EN
Старый сайт
1
Ле-ето, ах, ле-ето, лето красное бу-удь со мной! Скоро, совсем скоро оно будет, и со мной, и с тобой, и с ним, и с ней. Вы — чу? А я — чу. Оно грядёт! Уважаемые дамы и господа, леди энд джентмены, товарищи! Ещё пахнет не так, звучит не так, видится не то, потому что ещё весна, но ещё немного, ещё чуть-чуть, ещё маненько, и ОНО грянет! Беременные и не очень, трусливые и не очень, жадные и бессребреники, лживые и правдолюбы, мажоры и те, кому не повезло, богом лепные и выродки, малые и старые, короче, люди, ааууу! Лето грядёт, не пропустите с ним встречи! А что касается людей трудящихся, то двойное ау. Потому что где лето, там и отпуск, а где отпуск, там и отпускные. Вот такое следует в связи с этим повествование.
В небольшом магазинчике города N подходил к концу рабочий день. Как обычно приехал хозяин магазина — за выручкой. Из выручки ухоженными, короткими пальцами он отмусолил продавщице Нюре отпускные. Под роспись.
— Везёт тебе, Анна, отдохнёшь, вернёшься на работу человеком! — шумно позавидовал своей работнице краснорожий, покрытый капельками пота, весь в родинках, толстый работодатель и вроде как пожалился: — А тут крутишься, вертишься, как собака в колесе, без какого-либо хоть маломальского отпуска. — И он отчаянно рубанул рукой воздух.
— Как белка, — осмелилась поправить хозяина магазина продавщица Нюра, убирая деньги в карман синего форменного халата.
— А? Действительно. И до белки можно докрутиться, — согласился толстяк и направился на выход.
По дороге он игриво ущипнул за попку другую продавщицу — Олесю (та, по совместительству, числилась ещё и старшей по магазину). Молоденькая, белокурая уроженка Луганска кокетливо взвизгнула. Толстяк подмигнул ей и напомнил по-хозяйски: «Магазин не забудь закрыть и сигнализацию включить, Леся с Украины». Подмигнул ещё зачем-то и Нюре, вышел из магазина, сел в свой джип и уехал.
Вслед за ним отправился домой, матерясь, вечно злой и вечно пьяный грузчик. Продавщицы остались вдвоём. Под низким потолком магазина на липучках закончилось место для назойливых мух, поэтому они, жужжа, липли к продуктам. За стеклопакетами темнело.
Худенькая, черноволосая и кареглазая продавщица Нюра двадцати восьми неполных лет от роду, расслабившись, сидела за прилавком на ветхом, деревянном стуле. Она мысленно прощалась со своим не очень-то любимым рабочим местом. Прощалась не навсегда, на месяц. Напарница Нюры, та самая Олеся, тоже находясь за прилавком, живо укладывала в свои сумки «сэкономленные» продукты.
— Эх, Анюта, зря ты от своей, — Олеся смачно принюхалась к копченой рогатине колбасы, — доли отказываешься. Тебе бы с мальчонкой не помешало.
— Леся, мы с сыном не бедствуем, ты делай своё дело.
— Аха. Ну, вольному воля. Ну, шо, Анна батьковна, завтра на Бахамы? — подковырнула Нюру уроженка Луганска.
— В деревню, Леся. На Алтай. Соберёмся с сынишкой и-и-и ту-туу... Через пять суток мы у моих родителей.
— Давно родителей-то не видела?
— Моему Андрюшке десять лет — вот столько и не видела.
— Фьююю-ть!
— Не свисти, денег не будет.
— Аха. Это точно.
Да-а. Десять лет назад появился в их деревне Забыловке залётный парень. Говорил, что студент, говорил, что глубинку изучает — учёный, блин. Полюбила парня школьница-выпускница Нюра, забеременела от него и уехала с ним в город N. Парень — что делает ему честь — женился на Нюре, но оказался не студентом, а вором. Медвежатником. То бишь сейфы вскрывал. Узнала об этом юная, на сносях, жена, ужаснулась, но любовь, как говорится, зла. Хотя, жили они не плохо, хорошо жили, богато. Пока парня такие же как и он бандюганы не грохнули. Мало того, вдову с малолетним ребёнком вынудили отдать им всё нажитое. И вот пришлось Нюре сменить пентхаус на комнату в коммуналке, а за сыном, вместо дипломированного педагога приглядывала теперь соседка по коммуналке — баба Вера.
