Разведенная Лена находилась в самом разгаре безнадежного и нудного процесса, которому нет названия в русском языке. Американцы именуют сей процесс «дэйтингом». Она не поленилась, залезла по уши в интернет, в эту роскошную информационную помойку и отыскала определение: Dating — дэйтинг — это профессиональный слэнг (очевидно, у свах и у сводников…) и у этого слова есть русский эквивалент, пусть и не такой ёмкий. Это слово часто встречается в анкетах на сайтах знакомств и многих ставит в тупик. Так что же такое dating? Очень просто. Это «знакомство», как процесс, как ухаживание, как свидания. Оно и происходит от слова date — свидание.

Корявое определение Лену не утешило. Она добавила от себя комментарий: (Не путать с таким же словом date, которое означает «финик»). С очередным «дэйтником» и потенциальным женихом, Лена отправилась к его друзьям праздновать день чего-то. То ли Благодарения, то ли Памяти, то ли розового Святого Валентина, а может быть и зеленого Патрика. Короче, отмечали нечто в высшей степени позитивное и традиционное. Как и та компания солидных и довольных собою в частности и жизнью вообще, американцев. Битая жизнью Лена, безуспешно пыталась вписаться в их счастливый хор.

В тот момент судьба занесла ее в пригород города Толедо, только не испанского – американского. В штате Огайо. Ничего романтического в этом захолустном Толедо не наблюдалось. Когда проезжали через центр – сожженные и заброшенные дома бросались в глаза, как выбитые зубы. Грязные тротуары оживляли кучи пестрого мусора. Редкие прохожие настораживали оборванностью, дикостью нарядов и беспорядочной жестикуляцией. В сравнении с центром – пригород утешал. Пригород белел неуклюжими приземистыми домиками под крутыми крышами. Фальшивые белые ставни по сторонам окон и настоящие белые лилии-ромашки в палисадниках за белыми короткими заборчиками дополняли картину.

Лена была торжественно представлена всем присутствующим. Престарелый возможный жених подталкивал свою «дэйт», словно упирающуюся, козу. Он раздельно произносил ее имя и фамилию, безжалостно их перевирая, и с натугой растягивал бледные губы в нечто, изображавшее улыбку. Из-за женихового плеча грустно ухмылялся Лене призрачный морщинистый Купидон, который был в ответе за этот нелепый и безнадежный роман.

Имя жениха уже забылось в череде других потерянных и разочарованных искателей семейного или хоть какого-нибудь счастья. Кажется, этого животастого звали Билл, а может быть Боб. Чего у них пыталась найти Лена? Счастья? От чего пыталась убежать, как одинокий Лермонтовский парус? Бури она не искала, это точно… Многое в ее собственной жизни и действиях остаётся для меня загадкой. Но вернемся к Толедской вечеринке.

Имя «дэйтника» уплыло, но картинка отпечаталась в памяти. Безукоризненная серая тройка Лениного спутника могла сделать честь любой витрине магазина мужских костюмов, вышедших из моды в начале пятидесятых годов прошлого века. Шелковый жилет с нежным ароматом нафталина и лаванды трещал и лоснился, но не мог скрыть изрядное брюшко матримониального кандидата. Пузо его тянула на семь месяцев беременности, не меньше, и придавало жениху забавный и беззащитный вид.

Он крепко сжимал Ленин локоть и так, под ручку, как Бобик Жучку, таскал за собой по всей комнате, вступая в ненужные беседы. Потея и заикаясь, он хвастливо демонстрировал свою добычу. Лиловый шелковый галстук в мелких розовых цветочках душил претендента. (Вены опасно вздувались на лысине, то ли от страсти, то ли от повышенного давления.) Соответствующий платочек, с любопытством выглядывающий из нагрудного кармашка, словно пытался ускользнуть от давления снизу. Розовые цветочки намекали на романтические наклонности и художественное воображение их владельца. Нелепая и трогательная попытка окунуться в третью молодость отзывалась в Лене щемящей жалостью и не давала послать жениха сразу…

Артритные суставы Лениной правой кисти по очереди, с разной степенью болезненности, сжимали девять незнакомых рук, с кольцами и без. Сила рукопожатия равнялась квадрату энтузиазма, умноженного на приветливость. Друзья животастого явно его любили и ценили за неведомые Лене достоинства. Стараясь не взвизгивать от боли и не морщиться, она терпела эту затейливую пытку. Только одна дама помахала ей вялой лапкой издалека за что Лена ей была искренне благодарна.

Пять семейных пар, респектабельных и демонстративно счастливых окружили странную пришелицу и засыпали пёстрым конфетти традиционных вопросов:

- Как давно вы в Америке? Двадцать лет?

Неизбежная реакция: «Какой у вас милый акцент».

- Украина? Это за Уралом? -воскликнул местный знаток географии, самодовольно поглаживая лаковую плешь.

- А почему вы сюда приехали? – перебила хозяйка.

Тут по-видимому ожидалась трогательная история русской изголодавшейся невесты, выписанной по почте благородным американским женихом.

Грубо разочаровав публику, Лена сообщила, что въехала в Америку как политический беженец еще из Советского Союза. Десять пар разнообразно общипанных и подбритых, лохматых и подкрашенных бровей, совершенно одинаково вздернулись в удивленной гримасе.

«Потому что я – еврейка, а на Украине - антисемитизм…», - пришлось пояснить. Брови дружно поползли вниз и слегка сдвинулись. Лена тут же оборвала дальнейшие разъяснения. Впрочем, они (брови) тут же расправились (с некоторой натугой) – компания была вежливая и все хорошо относились к претенденту, несмотря на его странное пристрастие к дикой иностранке.

Присутствующие глубоко вдохнули, выдохнули еще глубже и плавно переключится на другую тему. В дыхательную паузу вклинилась вялая старушка в углу, пробормотав: «Евреи… Я люблю гефилтивную рыбу у евреев. И эти… треугольные пирожки… с маком. Меня угощали…» Но никто ее не поддержал. А другая дама в оборочках с натугой выдавила из себя: «Я знала одного еврея в Кливленде. Он был бухгалтером и помог мне с налогами…», и пригорюнилась. Видно пришлось ей много заплатить за эту нехитрую услугу.

