What is it? It is a bum...
(или "Любовь на керамзите")
Я стоял в дверях актового зала нашего управления и смотрел, как взметнувшиеся руки проголосовавших «за» перечеркнули мою дальнейшую карьеру, фигурально выражаясь, вырвав из пальцев практически уже гарантированную полугодовую командировку в Бельгию.
Собрание закончилось, и мои бывшие коллеги, старательно не глядя в мою сторону, поспешили к выходу.
Парторг управления, упитанный и вечно румяный Сидорин, аккуратно сложив в папку протокол собрания, направился ко мне.
- Ну что, Бурундуков, допрыгался?
Я молчал и смотрел на его самодовольную, многозначительную физиономию и с удивлением думал:
- Как так получилось, что никто, ни одна живая душа до сих пор не заметила, насколько он глуп и самоуверен!
- Ладно, - Продолжил он, направляясь к выходу.- За обходным приходи завтра, после обеда... А в Бельгию вместо тебя поедет Спицын.
- Как, Спицын?- остановил я убегающего парторга.- Да он же ни хрена не может! Он там весь мрамор попортит...
- Да и пусть с ним, что не может. Зато он уже почти четыре месяца, как кандидат в партию, и вообще товарищ надежный. В шахматы играет, лобзиком чего-то там выпиливает... От него руководству фортелей ожидать не приходится...Не то, что от тебя: то басню в стенгазету напишешь со своими дурацкими намеками, то стихи неизвестно о чем маляршам с козлов читаешь, то песенки какие-то про сорок третий размер ботинок вслух напеваешь, когда комиссия по участку ходит...Слова, кстати, не спишешь? Нет? Ну, как хочешь...А вчерашний случай на мансарде... Это, брат, уж ни в какие рамки не лезет...
Он ушел, а я сидел в пустом, полутемном зале, ни о чем особо не думая и даже не догадываясь, что пройдет около двадцати лет, и все кардинально переменится... И то, что строй в стране из развитого социализма невесть каким чудом переползет в якобы демократический капитализм, и то, что родная моя контора будет распущенна, и в этом самом актовом зале, где я сейчас предавался невеселым своим мыслям, будут продавать кожаные куртки сомнительного качества и джинсы несуществующих фирм.
Я даже не подозревал, что неожиданно для своих близких, да и для себя самого, начну писать грустные рассказы и выставлять их на страницах небольшого уютного литературного голландского сайта. И то, что мои неуклюжие опусы смогут вызывать в сердцах читателей столь противоречивые чувства и эмоции, начиная от восторга и заканчивая пренебрежительными насмешками...И что кто-то будет выискивать у меня в текстах красоты слога, сравнивая их с общепризнанными классиками, а кто-то, напротив, фыркая, начнет отмечать лишние запятые и высмеивать исторические ляпы... Я даже не предполагал, что смогу забыть имя той сметчицы, из-за которой все и ...
Впрочем нет, врешь, вспомнил: ее звали Наденька...
Да, да. Несомненно, ее звали Надеждой.
Мы лежали с ней под самой крышей нового посольства Бельгии, что на Калининском, и занимались любовью. Под ее спиной на толстом слое шуршащего керамзита лежала моя синяя немного засаленная изнутри телогрейка...Конечно, любители высокого штиля могут презрительно выпятив губу бросить:
- Фи! Какой моветон...На чердаке. На телогрейке. Со сметчицей...
Да, господа, да. Именно так, и именно на телогрейке... И со сметчицей Наденькой...
Ее молочно белеющие в чердачном полумраке призывно распахнутые ляжки снова и снова принимали меня, шепотом внушающего ей на ушко всяческий любовный бред. Керамзитовая крошка под нашими телами шуршала, словно морской далекий прибой, а ее светлые волосы на фоне воротника моей телогрейки светились платиной.
Сквозь слуховое окно сноп яркого полуденного солнца, пронзив кудрявые срезы чердачной пыли, падал то на ее точеные ягодицы, круто изгибающиеся к напряженной спинке, с рельефно видимым позвоночником, а то на мое, от природы более смуглое седалище.
Пара сизарей под самым коньком крыши громко курлыкали про любовь, поливая белым фосфором темный деревянный брус.
О любви твердили и мы с ней. Твердили, забыв на время и про заканчивающийся обеденный перерыв, и про ее супруга, и про мою половину. Их не было. Их просто не могло быть... А были только я и она, наша ворованная любовь, и прибойный шорох керамзита.
...В тот миг, когда верхние точки амплитуд наших любовных движений сошлись в сдавленных всхлипах и вскриках, большая железная квадратная дверка люка, ведущего на чердак, приоткрылась и появилась голова, а затем и плечи зам. Атташе Бельгии. Какой черт занес его к нам на чердак, но его обутый в лайку палец почти коснулся моей освещенной, оголенной части тела и под крышей прозвучал дикий в своей чужеродности вопрос, заданный, скорее всего на французском:
- Qu'est-ce que c'est ?
Я отодвинул своей рукой его указующий перст от своей задницы и обреченно выдавил, но уже на английском языке: - What is it? It is a bum...
Голова Атташе скрылась, а я закурил и, приводя свой туалет в надлежащий вид с отчаянием понимал, что вот это уже все, конец надеждам, карьере и мечтаниям... И не видать, пожалуй, мне той самой туманной, дождливой Бельгии, ее черепичных крыш и игрушечных замков...
А что же я скажу жене, детям...?
------------