Нюра, рискуя рухнуть на пол, качнулась на стуле, зажмурилась и увидела свою деревню — Забыловку, родительский дом. Сороки, эй, вы, сороки! Почти ручные, они трещали, прыгая по низенькому забору, ловко топтались на перевёрнутых стеклянных банках, радовались солнышку и корму, которым отец кормил куриц в загоне. Хватит и им. А в избе-то как хорошо: уютно и пахнет вкусным. Мама в белом платочке, опоясанная неизменным — красный, в белый горох — фартуком, стоит у непокрытого стола и шинкует капусту — на пироги. Капуста под ножом скрипит. Мама что-то говорит.
— Анюта, нас пришли храбить, — нет, это не мамин, это был голос Олеси.
Нюра распахнула глаза, перед собой она увидела двух отморозков в чёрных балаклавах. Тот, который направлял на Нюру стволы обреза, пропищал:
— Вставай, сучка!
Ему хотелось солидности, но сразу не получилось, поэтому во втором дубле он добавил в голос хрипотцу и ярость, а в предложение больше слов.
— Встать, сучка! Подними руки! — Затем он обратился к обеим продавщицам: — Только попробуйте нажать на «тревожную» кнопку (где она у вас там?) — завалю!
Второй грабитель вёл себя так, как будто вовремя не сходил в туалет: он юлою крутился по углам помещения, размахивал ножом средних размеров, и без конца заглядывал в стёкла парадных дверей магазина.
Нюра и Олеся с поднятыми руками, бочком к бочку, прижались друг к другу. Вооружённый обрезом грабитель кинул на прилавок пустой продуктовый пакет и велел:
— Складывайте в него деньги!
— Хоспода храбители, — дрожащим голосом залепетала старшая по магазину Олеся. И хотя её трясло от страха, молоденькая уроженка Луганска выдала всё-таки логичный, я бы даже сказал, остроумный монолог:
— Хоспода храбители, — смелее сказала она. — Ну кто ж приходит храбить махазин в конце рабочехо дня? Всю выручку уже забрал хозяин. Он все деньхи к себе в дом увёз. А там сейф и собаки. Поэтому мы, ну никак не можем выполнить ваше требование.
И пояснила уже отдельно Нюре, повернувшей к ней удивлённое лицо:
— Я один раз была у нехо в хате — по работе, потому знаю про сейф и собак.
— Чё это было? — чуть не выронил из рук обрез первый отморозок. — По-моему запахло разводиловкой! Ты чё нам предлагаешь — до какого-то грёбанного дома хилять?
И тут подлетел второй грабитель, да так близко стал размахивать своим ножичком от лиц бледных продавщиц и так страшно крикнул им в лица: «Деньги в пакет, дуры!». Что, к примеру, у Олеси, под форменной синей шапочкой её блондинистые волосы зашевелились от ужаса.
—Так хде же их нам взять? — тем не менее выдавила Олеся из себя и тут же пожалела об этом, жалящее лезвие ножа коснулось её нежной щеки.
— Вот, возьмите мои, личные! Других денег у нас нет! — вдруг выпалила Нюра и демонстративно швырнула на пакет все свои отпускные.
Тут снаружи магазина крякнула сирена полицейской машины. С ножом сунул деньги в пакет, схватил его, с обрезом вроде бы решил выстрелить в женщин, но ему хватило ума передумать. Отморозки чуть не вынесли двери, выметаясь из магазина. Уроженка Луганска тут же бросилась к своим сумкам, там лежал телефон.
— Звоню Ихорьку, — судорожно дыша, сказала она. — Ихорю Михайловичу звоню.