Хозяйка застолья сочувственно погладила Лену по плечу и спросила в какую синагогу она ходит. Хозяйкина подруга, Ребекка, с запалом любопытствовала может ли еврейка есть хлеб вместе со всеми. Эта жилистая протестантка с библейским именем напоминала святую, уже превратившуюся в мощи, но еще не утратившую религиозной ярости. Лена заверила Ребекку, что еврейская Пасха прошла и она может есть что угодно. За ее спиной шепотом обсуждали нужно ли убрать со стола свиную ветчину, но Лена не стала прислушиваться.

Ветчина осталась на месте. Неразъясненную Лену посадили на почтительном расстоянии от свинины и отгородили букетом абсолютно кошерных роз. Таким образом весь неловкий эпизод предали забвению.

Компанию растянуло магнитом интересов на мужскую и женскую половины. Органически тяготевшие ближе к кухне дамы обсуждали поездки во Флориду и на Гавайи, домашних кошек, круизы, бесчисленных внуков и диеты. Более серьезные и образованные вспоминали умерших и парализованных знакомых и соседей, скрывшихся от их настойчивой дружбы на кладбищах и в домах престарелых.

Сильная половина потянулась к террасе, куда можно было выскочить покурить. Джентльмены, отдуваясь и кашляя, обменивалась остроумными репликами по поводу бейсбольных матчей, стрижки травы и достоинств спортивных машин разных марок. На эту геронтологическую шайку приходилось три спортивных мерседеса, два ягуара, четыре корвета (два отрытых и два закрытых) и один оранжевый Порш выпуска 1972 года.

Среди присутствующих выделялись особым сиянием благополучия и взаимной любви хозяева приема - Бетси и Лэсли.

- Называйте меня сокращенно «Лэс» - представился супруг. “I am less, not more” (Я меньше и не больше).

Что было абсолютной правдой с первого взгляда. Тощий кузнечик-супруг едва доставал седой лысеющей макушкой до плеча своей половине, которая тянула более чем три четверти. Но со второго взгляда казалось, что Лэс одновременно везде и помногу. Вальяжная Бетси сверкала глазами не хуже своих увесистых бриллиантов. Шустрый и непоседливый Лэс выплясывал вокруг нее сложный ритуальный танец восторга и уважения. Им Лена искренне позавидовала. Белой, серой и черной завистью одновременно, вспоминая соответствующие три фазы ее развалившегося брака: светлую, рябенькую и темную, мрачную как грозовая туча.

Оказалось, что Лэс и Бетси поженились лет в шестьдесят с лишком, после нескольких неудачных браков, Тут Лена вообще затряслась от восторга. Бывает же такая везуха в жизни!

Уютный дом молодоженов утопал в ковриках, одеялах, покрывалах и вышивках (изделия Бетси). Там, где из-под них выгладывала мебель и пол красовались резные деревянные скульптуры Лэса (неуклюжие медведи и еще более неуклюжие олени и прочая высокохудожественная живность). Очаровательный мохнатый шпиц приставал ко всем со своими собачьими поцелуями, нещадно шерстя наряды. Белая ожиревшая, в отсутствие мышей, кошечка, придушенная вышитым голубым бантом, сидя на шкафу венчала картину сладостного благополучия.

Солнечная терраса где накрыли стол, была полна яркими бликами и цветущими растениями. Но перед трапезой Лену торжественно провели по всему дому, словно это был Эрмитаж. Громадный портрет Бетси со всем ее нажитым за многие браки семейством занимал полстены в гостиной. Пятеро детей, все одетые в голубое и белое, со своими семьями. Улыбающиеся внуки разных размеров. В центре - счастливая мамаша и бабушка – голубое платье, завитые белые седины. Предел мечтаний! На портрете Бетси была моложе на десять лет, но она мало изменилась. О чем Лена ей радостно сообщила. Подражая прочим дамам, она прощебетала с преувеличенным восторгом: «Какая вы счастливая, Бетси! Можно только позавидовать –  очаровательное семейство». (Беспроигрышный комплимент).

Но Бетси он почему-то не порадовал. Наоборот, хозяйка на секунду потускнела, замялась.

Не все гладко в семейном Эдеме? Не поладила с невесткой или с зятем? Внуки редко навещают? Не стоит задавать подобные вопросы…

Пауза затянулась. Но хозяйка встряхнула серебристыми буклями и ответила обтекаемой вежливой фразой, содержавшей внутри как зернышко милый комплимент в Ленин адрес. Строгая Ребекка метнула на Лену разрывную гранату взгляда и загримасничала сурово. Попыталась подобраться к Лене вплотную, что ей не сразу удалось. Безжалостно расталкивая мужчин с их пивными бутылками и бокастых дам, Ребекка завладела наконец Лениным локтем, отодрав от жениха. Больно сжимая руку, она зашипела Лене в ухо, обдавая брызгами слюны и сильным запахом цветочного мыла.

Кругом шумели гости, орал телевизор – бушевал важный футбольный матч. Все обменивались спортивными надеждами и прогнозами.  Большинство гостей были туги на ухо, крик поднялся - куда Одесскому Привозу. Мало что удалось Лене расслышать и понять из сбивчивого шипения злой Ребекки. Разобрала только, что у одного из Бетсиных сыновей нашли рак.

Легкая тень легла на безоблачный портрет вальяжной хозяйки. Однако в Америке сильная медицина. Зачем заранее убиваться? Здоровый, сильным мужик ее сынок, судя по фотографии. «Выкарабкается», - утешила себя Лена. Уж очень ей хотелось видеть Бетсино счастье совершенно безоблачным. А уж если на горизонте пожилых счастливчиков и были облака, то светлые, озаренные нежными закатными лучами. Из каждого позолоченного воображением Лены облака выглядывал немолодой Амур с пушистыми сединами.

Кажется, этот вечер закончился партией игры в бридж, в которой Лена не принимала участия. Устроилась она в углу, в набитом шелковыми подушками кресле, под фальшивой лампой Тиффани, с альбомом семейных фотографий Бэтси.  И все оставили ее в покое, даже завзятая Ребекка. За стеклами террасы гудели и шуршали машины ближней скоростной дороги. Доносились обрывки разговоров из-за карточного стола.

