Остров Ольги. Похоже, список индийских топонимов пополнился ещё одним названием.
Этот безымянный причудливой формы островок одиноко торчал из воды примерно в семи - восьми сотнях метров от берега напротив нашего пляжа. Берега были довольно высокие и крутые, но в нескольких местах имелись бухточки с отлогими берегами и песчаным дном, где легко можно было выбраться на сушу.  Несколько пальм, бананов и здоровенный бенгальский фикус составляли весь его растительный мир. Благодаря множеству воздушных корней, давно достигших земли, это дерево превратилось в самый настоящий густой лесок. Птицы, ящерицы и несколько безобидных змеек — вот и вся фауна. 

Островок облюбовала Ольга — как место для передышки при её дальних заплывах. Ну и мне он, естественно понравился. Обычно мы плавали туда по утрам. Отдыхали на крошечном пляжике и возвращались обратно, аккурат к завтраку. Обитатели “Нирваны” обратили внимание на эти наши утренние прогулки, и островок обзавёлся именем. 

Этим утром Оля спозаранку направилась к Шеппардам. Вообще-то мы занимались с ними по отдельности, и прогресс был уже очень заметным. Но пришло время для совместного тренинга этой занятной парочки по сексуальной гимнастике. Моя помощь была отвергнута категорически. А вот на её руководство супруги согласились. Оля трезво оценивала свои тренерские способности:
“У меня любой старый шланг встанет зенитной пушкой”. Кто бы сомневался. Одному мне было скучно плыть, поэтому я ограничился своей обычной разминкой, а на островок потом предложил сплавать своим очаровательным наставницам. Вот только не далековато ли для них? Индианки вообще-то не очень любят плавать. 

— А кто тебя обогнал, когда ты рвался к своим котлетам, презренный бледнолицый пожиратель мяса? - возмутилась смуглянка Чарна. 

— И кого я на целых полминуты пересидела под водой? - ехидно осведомилась Лалит. — Тоже мне, Джонни Вайсмюллер! 

Постоянно отставая, я задал очень умеренный темп. Они мне нужны живыми и здоровыми. Пусть потом позубоскалят в своё удовольствие. Это с Ольгой я могу соревноваться в полную силу, а не с этими вегетарианками. По пути я несколько раз нырял, чтобы снизу полюбоваться небесно-грациозными движениями этих очень земных созданий. А ещё урок впереди. Аж облизнулся от предвкушения. Тьфу, какая вода солёная! 

В полусотне метров от островка я отчётливо почувствовал, что живых существ на нём прибавилось, что они очень заняты и им не надо мешать. Поэтому мы проплыли мимо ближайшей микро-бухточки с языком песка и мелкой гальки и потихоньку выбрались на сушу рядом с ней, по свалившемуся с обрывчика стволу пальмы. Просочились сквозь баньяновые дебри и, ориентируясь по звукам, наконец узрели наших бразильцев. Они любили друг друга энергично и увлечённо, но, о великая Лакшми! — в примитивной миссионерской позе, в наихудшем её варианте. Ну, что тут сказать? Вне всякого сомнения, Ана Виттория имела от этого какое-то удовольствие, но стонала и вскрикивала она не столько от страсти, сколько от камешков и корней, впивавшихся ей в спину под двойной тяжестью тел. Муж явно ошибочно интерпретировал акустические сигналы и наваливался ещё сильнее. Католики, блин! Вот оно, наглядное свидетельство пагубности религиозных предрассудков. А ещё бразильцы! Но белые, в этом вся штука. Ладно, мешать им не надо. Мы с девочками так же бесшумно отступили, выбрались из-под этого сюрреалистического растения и расположились на самом дальнем от исполнителей супружеских обязанностей берегу. Выбрали подходящее местечко и занялись нашим делами. Сначала тантра-йога, а уже потом — секс. 

— Пять. Для Чарны на сегодня хватит. Марк, отпусти себя. 

