СЛАВИК

     Станислав Степанович Чипко или просто Славик, Славка, так, по молодости лет, его называли коллеги и друзья, попал к нам в клинику нейрохирургии по распределению сразу же по окончании института. Помогла ему, нелюбившая его тёща и только ради своей дочери - томной, интересной, черноволосой и вальяжной женщины с загадочными  глазами и с непонятным по происхождению именем Ида. Вроде бы и не еврейка, скорее гречанка.
      Рядом с искромётным, быстрым, спортивным, наполненным постоянным юмором, склонным к сарказму, розыгрышам, весёлым проделкам, смешливым, интеллигентным парнем с веснушками на лице и в больших очках, его жена казалась случайной ошибкой в выборе семейного партнёра. Вскоре они расстались.
      Пухленькая, весёлая, голубоглазая Лариса Рыбалко со всегда добродушным и располагающим круглым личиком хохлушки подошла ему и по ментальности и по нраву. Обе дочери доктора Чипко от разных матерей пошли по стопам отца и стали врачами.  
     Жизнелюбие, дружелюбие, трудолюбие и доброта были девизами Славы Чипко. Ещё у него была художественная натура, и это проявлялось и в том, что он рисовал, и в том, как он точно разрезал ткани пациентов, и как он их потом аккуратно сшивал...
     Дебют его, как хирурга, был далеко не многообещающим, и вначале нам показалось, что он случайно забрёл к нам и что "не по Сеньке шапка". А случилось его "боевое крещение" на моём очередном дежурстве, куда я как старший ординатор пригласил Славика подежурить со мной.
     В эту ночь пришлось оперировать парня с ножевым ранением позвоночника. Раненому парню повезло в том, что нож тупой стороной прошёл рядом со спинным мозгом, только чуть задев его, и застрял в позвонке так сильно, что пришлось вызывать дежурного слесаря из котельной с плоскогубцами для извлечения ножа из кости. Все наши зажимы соскакивали с вонзившегося в кость и застрявшего в ней коротенького отломка лезвия ножа.
     Перед началом операции новый доктор Чипко стоял визави у операционного стола с поднятыми после мытья руками в стерильных перчатках, как и положено, в ожидании моих указаний, что ему делать дальше в роли ассистента. Накрывши пациента бельём и произведя обезболивание, я сделал разрез вдоль позвоночника выше и ниже торчащего из спины отломка ножа. Чипко должен был промокать выступившую из разреза кровь, но его на месте не оказалось...
     Оглянувшись и не видя ассистента, я, перегнувшись через операционный стол, увидел Станислав Степановича, бледного и покрытого каплями пота на лбу и лице, закрытого наполовину его большими очками, лежавшего навзничь с упором спиной и затылком в противоположную стенку, но державшего руки, как и положено хирургу в приподнятом положении, чтобы не расстерилизоваться.
     Обморок был быстро купирован понюшкой нашатыря, дебютант пришёл в себя, и операция успешно завершилась. Так он начинал. Но стал вскоре незаменимым помощником, безотказным работягой и всеобщим любимцем. И не только в силу своего характера и интеллекта, но и как отличный быстро продвинувшийся специалист нейрохирург, благодаря золотым рукам, росшим из правильного места, а не из ж---, как встречается иногда у хирургов. Он остался старшим ординатором клиники после моего ухода.
      Никогда не забуду день полёта Гагарина 12 апреля 1961 года и встречи его в Москве, которая должна была транслироваться по центральному телевидению. Не только по великому событию, но и по нашей со Славиком операции удаления опухоли спинного мозга у очень милой старушки, не желавшей отложить её на другой день.
      До появления Гагарина на Красной площади оставалось около полутора часов. Обычно подобная операция занимает, если без неожиданностей и осложнений, примерно 3 часа.
     Когда родные спрашивают хирурга, через какое время или когда закончится операция, я всегда отвечал, что хирурга и водителя никогда нельзя спрашивать о времени окончания операции или пути, так как и операция и дорога полны неожиданностей...
     Но в этот день у нас был стимул и хорошее боевое настроение. Вся бригада работала без сучка и задоринки, и бабусе тоже повезло, так как опухоль оказалась доброкачественной, полностью и легко удалилась за 1 час и 20 минут. Бабка хорошо перенесла операцию, а мы успели увидеть развязанный шнурок Гагарина, болтавшийся на ботинке, пока он шёл по ковровой дорожке на встречу с Никитой Хрущёвым. 
    А как мы веселились в компаниях со Славиком! Как он любил «материться», но его местами ненормативная лексика не была пошлой, не резала слух и никого не оскорбляла, а звучала как лучший фольклор, как шутки и прибаутки в нашей нелёгкой нейрохирургической жизни среди тяжелейших больных, крови и смерти.
     Нередко поутру, зайдя в ординаторскую, можно было застать дежурного врача Чипко, стоящим на руках в целях разрядки после ночного дежурства и вместо утренней зарядки. И выпить со Славиком можно было со вкусом. Он никогда не пил ради выпивки, он любил это делать по поводу и во имя чего-нибудь. Он любил пофилософствовать, когда алкоголь слегка смешивался с его кровью и возбуждал мозг.
      Как-то в номере московской гостиницы "Киев", когда мы готовились ко сну, после дня заседаний очередного съезда нейрохирургов и прошедшего интересно банкета в ресторане «Арбатский» на Новом Арбате, «у нас ещё было». Станислав Степанович, глядя, прищурившись через стёкла бокала и окна, отражавших в виде спектральных калейдоскопических линий в лучах от фиолетовых и красно-жёлтых рекламных неоновых мерцающих огней, говорил о нашей жизни, о работе. Он разоткровенничался о том, что бы он хотел сделать для облегчения страданий одной из самых трагичных групп пациентов - о паралитиках (пациентов после травм спинного мозга).
      Эта проблема стала темой его кандидатской диссертации, которую он блестяще защитил. И тут же начал собирать материал для докторской, но сердце хирурга тоже имеет свой ресурс и у каждого свой собственный то ли предопределённый, то ли исчерпанный. Он умер в 47 лет внезапно, сидя на кухне, когда Лариса подавала ему обед...
      Я переживал его смерть почти так же остро, как и смерть очень близкого мне человека. Со слезами на глазах...