- Слыхали анекдот? «Звонок в "Скорую": - Помогите! У моей жены начинаются роды! - Пожалуйста, успокойтесь! Это ее первый ребенок? - Hет, идиот, это ее муж!»

- Мне тоже прислали по интернету хорошую шутку: «В псих-больнице раздается жуткий крик из палаты: - Я посланник Бога!  Крик из другой палаты, еще громче: -Я никуда тебя посылал!»

Дама в браслетах и ожерельях звенела от смеха и взвизгивала. Ее соседка тряслась от хохота всеми висячими выпуклостями и разноцветными оборками, прикрывая гигантскую пасть миниатюрным веером. Вялая старушка печально хрюкала, когда били ее карту. Претендент пыхтел, утирая потную лысину лиловым шелковым платочком. Лэс и Бетси нежно сближали головы, обсуждая игру. Два пушистых одуванчика на закате... Они обменивались хитрыми веселыми улыбками. Даже на расстоянии Лена чувствовала исходившее от них радостное тепло.

Во многих жизненных перипетиях и разочарованиях, которые последовали за этим вечером, продолжая предшествующие ему, Лена часто вспоминала счастливую Бетси. «Будет и на моей улице праздник!» -убеждала она себя. «Вот нашла же Бетси своего малогабаритного Лэса, и счастлива на склоне лет! Теплое заходящее солнце, вечерняя заря озаряет их где-то в пригородах фальшивого Толедо. Последняя любовь может быть блаженством, прав был Тютчев. И я еще полюблю, кого-нибудь, нежно и суеверно.»

Прошел год, другой. Престарелый знакомец Лены, со своим инопланетным чувством юмора и выжатыми лимонами улыбок, плавно перешел из разряда потенциальных женихов в категорию безнадежных друзей.

Поиски следующего претендента затянулись, и Лена с горя созвонилась со своим бывшим одноклассником, который уже лет десять куковал в близлежащем Кливленде. Федя проводил время в безнадежных поисках работы и ловко снимал густые сливки со всех социальных программ до которых мог дотянуться. Так что нерастраченной энергии и свободного времени у него было - завались.

Они стали иногда встречаться в мотелях по выходным. Ленивого Федю вывезла из Украины деловая жена. Она быстро поняла, что в Новом Мире от него проку не будет. последние пять лет они бурно разводились, но никак не могли довести дело до конца.  Жалко было за бесценок продавать совместный дом, который купили по приезде в первом счастливом запале эмиграции.

Для секса Федя еще годился, но больше ни для чего. Говорить он мог только о своем здоровье и деньгах.

- Помидоры вредно есть в сыром виде. - Наставлял Лену умный Федя, когда они ехали в мотель. – Их нужно притушить. И каждое утро нужно выпивать стакан горячей воды с лимоном. Уничтожает раковые клетки. Овощи нужно употреблять перед едой, а не после…

- Что ты говоришь! Удивительно и невероятно…

- Смейся, смейся, девушка. Будущее покажет кто прав! Я буду правильно питаться и жить долго, до ста двадцати лет, как черепаха.

- Это только дураки думают, что черепахи живут долго. На самом деле они живут мало, но медленно, Федя.

- Почему я медленно? Я не медленно живу? Бегаю по утрам трусцой. Плаваю в бассейне по четвергам. Упражняюсь регулярно... Зачем ты так, Лена? Намекаешь, что я - дурак?

- Я не намекаю… Так как ты живешь, без эмоций и событий – до двухсот протянешь, регулярно упражняясь, питаясь, испражняясь... Только непонятно – зачем. Ты не дурак, ты умный! Для себя…

- Если я не за себя – то, кто еще за меня, подруга? Размеренная регулярная жизнь предотвращает стрессы. Ты вон как похудела и осунулась! Лица на тебе нет, Ленка. Все переживаешь за своего америкашки... Какая ты была девочка в школе! Огонь! А сейчас... Посмотри на себя!

Нечего было Лене смотреть на себя – она все знала наизусть – припухшие глаза, печальная складка возле губ, опавшие плачи. Ей захотелось сказать что-нибудь резкое плешивому наглому Феде. Спросить, входит ли регулярная половая жизнь в его систему здоровой жизни. Может он рассматривает Лену как очередной снаряд для упражнений? Но Лена одернула себя, – «А сама-то? Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума оборотиться?  Для меня – он тоже удобный прибор для снятия напряжение. Право, лучше не углубляться».

От пререканий оба проголодались и остановились закусить в придорожном ресторанчике. Нет, не в МакДональдсе, ни в коем случае. Питаться нужно правильно. Облезлое семейное заведение типа «папа и мама». Рекламный щит сулил домашнюю кухню. Грязные мусорные баки, толпившиеся на углах – тараканов.

Лена заказала невыразительный бутерброд. Лениво ковыряла его и с еле скрываемым раздражением наблюдала за своим любовником. Ел он, тщательно пережевывая пищу, и запивая каждый глоток теплой (не в коем случае не холодной) водой. Федя заставил официанта два раза поменять тарелки – не достаточно чистые. Он долго рассматривал стакан на свет.

Раздевался Федя так же методично и нудно, как ел. Но миссию свою он выполнил с энтузиазмом и качественно. Водяная кровать мотеля еще подрагивала, когда Лена закурила в постели, в лучших традициях американского кино. Партнер с мученической гримасой вытерпел. Встал, покряхтывая. Выпрямился перед зеркалом, самодовольно погладил себя по ляжкам.

- Ну как я? Еще ого-го! Правда? – он отмахивался от дыма, и заискивающе улыбался. – В нашем возрасте… Это же последняя любовь!

- Вполне ничего!  -  «А ничего ис гурништ, -  добавила она мысленно и глубоко затянулась. - Неужели он называет любовью то что происходит между нами? Бедняга, лучшего не видел! Или просто подхалимничает?»

- Женщина, неужели ты не можешь найти сказать ничего более приятного? Я старался, Лена!

- Старался, старался… Отзынь от меня.

- Все вы бабы – неблагодарные! Как моя жена. Всем вам место – за печкой, а вы все куда-то рвётесь, что-то доказываете… Длинный волос – короткий ум.