Очень своевременное разрешение. Но сегодня я бы не сорвался и мог бы продолжать ещё, но Лалит виднее. Я поймал начало нового подъёма у Чарны и соединился с ним. Отпустил себя... Финал наступил у нас одновременно. Несколько минут непередаваемого блаженства, когда мы просто валялись на тёплой земле, приходя в себя. И как-то вдруг оно прошло. Ощущение пережитого счастья осталось, а вот обычного бессильного изнеможения, опустошённости не было. Мы оба одновременно сели и уставились друг на друга. А потом вдруг залились совершенно счастливым смехом. Господи, сколько же в ас силы, и как это здорово — жить! 

— Ну, и чего теперь стоят эти твои римляне, со своим “Omnia animal tacit post coitum”? 

— Ничего они не стоят! Нищие духом, ничего в любви не смыслили. Я их презираю. Лалитка, объясняй, что это было? Иначе я тебя сейчас поймаю и... 

— Поймаешь, а толку? Ты сейчас способен только на самое примитивное, вот как эти. Отложим до завтра, ладно? 

— Согласен. Но ты объясни. 

— Объясняю. Ты ужасно тупой. Но мы с Чарной наконец-то проломили твою тупость, и ты всё делал правильно. Раньше ты останавливал себя на самой грани напряжением, зажимом произвольного сфинктера. Получалось, да, но ты энергию тратил. Останавливался, разгонялся. И снова — бац, экстренное торможение. Это вредно для тормозов, а то ещё может так занести... А сегодня ты поймал, наконец: не разгон и торможение, а взлёт и планирование, поймал восходящий поток — вверх, вместе с ним. Не управлять женщиной, а лететь вместе с ней. Вот вы и летели. Поздравляю. 

— Это было чудесно! А почему ты нас остановила? 

— Ты слишком сильный. Чарна устала. Надо было ещё отдохнуть. Ты был прав, обычно мы так далеко не плаваем. Но при других обстоятельствах здоровая сильная пара может продолжать неопределённо долго, пока женщина не поймёт, что ей достаточно.  Чарна поняла, а ты не почувствовал. 

— Почувствовал, но неправильно понял. Чарна сама немножко виновата. Увлеклась и забыла, что ещё больше полкилометра плыть обратно. Мы бы с тобой её дотащили, но зачем? Ты умница, что нас остановила. 

— На то я инструктор, детки. Учу вас уму-разуму. 

Я слегка пошевелился, так лёгкое движение ногой, и гордый инструктор с размаху впечаталась очаровательной попкой в меня. Ну, не мог же позволить ей ушибить такую прелесть. Мы немного побарахтались. Ей удалось выскользнуть — гибкая, как змея — и с безопасного расстояния заявить: 

— Завтра — это не сегодня. Понял?! 

— Не-а. Я ужасно тупой. 

Девчонки засмеялись. 

— Зато из хорошей стали. Заточим. Сейчас ты ещё плохо соображаешь. Позже мы тебе растолкуем некоторые важные детали. А менее важные сам почувствуешь завтра со мной. Ещё несколько занятий, ты будешь способен учить. Кстати, Чарна, ты уже говорила с Мукешем? 

— Вчера. Понимаешь, Марк, есть вещи, которые мужчине должен объяснить мужчина. Не потому, что нам чего-то стыдно, а потому, что мы не можем влезть в душу мужчины. Не можем чувствовать мужским телом. 

—Понятно. 

— Это тебе кажется. Похоже, Мукеш нам не понадобится, хотя он замечательный учитель. Особенно сегодня я это... Не знаю, как назвать. Я как будто растворялась в тебе, пропадала граница, и я ощущала себя — тобой. Ты необычный человек, ты какой-то другой. 

Приехали. И как им это растолковать? Отвести вопрос, заблокировать интерес. Умею. Не проблема. Но вот не хочется так с ними. Именно с ними — не хочу! 

