двери обнаруживала я,
И обмирала, слыша: "Тут змея
И старый верный сторож – крокодил".
Пространство сжалось в узкое кольцо.
Казалось, что дороги дальше нет.
Оканчивался мир, но резкий свет
Пронзительно ударил мне в лицо.
В отверстие сквозь толщи он проник
И, выхватив из тьмы внезапный зал,
О стены раздробившись, освещал
Вселенную, что собрана из книг.
"Учитель! Неужели это мне?
Все эти книги я смогу прочесть?!"
"Ты будешь знать о том, что в мире есть,
И рассчитаешь время по Луне.
Ты сможешь предсказать разливы рек
И навести на вражье войско мор.
Так было сотни лет до этих пор,
И храму покорялся человек.
А, научившись отводить беду,
Ты станешь мудрой, молодость храня.
В последний час назначенного дня
В Хранилище Огня тебя введу".
"Учитель, а когда наступит срок?"
"Сто лун – длина великого пути.
А нам уже наверх пора идти.
Закончим на сегодня наш урок".
Безмерно трудно вверх себя нести.
А на земле нас встретил лунный глаз.
Он так смотрел загадочно на нас,
Как будто ведал, что там впереди.
Уснула я. Мелькали сотни лиц
Деревни нашей. Всхлипывала мать.
А жрец не уставал мне объяснять
Величие пергаментных страниц.

5. Величие

Я постигала в храмовой тиши
Дух тела и материю души,
Одолевая трудности пути,
Чтоб семь ступеней мудрости пройти;
Услышав, как в безмерной глубине
Вселенная пульсирует во мне,
Я, внутреннее зренье обретя,
Осознавала: выросло дитя.

А память, размотав цепочку дат,
Отсчитывала много лун назад.

Тогда впервые за мои дела
Молва меня Великой нарекла. 
Тот день с утра был сумрачен и сер.
Частил сердечный ритм небесных сфер,
Загадочным волнением дыша,
Интуитивно напряглась душа.
Великий жрец на миг прервал дела,
Когда девчонка, плача, в храм вошла.
Дрожали руки, расплелась коса,
Отчаяньем наполнены глаза.
В ней поражали тонкие черты
Какой-то обречённой красоты.
"Великий жрец! Прошу тебя: прости.
Мне, кроме храма, некуда идти,

А помощь мне немедленно нужна:
За мною по пятам идет война.
Я сызмальства осталась сиротой,
Но боги наградили красотой,
А с ней покоя в жизни нет ни дня.
Два брата домогаются меня
И разжигают злобную войну.
А я страдаю, чувствуя вину
За то, что не пасётся мирно скот,
И на полях пшеница не растёт.
О, жрец! Устали люди от войны
И кровью до того изнурены,
Что, бойню бесконечную кляня,
Грозят камнями забросать меня.
Я потому прийти решилась в храм".
Она растёрла слезы по щекам.
Я слушала, не находя ответ:
Зачем любовь приносит столько бед,
А люди ей готовы жизнь отдать,
Спокойствия отвергнув благодать.
Меня всё глубже увлекала мысль,
Но жрец велел: "Великая, займись!"
Девчонка разрыдалась, не шутя:
"Великая?! О, жрец, она – дитя!
Да разве покорятся ей вожди?"
Я руку поднесла к её груди,
Вложив, как в содержанье главных строк,
В неё живой энергии поток,
Пронзивший плоть израненной Земли:
"Рассказывай, что видишь ты вдали?"
Послушно распахнув глаза, она
Описывала: "Там гремит война.
И алый нескончаемый ручей
Стекает с окровавленных мечей.

Но вдруг у тех, в ком ненависть легка, 
Повисла плетью правая рука.
И братья присмирели, словно кровь –
Кипящий гнев рассерженных богов.
Раскаявшись, осознают вину,
Мечи бросая в красную волну.
А, значит, хлебом прорастут поля,
И радостью наполнится Земля.
О, жрица! Ты воистину сильна,
Когда война тобой побеждена.
Я видела, что ты свершила там,
Не покидая этот дивный храм!
Отныне, преклоняясь и любя,
Я буду звать Великою тебя!"
Во мне тогда не пробудилась спесь:
"Послушницей останешься ты здесь,
Трудясь и проводя часы в мольбе".
Несла ли я добро её судьбе?

С тех пор я, совершая чудеса,

Всегда благодарила Небеса

И, украшая мудростью чело,

Стремилась, чтоб величье возросло.