«Господи, помоги! Дай мне силы держать язык за зубами, пока я не соберусь с мыслями! И не врезать ему по морде! – Лена зажмурилась и опять затянулась. Закашлялась. - Нужно бросать курить к чертовой матери, – портит цвет лица, не говоря уже о легких. Прав мой шерстистый друг Федя - все переживаю из-за своего... америкашки. И лицо потеряла. Ах, Дуглас! Пока ты смотрел на меня – я в тебе отражалась сиянием. Но зеркало разбилось, сияние исчезло, растворилось… Слепо шарю я в темноте и натыкаюсь на таких вот Федь, Главное – не сосредотачиваться. Поменять тему… О чем это мы трепались?»

- … мозг женщины вообще не приспособлен к логическому мышлению...

- Для мужиков из совка– женщины вообще не люди, - перебила она. -  Для них мы годимся только чтоб под коленку и на раскладушку. В этом ты, Федя, прав. Это заложено в русском языке.

- С чего ты взяла, умница?

- У меня есть лингвистическое бесспорное доказательство. Сам посуди: Испанец - человек, а испанка - грипп. Американец - человек, а американка -бильярд. Вот в таком разрезе, Федя.

- Ты смотри! Точно. Как это я раньше не замечал…

- Индеец - человек, а индейка - птица… - Лена нарисовала индейку табачными завитушками.

- Ну хорошо: кореец - человек, а корейка – еда. Слушай, кончай дымить, Ленка. Я задыхаюсь… Финн опять же - человек, хотя и отмороженный, а финка – нож, – размышлял он вслух, морща лоб от напряжения.

- Так продолжать можно до бесконечности. Вот смотри, Федя: поляк- человек, а полька- танец; турок - человек, а турка – посуда… - Лена поднялась, лениво завернулась в простыню и села у открытого окна. Над скоростной дорогой - нёбо лилового небосвода. Вдали полыхал болезненной ангиной пурпурно-алый закат. - Пол неба охватила тень… Лишь там на западе бродит сиянье. – Пробормотала она и туже закуталась в простыню. Отвернулась от болтливого потного Феди. – Помедли, помедли, вечерний день! Продлись, продлись, очарованье!

- Чего ты там бормочешь? Опять Пушкин?

- Не Пушкин, а Тютчев. Чему тебя только в школе учили?

Потянулась она за новой сигаретой, но остановилась на полпути, искоса взглянув на своего партнера: «Волосатый до дикости животик и грудь, но мышцы ног и бицепсы накачанные. Каждый день два часа в хелс-клубе проводит бывший одноклассник. Бегает, плавает, гири тягает. И оборудован неплохо... Самодовольный болтик. Только вот с очарованием не сложилось». 

- Голландец - человек, а голландка – печка… - он завёлся, наткнувшись на новую мысль, что с Федей не часто случалось. И теперь его было не остановить.

- Хватит тебе, надоело.

- Ты сама начала… Ладно, ладно, убедила: чехи и вьетнамцы - люди, а чешки и вьетнамки – обувь, разумная ты моя! Но есть исключение: москвичка - человек, а москвич – машина. – Еще больше оживился он. Машины его интересовали.

- Так же с Запорожцем и запорожкой, если таковая существует. А вот еврей и еврейка - оба люди и нечего не значат… (Лена критически осмотрела свои вытянутые ноги и прикрыла простыней.) И все-таки - китаец - человек, а китайка – яблоко!

- А молдаванин - человек, в то время как молдаванка - район Одессы. – Победно заключил Федя.

Утерся полотенцем, высморкался в него же. Умственное напряжение оказалось чрезмерным. Он направился в туалет, обмахиваясь сопливым полотенцем.

«Надо сваливать. Толку от него больше не будет, а разговоры разговаривать с бывшим одноклассником – сил моих нет…» Она начала собирать свою разбросанную одежду, прислушиваясь к плеску в душе. Одна босоножка завалилась под необъятную кровать, Лена опустилась на колени шаря другой. Но Федя выскочил через минуту, свежий и бодрый, звонко шлёпнул ее по попе.

- Разболталась мы, душечка. Пошли опять в койку! Болтовня к добру не приведет…

- Слушай, поехали в Чикаго на выходные! – Лена выпрямилась, прижимая босоножки к груди. - В Арт Институте выставка импрессионистов новая… Дега! Монэ!

- Дега! Дега! – передразнил он. – Чего ты там каркаешь и мычишь? М-мо-нн-эээ

- И еще я хочу в Аквариум. Никогда не видела…

- Чего ты там не видела? Жаб? Сначала – дело, потом гульки! (Он игриво пощекотал Лену.) Бросай обувь, давай! У меня второе дыхание открылось, а она разговоры умные разговаривает. Нужно пользоваться моментом, Леночка. Мне уже тоже не двадцать…  Довольно литературщины и умственных изысков!

- Но я тебя убедила? Насчет русского языка? И получила моральное удовлетворение

- Никакое моральное удовлетворение не может сравниться с аморальным… - Федя приглашающе похлопал по матрасу и любовно пригладил свою вздыбившуюся шерсть.

После второго успешного захода Федя сообщил, что в Чикаго он не хочет ехать. Сильно дорого… Видимо он над этим и размышлял пока трудился в поте лица. Он включил свет. Капли пота переливались и отблескивали росой на шерстистых травах, отблескивали холмы плеч – остров в океане. Старатель отчалил в душ. И Лена, как другой одинокий остров, опять закурила изображая миниатюрный вулкан. Она решила, «Все равно поеду в Чикаго, одна! Ишь ты, какой чистоплотный! Моется по сто раз в день, а носового платка у него нет и брюки мятые».

Так и сделала Лена - поехала в Чикаго. Поселилась у подруги в пригороде и отправилась на электричке в центр. На выставку. В вагоне она села как всегда на теневой стороне, лицом по ходу поезда. Как давно Лена не была в своем любимом городе Чикаго. Мотор поезда ухал, пульсировал и бился как испуганная печень алкоголика.