— Да, я другой. И Оля другая. Мы это называем “транслировать”. Без слов передавать информацию. Без слов — это значит не посредством системы кодированных сигналов, а прямым потоком. Особенно ощущения, эмоции... И принимать можем. Это не телепатия. Мы очень серьёзно проверяли. Особый способ общения. Мы с ней оба эйдетики. Может в этом дело? Сами не понимаем. Но мы не уникумы. Знаем ещё нескольких таких. 

— Лалит, завтра ты в это окунёшься. Не надо тратить силы на плавание. Сбереги их для этого. Как же с тобой хорошо и интересно, Другой! 

Мы ещё немного поболтали, а потом стало понятно: пора, а то уйдут. Повернулся к баньяну и очень громко сказал в хаос фикусовых листьев: 

— Ана Витториа, Рафаэл, если вы ещё постоите на месте, вас скушают муравьи. Нет, зря вы туда, там осиное гнездо. Идите к нам, не бойтесь, мы не злые. 

Предельно смущённая пара выбралась из зелёной мешанины и медленно приблизилась к нам. Рафаэл был в обычных плавках, а его супруга — в пристойном для солидной сеньоры на отдыхе купальнике - бикини. В несколько даже смелом, я бы сказал.  Всё-таки Сан-Паулу — не Лиссабон. 

— Присоединяйтесь к нашей компании, сеньоры. Несколько дней вас не видел, но у меня впечатление, что ваши проблемы как-то... ну, если не совсем разрешились, то значительно уменьшились. Садитесь прямо здесь. У нас, русских, есть поговорка: “В ногах правды нет”. Чёрт её знает, где она есть, но в ногах, смею вас уверить, она точно отсутствует. Тем более, что они устали. Это же надо, столько простоять неподвижно в этих зарослях, да ещё отбиваясь от кусачих муравьёв. Хорошо, что хоть ос не взбудоражили, хвала Всевышнему. Да садитесь же бога ради, не стесняйтесь. 

Не стесняться им было трудновато. Мои голенькие наставницы сидели совершенно непринуждённо в обычных для Индии позах, не замечая некоторого странной напряжённости гостей. Весёлые чертенята приплясывали у них в глазах, но, конечно же, это только от общей жизнерадостности. 

— Ана Витториа, расслабьтесь и успокойтесь. Клянусь, чем хотите, ваш супруг верен вам, как якорь кораблю. А его взгляд... Но это же абсолютно естественно. Он мужчина. Было бы противоестественно, если бы он сейчас пристально наблюдал вон тех попугаев. Или любовался моей, не смею спорить, весьма совершенной фигурой. Вот вы — совсем другое дело. Пожалуйста, мне это даже весьма лестно. 

Ну, наконец-то. Заулыбались. 

— Возможно я страдаю манией величия, мои дорогие, но приходится признать, что мы с Ольгой прямо-таки гениально разыграли тот психологический скетч. Судя по тому, что вы отказались от помощи здешних профессионалов: милой Амриты и великолепного Шендара, все ваши проблемы канули в вечность. Причём настолько глубоко, что вы отважились заняться любовью на лоне природы. Там не самое удобное место, а уж выбранная вами позиция вовсе ему не соответствовала. Смею надеяться, вы не сильно поранились, Ана Витториа? Но уж удовольствия точно лишились. 

Сеньоры аж подлетели от негодования. Как это? Кто-то имел наглость за ними подглядывать! Их возмущению не было предела. Они...  да они... да всех нас в порошок и мельче! Ага, конечно и разумеется. Прямо вот, не сходя с этого места. В своём наиправеднейшем гневе сеньор и сеньора даже не заметили, как перескочили на родной португальский. Ну вот, начали уставать. 

— Итак, господа, вам уже надоело орать или просто истощили запас известных вам ругательств и угроз? Впрочем, мне это безразлично. Извольте замолчать и слушать. Сесть на задницы и слушать. Сидеть и внимательно слушать. Сейчас я говорю, а вы сидите и внимательно слушаете. Очень важные слова вы внимательно слушаете. 

