EN
Старый сайт
«Люди, как люди...
квартирный вопрос только испортил их...»
Воланд. (М.Булгаков. «Мастер и Маргарита»)
Я родился не в роддоме, а в неизвестной мне квартире в самом центре города Винницы в маленьком одноэтажном доме по улице Интернациональной. Домишко стоял обособленно в одном квартале от центральной улицы Ленина (ныне Соборной) на довольно высоком и крутом склоне холма, сбегавшего к реке Южный Буг, несколькими кварталами частных строений.
Эти «хаты» становились почти не видимыми по весне и особенно летом. Вначале они были закрыты цветущими яблонями и вишнями, а позднее густой листвой и сменой плодов от ярко или тёмно-красных вишен и черешен, а позже зелёных, бело-жёлтых, красноватых с боков, а то и по окружности, яблок. На другом берегу реки, тоже на холме, был Старый город, застроенный глинобитными хатами под соломенными крышами и потому выглядевший, как типичное украинское село с церковью на крутом берегу.
Квартиру я, естественно, не запомнил, и все сведения о ней я почерпнул из рассказов моих родителей, когда начал соображать, что люди живут в квартирах. А хорошо я знаком с той квартирой, в которой прошли прерванные войной детство и юность, размещалась в доме по улице Котовского (ныне Грушевского) 16.
Несуразный по изначальному проекту одноэтажный особняк был превращён в «терем» с множественными ячейками - квартирами после разделения, распределения и расселения нескольких семей и отдельных жильцов с послереволюционным размахом и с единственной целью: вместить как можно больше нуждающихся граждан. Двери многочисленных квартир находились по его кривому периметру со всех сторон по окружности. Как бы «нарезанными» из пирога или буханки хлеба, ломтями. Даже в нежилом до революции, хозяйственном подвале находились две или три квартиры, жители которых могли видеть из окон ноги прохожих, да и то, если смотрели вверх. А соседи или те же прохожие могли видеть сквозь эти же окна также только ноги жильцов при взгляде вниз...
Это трудно описать, представить и пояснить. Это надо было видеть...
Дом находился в самом центре города, рядом со знакомой каждому жителю, а также и гостю города, водонапорной башней, где позже были установлены часы, и городским сквером имени Козицкого.
Наша, наибольшая квартира в этом доме состояла из двух квадратных комнат с тремя окнами в одной из них и, из-за непонятной планировки квартир дома, только с одним - в другой. Из всех известных коммунальных удобств в нашей квартире был только водопроводный кран. В малюсенькой кухне размещалась небольшая плита на две конфорки, топившаяся дровами и углем, а позднее - газом. Такая - же миниатюрная прихожая, площадью в квадратный метр - полтора, но с тремя дверьми: в комнату, на кухню и в коридор. Неизвестно для чего она была встроена между кухней и коридором, но была оригинальной в своей неповторимой нелепости или никчемности, и, притом, квадратная, вмещавшая одновременно не более двух взрослых или четырёх детских фигур.
Пришедшие не по одному, толклись в ней, соображая или слушая указания хозяев, в какую дверь войти или, вернее, выйти из этой клетушки. Хорошо ещё, что две двери сверху были застеклены, что помогало сориентироваться скопившимся гостям. Единственная помещавшаяся мебель в ней - это висячая вешалка для верхней одежды, которая, будучи переполненная зимней одеждой, сокращала пространство ещё минимум наполовину. В удлинённом до двух или двух с половиной метров коридоре под полом был вырыт погреб для хранения продуктов.
Самым дорогим и памятным местом нашей квартиры было деревянное крылечко, куда мы попадали, открывая входную дверь из квартиры. (О нём на нашем сайте был опубликован отдельный рассказ: - «Моё крылечко» (http://www.andersval.nl/index.php?option=com_conten
t&task=view&id=6424&Itemid=190)
Купаться мы ходили по пятницам (меньше народу) или субботам в баню, а туалет размещался во дворе. Эта была будка, разделённая, на три посадочных места, которая хорошо продувалась и легко просматривалась через многочисленные щели меж рассохшихся досок и сквозь округлые дырки, в местах выпавших сучков, заткнутых скомканными газетами. Наш дворовый общественный туалет именовался как звучало по-украински - «питы до витру». В этой квартире мы с родителями жили до и после войны, вернувшись из эвакуации, вплоть до окончания школы и института.