Подслеповатые домишки, заросшие по крышу диким виноградом и элегантные небоскребы. Этот город давно заворожил ее, очаровал и скучала она ужасно по гулким улицам, по синему озеру-морю. Или - по их прогулкам с мужем? Ленивые разговоры в парке. Как они сидели на берегу, на теплых серых камнях, и Дуглас гладил Ленино плечо, не мог оторваться…  

В вагоне – немыслимо разнообразие лиц, одежд, языков – человеков.

Почему мы приходим в восторг от зверей в зоопарке, или на дикой природе, но представители нашего собственного человеческого вида так редко вызывают наш интерес? Если они не упакованы в изумительные одежды, не красуются на сценах, не спроецированы на экраны? Почему мы восхищаемся старыми изломанными, корявыми деревьями, но не людьми?

Подъезжали к станции. Сначала мотор взвизгнул словно наступили на кошку. Потом тормоза захрюкали и заверещали, будто резали свинью. Возле перрона отчаянные звуки усилились. Возможно это был мощный кабан, сражавшийся за свою жизнь или даже дикий вепрь. Гнусные звуки невинного убиения и сопротивления жертвы.

На платформе Лена столкнулась с кажется Биллом. Вернее, Лену толкнул его твердый живот, ехавший перед отставным женихом как танк. А за ним уже Лена с трудом разглядела полысевшую макушку и кислую улыбку бывшего претендента.

Он тут же на станции потащил ее пить кофе. В Америке, не важно где ты, всегда можно отыскать место где продают горячий кофе. Лене представлялось, что когда она попадет на кладбище и ее бренные останки засыплют землей, все провожающие тут же направятся в Старбакс заряжаться кофеином после стресса, а дух ее осмотрится и поинтересуется у других духов: -«Где тут можно найти приличный двойной экспрессо?»

Отказаться было бы просто невежливо. Они сидели друг против друга и переглядывались через дымящиеся керамические кружки. У нее была голубая, у отставного жениха – лиловая. О чем им было разговаривать? Лена спросила, как там сын Бетси.

- Умер! - Радостно сообщил бывший жених, ухватившись за нейтральную тему.

- Умер! – она всплеснула руками. - Как жаль Бетси. Такая милая… И Лэс. У нее еще четверо осталось…

- Какие там – четверо! – удивился Билл-Боб.

Кажется Билл жутко обрадовался, что хоть чем-то заинтересовал Лену и выложил ей в деталях всю историю Бетсиного семейства.

Первый муж Бетси был совершенным тираном, по ее словам. Пил, уезжал неведомо куда бросая жену и детей, отсутствовал месяцами. Когда дети немного подросли, Бетси с ним развелась, с большими трудностями. Осталась без копейки. Работала на двух работах. Дети помогали, выучились.

- Какая она молодчина, Бетси! Ушла от своего тирана, подняла на ноги детей…

- Погоди! – перебил Лену собеседник. Он еще не дошел до самой эффектной части своего рассказа. Отставник задумчиво потер лысину, точно сомневаясь стоит ли разочаровывать ее, но продолжил монотонное изложение Бетсиной саги. Волны вокзального шума то поднимались вокруг них, то, отхлынув, оставляли их на островке неожиданной тишины. Над стеклянным куполом вокзала паслись лохматые облака. Солнечные блики и пятна тени скитались по лицу Биллу и придавали драматические эмоции повествованию, полностью отсутствующе в его голосе.

Все дети Бетски пошли в колледж, кроме старшей девочки. Та выскочила замуж сразу после школы. Неудачно. Выбрала себе жениха на подобие своего отца, как это часто случается… (глубокомысленно заметил Боб). Дочка убегала от мужа к маме, потом возвращалась. Бетси уговаривала ее оставить никчемного супруга, но та почему-то не соглашалась. Короче, старшую дочку Бетси убил ее муж в припадке пьяной ревности лет семь назад.

- А сыновья? – упавшим голосом поинтересовалась Лена. Она уже не ждала ничего хорошего и оказалась права.

Самый старший сын умер пять лет назад от инфаркта, оставив четверых малых детей и безутешную вдову. Бетси помогала внукам как могла. А младший разбился на мотоцикле еще в колледже.

Картина Эдема разлетелась на мелкие кусочки… Кофе остыл. Город накрыла синюшная тень.

«И все-таки Бетси нашла в себе силы пережить все это, вышла замуж и счастлива. – убеждала себя Лена. - Счастлива?»

- Как там они сейчас, Бетси и Лэс?

Они вышли из вокзала. Встряхнувшись, Лена направила свои стопы к музею, и бывший претендент увязался за ней. Семеня рядом и натыкаясь на прохожих, он рассказал, что у Лэса началась деменция. Но упрямый Лэс продолжал водить машину и в итоге наехал на кошку, а потом разбил их новенькую Хонду об угол солнечной террасы. Бетси решила, что им нужно переехать в другой штат, поближе к детям Лэса от первого брака. Они устроились в шикарный Дом Престарелых с частичным уходом.

- В Орегоне они живут теперь. Чудесный воздух, хороший уход… В этом штате все дешевле и сын навещает Бетси, со внуками, - резюмировал Билл с неистребимым оптимизмом.

Отставник потащился за Леной на выставку импрессионистов. Щедро заплатил за билеты полсотни долларов. Угостил ее «капучино» и пирожным в немыслимо дорогом кафе Арт Института. Он старательно осмотрел все картины, и Лена была благодарна ему за полное отсутствие комментариев. Среди худших он был самым лучшим.

Стада облаков переместились на новое пастбище над озером. Великолепную Милю ослепляло светом из зенита. На ступенях музея между статуями гигантских львов Боб-Билл опять предложил Лене выйти за него замуж хоть сегодня. Можно даже вчера. В этот раз он пытался прельстить ее лисьей шубой покойной жены и пообещал совершенно новое бриллиантовое кольцо. Двухэтажный белый дом в пригороде фальшивого Толедо и машина подразумевались. Со всей доступной ей вежливостью и тактом она отклонила предложение. При расставании он обещал звонить, на что Лена нейтрально хмыкнула.