Нюра мешком с мукой бухнулась на стул, она с ненавистью смотрела на свои трясущиеся кулачки. Что-то ей подсказывало, не вернуться к ней её денежки, не сбудется её непреодолимое желание повидать родителей. «А о чём же ты думала целых десять лет, живя в этом городе?» — мысленно спросила себя Нюра. После, вслух негромко посетовала: «А кнопки-то никакой у нас и нет. И отпускных моих нет». И разрыдалась.
— Аннушка, ты шо? Ты даже не переживай, — Олеся приложила к уху мобильный. — Ихорёк не зверь, он тебе повторит твои отпускные.
«Ихорёк» приехал раньше полиции.
— Что с товаром? — был его первым вопрос.
— С товаром всё в порядке, — задыхаясь, ответила Олеся. — А вот Анюте нашей пришлось отдать злодеям отпускные, иначе они нас бы убили. Ихорёк, их было двое: один с ружьём, другой с кинжалом. Я так испугалась, Ихорь Михайлович. А ещё — мне щёчку порезали, — и она припала к плечу благодетеля.
— Ну, ну, — похлопал Олесю по попке сочувственно хозяин магазина и тут же отстранился от девушки. — Анна, ты в порядке?
— В порядке, — отозвалась Нюра. — Только... я хотела съездить к родителям, а без отпускных...
Наконец приехала полиция. После составлений протоколов и прочих процедур, Нюра, ломая руки, снова обратилась к своему работодателю:
— Игорь Михайлович, так как мне быть? Я ведь без денег осталась.
— Понимаешь, Анна, я не могу работать себе в убыток, — нехорошо начал потеющий толстяк. — Ты приходи как обычно, девятого, за получкой. За май... Можешь продукты брать в долг. А вообще, Анна, тебе не о чем беспокоится, полиция поймает грабителей и вернёт тебе деньги. Всё будет окей.
— Конечно, всё будет окей, гражданка потерпевшая, — подыграл толстяку небритый литёха. — Поймаем грабителей, отберём у них ваши деньги, будет суд и всё будет окей.
Это «окей» убило Нюру. Как она добралась домой?
2
Прошла неделя с этого самого злосчастного случая. И снова был конец рабочего дня, и снова Олеся укладывала в сумки ворованные продукты, но на этот раз она пребывала в одиночестве. В магазин вошла Нюра. Она была одета в тёмный спортивный костюм с капюшоном, натянутым на голову, за её спиной висел школьный рюкзачок.
— О! — оживилась Олеся. — Привет отпускницам! А я тут за двоих вкалываю — за себя и за тебя.
— Привет! Дела идут? — кивнула на сумки Нюра и вплотную приблизилась к Олесе. От Нюры исходила какая-то особая, спокойная решительность.
— Ид... ут, — смутилась Олеся. И тут же затараторила: — Жаль у нашей полиции они не идут — никак тех сволочей поймать не мохут.
Олеся замолчала, после некоторой паузы предложила:
— Слышь, подруха. Я тут подумала, одолжу-ка я тебе денех, съездишь к отцу с матерью, а?
— Не надо, — отрезала Нюра.
— Как, не надо? — опешила Олеся.
— А вот так. Слышь, подруха...
И тут Олеся поняла — сейчас её либо начнут бить, либо Нюра сделает ей какую-нибудь пакость. Но за что?!
— …слышь, — продолжала хамовато Нюра, — ты ведь не хочешь, чтобы я донесла хозяину о твоих делишках с товаром? А? Плюс о том, что ты покупателей обвешиваешь?
Уроженка Луганска хотя и была молоденькой блондинкой, но отнюдь не была дурой. Да и конченой трусихой она не была, как выяснилось в деле с ограблением.
— Не хочу, — просто и без боязни ответила Олеся. — Не хочу, Анушка. Но я же тебе доверилась, подруха. Как родной... А я скажу, что тебе долю давала! — Олеся попыталась засмеяться, но встретив стеклянный взгляд Нюры, спросила делово, я бы даже сказал, по-военному: — Шо от меня треба?