Бразильская парочка в полном обалдении от равнодушно-бесцветного тона моментально заткнулась и опустилась на редкую травку. Я неторопливо поднялся и слегка навис над ними. 

— У меня, Рафаэло, хоть я ни на секунду не офицер, есть вполне определённый собственный кодекс мужской чести и есть умение успешно его отстоять против дурацких нападок. Я этого не делаю по очень простой причине: у меня нет на тебя обиды. У нас очень большая разница в положении. В положении врача и пациента. Вы оба согласны, что профессионал не обижается на предмет своего труда. У нас здоровая психика и нет болезненной страсти к подглядыванию. Зачем это нам? Что такого нового для себя мы могли увидеть в ваших примитивных биологических телодвижениях и услышать в непроизвольных звуках, которые вы издавали? В этом отношении вам бесконечно далеко до нас. Разница между нами и вами — это разница между искусным скульптором и ребёнком, лепящем колбаски из пластилина. Вы это сами видели своими собственными глазами, Ана Витториа и твоими собственными глазами, Рафаэл. Смотрели, видели, восхищались и завидовали. Мы не в обиде. На такое стоит посмотреть, и оно достойно быть увиденным. 

Время, потребное им для усвоения новой информации, они израсходовали и осторожно заговорили. Начала дама. 

— Вы хотите сказать, сеньор Марк... 

— Просто Марк. Мы давно на “ты”. Не люблю церемоний. 

— Ты хочешь сказать, что это мы за вами подглядывали? 

— Пресвятая Дева, ну вот что ты за чушь несёшь! В тот момент, когда я вас пригласил составить нам компанию, вы занимались изучением межвидовых отношений ос, муравьёв и хамелеонов в условиях относительно изолированного биоценоза единичного растения вида Fícus benghalénsis — Фикус бенгальский, он же Баньян. 

Три секунды паузы, и все, не исключая бразильцев, закатились хохотом. Пока они успокаивались, я притащил большой круглый камень и уселся на него. Хоть чуть-чуть, но выше. Заодно продемонстрировал силу. 

— Успокоились. Способны продолжать нормальный разговор. Отлично. Обвинения во взаимном непристойном подглядывании обеими признаны дурацкими и недействительными. 

— Мнение юриста относительно формулы вердикта? — обратился я к Ане Виттории. 

— Формулировка безукоризненная. 

— Мнение господ присяжных? Принято единогласно. А теперь дорогие мои, о том, что видели мы и о том, что видели вы. Мы видели двух очень хороших и искренне любящих друг друга людей. Они только-что избавились от тяжкого душевного гнёта, мешавшего их любви, как, простите за прозу, создающие дискомфорт сухие крошки в постели или камешек в ботинке. Теперь ничто не мешает их любви. И что мы видели? Они не умеют любить. Это по-настоящему печально, то, что мы видели. Вы совершенно безграмотны, милые мои. Абсолютно. Как это возможно в такой стране, как ваша, в конце двадцатого века, не понимаю. Ладно. Что видели вы? Вы видели урок по тантра-йоге, а потом, после небольшой паузы — урок тантрической любви. Посмотрели с двойственным, нет, с тройственным чувством: с наслаждением, с завистью и самую капельку — с чувством стыда. Да, Рафаэл? Считайте, что вы на консультации. Врачу и адвокату выкладывают всё, отбросив условности, иначе толку с этой консультации ноль. Ни этих милых девушек, ни меня вы не способны обидеть. 

— Мы видели. Да это было очень красиво, это нас взволновало и гхм... 

—Возбудило. Продолжайте. 

— Но, какое отношение эти красивые, да, да простит нас Мадонна, изумительно красивые движения ваших нагих тел и... и... 

— Выражение беспредельного счастья на лицах. Именно это вызвало у вас острейшую зависть. Особенно у твоей жены. 

— Какое это имеет отношение к связывающей нас любви, искренней и возвышенной, духовной? 