Почти год Лена старательно игнорировала его звонки. Она встретились с отставным женихом опять совершенно случайно, на Немецком фестивале. За это время волосатый Федя развелся со своей женой и полностью исчез с горизонта. На прощание он подарил Лене шоколадку и затрепанный томик стихов Тютчева. Одна страница была заложена сухим цветком:

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней...

Сияй, сияй, прощальный свет

Любви последней, зари вечерней!

Полнеба обхватила тень,

Лишь там, на западе, бродит сиянье,

Помедли, помедли, вечерний день,

Продлись, продлись, очарованье…

Немецкий фестиваль – большое событие в провинциальном городке Среднего Запада. Большая часть жителей немецкого происхождения. И все любят пиво. Итак, Лену пригласили на Немецкий фестиваль, но поскольку пива она не пила, делать ей там было совершенно нечего. С новым претендентом встречалась тогда Лена, Вильямом, который в сущности являлся тем же Биллом с небольшими вариациями. Живот у него не торчал, но зато тряслись руки. Этого жена тоже оставила, как Федю, «предварительно обобрав». Лысины первого и второго Билла были практически идентичны. Но, если первый полировал ее шелковым платочком, второй – стыдливо прикрывал ее сбоку отросшими седыми космами на манер косой чёлки. В сочетании с небольшими усиками это придавало новому знакомцу сходство с поседевшим добрым шепелявым Гитлером. Второй Билл относился к Лене очень хорошо и заботливо. Он сходу тоже предложил пожениться и обещал большой дом и вечную-заботу.

«Я занимаюсь инвестицией. В свободное время увлекаюсь спортивными машинами, - ласково насвистывал и пришипётывал новый Билл. – Не хочешь выходить за меня замуж – можешь жить в моем доме просто так, совершенно бесплатно. Мне так не хватает женского общества и теплоты… Я в постоянной депрессии».

Познакомились они на танцевальном вечере. Второй Билл двигался с грацией промышленного холодильника и приглашая Лену на танец всякий раз интересовался что играют, поскольку не различал ритма.

Жалобами на бывшую жену и повышенным интересом к своему здоровью новый претендент до боли напоминал волосатого Федю. Правда, по-английски эти жалобы звучали элегантнее, с Лениной точки зрения. Второй Билл обожал распространяться в деталях о своей простате. Поскольку он слегка шепелявил и вообще говорил невнятно, Лена сперва думала, что он продолжает жаловаться на свою жену с непонятным именем Фростат, но потом разобралась.

На фестивале оркестр наяривал лихую польку, которую Лена танцевать не умела. Местные парочки лихо отплясывали, топаньем напоминая стадо разгулявшихся диких бизонов. Зрители одобрительно подпевали, размахивая пивными кружками. Многие мужчины, независимо от комплекции, красовались в тирольских шапочках и кожаных шортиках на помочах. Их спутницы всех возрастов и весовых категорий в нарядах стиля невинной Гретхен дополняли картину.

Пара аборигенов в обычных джинсовых шортах и растянутых футболках прошлёпала мимо, умиляя разнообразием. Лена уловила краем уха такой диалог:

Муж жене с гордостью: «А знаешь, я говорю немного по-немецки. Ду ю спик Дойч?» Прокричал он, словно обращаясь к глухой, одной из Гретхен, посимпатичнее. Та шарахнулась.

Жена мужу, с сознанием собственного превосходства: «Они же не датчане, а немцы! Что ты такое несешь?»

Это слегка оторвало Лену от бесконечного монолога моего спутника. Включилась она на середине фразы: «…соленая пища и перец. И моя простата беспокоила меня всю ночь. Каждые полчаса я просыпался и бегал в туалет. Но при этом я функционирую полностью нормально. Для моих лет… Может поедем ко мне? Я покажу тебе свой дом и машины…» Он просительно и жалко заглянул ей в глаза и пригладил фашистскую чёлку.

Не зная куда себя девать и чем его отвлечь от пугающего предложения, Лена тихо запаниковала. Судорожно оглядывалась по сторонам, она перебирала в уме возможности побега: «Сказать, что у меня болит живот и сбежать в туалет? Притвориться, что я безумно голодна и заняться уничтожением сосисок и ливерной колбасы, пока у Билла-Вильяма не кончаться деньги? Он расстроится и забудет…»

И тут её рыскающий взгляд наткнулся на предыдущего Билла. Тот протискивался в толпе, осторожно и с достоинством неся своё переношенное брюхо и кружку светлого пива. Словно к спасительному берегу кинулась к нему Лена. Обнимала его и чмокала как лепшего друга, к большому неудовольствию Билла номер два. Тут же познакомила их, усадила за колченогий стол под навесом и потребовала самую большую порцию тушеной капусты и колбасу, какую только можно было найти на фестивале. Оба кинулись выполнять ее прихоть, но текущий Билл выиграл в скорости за счет отсутствия живота, а предыдущий Билл остался с ней и с пивом.

После бурного первого восторга им было совершенно не о чем с ним говорить. Вяло обсудили немецкие наряды, шарманку, надрывавшуюся рядом и пятнадцать видов пива, после чего мертво замолчали. Новый Билл видимо застрял в капустно-шницельной очереди.  Осторожно Лена спросила про Лэса и Бетси. Как они там, в прохладном и лесистом Орегоне?

Отставник затуманился. Морщась и прихлебывая пиво, он кратко изложил следующий акт драмы.

У Лэса, оказывается, всегда были проблемы с алкоголем. Дома, в Толедо, Бетси прятала бутылки под замок, а потом вообще ликвидировала их винно-вискочные запасы. Если к ним приходили пьющие гости – они приносили своё вино и уносили недопитые бутылки. Жена надеялась, что уединенное положение их нового жилья в Орегоне избавит от опасности. Но в Доме Престарелых, Лэс приспособился ускользать по вечерам на ближайшую бензозаправочную станцию, где всегда можно было разжиться пивом и дешевым виски. Он стал регулярно надираться до неприличия. Ругал Бетси всякими нехорошими американскими словами и даже стал поколачивать. «Ума не приложу, как ему удавалось это при общей хлипкости и малом росте, – молча удивилась Лена. - Видимо то, что он проигрывал в массе – добирал в энергии и злости».