— А вот шо, — Нюра уж совсем вплотную приблизилась к Олеси и наступила ей на ногу. — Сейчас ты мне расскажешь всё, что знаешь о доме нашего хозяина: есть ли охрана, где гуляют собаки, где расположен сейф, а самое главное — когда его жены не бывает дома.
— Анюта, что ты задумала? — Олеся, морщась от боли, еле выдернула ногу, и в ответку топнула Нюре по кроссовку. Нюра ахнула. Олеся протянула ладошку:
— Мир?
— Мир, — проворчала Нюра, уяснив, что перегибает палку.
— Охраны у Ихорька нет, только собаки? Но они же злые. Они — овчарки. Немецкие.
— С собаками я разберусь, — натянуто улыбнулась Нюра.
Тут Олеся перешла на шёпот:
— Но я не знаю кода замка сейфа?
— И с этим я разберусь, — подмигнула Нюра. — Зря я что ли жила с мужем-медвежатником. Научил кое-чему. Шутя-любя. А что я задумала, спрашиваешь? Заберу свои отпускные и только. Давай, Леся, рассказывай всё по порядку.
— Ну, во-первых, — прокашлявшись, Олеся заговорила привычным голосом, — жена нашего толстяка в это время года обычно на Мальдивах захарает. Во-вторых, Анюта, я тебя понимаю и думаю, что этот хряк не обеднеет, если ты его слегка храбанёшь. Но уверена ли ты в себе?
— Уверена. Выкладывай, что знаешь, Олеся. И смотри — никому не проболтайся, особенно... своему хряку.
— Кому?! Ему?! Да с чего ты взяла, что он мой?! Таких как я у него в каждом его поханом махазине по штуке, а то и по две! Да я спала-то с ним всего один раз и то, для того чтобы за работу зацепиться. И вообще, он подкаблучник и скупердяй!
— Да, в последнем я недавно убедилась, — Нюра горестно вздохнула, вспомнив об ограблении.
— Вот от кохо не ожидала так это от тебя, Анька! — Олеся вдруг всплеснула руками и восхищённо уставилась на Нюру. — Ну, дивчина, ты — хлопец! Если нечаянно, ну, невзначай, прихватишь побольше деньжат, не забудь поделиться.
— Я возьму только своё...
Всё что знала о доме, о том, где расположен сейф, о собаках, всё, что знала о хозяине и его жене — всё это Олеся выложила Нюре. После такого общения женщины как будто действительно становились «подрухами», они тепло попрощались. Да, Нюра попросила ещё у Олеси палку колбасы. Та с радостью выбрала ей самую вкусную. Копченную. Выйдя из магазина, Нюра услышала шум подъезжающей машины, это был джип Игоря Михайловича. А вот и сам он. Нарисовался пузырик.
— Анна? Сегодня же ещё не девятое.
— Здравствуйте, Игорь Михайлович. Я так, к Лесе заходила, давно не видела её, соскучилась.
— Как отдыхается? Завидую тебе, Анна, зелёной завистью, лето ведь почти уже! А я, как ломовой бык, всё пашу, пашу, — хозяин страдальчески поднял и опустил руку.
— Как лошадь, — поправила его Нюра.
— Скорее, как конь, — ухмыльнулся круглый «Ихорёк». — Ну, пока, — и он навалился на ручку двери магазина.
— Пока, — сказала Нюра и добавила сквозь зубы: — Не торопись, Игорь Михайлович. Собирай спокойно свою выручку.
Она зашагала к автобусной остановке. А вечера уже становились светлыми, до лета и правда оставалось совсем ничего.
3
Игорь Михайлович Бабарыкин был бизнесменом средней руки — держал несколько продуктовых магазинчиков. Дом его нельзя было назвать дворцом, но двести с лишним квадратов внушали зависть и уважение соседям. На двух этажах располагалось — помимо кухни и двух туалетов — пять комнат, плюс ванная, плюс небольшая сауна и крохотный бассейн. К дому был пристроен гараж. И вся эта красота, обшитая сайдингом, располагалось на двенадцати сотках. Людской охраны не было, но по периметру, ограниченному трехметровым забором из крашенной в зелёный цвет рабицы, патрулировали две злющие и верные хозяину немецкие овчарки.