6. Новость

"Мы в нижний храм сегодня не пойдём", –
Уставший голос выдал старика.
Его когда-то сильная рука
Подрагивала. Над высоким лбом
Чуть поредел привычный завиток.
С волнением внимала я словам:
" Мы не пойдём с тобою в нижний храм.
Сегодня – завершающий урок.
Предугадав когда-то твой венец,
Тебя сюда доставив на челне,
Я верил, что помогут боги мне.
И я горжусь тобою, как отец.
Ты путь звезды считала – и не раз,
Предсказывала ветры и дожди,
И всё, что ожидает впереди,
Умеешь облекать в туманность фраз;
Ты исцеляла, и в часы войны
На вражье войско насылала мор.
И люди свято верят до сих пор,
Что храм всесилен и жрецы нужны.
Великая, ты превзошла меня!
Когда родится новая луна,
Я волей, что богами мне дана,
Введу тебя в Хранилище Огня!"
Он вытер повлажневшую ладонь,
Заканчивая долгий разговор.
"Учитель! Что мне делать до тех пор?"
"Найти ответ: так что же есть Огонь,
И для чего тебе хранить его?
Да, я не рассказал тебе всего:
Под стены храма вынесла река
Сегодня чуть живого рыбака.
Похоже, он провёл в воде всю ночь
И только чудом не пошёл ко дну.
Устал я нынче. Лягу отдохну.
А ты попробуй бедному помочь.

Послушница дежурит с ним с утра.

Наверно, отпустить её пора».

7. Встреча

Я захватила снадобье с собой
И поспешила через верхний храм:
Мосток, террасы, водопад, а там
Пульсирующей жилкой голубой
В виски Земли стучащая река,
Разинутою пастью тёмный грот;
Садовник, злясь на мир, кусты стрижёт,
Пронзив колючим взглядом рыбака,
Которого дыханием своим
Послушница пытается согреть,
Чтоб отогнать воинственную смерть,
Ещё с утра витавшую над ним.
И словно вняв теплу её мольбы,

Сменили боги линию судьбы.

Рыбак вздохнул и приоткрыл глаза,
Едва коснулся девушки рукой,
"Какая ты красивая, – сказал. –
Мне до сих пор не встретилось такой".
Я жестом ей идти велела прочь.
Ему дала целительный бальзам.
Он попытался приподняться сам.
Но мне хотелось слабому помочь.
Он строен, как с высот сошедший бог.
У смуглой кожи тонкий аромат.
Пытливые глаза светло горят
Предчувствием нехоженых дорог.
Когда бальзам подействовал, сморил,
Я выпрямилась. Прикажу, чтоб в храм
Его перенесли. Он встанет сам,
Лишь отдохнет и наберётся сил.

8. Просьба

Тропа свернула к храмовой стене.
Услышав бормотанье за спиной,
Я оглянулась. Тонкою струной
Девичий голос показался мне.
"Великая! Прошу тебя: прости!"
"Послушница, тебя послали прочь.
А ты упорно хочешь эту ночь
У пасти крокодила провести.
Чего тебе? " – "Позволь, вопрос задам.
Садовник... Он давно в меня влюблён.
Сегодня, рыбака увидев, он
Возревновал.  Беда приходит в храм.

Как удержать свирепого быка?

Великая! Вступись за рыбака»!"
С мольбой и страхом распахнув глаза
И судорожно сжав хитон в руке,
Ждала ответа. По её щеке,
Сверкнув алмазом, потекла слеза.
Накапливаясь на сердечном дне,
Тревога вырывалась из груди.
"Я обо всём подумаю. Иди".
Но что-то пробудилось и во мне.

9. Раздумья

Считался храм пристанищем добра,

Людей спасая от невзгод и лжи.
Но в мысли прочно вплавила жара:
Любовь – не повод обнажать ножи.
Учителю сказать я не могла
О ревности садовника, ведь он
Не раз, верша великие дела,
От смерти был садовником спасён.
Но как ревнивца уберечь от драк?

Послушница напугана не зря.

Мне жаль её, но, честно говоря,

И мне безумно нравится рыбак.

А боги, замесив, как тесто, день,
Пекли его на солнечном огне.
Мне не хотелось, чтобы сплетен тень
Коснулась храма, чтимого в  стране.