Бедная Бетси звонила по телефону всем своим Толедским знакомым и горько жаловалась. Те ей советовали бросить обезумевшего старца. Собственная оставшаяся дочка слушать не желала о маминых неприятностях в новом браке. Ребекка советовала запереть Лэса в психушку, но любящая Бетси не соглашалась.

Драма разрешилась совершенно неожиданно. Лэс сообщил Бетси, что полюбил другую женщину и перебрался в соседний номер Дома Престарелых. Его новая пассия, на пять лет старше страдала или наслаждалась тяжелым Альцгеймером, как посмотреть. Старушке казалось, что ей все еще двадцать лет, а то и шестнадцать. Она одевалась, красилась и вела себя соответственно и подслеповатый, вечно нетрезвый Лэс легко поддался соблазнительной иллюзии.

Сердце Бетси было разбито вдребезги пополам, что усугубилось пропажей ее бриллиантов. Лэс в припадке любовной щедрости ничтоже сумняшеся «позаимствовал» их для своей новой древней подруги.

Такая развязка Лену очень расстроила. Но тут подоспел второй Билл с капустой и сосисками. Компания снова переключились на обсуждение пива. Мужчины плавно перешли на марки спортивных машин. Лена извинилась и улизнула в туалет. Уж не знаю до чего там договорились Биллы, но Лена вернулась домой на автобусе и больше ни с одним из них на свидания не ходила.

Мельком Лена увидела Второго Билла на другом танцевальном вечере. Они кивнули друг другу издали, но не сближались. Местная подруга усекла Ленин кивок и насмешливо поинтересовалась:

- Ты что, тоже с нашем инвестером-Билликом встречалась?

- Немножко… А что?

- И он плёл тебе про свой шикарный дом и спортивные машины? Язык что помело…

- Заливал, еще как. Врал?

- Брешет как Бобик! Я видела его дом, Леночка. Просто интересно было. Развалина в самом жутком районе города. Окна нижнего этажа заколочены, потому что страшные соседи-наркоманы, с двумя огромными черными собаками. Биллик меня встречал и провожал с пистолетом. Дома он сидит взаперти перед компьютером столетней давности обложенный книжками типа «Как сделать миллион из ничего» или «Стань богатым за две недели». Этот придурок часами следит за взлетом и падением акций и прикидывает как вложить сто долларов чтобы выиграть миллион. Он этим занимается последние десять лет и называет гордо «Инвестицией».

- А машины? Тоже фантазия?

- В молодости он чинил машины для велогонок и до сих пор в себя прийти не может. У него в гараже стоит ржавый Фольксваген – жук 1960 года рождения. Когда Билл устает сидеть, уставившись в экран компьютера, он переходит в гараж крутить гайки и все мечтает, что реставрирует машину и загонит на аукционе за много тысяч.

Затишье настало в Лениных матримониальных поисках. Процесс дэйтинга длинный как степь и тоскливый как налоговая декларация ей решительно опротивел. Она решила плюнуть на амурные похождения, и сама себя развлекала. По ночам, когда не спалось она рассматривала на ФэйсБук страничку Дугласа с фотографиями его новой жены и засыпала в слезах. Так привыкла к этому ритуалу, что он превратился в хороший наркотик, или снотворное… Всякий раз она говорила себе, что сегодня Дуглас кажется ей менее любимым и родным, чем вчера. Почти чужим… это такая терапия психологическая – смотреть на него каждый день.

На жизнь нужно смотреть в ширину, а не в длину, особенно когда тебе за 50.

В длину она как туннель без света в конце, а в ширину – пестрое лоскутное одеяло, мерцающее непонятными фантастическими цветами…

Теперь Лена ходила на свидания с собой, и сама себе очень нравилась. Лена оказалась интересной собеседницей и легкой в общении… Даже отправилась на Сафари. Правда не в Африку, а в Огайскую глубинку. Парк-сафари Wild впечатлял размерами. Когда-то поехать на «Сафари» означало отправиться в охотничью поездку по Африке, а потом и по другим диким странам. Сегодня слово «сафари» чаще означало вполне мирные и сравнительно недорогие экскурсии в дикую природу, на которых фотографируют зверей. В некоторых странах развилась целая индустрия псевдо-сафари с опытными сопровождающими и разными попутными развлечениями.

В Огайском парке содержали в почти естественных условиях звери из Африки, Северной и Южной Америки, даже из Китая и Австралии. Всякой твари по паре, а то и по целому стаду. Все они свободно разгуливали по травянистым просторам между искусственными озерами и островками кустов и деревьев, и чувствовали себя очень вольготно. Лена загрузилась вместе с другими желающими развлечься на природе в пыльный синий автобус. Въехали в ворота и затрусили по холмам, сильно подпрыгивая на кочках. Природа – ничего не поделаешь.

В середине семидесятых годов уже прошлого столетия на этих холмах и долинах разрабатывали неглубокие залежи угля. Ободрали всю поверхность, и тут уголь закончился. Добытчики отхлынули, пожертвовав штату искореженную землю и получили за это изрядное вознаграждение. Местные власти опомнились, создали кучу комиссий по восстановлению. Начали засевать искореженную местность травой и цветочками. Природа зализала раны и на бывших угольных карьерах теперь раскинулся парк.

Автобус проезжал мимо стада зебр, которое сменили стада самых разнообразных олений. Страусы гнались за автобусом и пытались клевать стекла, но их отогнали любопытные антилопы. Верблюды раскачиваясь брели цепочкой по вершине холма. Лошади Пржевальского вполне дико гарцевали в ложбине. Туристы вышли на полянку, покормить семейство жирафов, тянувшихся к ним змеевидными сине-лиловыми языками. Возле озера вытанцовывали красноголовые журавли, задирая тощие ноги.

Туристам показали группы загадочных зверей из Тибета. «Сичуан Такин трехцветный! - Торжественно объявил проводник. - Их привезли из Китая. У нас они расплодились, а в Китае наоборот все вымерли. В прошлом году приезжали зоологи из Пекина и прикупили у нас несколько пар для обратного размножения».

Особенно понравились Лене белые носороги, бродившие семейными группами со своими белоснежными носорожатами. Наблюдать за животными можно было с очень близкого расстояния. Оказалось, они замечательно размножаются на Среднем Западе, пять поколений.