— Ох, лучше бы вы меньше читали Библию, а больше — “Декамерон”. Бога ради, менее всего я намерен оскорблять ваши религиозные чувства. Но три религии: иудаизм и его порождения — христианство и ислам — принесли человечеству больше горя, чем все природные катастрофы и эпидемии, вместе взятые. В исламе хоть нет глупейшей идеи о том, что человеческое тело — венец творения, созданное Всевышним по образу и подобию своему — оно есть сосуд греха, наполненный скверной. Бред! Нонсенс! Объявить телесную любовь — великий дар Творца — грехом, мерзостью, стыдиться её! Вот это истинная ересь и смертный грех! Анафема! 

Амала с Чарной аж зааплодировали. 

— А ты силён в риторике, Марк. Твои родители не адвокаты? 

— Мама - врач, папа - журналист. 

— И как же они относятся к таким твоим убеждениям? Они знают о них? 

— Мама позировала обнажённой: мне, как фотографу, а моему кузену, как художнику. Я подарил Амале каталог нашей выставки в Москве. Можете посмотреть. Она вам не откажет. 

Лалит забралась ко мне на колени, и пока супруги старались как-то уместить в мозгах столь несоответствующую их ментальности информацию, я, наблюдая за ними, упивался жасминовым ароматом её волос. Снова первой заговорила Ана Витториа. 

— Допускаю и такое. Вы коммунисты, безбожники. Ладно. Но ведь и у вас есть душа. И у вас есть любовь, верность. Есть же высокие человеческие чувства. Не может их не быть. 

— Опять дуализм. Душа и тело едины в сумме противоположностей. Клянусь, я не знаю более любящих друг друга людей, чем мои родители. Они друг за друга, если надо будет, весь мир на куски порвут и заново построят. Но вот вам эпизод. Мы как-то отдыхали на Чёрном море. В маленьком романтичном рыбацком посёлке. Я там подружился с ребятами. Мы обнаружили заброшенный пруд, на котором никогда никого не было. Вот там своей компанией и проводили время, купались, загорали голышом, любили наших девочек. Потом к нам присоединились и мои родители. И вот раз ночью, пока мы с мамой собирали дрова для костра, папа и моя подружка занялись любовью. Мама отнеслась к этому очень спокойно. Она мне объяснила: “Знаешь, сынуля, мы с Борей очень любим друг друга. Но однообразие убивает аппетит. Неужели повар должен обижаться, если его постоянный клиент полакомится в другом ресторане? Да на здоровье! Пусть поймёт, что с моими лакомствами чужие не сравнятся. Я для него готовлю лучше всех. Пойми, мы вместе потому, что мы свободны”. 

— Она великая Женщина, твоя мать! - сказала Чарна. — Мудра, как сама Шакти, мать Вселенной. 

А вот теперь паузу затягивать нельзя. 

— Рафаэл, вот как бы ты определил, что такое любовь? Только не длинно и высокопарно, а коротко и точно. Ты же  военный инженер. 

Когда я задавал этот вопрос, грудь Лалит оказалась в моей руке. Она этого, ну, совершенно не заметила. Только задышала чаше и плотнее прижалась ко мне. Зато Ана Витториа разглядела это всё очень даже хорошо. 

— Хм... Коротко и точно. Для столь великого понятия вряд ли можно найти такого рода определение. 

— Между тем именно такого рода определение существует.  Его сформулировал великий поэт: “Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает; но и любовь мелодия”. Берёшься оспорить? 

— Нет. Но ведь именно это и имел в виду ваш поэт: любовь — это музыка. Самое духовное, самое внематериальное и возвышенное из искусств. 

Влип очкарик. Нашёл, с кем связываться. 

— Сыграй что-нибудь. Исполни мелодию. Ну, не слышу. 

Он слегка опешил. 

— На чём? Нужен инструмент. Ах, вот ты о чём! Я могу просто напеть. Пожалуйста. 

— У тебя приятный голос. Откуда он возник, этот звук? 

— Из моего... 

Он хлопнул себя ладонью по лбу! 

— Дошло. Ну, слава богу. 