Манил прохладой скрытый полумглой

Под грузным сводом каменных колец

Знакомый грот, в котором над водой

Задумался о чём-то главный жрец:
”Великая! Поговорить пора.
Я должен, коль традиции храню,
Пред тем, как отвести тебя к Огню,
Найти в твоей душе цветок добра.
А ты, одолевая этот путь,
Раскрыв богам и сердце и ладонь,
Должна сказать: так что же есть Огонь,
И в чём его божественная суть?
А трепет на концах твоих ресниц
Мне говорит о многом. И пойми:
Ты станешь меж богами и людьми
И будешь величайшею из жриц".
А мне казалось: доля нелегка,

Ведь жизнь дала ещё один урок,
Где надобно распутать узелок,
От ревности спасая рыбака.

10. Решение

Потрескивал в тиши небесный свод,
Как длинный караван тянулась ночь.
А я – богов любимейшая дочь –  
В реке своей души искала брод.
Проснулась ревность и лишала сил.
Нет, рыбаку с послушницей не быть!
Хотела я, но не могла забыть,
Как о красе её он говорил.
Когда тугой набрякшей тишиной
Цедился как молозиво рассвет,
Решенье, как избавить храм от бед,
Взросло цветком под старою стеной.
Садовник, от макушки и до пят,
Внимая мне, почтением объят.
«Великий жрец спустился в нижний храм,
Велев мне сделать добрые дела.
Я думала всю ночь и поняла:
Пока учитель пребывает там,
Я выращу в душе бутон добра.
Мне нужно три таланта серебра.
Монеты я сложу в сундук большой,
Велев его установить на чёлн.
Доверившись богам и воле волн,
Отправлюсь, взяв послушницу с собой.
Тебе же поручение даю:
Чтоб тайны сохранить от вражьих глаз,
Ты в верхний храм переведи сейчас
Большого крокодила и змею.
Не надо их подкармливать пока.
Да охраняй получше рыбака".
Садовник опустил горящий взгляд.
Казалось, что с ресниц стекает яд.
И я удар дослала в тишине:
"Послушницу теперь пришли ко мне".
Она вошла испуганно-тиха.
Я повелела срочно рыбака
Найти и уложить в сундук большой.
А сверху серебра насыпать слой,
В глубокой тайне действия храня.
Потом в пути сопровождать меня.
В её глазах счастливые лучи.
Ревнующее сердце, не кричи
От боли и девчонку не жалей.
Пусть будет так: не мне, но и не ей.

11. Цветок

А звёзды умывались по утрам
В речном луной пропахшем молоке.
Мы плыли. За спиной остался храм
С тревогой о пропавшем рыбаке.
Поодаль сонно терлись берега
О краешек серебряной волны,
И месяц, бычась, вскидывал рога
На красный плащ рассветной тишины.
Рыбак сидел на груде серебра,
Разглядывая что-то на пути.
Рассказывала я, что до утра
Придумывала, как его спасти,
Боясь поверить, что еще чуть-чуть –
И вынесет безжалостно река
К деревне, где, заканчивая путь,
Мне отпустить придётся рыбака.
Послушница грустила позади,
Печальный взгляд уставив на поток.
Рыбак привстал: "Великая, гляди!"
Он перегнулся и сорвал цветок,
Который распустился на воде,
Где нежных бликов занялась игра,
И был подобен маленькой звезде,
Продолжившей купание с утра.
"Держи!" – рыбак протягивал цветок
Послушнице. Но в девичьих глазах
Помимо благодарности он смог
Увидеть неизбывный тёмный страх.
Я гордо замолчала. Берега
Приобретали деревенский вид.
Заканчивался путь. Но рыбака
Не отпущу: пусть знает, что творит.
На сильное плечо взвалив сундук,
Он с лёгкостью в деревню нёс добро.
Тебе цветок аукнется, мой друг,
Когда раздам я людям серебро.

12. Серебро

"Великая! – рыбак меня просил, –
В тени оливы наберёмся сил.
Ты укажи мне, где конец пути".
"Я не хочу к правителю идти:
Он вороват. И я не жду добра,
Боясь недосчитаться серебра.
К тому же, мы – на площади. Народ!
Кто жаждет денег, пусть сюда идёт.
Тяните руки! Я монеты дам.
Такая щедрость нравится богам".
И люди – кто богат, а кто раздет –
Тянули руки, чтоб набрать монет,
Дрались, толкались, обступив сундук.
О бесконечный лес просящих рук!
О не смолкавший гам молящих уст,
Пока сундук не оказался пуст!