Поскольку я вначале моей жизни никогда не жил в благоустроенных квартирах со всеми удобствами, как их долгое время называли, да и сейчас не малая часть населения их также не имеет, то и не испытывал ни зависти, ни чувства обделённости в чём либо, ни ощущения недостаточного уровня жизни. В фильмах показывали ещё худшие, а также и самые типичные перенаселённые ужасные коммуналки или трущобы. Да и многие мои однокашники жили в ещё худших квартирах. К примеру, наши родственники в Москве и Ленинграде жили в ту пору в ужасных коммуналках, спроектированных, то ли из бывших складских помещений в Зарядье в Москве, то ли в шикарных многоэтажных домах в Ленинграде на Литейном проспекте и Моховой улице в самом центре с разделенными прежними большими квартирами.
Видеоаппаратуры и зарубежных фильмов, с помощью которых мы могли бы познакомиться с тем, как решался квартирный вопрос в постоянно загнивавшем Западе, у нас не было. Они нам и не снились, поэтому сравнивать было не с чем и жалеть было не о чём. Меня тогда не мог «испортить» квартирный вопрос. Я был молод, полон надежд и воспитанного во мне оптимизма в ожидании уже недалёкого светлого будущего во всём. В том числе и в благополучном решении квартирного вопроса.
Во время войны, в эвакуации, я с мамой оказался в городе Уральске в Западном Казахстане. Там мы жили в «отдельном доме», вернее в небольшом флигеле, отстоящем от основного метров на 15-20 не более. В нём была одна комнатка с двумя небольшими окошками и сени. Для отопления зимой служила небольшая русская печь, пища готовилась также в ней, а чаще на примусе. Вода - из колодца, туалет - во дворе, купаться - в городскую баню. Так был решён наш квартирный вопрос в военное лихолетье. Было тесно, не уютно, голодно, временами холодно, но шла война и жила надежда, что всё должно измениться и квартирный вопрос тоже. Так и случилось.
После возвращения в Украину, в город Сталино, ныне Донецк, в квартиру, где жил брат отца с семьёй, произошел переворот в моём сознании, возникла переоценка ценностей в квартирном вопросе. Из бедственного проживания в эвакуации мы переселились, как по мановению волшебной палочки, в настоящую современную квартиру со многими комнатами, с отдельной кухней, ванной, туалетом, паровым отоплением, балконами. И хоть жили мы не в своей квартире, стесняя, конечно, хозяев, но это уже был более высокий уровень, нежели наша винницкая родная квартира, в которую всё же очень хотелось вернуться и, как можно, скорее, несмотря на всю её не благоустроенность. Человеку свойственно стремление жить не в общежитии или коммуналке, а иметь свой собственный дом или предоставленную ему государством квартиру. О покупке квартир или домов в стране победившего социализма вопрос оставался ещё на долгие годы проблематичным, не типичным, мало надёжным и в большинстве случаев не реальным. Негде, не у кого и не за что... Когда мы вернулись в Винницу, вначале нам освободили только одну комнату с кухней, с нашей знаменитой прихожей, коридором и, слава богу, с крылечком. А во второй комнате с прорезанной дверью вместо единственного окна ещё долго ютился и мучился всё тем же квартирным вопросом другой жилец. У него, простого советского служащего, вообще кроме трёх стен и одной двери вместо окна ничего не было. Ни крана, ни плиты... К нам ходить ему, чтобы приготовить еду или набрать воду, было дальше, нежели к другим по окружности соседям.
После окончания института, я уехал по направлению к месту моей работы врачом в Казахстан и сразу же получил комнату в длинном многоквартирном бараке при областной больнице в Караганде. Это было нечто! В комнатушке была дверь и одно маленькое не открывающееся оконце, и закуток - метр на метр, который я огородил занавеской на верёвочке. И всё. Умывальник с клапаном, открывавшим при нажатии на него снизу струйку воды, которую надо предварительно принести из крана в коридоре и залить, я подвесил на гвозде в стене. Под рукомойником стояла табуретка с тазиком на ней. Кухни у меня не было, да и надобности тоже, ибо кормился я в больнице или в забегаловках, но чаще ел всухомятку на единственном (письменном) столе. Туалет, естественно, как всегда в бараках, - в коридоре, а душ или ванна, по желанию, - в больнице во время либо после дежурства. Из мебели была у меня ещё этажерка и больничная металлическая кровать - «полуторка». Вместо шкафа мои вещи хранились в ящиках стола, в чемодане под кроватью, а носимые - на гвоздиках под газетами, чтобы не пылились. Как обычно у холостяка или мужа, живущего отдельно от семьи.