                                                «САШКА - БАРС»
 
      Сашка-Барс была кличка в юности у будущего доцента нейрохирурга, Александра Георгиевича Крутицкого, неистового и трудолюбивого, умелого и спонтанного, некурящего и непьющего, но всё же рано ушедшего. Ибо, как любил приговаривать сам Саша, «Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким умрёт...» 
       Так и случилось, и внезапная острая сердечная смерть сразила его на работе. Он всегда выглядел младше своих лет, как это свойственно блондинам, холерическим и темпераментным натурам. Загар его был красным и напоминал ожог, плэтому он и не загорал. Со временем только рыхлая полнота и редеющие волосы выдавали его возраст. Он постоянно носил на пальце массивное золотое кольцо, а на груди - значок «Крутицкое подворье», созвучное точно его фамилии и одноимённому знаменитому монастырю, а обоих детей назвал своим именем - сын Шурик и дочка Саша. Оригинал был наш коллега.
     Его профессиональной страстью были операции - самые трудные и самые длительные, наиболее скрупулёзные и наименее благоприятные. Но он всегда стремился их сделать, даже «на авось», желая помочь больному.
    Хирург он был от Бога, как говорят, и многие сотрудники доверяли ему своих близких и родственников. Был и я среди них, когда попросил его сделать пункцию гематомы в области поясницы моему сыну, получившему травму при прыжках на уроке физкультуры в школе, и доверил оперировать мою жену, у которой он удалил опухолеподобное кожное образование на самой макушке. И всё прошло благополучно.
     Особенно удавались ему тяжелейшие операции при сочетанных повреждениях черепа и лицевого скелета, требующие огромного терпения и ювелирной техники. Такие операции могли длиться по 8 - 10 часов. Он выходил из операционной взмыленный и бледный и, еле волоча ноги, добирался до своего кабинета, чтобы прилечь хоть на пару часов и прийти в себя. Наградой был очередной спасённый им человек.
     В нём сочеталось стремление к дружеским отношениям с коллегами и бюрократическими замашками с внезапными неожиданными выпадами в их адрес. Когда пропали сделанные им в содружестве с техниками примитивные расширители для ран, он, ничтоже сумняшеся, заподозрил и обвинил меня, вернувшегося из поездки в Израиль к детям, что я их отвёз во враждебную страну.
      Это был период ещё не восстановившихся отношений между странами и, кроме того, он всегда стоял, как и наш профессор, на позициях развала СССР по вине Рейгана, Горбачёва и Тель Авива. Как я ему не втолковывал, что израильские медики, в отличие от нас, горемычных, имеют превосходное техническое оснащение, и наши горе - расширители кустарного производства им ни к чему, он был непоколебим. Когда расширители нашлись, он, как всегда, отшучивался с усмешкой человека, сказавшего глупость, но и попавшего впросак.
       Он не был членом партии, но выделялся остатками комсомольского задора, поддерживая политические платформы рушащегося коммунистического режима в стране, хотя образцом в этом сам быть не мог. Он к нашему удивлению был солидарен с пресловутой Ниной Андреевой, «не поступившейся принципами» и защищавшей ценности прежнего тоталитарного режима. Он первым, как непьющий, стал бороться за трезвый образ жизни после неуклюжей попытки Горбачёва решить эту проблему волюнтаристским методом, и надел значок трезвенника, став во главе первичной ячейки этого недолговечного института.
      Он избегал участия в периодических междусобойчиках с выпивкой по чуть-чуть сотрудников клиники позади больничного двора, по какому нибудь поводу либо без такового, по настроению, исходя из своих принципов, а если приходил, то демонстративно пил сок. Даже наши любимые шашлыки иной раз у него хватало силы воли пропускать, что нам было совершенно непонятно, так они были отменны, а обстановка в компании коллег вокруг стола - ещё приятнее и веселее...
     Наш герой пописывал неумелые стихи, опираясь лишь на рифму, без учёта других премудростей стихосложения, но старался следить за их актуальностью. Последнее обстоятельство и пролагало путь этим шедеврам рифмоплётства в институтскую многотиражку. Студенты любили его занятия, особенно, когда он увлекал их примерами из своей богатой практики хирурга.
     Вылеты вначале по санавиации, а после отмены нерентабельных полётов в условиях Донбасса, выезды в любое время суток, были для него всегда желанны и привлекательны. Это была романтика хирурга всегда готового оказать помощь и стать к операционному столу, встретившись с очередной тяжёлой травмой пострадавшего в шахте или на дорогах. Недаром в конце своей карьеры преподавателя и ведущего нейрохирурга клиники, он перешёл на штатную должность выездного нейрохирурга, которой и закончил свой жизненный путь. Можно сказать, не боясь излишнего пафоса - на боевом посту и со скальпелем в руке.

