От автора.

Воспоминания, как сновидения, всплывают в моей памяти разрозненными картинками без какой-либо взаимосвязи. Мне не хотелось следовать традиционной манере их изложения от первого лица. Вместо этого я попробовал чуть-чуть художественно их обработать и связать тоненькой ниточкой, чтобы придать им хоть какую-то цельность. Вот, что из этого получилось.
......................................................................................................................................................................................................

В конце сентября первокурсник Алик Раскин, как обычно, пришёл в институт.
Первой была лекция по гражданской обороне.  Лекцию читал массивный подполковник в золотом пенсне с бритым черепом, который отсвечивал куда ярче, чем давно не чищенные ботинки офицера. Он был явно не бравого вида, а пенсне с цепочкой на удлинённом носу делало его физиономию похожей на лицо бритого наголо Ипполита Матвеевича Воробьянинова из знаменитого романа «Двенадцать стульев». Искать признаки интеллекта на этом лице было бесполезно.

   Соседом Алика оказался Гарик Голдберг, невысокий, коротко стриженный, крепыш с большими, постоянно сползающими на кончик носа очками, делавшими его широкое, круглое лицо невероятно смешным; ну, прямо, этакий колобок в очках. Он приехал на учёбу из Одессы (в те далёкие шестидесятые годы двадцатого века, это не выглядело таким нонсенсом, каким может показаться в наше время).

   Два часа подполковник что-то бубнил о зонах поражения после взрыва атомной бомбы. В конце лекции он спросил: «Есть ли у кого-нибудь вопросы»? Все студенты молча начали собираться, чтобы успеть забежать в буфет перед новой лекцией, как вдруг, Гарик поднял руку и с самым серьёзным видом спросил: «Товарищ подполковник, а я недавно читал, что американцы изобрели бомбу с фенолфталеиновым зарядом. Что Вы можете сказать по этому поводу»? В аудитории повисла неожиданно возникшая тишина. Для многих не было секретом, что фенолфталеин применялся в виде популярного в те годы слабительного средства «Пурген». Подполковник напрягся, на его лице промелькнула растерянность. Он достал платок, снял пенсне, медленно протёр стёкла, вытер лоб, водрузил пенсне на место, а потом неожиданно громко отчеканил: «Если господа империалисты пойдут на этот шаг, мы ответим им тем же». Секундная тишина сменилась гомерическим хохотом.

  Пока студенты смеялись, на кафедре появился ещё один человек - зам. декана факультета, сделавший объявление о том, что на следующий день весь курс уезжает в Подмосковье помогать труженикам села в уборке кормовой свеклы. Так группа, в составе которой были Алик и Гарик, оказалась в отдалённой от Москвы  на многие десятки километров деревне, в которой базировалось одно из отделений небогатого совхоза.

    По приезде выяснилось, что к приёму студентов совхоз не был готов. Их спешно разместили в недавно освободившемся амбаре, на пол которого вдоль стены были брошены в ряд матрасы и подушки, набитые соломой и сеном соответственно.  У противоположной стены стояло сколоченное из плохо оструганных досок подобие стола. Окон в помещении не было, поэтому входные ворота всегда были открыты настежь. Вечером и ночью в амбаре было темно, потому что накануне какой-то пьяный разгильдяй, отвергнутый своей ненаглядной и потому в ярости гонявший по деревне на тракторе с высоко поднятыми вилами, порвал воздушку, брошенную временно к амбару от распределительного щита, а ремонтная бригада была тоже в дупель пьяная по случаю рождения сына у одного из электриков.

   Поужинав на скорую руку при свете двух керосиновых ламп, студенты улеглись спать. Под утро амбар огласил дикий крик. Все вскочили и в испуге стали спрашивать у соседей, что случилось. В темноте разглядеть что-либо было невозможно. Наконец,  возглавлявший группу аспирант наощупь разыскал в рюкзаке фонарик и включил его.

   Глазам студентов предстала следующая картина: возле своего матраса, мотая головой, прыгал на одной ноге Гарик и истошно вопил. Все бросились к нему, пытаясь понять, почему он кричит, но Гарик продолжал вопить и только показывал рукой на правое ухо. Наконец, он чуть-чуть успокоился и объяснил, что у него в ухе кто-то шебуршится, что вызывает сильную боль. Стало очевидно, что ночью к нему в ухо забралось какое-то насекомое, и осталось понять, как его оттуда извлечь. Предложений было много: одни считали, что нужно положить Гарика на правый бок и стучать по голове, пока насекомое не выберется из уха, но эта идея не дала положительного результата; другие предлагали залить в ухо воду, но от этого отказался сам Гарик, сказавший, что жучок мог уже повредить барабанную перепонку, и тогда вода попадёт в голову; девчонки предложили попробовать извлечь жука пинцетом, но инструменты из маникюрных наборов оказались бесполезными.