Как справится с собаками, Нюра прекрасно знала из «Приключений Шурика». Она разломила палку колбасы, одну половину убрала обратно в рюкзак, а вторую побрызгала из пузырька снотворным. Затем эту половину разделила ещё на две части и кинула их собакам. Она опрометчиво израсходовала всё снотворное. Овчарки немного посомневались, а потом сожрали «Украинскую чесночную» и, слава Богу, заснули. Девушка ловко преодолела забор, подошла к дому. Здесь ей пригодился набор отмычек — наследство покойного мужа. И вот дверь в дом открыта, Нюра поднялась на второй этаж, зашла в спальню, включила свет и... обомлела... в кресле, рядом с роскошной, резной кроватью, сидела средних лет женщина в белом одеянии. Женщина открыто смотрела на Нюру голубыми, пронизанными вселенской добротой глазами, и девушка не могла сдержать этого взгляда, она опустила голову.
— А вы... кто? Жена Игоря Михайловича? — собравшись с духом, спросила Нюра.
— Его жена отдыхает за границей, — тихо, мягким голосом промолвила женщина. — И ты об этом прекрасно знаешь, Анна. Скажем так: я такая же незваная гостья, как и ты, с разницей — я пришла сюда не воровать, я пришла сюда отговорить тебя от воровства.
— Я хотела и хочу всего лишь вернуть себе своё, — сказала Нюра.
— Всё равно это будет воровством. Подумай, прежде чем совершать великий грех.
Спина Нюры вспотела, её лоб покрылся испариной, мысли путались в её голове.
— Зовут меня Ульяной, — представилась женщина, встала с кресла, подошла к Нюре и погладила её по щеке.
— Тётенька... Ульяна , — слёзы начали душить Нюру, — я так давно не видела своих родителей. Да, я, только я виновата в этом... Ну а мой сын, их внук, в чём он виноват? У него должны быть дедушка с бабушкой!
— Эх, Анна, заблудшая душа. Вот, — и женщина по имени Ульяна повесила на шею Нюре, прямо поверх капюшона и наглухо закрытого воротника спортивной куртки серебряную цепочку с маленькой иконкой. — Когда станет совсем плохо, прижми иконку к сердцу. А теперь, не очерняй свою дущу, Анна, возвращайся к сыну.
Нюра нехотя повернулась
— Иди, иди с Богом...
Объятая странными чувствами, подавленная, Нюра покидала дом своего работодателя. Ей было нехорошо, ой как ей было нехорошо.
Тёплый ветерок немного освежил её. Неожиданно проснулись собаки. «Что ж вы за животные-то такие? — почувствовав опасность, встрепенулась Нюра. — Да от такого количества снотворного слоны спали бы не менее трёх суток кряду». Она не верила своим глазам, но две паленого окраса овчарки-клоны, набирая ход, неумолимо приближались к ней. Нюра что есть мочи рванула к забору, благо до него рукой было подать. Вот она достигла его, но достигла она его уж очень неловко — она крепко приложилась лбом к стойке. Нюра, потеряв сознание, стекла по рабице на землю, покрытую стриженой травой. Скаля жёлтые клыки, злобно рыча, к ней, не спеша, подошли две овчарки, ещё секунда и они растерзают бедную девушку...
Но Нюра не слышала не их рычание, не клацанье их зубов, она провалилась в темноту и не испугалась этой темноты, потому что знала — сейчас произойдёт нечто хорошее. И точно: тяжёлая, беспросветная темнота вдруг стала звёздной и лёгкой, а затем на этом фоне появилось лицо той женщины, с которой она только что разговаривала. Глаза женщины по-прежнему светились вселенской добротой и всепрощающей, материнской любовью. И тут Нина поняла, что лицо женщины и лик на иконке — это одно и то же.
— Мне кажется, мы с тобой не договорили, сказала женщина по имени Ульяна тем же бархатным голосом. — Запомни, дитя. Из любого неприятного положения есть выход. Нужно только молиться Богу — господину нашему. Ты хотя бы одну молитву-то знаешь? Ты же крещённая. И крестик носишь.