О толпы, озверевшие от драк,

Едва источник денежный иссяк!

И лишь усталость от борьбы и зла

Сердцам успокоение несла.
Стихала ненасытная толпа.
Рыбак, вздыхая, вытер пот со лба.
С высот, очарования полна,
Послушницу напомнила Луна.
И он тоскливо пил ночную тьму.
Сейчас я выбор предложу ему.

13. Выбор

Казалась неожиданной гроза,
Когда, всего мгновенье погодя,
Качалась молний старая лоза
В созревших виноградинах дождя.
Они, срываясь, падали во тьму,
И стук разбитых ягод был глухим.
Я видела: не терпится ему,
И начала: "Давай поговорим.
Тебя спасала я от злобных сил.
Я – жрица, я моложе и умней.
А ты цветок послушнице дарил.
Так что же ты, рыбак, находишь в ней?
Дай мне любви изведать благодать».
– ”Хранилище Огня – твоя стезя.
Тебе ли, о Великая, не знать,
Что по приказу полюбить нельзя?
Коль гнев твоих рассерженных богов,
Как и садовник, предвещает смерть,
Я предпочту послушницы любовь,
Поскольку с ней смогу семью иметь.
Есть лишь одно желанье у меня,
Судьбы определяющее нить:
Увижу свет Великого Огня –
Смогу своё решенье изменить.

Но мне вернуться в храм придётся вновь.

А там садовник скачет, словно конь.

Решайся же. Покажешь мне Огонь –

Я подарю тебе свою любовь".
Дождь ягодами нас лупил опять
И тёк холодным соком по спине.
Рыбак, казалось, должен выбирать,
А выбор предстояло сделать мне.
Я очутилась в чувственном плену.
Но ты, рыбак, судьбе не прекословь,
Ведь научившись побеждать войну,
Я одолею ревность и любовь.
Когда рассвет рассеял облака,
Последней каплей обласкав ладонь,
Я позвала, решившись, рыбака:
"Пойдём. Я покажу тебе Огонь".

14. Возвращение

Опять судьба меня вводила в храм.
И я повторно покорялась ей,
Решив, что надлежащее воздам
Тем чувствам, что росли в душе моей.
Но озаренья внутреннего нет,
Как будто кто-то факел потушил,
Чтоб в нижний храм не смог проникнуть свет,
И мой бальзам не смог прибавить сил.
Служителей бесчисленный отряд,
Предпраздничную трепетность храня,
Готов свершить торжественный обряд,
Тиару приготовив для меня.
Не выказать стремясь дрожанья рук,
К учителю пошла я в тот же час,
Препоручив послушнице сундук,
Скрывавший рыбака в который раз.
Учитель, не покинув нижний храм,
Встречал меня в торжественной тиши.
"Я серебро дарила беднякам,
Чтоб проявить добро своей души.

Но, видимо, и мне понять пора,

Что деньги не несут толпе добра».
– "Я знаю это. Но когда луна
Растает как мечта в сиянье дня,
Настанет срок. И завтра ты должна
Войти со мной в Хранилище Огня.
Но прежде мне ответить не забудь:
Что есть Огня божественная суть".
– "Учитель! Я обдумаю ответ.
Когда, коней безудержно гоня,
На небо резво вылетит рассвет,
Я расскажу тебе про суть Огня.
Но если ты желаешь мне помочь,
Позволь побыть мне в храме в эту ночь".
Он был внезапной просьбой удивлён,
Но разрешил остаться до утра
И, натянув поглубже капюшон,
Сказал устало: "Мне уже пора".
Шагнул во тьму и растворился в ней.
А сердце колотилось всё сильней
В моей груди и вырывалось прочь
Из тесноты в тревожащую ночь.

15. Кража

Не дожидаясь завтрашнего дня,
Я подошла к Хранилищу Огня
И перед ним в волнении стою,
Подробно вспоминая жизнь свою:
Рождения таинственна звезда,
Ученья напряженные года,
Величье, растворённое в крови,
И трепет зародившейся любви,
И ревность, свой оставившая след,
И боги, наложившие запрет
На счастье быть с любимым навсегда,
И бесконечно долгий путь сюда
Сквозь жгучий, непроглядный, липкий мрак,
Чтоб смог, коснувшись пламени, рыбак
Не помнить о послушнице своей.
Пусть будет так: не мне, но и не ей.
О как непросто совладать с собой,
Умерив сердца барабанный бой!
В обширном зале средоточьем чар
Мерцал голубоватый хрупкий шар.
Казалось, боль и радость всей Земли
В том шаре воплощение нашли.
Все чувства мира отражались в нём.
Он полыхал загадочным огнём.
Я протянула дерзкую ладонь
И понесла бушующий огонь,
Но в спину болью врезались слова,
Что боги не прощают воровства.