Сосед Лены тоже с интересом наблюдал за животными, но еще с большим интересом – за Леной.

- Интересно, что жирафы тут делают зимой, когда снег? Или носороги…

- Их в амбарах держат. Отапливаемых… - с готовностью отозвался сосед.

- Неужели? – изумилась она. - Высокие должны быть амбары, для жирафов.

- А вот страусы и разнообразные олени могут и по снегу…

Она внимательнее поглядела на нового знакомца и нашла его весьма занимательным. На первый взгляд он был из породы Биллов, но задорная улыбка и поблескивающие хитрые глаза украшали постаревшее лицо. И звали его Стив.

- США— идеальная страна в плане развлечений для туристов всех возрастов. Почти в каждом штате существуют аквапарки, американские горки, океанариумы, природные территории для отдыха, - проповедовал спутник, для убедительности ласково похлопывая ее по колену.  - Интересно, что в этой стране в общей сложности более тысячи аквапарков.

Они полюбовались элегантным леопардом, злыми гиенами, а также африканскими пестрыми собаками. Хищники были отгорожены от прочих, травоядных, незаметным, но высоким забором. Их можно было рассматривать, проходя по высоким мостикам над вольерами, до которых даже злая леопардиха не могла бы допрыгнуть.

В короткой поездkе, на Сафари Лена моментально сдружилась с этим милым оболтусом семидесяти лет, который покорил ее мальчишеским смехом и откровенностью. «Стив, Стёпочка… Хорошее имя!» - Лене нравилась его непосредственность и уши, торчавшие как у подростка.

Отставной юрист приехал в Огайо поиграть в гольф со своими приятелями-коллегами из Цинциннати и Колумбуса, но Стив прикатил первый и от нечего делать забрел на Сафари.

- Теперь я безумно рад, что приехал раньше, а так боялся, что будет скучно одному…

Стив был из тех, кто постоянно нуждается в компании. После Сафари он пригласил Лену на ужин.

- Мне домой обратно далеко ехать. Темнеет уже… - слабо отбивалась она.

- А зачем домой ехать? Вас дома ждет муж или сердечный друг? – Стив смешно надул губы.

- Мое сердце при мне…

- Я тут с друзьями снимаю небольшую виллу над озером. Прелестные виды с любой из трех террас. Четыре спальни, три этажа, бассейн. Вилла пустует пока, приятели задерживаются. Выбирайте любую спальню, со мной или без меня...

- Я подумаю. Пока не стемнело

- Подумайте, подумайте. А пока начнем с ужина. У меня есть отличное вино… Я прекрасно готовлю макароны с сыром.

Стив усадил ее за стол на террасе над глубокой зеленой расщелиной. Шумели темные сосны на склонах. Далеко в глубине бормотал невидимый ручей, перетекавший во озеро. В камине шуршал и посвистывал веселый огонь.

- У меня, милая, уже ничего не стоит, и я ни к чему не годен! – весело сообщил Стив за бокалом вина. – Но все остальное я проделываю с большим удовольствием и, не побоюсь сказать, со знанием дела. Если захочешь попробовать...

И переключился на другую тему. Поблескивая глазами, Стив рассказывал о своих путешествиях по Северной Африке, по Ближнему Востоку, с юмором, увлекательно. Но постепенно и он затих, прислушиваясь к шелесту засыпающего леса.

Макароны оказались необыкновенно вкусными, а может Лена просто проголодалась от свежего воздуха и вида диких зверей. Стив собрал посуду. Объевшаяся Лена отправилась в шикарную ванную, поправить прическу и вообще. Она решила остаться на ночь в одной из пустых спален, а утром видно будет.

Мобильный телефон мигнул и затарахтел. От неожиданности Лена включила его и посмотрела на присланный текст. Послание от первого Билла.

«Лэс возвратился в родной город. Дважды поворачивал с дороги, звонил жене и умолял Бетси все забыть и принять его обратно. Пытался покончить с собой, въехав в пруд. Пруд оказывается слишком мелким. Шпиц, которого Лэс забрал у Бетси, сидел на заднем сиденье. Собака начала лаять и его вытащили из воды. Бетси его приняла обратно, но отобрала ключ от машины…»

Лена помотала головой. Удивилась, возмутилась: «Приняла, значит любит? Дура! А если бы Дуглас мне позвонил? Я бы его тоже приняла.  В шесть секунд…»

Она вернулась на террасу. Стив еще возился с грязной посудой на первом этаже. Закат полыхал алым и оранжевым. Волнистые облака тянулись волокнами по всему небу, переплетаясь и обламываясь белыми сколами. Казалось, что это поломанные кости небесных гигантов вот-вот посыплются с небес, а изодранная окровавленная плоть прошедшего дня тянулась за горизонт, медленно погружаясь в глухую лиловую предсмертную синеву.

Пускай скудеет в жилах кровь,

Но в сердце не скудеет нежность...

О, ты, последняя любовь!

Ты и блаженство, и безнадежность.

Странно, но Лена никогда не говорила об этом с Дугласом, о последней любви и нежности. О стихах. О безнадежности близости. Языковая пропасть? Но и с Федей она не могла об этом говорить, и со своим первым мужем Мариком. Может быть, об этом вообще не говорят?

Запад угасал. Стёпочка вернулся с новой бутылкой и задумался, чересчур внимательно вглядываясь в свой опустевший бокал. Над соснами проклюнулась первая изумленная звезда.

Выживший из ума, облысевший Купидон с лицом Тютчева выглянул из-за погасшей тучи. Лена приветлива помахала ему рукой. Ей показалось, что тот кивнул в ответ и отчаянно замахал трясущимися от старости крылышками.

Отыщет ли он опять Лэса и Бетси? Возгорится ли их запоздалая страсть с новой силой?

Что бы отвлечься от мыслей о Дугласе, Лена начала себе рисовать судьбы остальных четырех пар на том далеком праздновании Дня чего-то в фальшивой Толедо. Но тут же себя одернула – об этом, как и о будущем, лучше не задумываться...

Подслеповатый Купидон, неуверенно петляя среди облаков, скрылся вдали. Наверное, полетел расстреливать в упор других пенсионеров…