— Конечно, ношу. Мой крестик — мамин подарок. А насчёт молитв... Помню что-то... А можно своими словами?
— Можно. Ты иконку-то прижми к сердцу и молись. Как умеешь — молись.
— Спасибо.
— Молись...
Лицо женщины улыбнулось и исчезло.
А Нюру вдруг прорвало:
— Господи! — выкрикнула она. А далее, она выговорила всё, что у неё накипело, наросло за долгие годы. Она ругала себя, свою жизнь, свою судьбу, она жалела себя, своих родителей, своего непутёвого мужа. Она молила Бога за своего сыночка — чтобы был здоров, чтобы рос умным и праведным. Она просила у господа Бога прощение, она каялась, каялась, каялась...
Нюра очнулась. Она лежала вдоль забора на тёплой траве. Над ней нависло звёздное небо, а ещё над ней склонились две угольные морды овчарок. Собаки лизали ей лицо, они слизывали слёзы и жалобно скулили. Нюра еле разжала правый кулачок, сжимающий на груди иконку.
— Фу! — морщась, прикрикнула она на собак.
Овчарки отступили, заискивающи взвизгивая. Нюра встала на ноги, голова гудела, на лбу назревала огромная шишенция. Поправив рюкзачок, не сразу, но она перемахнула через забор.
— Умные собачки, — похвалила немецких овчарок Нюра.
Дома её встретили: соседка по коммуналке, баба Вера и Андрейка. Баба Вера, увидев раненную соседку, тут же пошла, причитая, за льдом, А сын принялся мучить её вопросами, что они будут делать в наступившие у него каникулы. Ещё он спрашивал: поедут ли они к дедушке с бабушкой. Нюра не знала, что на это ответить. Она презентовала оставшуюся колбасу бабе Вере, затем втроём они поужинали, а затем молодая мама с сыном отправились на боковую. Уложив сына, Нюра до утра вглядывалась в иконку и всё думала, думала, думала. Наконец сон одолел её...
4
Последнее письмо из Забыловки Нюра получила больше месяца назад. Писала мама, передавала хорошие пожелания ей и внуку от отца. Отец был очень упрямым человеком. Мог ли он навестить дочь за десять лет, не звали ли его с матерью погостить молодые? Не хотелось ли ему повидать своего внука? Мог. Звали. Хотелось до болезней. Но не приехал и жену не пустил. А Нюре, что мешало ей навестить за десять лет своих родителей? Некогда было? Закрутилась?.. Что ж, прошло десять лет. Теперь, быть может, он (отец) и простил свою непутёвую дочь за раннюю (не в браке) беременность, за женитьбу без благословления, за — в буквальном смысле — побег её из деревни. Мама писала, что простил. Ещё она писала, что отец стал сдавать, годы брали своё. Кстати, Нюра была единственным, к тому же ещё и поздним ребёнком в семье, и отцу уже было под семьдесят, матери — за шестьдесят. Какая странность, но Нюра отчётливо увидела это письмо в сегодняшнем сне, мало того, прямо во сне, она ещё раз перечитала его. До последней точки. Да, мама сообщала одну радостную новость — недалеко от Забыловки начали монтировать железную вышку, и вскоре в деревне должна была появиться сотовая связь. Старики уже приобрели мобильный телефон, номер прилагался. В дверь комнаты стучались — барабанила баба Вера.
— Аня, тебя мужчина спрашивает. Выйди.
— Иду!
За порогом переминался с ноги на ногу «Ихорёк», он виновато улыбался. Нюра не могла сообразить как себя вести: сначала она хотела захлопнуть перед его носом дверь, убежать и спрятаться под кровать со спящим Андрейкой. Потом она решила признаться о своём визите в его дом — ему, а заодно и полиции. Только вот вызывать полицию сейчас, или самой туда отправиться? Или он («Ихорёк») её доставит туда? Поведение толстого владельца магазинов расставило всё на свои места.
— Анна... Аня, я сожалею, что так получилось. Держи. Здесь твои отпускные.