В этом бараке я прожил два года, а затем, возмутившись таким отношением к молодому специалисту, подал заявление на увольнение в связи с непредставлением квартиры по закону. Тем более, что съездив в отпуск, я женился и стал семейным человеком. А это придало вес моим требованиям, хотя жена осталась в Виннице оканчивать институт и рожать. Администрация больницы решила не связываться с настойчивым, да ещё семейным доктором, который «качал» обоснованные права, и предоставила мне двухкомнатную квартиру на втором этаже нового дома. В квартире не было ни газа, ни горячей воды. Батареи отопления постоянно холодны либо чуть тёплые. Всё это должно было появиться и наладиться со временем. Но карагандинские морозы учитывать этого не хотели, а жить в такой квартире зимой было невозможно. Поэтому, полученная квартира меня не могла удовлетворить, тем более, что жена, уже с ребёнком, в Караганду не приехала и после родов жила у матери, устроившись на работу в Виннице по избранной ею специальности.
По истечению положенных трёх лет, которые я должен был отработать по направлению, я подал документы в ординатуру Ленинградского института нейрохирургии. В ординатуру меня не приняли, и я вернулся в Винницу, поселившись в квартире тёщи, которую в моём стремлении к изолированной жилплощади, несколько видоизменили. Но на этом квартирный вопрос закрыт не был. Не найдя общего языка с тёщей и не желая быть приживалом в её доме, я по объявлению в газете нашёл новое место работы по специальности нейрохирургом в городе Сталино (ныне Донецк). Таким образом, я вновь оказался в Донбассе, вначале в квартире у тех же близких родственников, у которых жил после эвакуации, а вскоре снял комнату в одноэтажном дореволюционном домике на одной из линий, то бишь улиц, и мы зажили там с женой, переехавшей ко мне из Винницы. И эта временная съёмная квартира продолжала портить нам жизнь, так как в ней не было никаких удобств, она была мала, тесна и примитивна. В такую квартиру ребёнка мы взять не решились и оставили дочку в Виннице на попечении бабушек.
Через некоторое время нам предоставили комнату в общежитии при больнице, где я работал, но это был просто очередной бесквартирный вариант, так как удобства общежития известны: всё есть, но в общем коридоре и нередко в очереди. И мы вернулись к нашему теперь уже семейному квартирному вопросу, ибо он длился долго, мучительно, создавал не лучшее настроение, обусловливал раздражение, разочарование и досаду. Ведь квартиру надо было получать, а не покупать, то есть одалживаться у государства с его дикой системой распределения жилой площади, возникшей с первых шагов октябрьского переворота. И мы ждали своей очереди на получение квартиры. Этого даже Воланд не мог бы предусмотреть, но понимал, что это положение портит людей.
Однажды моей пациенткой оказалась золовка заместителя председателя городского совета депутатов трудящихся. Надо признать, что и возможности чиновника помочь мне в решении квартирного вопроса оказались не малыми. По выздоровлению моей пациентки от очередного истерического припадка, симулировавшего опухоль головного мозга, в чём мне удалось разобраться после проведения полного её обследования, я и обратился к нему с просьбой о помощи.
К этому времени я уже был старшим ординатором клиники нейрохирургии Донецкого НИИ травматологии и ортопедии, а моя половина врачом - невропатологом Центральной клинической больницы. Оба работали в крупных областных больницах, но квартиры не имели, числясь в неких очередях на получение её. Чиновник, Имярек, долго сопротивлялся, находился под постоянным давлением выздоровевшей золовки и брата, но в конце-концов решился и, посоветовавшись с директором института травматологии, на базе которого и была областная больница, где я трудился, выделил двухкомнатную квартиру в новом доме, построенном по чешскому проекту в самом центре города...
Но администрация больницы предоставила её не мне, а профессору-ортопеду, который «освободил» для нас свою старую квартиру рядом с металлургическим заводом, далеко от центра города. Таково было хитромудрое и подлое решение партийного и советского актива, вмешавшегося даже в реализацию моей личной просьбы. Формально, всё было по закону - я получил неплохую квартиру, а профессор улучшил свою. Чиновник выполнил своё обещание, а у меня остались мерзкий осадок, обида и, опять же, неразрешённый квартирный вопрос. Так как я мечтал по праву о новой квартире в другом районе и в центре города, а не между старым терриконом и заводскими постоянно дымящимися трубами. Но право правом, а возможности отсутствовали. Как сказал бы А. Солженицин, мне оставалось лишь бодаться с тем же успехом, как телёнку с дубом...
Мы продолжали мечтать о квартире в центре города, где неподалёку друг от друга жили все наши родственники, знакомые, друзья. Мы продолжали с завистью смотреть на дома, в которых нам бы хотелось жить, оглядывались на окна, представляя, как там за ними живут люди, решившие свой квартирный вопрос. Жена, будучи в положении на первых неделях случайной незапланированной беременности, всё равно собиравшаяся сделать аборт, не преминула как-то пошутить, что, мол, если получишь квартиру, то никуда не пойду. Не получил. Пошла...