                                                        «БРАКОДЕЛ»
 
        Это мягкий, тихий интеллигентный человек в очках, вовсе не был «бракоделом». Просто так иронизировали его коллеги по поводу того, что рожала его скромная и спокойная жена только девочек. Одну за другой. После третьей попытки дальнейшие эксперименты по возможному воспроизводству мальчика в семье Григория Дмитриевича Тюрина были прекращены.
        Он был выше среднего роста, несколько сутулился и всегда носил очки в силу выраженной близорукости. Без очков я его, как бы, не узнавал, так менялось сразу его лицо. Казалось, что он даже стесняется этого, чувствует себя не вполне одетым и поэтому всегда, протерев очки, быстро водружает их на место.
        Вспоминается, как на какой-то очередной научной конференции в Киевском НИИ нейрохирургии, нас, молодых участников, поселили в большой общей палате. Под утро резкий шум в коридоре разбудил спавших коллег, в числе которых был и наш герой, вскочивший не совсем понимая от неожиданности, где он. И оказался стоящим между койками совершенно голым, но в очках, так как любил спать без всякой одежды, но пробудившись, первым делом надевал очки... Те, которые ещё не проснулись, были разбужены раскатами хохота очевидцев этой картины.
       При всей аккуратности и обязательности, некоторой педантичности и скрупулёзности с нашим героем происходили, казалось бы, несвойственные ему казусы. Так, через незакрытое плотно окно ординаторской, где он прилёг отдохнуть и, очевидно, вздремнул, в выдавшуюся свободную минуту на ночном дежурстве, у него утащили аккуратно сложенные на спинке стула брюки с партийным билетом в кармане. Как он переживал, как каялся в потере своей бдительности!
       Не знаю, насколько серьёзна была его приверженность коммунистической идее, но, будучи партийным секретарём, он чересчур добросовестно проявлял своё рвение, доходя до гротесковых ситуации. Благоговейно относившийся к своей партийности, как принадлежности к элите, избранным, но не для того, чтобы почивать на лаврах, а для подвижничества во главе малосознательной массы коллег, наш доктор был примером во всём. Всегда с первой лопатой на субботниках и воскресниках. Одетый во всё самое лучшее с красной лентой в петлице или с флажком в руке на демонстрациях. С конспектами и выступлениями в кружке по изучению трудов создателей и организаторов Октябрьского переворота. Всегда и везде впереди, как и следовало делать коммунисту.
      Однажды, даже задушевно заговорил со мной о возможном моём вступлении в партию, но, узнав, что меня уже раз в студенческие годы не приняли, когда я сам этого хотел, а после никогда уже не хотел, он с пониманием к этому отнёсся. Но когда в каком-то споре на высоких тонах я непочтительно, но беззлобно, обозвал его дураком (зря, конечно), он возмутился тем, что я позволил это слово сказать «члену партии», а не просто своему товарищу по работе Грише Тюрину. И это прозвучало анекдотично.
     Однажды, к нам в операционную вошёл директор института и все сотрудники, не занятые в операции, молча кивнули и слегка посторонились, давая возможность ему приблизиться к столу. А наш парторг кинулся навстречу с табуреткой в руке и с приглашением «садитесь, пожалуйста, Имярек»! И в этом промелькнуло некоторое излишнее чинопочитание, хотя он, очевидно, проявил просто вежливость и уважение, не более. Но в операционной это выглядело и смешно, и несколько неприятно.
       Его внимательность и порядочность по отношению к больным, которым он искренне сопереживал, и к их родственникам иной раз доходила до излишнего рвения. Например, он нередко сам укладывал больных на каталку и сам же подвозил её с пациентом для предстоящей манипуляции. Это выглядело несколько нарочито, и было вовсе ни к чему при наличии персонала. Но таков был этот доктор, толкавший перед собой каталку с больным при стоявших вокруг и не понимавших, зачем это было нужно, санитарок и медсестёр.
       Его скромные возможности хирурга, сменившего свою изначальную специализацию невропатолога уже не в молодом возрасте, были неизвестны больным и их родственникам. Но его внимательность и чуткость в отношениях к тем и другим лежали иногда в основе просьбы, чтобы оперировал именно он, а не какой-то там доцент или заведующий отделением. «Мы ценим ваши золотые руки, но просим, чтобы операцию делал наш доктор!» - просили меня однажды, смущаясь и пряча глаза, родственники, когда я замещал ушедшего в отпуск профессора и собирался лично провести сложную операцию больному. Я, естественно, не только согласился, но и помог лечащему врачу с достоинством выйти из создавшейся щекотливой ситуации.
     В компаниях он был прост и веселился со всеми на равных, не вспоминая о своём «высоком» положении, хотя сам, никогда не применял нецензурных выражений, смущался и слегка негодовал по поводу услышанного крепкого словца. Борцом он не был и против администрации не выступал никогда, хотя и пытался смягчить некоторые ситуации, утешая обиженных или пострадавших от её произвола.
    Почувствовав, что годы берут своё, и ему стало трудно работать в нейрохирургии, он вернулся к своей работе практическим невропатологом и привозил к нам периодически своих пациентов на консультации. Девочки выросли, и стали врачами. Умер он тихо, как и жил. Хороший был человек, мой коллега Григорий Дмитриевич Тюрин. 