16. Ночь

Выхватывал Огонь из темноты
В полночный страх одетые кусты,
Тропинку, убегающую в грот.
А к ней объятый ужасом народ
Уже спешил и, сгрудившись во мгле,
Разглядывал лежащих на земле.
Послушница, садовник, крокодил –

Тот, что когда-то в нижнем храме жил, –
Лежали бездыханны и тихи.
А рядом, сжав ладонями виски,
Скуля и проклиная ночь и мрак,
Раскачивался стонущий рыбак.
Забыв Огня нещадное тепло,
Спросила я: "Что здесь произошло?"
Мучительно распахнуты глаза,
В них чёрною жемчужиной слеза
Переливалась, отражая свет.
Дрожащий голос прохрипел в ответ:
"Неужто боги снизошли до нас?
Великая, я знаю, был приказ:
Чтоб тайн утрата не грозила нам,
Переместить обязан в верхний храм
Садовник крокодила и змею.
Он точно волю выполнил твою,
Их не кормив. Но жизнь безмерно зла.
Послушница по этой тропке шла.
Садовник, словно зверь, следил за ней
И прятался в расщелинах камней.
Вдруг крокодил схватил её хитон.
Раздался крик, переходящий в стон.
Ах, как тропинка жизни коротка!
Я тотчас поспешил из сундука
На помощь. Но садовник ближе был.
Наверно, ярость добавляет сил:
Он каменную глыбу ухватил –
И рухнул побеждённый крокодил.

Карали боги ревность без причин!

Из нас двоих им нужен был один.
О горе неизбывное моё!
Он на траву укладывал её
В тот самый миг, когда я прибежал.
И вдруг он поскользнулся и упал
И стукнулся о камень головой.

Великая! Их нет, а я – живой!
Но мне хотелось видеть свет Огня!

За это боги прокляли меня,

Оставив жить на свете без неё!

О горе неизбывное моё!
Зачем теперь Огонь в руке твоей?!
Великая! Убей меня! Убей!"
Я подошла к послушнице. Она
Лежала бездыханна и бледна.
Но жизни ускользающую нить
Я всё-таки сумела ощутить
И ей влила целительный бальзам.

Живи! Я умереть тебе не дам!

Шар, выскользнув, упал к моим ногам.
И молнии пронзили нижний храм,
Испепелив Хранилище Огня.
А мне казалось, что сожгли меня.
И снова всплыли в памяти слова,
Что боги не прощают воровства.
Мне незачем идти в обратный путь:
Разбился шар, и нечего вернуть.
Отныне векового храма нет.
Но всё-таки, когда придёт рассвет,
Жрецы к ответу призовут меня.
И я им расскажу про суть Огня.

17. Бунт

Когда беременную ночь пронзило предрассветной схваткой,
И неба выпуклый живот смягчал биение Земли,
И окровавленный Восток, дрожа, выталкивал, как матка,
Из чрева первые лучи, и рвался горизонт вдали,
Я шла куда-то наугад, не узнавая тропок храма.
И был бессмыслен и смешон неимоверно горький путь.
И повстречавшимся жрецам в тоске кричала я упрямо,
Что наконец-то поняла Огня божественную суть.
В ней вечный сплав добра и зла – непостижимое понятье,
И краткий миг, когда срослись и радость острая и боль,
Сплетая жизнь и смерть в одно благословенное проклятье,
Давно ввергающее мир в пучину с именем Любовь.
Что из того, что храм разбит, и воровство мне не простится,
Когда с рождения любви лишить задумали меня?!
О боги! Гляньте с высоты на человеческие лица!
У нас у каждого в душе своё Хранилище Огня!
Но что-то колется в груди. И пот прошиб. И жарко стало.
И нужно щёки остудить прохладой бирюзовых струй,
В которых старая змея, шипя, высовывает жало.
И я тяну ладони ей: "Целуй меня! Целуй! Целуй!"