И всё же нам удалось совершить размен нашей хорошей, но далеко расположенной квартиры на плохую в панельном доме с двумя узкими комнатами по типу сцепленных двух трамвайных вагонов ( так и называли их - «трамвайчики»), но, зато, в самом центре города. И вначале нам казалось, что это то, что надо. Но разместить в этой «хрущёвке» двух разнополых детей оказалось трудно или просто невозможно для нормального быта и удовлетворения растущих потребностей «совейтского» человека. А у нас уже был сын, да и дочку следовало прибрать к родительским рукам....
И квартирный вопрос остался не решённым до конца и всё ещё стоял на повестке дня. На сей раз, без вмешательства или «помощи» власть имущих, в порядке частного обмена, мы разменяли наш «трамвайчик» на трёхкомнатную квартиру в центре города, в крупногабаритном кирпичном доме, но на самом верхнем, пятом этаже. Да, пятый этаж оказался не простым фактом, так как годы летели и, если вначале на все 95 ступенек я легко «взлетал» с мешком картошки или ящиком яблок, то постепенно это становилось тяжело. Даже налегке. В квартире под крышей летом была невыносимая жара, а из открытых окон проникал шум двух пересекающихся магистральных улиц с их беспрерывным движением транспорта, гудкам машин и визгом тормозов. Как я смог там написать диссертацию, сейчас и объяснить не смог бы.
Но, как говорят, «не было бы счастья, да несчастье помогло». Постарели и начали болеть мои родители, и надо было объединяться. И мы снова совершили сложный обмен, в результате которого, наконец, вселились в большую четырёхкомнатную квартиру с двумя балконами на третьем этаже пятиэтажного дома в том же центральном районе города. Эта квартира уже была такой, о которой мы мечтали всегда. Мы её выкупили у нашего очнувшегося от уродливой экономической системы после перестройки государства за бесценок, так как своими квартплатами её давно уже могли неоднократно оплатить, и стали собственниками второй нашей недвижимости. Ибо первой был гараж. И прожили в ней оставшуюся часть нашей жизни в СССР.
И на этом я должен был бы закончить мою историю о долгом и нелёгком пути решения нашего квартирного вопроса, забравшего массу нравственных и физических сил, потрепавшего много нервов и, вполне вероятно не лучшим образом отразившемся на моём характере, семейных взаимоотношениях и огрехах в воспитании детей. Можно с этим не согласиться, так как «с милым рай в шалаше», но тогда надо усомниться в выводах мудрого циника Воланда. Но ведь он был всегда прав даже в своих умозаключениях и прогнозах. Не будем с ним спорить, ибо его нет в нашей жизни и, вероятно, не было никогда, но гений Булгакова создал весьма жизненный тип потустороннего мыслителя и мудреца, правильно оценивавшего весь кошмар постреволюционных преобразований в перераспределении жилплощади, душах и поступках людей. А если только подсчитать число сменившихся квартир в моей советской жизни, то их оказалось ... чёртова дюжина! Всего тринадцать на одну человеческую жизнь!
Но, чур! Оказывается, это был ещё не финал моей жизненной и, разумеется, как вы уже догадались, квартирной одиссеи. Я уже живу на третьей квартире в Израиле. Так что решение квартирного вопроса продолжается, и я вышел за пределы чёртовой дюжины, дойдя до цифры 16. Но мой квартирный вопрос не будет решён никогда, так как своей квартиры у меня уже никогда не будет и доживать я буду на съёмной квартире, так как денег на свою так и не накопил, приехав сюда поздновато, чтобы их заработать или накопить. А социального жилья здесь явно не достаёт. Да оно и по своим качествам пока уступает съёмным квартирам, выбираемым по своему вкусу.
Спасибо, государству, которое помогает оплачивать съёмное жильё...
Так, мог меня испортить квартирный вопрос, или нет, спрошу я вас? И что вы мне на это скажете?
Переезд после 2-ой Мировой войны
Переезд.
* * * * * * * * * * *
Так было в СССР
* * * * *
| ТАК было раньше- | ||
Васнецов- "С квартиры на квартиру " 1876 г. (холст, масло)
* * * * * * *
А теперь -
* * * * * * *
. . .ИЛИ-
/ квартирные переезды.
* * * * * * *
Так переезжают в восточных странах
* * * * * *
А так переезжают в западных странах
Переезд в новую квартиру
* * * * *
(Фотографии- из интернета)
Вайнер Ирина 
Аарон Борис 
Жарахович Илья 
Кладницкий Давид 
Стефанюк Cтанислав. 
Берлин Адольф 
Аимин Алексей 
Подольский Григорий 
Белоцкий Сандро 
Некрасовская Людмила 
Михальска Стася 
Андерс Валерия 
Борисов Владимир 
Пряничников Олег 
Крылов Юрий 