                                                   НЕЛЮШЕЧКА

      «Колобком катилась» Нелюшечка по отделениям клиники. Мелкими быстрыми шажками на тонких в голенях ножках, неся стремительно свои впечатляющие округлости, особенно выдающиеся перси, которые действительно слега обгоняли соблазнительными формами при маленьком росте все остальные выпуклости, которыми её не обидел создатель. Ну, просто, такая уютная украинская галушечка.
       Её одежда соответствовала манерам и характеру Нелли Александровны Тимошенко - всегда чистенькая, наглаженная, со всеми воротничками, рюшечками, воланчиками, оборочками. Надеюсь, что в старости все эти атрибуты имиджа будут ей ещё больше к лицу.
      Из всех пациентов клиники ей, конечно, больше всего подходили дети, которыми она преимущественно и занималась. Внимательно, нежно, терпеливо и добросовестно, за что они и их озабоченные и встревоженные родители, в особенности, её любили.
      Ей доверяли и с нетерпением ожидали её прихода. Глядя на неё со стороны, когда она перевязывала или перестилала постель больного ребёнка, напрашивалось сравнение с тем, как будто она хлопочет дома на кухне по хозяйству знакомыми, выверенными и точными движениями.
     Не страдая излишним тщеславием, и трезво оценивая свои возможности, она никогда не рвалась к самостоятельному выполнению больших нейрохирургических операций, но ассистировала всегда охотно и добросовестно. Будучи законопослушной и аккуратной не создавала себе кумиров, не примыкала к той или иной компании, со всеми была в ровных отношениях, избегая крайних позиций. Хитрая хохлушка не желала ни с кем ссориться, и поэтому с ней было всем приятно и спокойно сотрудничать.
     А то, что она могла быть прекрасной хозяйкой, хоть мы ни разу не были гостями в её доме, да и толком не знали, каков её семейный уклад, все сотрудники клиники знали и ощущали на себе. Кто ещё так быстро и красиво мог накрыть спонтанно возникавшие импровизированные неожиданные застолья. То ли в клинике, то ли в командировке, в гостинице, в пути следования в купе поезда. А когда бы я ещё полакомился вкусными куличами в пасхальные дни, традиционно приносимыми ею в клинику. И даже мне персонально. В чистой салфетке в окружении разноцветных крашенок, пасхальных яиц.
     Смешная милая Нелюшечка, маленький нейрохирург.