Нюра с удивлением уставилась на протянутый ей конверт. И на неё вдруг напала икота.
— Бандюганов... ик... поймали что ли? А как же... ик... суд?
— Никого не поймали. Бери-бери, я не обеднею.
— С-спасибо, И-игорь Михайлович.
— Водички попей. Ты давай отдыхай и выходи на работу, Аня. Олеся одна зашивается. А у меня в доме собаки спят без задних копыт. День скоро, а я разбудить их не могу. Мясо на носы положил, бесполезно, лишь слюни пускают.
— С-собаки?
— Собаки. Две овчарки немецкие. Эх, завидую я тебе, Анна! Лето! Почти уже. А тут... Деньги, деньги, деньги! Их надо делать. Их надо делать!.. Может, раньше из отпуска выйдешь — я компенсирую?
— Я к родителям поеду.
— Ну да. Завидую, — привычно красный и потный, не окончательно плохой, как оказалось, толстяк привычно рубанул рукой воздух и скатился вниз по лестнице.
А Нюра, без всякой икоты, истошно заорала вглубь квартиры и сама испугалась своего крика:
— Баба Вера, сварите кашу Андрею! Мне надо срочно на вокзал!
Баба Вера, понятное дело, тоже испугалась такого ора. Нюра кинулась к ней, зашептала, успокаивая, счастливая:
— Я быстренько за билетами на такси сгоняю, баба Верочка. Мы с Андрюшкой едем на Алтай, к моим родителям. В гости!
Билеты ей достались на завтра. На вокзале Нюра попыталась дозвониться до родителей — в тысячный раз, и, о чудо! в мобильнике раздался мамин голос:
— Доча, это ты?
………………………………………………………………………………………
По дороге с вокзала Нюра остановила такси у места своей работы, печально известного магазинчика. Рабочий день был в разгаре, и поэтому покупателей хватало, и, тем не мене, Олеся с радостью увела Нюру в подсобку. Олесе не терпелось услышать новости от Нюры, а та загадочно улыбалась.
— Как... прошло всё, подруха. Храбанула сатрапа?
— Нет, не храбанула. Он сам мне «повторил мои отпускные».
— Ба! — Олеся плюхнулась на тот самый ветхий стул, и он со страшным треском развалился. Олеся заохала, а потом дико заржала. Захохотала и Нюра, но не забыла помочь подняться на ноги коллеге по работе.
— Неужто повторил?!
— Повторил.
— И ты теперь с сыном к родителям рванёшь?
— Рвану.
— Ох, — Олеся погрозила пальцем, — сдаётся мне, Анютка, вернёшься ты только за трудовой книжкой. Кстати, если надумаешь коммуналку свою продавать, имей меня в виду.
— Поживём, увидим. Я что зашла, Лесечка. Подарок у меня тебе, — и Нюра повесила на шею уроженке Луганска серебряную цепочку с иконкой. — Ты крещённая, Леся?
— Крещённая. У меня и крестик... где-то лежит.
— А ты носи крестик. И иконку эту носи, она тебя спасёт и поможет тебе.
Олеся сглотнула слюну:
— Что-то душновато мне как будто стало.
— Ничего, терпи. Всё будет хорошо... Ну, я побежала. До встречи!
— До встречи, подруха.
.................................................................................................................................
С грохотом столкнулись чугунные буфера, состав качнуло, где-то что-то там заскрипело, где-то что-то заскрежетало — ну! Наконец-то! Состав тронулся. И вот оно — фирменное — чух-чух, чух-чух! И полетели за квадратом купейного окошка столбы, деревья, поля, деревенские дома, городские... Чух-чух, чух-чух... Солнце с раннего утра слепило не по-детски. Летело и оно. И начинало свой полёт красное лето. Пусть летит на радость нам, людям. С наступившим вас летом, граждане!
Вайнер Ирина 
Голод Аркадий 
Полар Эндрю 
Адаева Айша 
Некрасовская Людмила 
Буторин Николай 
Тубольцев Юрий 
Демидович Татьяна 