   По счастью, в это время женщины шли доить коров на ферму, стоявшую неподалёку от амбара, и одна из них согласилась проводить Гарика в амбулаторию. Разбуженная фельдшерица оказала пострадавшему помощь, и Гарик был спасён.

   После завтрака студенты пришли на свекольное поле, находившееся за околицей. На нём уже работал комбайн. Выкопанную свеклу нужно было очистить от земли и складывать в бурты, т.к. машины почему-то запаздывали. После того, как они появились, студентам поручили наполнять корзины очищенной свеклой и сваливать её через высокий, специально нарощенный борт в кузов самосвала. Алик наполнил корзину доверху, и они с Гариком (оба невысокого роста), взявшись за ручки с двух сторон, стали поднимать её к краю борта грузовика. Когда задача была уже почти решена, Гарик неловким движением задел свои очки. Они стали падать, и он освободил одну руку, чтобы поймать их. В результате корзина наклонилась и лежавшая сверху огромная свекла, весившая около двух килограммов, свалилась на нос задравшему вверх голову Алику. Удар получился сильным. Алик выпустил корзину и с воплем схватился за нос.

   Тут следует заметить, что его нос пару месяцев назад уже поучаствовал в неприятном  происшествии. Когда родителей дома не было, младшая сестрёнка Алика, решила походить по дому в маминых туфлях. Она надела их на ноги, накрасила губы помадой, набросила на плечи мамину меховую горжетку и попыталась продефелировать по комнате, подражая манекенщицам. В таком виде её и застал Алик. Он свалился на стул от хохота и, отсмеявшись, сказал сестре, что её походка похожа на движения старой клячи.  Разозлившаяся девочка быстро сняла с ноги туфель и запустила им в обидчика. Брат, не ожидавший такого поворота событий, не успел увернуться, и каблук-шпилька угодил ему точнёхонько в нос. Алик взвыл от боли, нос распух и потом долго заживал.

   И вот этот недавно травмированный нос подвергся новому испытанию. Он сильно раздулся и прикосновение к нему вызывало нестерпимую боль. У ребят возникло подозрение о переломе. По просьбе аспиранта, Гарик, уже знавший, где находится амбулатория, повёл Алика туда. Рентгена там не оказалось, и ребят на грузовике со свеклой отправили в районную больницу. Там выяснилось, что перелома нет. Алику дали рекомендации по лечению, и ребята отправились домой. Работать Алик не мог, сидеть в амбаре было скучно, и они решили побродить по деревне.

   В эту осеннюю пору палисадники домов были раскрашены крупными, тёмно-красными цветами георгин. Рядом с ними полыхали многоцветием астры и хризантемы, кустики гелениума, величественные цинии и излучавшие свет и напоминавшие о солнечных красках лета рудберии. А над ними взгляд ловил созревающие среди ещё сохранившейся зелени листвы красные гроздья рябин. Яблони - антоновка и анис - ломились от обилия плодов. От них вокруг стоял такой аромат, что начинала кружиться голова.

- Гарик, а эту историю про бомбу с фенолфталеиновым зарядом ты выдумал сам? – поинтересовался Алик, когда они вышли из деревни.

- Да нет, эту дурку мне рассказали пацаны на пляже, - лениво отозвался Гарик. – Уж больно занудно этот пуриц¹ бубнил, вот я и  решил похохмить немного.

   За разговором ребята не заметили, как подошли к берегу небольшой речки. Открывшийся вид, навевавший покой и умиротворение, очаровал их. Росшие по берегам речки деревья уже начали подготовку к наступлению холодов. Было ещё тёпло, но листья давно уже начали опадать. Они, медленно кружась в прощальном вальсе, покрывали землю разноцветным ковром. В воздухе чувствовался запах хвои и прелой листвы. Вокруг стояла звенящая тишина, и только редкие трели птиц изредка нарушали эту идиллию. Внезапно над их головами пронеслась огромная стая скворцов. Эта стая казалась быстро несущейся тучей. Ребят удивила поразительная согласованность движений у всех птиц.

Они одновременно делали повороты, взмывали вверх и переходили на парящий полёт. Вдруг птицы все вместе стремительно опустились на землю. Один из скворцов вспорхнул на поваленное дерево и начал деловито обследовать его своим длинным клювом.  Не найдя ничего, чем можно было бы полакомиться, он взлетел на ветку куста бузины и вдруг начал отчаянно верещать. При этом певец вытягивался, взмахивал крылышками и широко раскрывал клюв. Его пение нельзя было назвать очень приятным. Эти звуки скорее напоминали свист и взвизгивание. Но порой в его песне можно было различить чистые и красивые звуки. Вдруг пение закончилось, и все скворцы, словно повинуясь его команде, взлетели, и стая понеслась по направлению к деревенским огородам. Над рекой опять повисла чарующая тишина.

- Ох, красота-то какая! - воскликнул Алик. – Я живу в городе, на природу выбираюсь нечасто, в основном, зимой, покататься с друзьями на лыжах, и такой красоты ещё не встречал. А в Одессе осень также прекрасна? – спросил он Гарика.

- Ты знаешь, она каждый раз разная.  Когда тепло, лёгкий морской бриз качает ветки клёнов, платанов, каштанов, и кажется, что они находятся в состоянии какого-то постоянного причудливого танца. Аромат прелых листьев смешивается с запахом водорослей, выброшенных штормом на берег. Сентябрь - это время, которое зовётся «бархатным сезоном». На пляжах в основном степенная публика в возрасте за 50 при почти полном отсутствии галдящей, ревущей, вечно что-то клянчащей малышни, перемазанной мороженым, соками ягод и едой, которую им впихивают в рот заботливые бабушки и мамаши. Летом одесситы перестают чувствовать себя хозяевами города среди толп отдыхающих – никуда не попасть, в транспорте не протолкнуться. Иногда нервы у хозяев города не выдерживают, и тогда в трамвайной толкотне можно услышать, например, такой перл, высказанный скороговоркой на одном дыхании: «Мужчина, или Одесса такой маленький город, что кроме, как на моей ноге, тут стоять больше не на чем»? Пляжи, парки, рынки, театры – всё забито ордой алчущих моря, хлеба, заграничных шмоток и зрелищ людей. А осенью это нашествие  заканчивается, и Одесса становится сама собой, городом удивительных людей, поражающих незабываемым юмором и языком. Тогда уже можно спокойно, с удовольствием бродить по одесским улицам и дышать терпким влажным воздухом у моря.

   Осенью базары, лотки, завалены овощами и фруктами, а о главном одесском рынке «Привоз» можно говорить бесконечно. Там глаза устают любоваться гигантским натюрмортом. Впрочем, натюрморт – это неточное слово, потому что среди груд синеньких (баклажан), персиков, яблок, винограда и грецких орехов, видно постояное броуновское движение покупателей, которых продавцы стремятся привлечь любыми путями. Мне довелось услышал такой разговор: «Мужчина, купите-таки мой лук. Что вы ходите мимо»? «У меня в списке лука нет». «Так давайте я вам его допишу»!

   Как можно забыть вкус груши Бера, которая тает во рту, как масло и истекает соком всё время, пока её ешь. А огромные херсонские арбузы, потрясающие своим сахарным вкусом или бесподобные мясистые степные, напитавшиеся жарким солнцем помидоры «бычье сердце»... Словом, что тебе сказать, Алик, осенняя Одесса – это рай на земле.

   Но осень в Одессе бывает и другой, холодной и неприветливой. Именно такой она была в 1941 году. 16 октября, в последний, 73-й день героической обороны, оставившие свои позиции защитники Одессы грузились на военные корабли, оставляя город на растерзание врагу. Тогда Одесса мокла в потоках дождя со снегом. Ветер, как заждавшийся любовник, срывал с уже почти полностью оголённых деревьев последние пожухлые листья и без устали гонял их по пустому городу. Повсюду царила пепельная серость и веяло дымом и холодом. А утром 23 октября через полдня после оглушившего Одессу взрыва комендатуры, в результате которого погибли 60 военных, включая коменданта города, румынского генерала Григоряну, и двух немецких офицеров, в Одессе начался настоящий террор.

    По свидетельству очевидцев, румынские солдаты и офицеры, хватали первых попавшихся мужчин и тут же расстреливали их или вешали. Улицы Одессы представляли собой чудовищную картину: на столбах и деревьях висели сотни трупов. Особенно страшный вид открывался на так называемом Александровском проспекте: во всю длину аллей висели мёртвые люди. Виселицы были расставлены и на многих площадях. Всего тогда было расстреляно и повешено около 5 тысяч человек. А потом началось массовое уничтожение евреев, которых тысячами убивали и сжигали заживо.

- Гарик, откуда ты всё это знаешь? – спросил потрясённый Алик

- У нас в школьной библиотеке есть уголок, посвящённый обороне Одессы. Я вместе с другими ребятами разыскивал людей, участвовавших в обороне и переживших ужасы оккупации, записывал их воспоминания и приносил в библиотеку, где их могли читать все школьники. А ещё многое рассказал наш сосед по дому, который был в то время пацаном и много чего видел и слышал. - Помолчав, Гарик продолжил:

- Так что, как я уже говорил, Одесса бывает разною, и звучащие в ней осенние мотивы могут быть яркими и праздничными, а могут поражать печалью трагических событий. Ну, ладно, пора возвращаться, - сказал он, посмотрев на часы, - а то нас уже, наверно, обыскались. – С этими словами ребята окинули прощальным взглядом осеннее великолепие природы, и двинулись навстречу новым приключениям.

        -  -  -  -  -

Примечание:

1 - ПУРИЦ - человек с очень высоким самомнением (евр.)