Теперь в ладоши захлопала Ана Витториа. 

— Браво, Марк! Браво! 

— Спасибо, Рафаэл, за констатацию того непреложного факта, что всё возвышенное, внематериальное, духовное и так далее имеет материальную основу и не существует без неё. Кстати, музыка, как таковая, есть не что иное, как гармоничные колебания воздуха — субстанции вполне материальной.  А теперь, скажите, мои дорогие, может ли извлечь мелодию из инструмента человек, не обученный игре, не знающий нот, не владеющий инструментом. Стерпите ещё одну цитату? 

 “— Вот флейта. Сыграйте на ней что-нибудь. 

 Гильденстерн 

 — Принц, я не умею. 

 Гамлет 

 — Я вас прошу. 

 Гильденстерн 

 — Уверяю вас, я не умею. 

 Гамлет 

 — Я вас умоляю. 

 Гильденстерн 

 — Я и держать её не умею, мой принц! 

 Гамлет 

 — Это так же легко, как лгать; управляйте этими отверстиями при помощи пальцев, дышите в нее ртом, и она заговорит красноречивейшей музыкой. Видите - вот это лады. 

 Гильденстерн 

 — Но я не могу извлечь из них никакой гармонии; я не владею этим искусством”. 

А как овладевают искусством? Только путём его изучения и постижения на практике. Искусству учатся. Искусству учат. Никто ещё не родился с флейтой или скрипкой в руках. Пению тоже учат. 

— Вот флейта. Сыграйте на ней что-нибудь. 

 Гильденстерн 

 — Принц, я не умею. 

 Гамлет 

 — Я вас прошу. 

 Гильденстерн 

 — Уверяю вас, я не умею. 

 Гамлет 

 — Я вас умоляю. 

 Гильденстерн 

 — Я и держать её не умею, мой принц! 

 Гамлет 

 — Это так же легко, как лгать; управляйте этими отверстиями при помощи пальцев, дышите в нее ртом, и она заговорит красноречивейшей музыкой. Видите- вот это лады. 

 Гильденстерн 

 — Но я не могу извлечь из них никакой гармонии; я не владею этим искусством. 
 
Гамлет 

 — Вот видите, что за негодную вещь вы из меня делаете?  

На мне вы готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете;  

вы хотели бы исторгнуть сердце моей тайны;  

вы хотели бы испытать от самой низкой моей ноты до самой вершины моего звука;  

вот в этом маленьком снаряде — много музыки, отличный голос; 

 однако вы не можете сделать так, чтобы он заговорил.” 

Я это к тому, что даже из самого простенького инструмента может извлечь мелодию только человек, обученный на нём играть. Повторяю: обученный. Которого учили, который учился! Научиться можно только через уроки с учителем. Любовь — это мелодия, да. Трижды да! А человек — наисложнейший музыкальный инструмент во Вселенной. Что может сыграть на нём неумеха? 

Сидевший недалеко от нас на ветке сизый попугай издал вдруг невыносимо гнусный, мерзко скрипящий звук. Всех аж передёрнуло. 

— Вот вам иллюстрация. Неуч. А ведь если его научить, он даже может заговорить по- человечески. Может красиво петь. 

— Браво, Марк! Брависсимо! 

Вот кто после этого сможет спорить с тем, что свежая сексуальная фрустрация есть наилучшее подспорье в дискуссии? Между тем упорный Рафаэл героически отстаивал свою абсолютно проигрышную позицию. 

— Согласен, Марк, согласен. Но можно же обойтись и без учителя. Можно учиться по книгам. 

— Можно. Математике. Литературе. Философии. Хотя, ты знаешь, в чём-то ты прав. Есть же самоучители. Самоучитель игры на гитаре, на аккордеоне. Даже на фортепиано. Видел как-то. Но чёрт меня подери, я ни разу не слышал, чтобы самоучка исполнил хоть что-то приличное, не оскверняющее слух. Вы, кто-нибудь, слышали? 

Ответом был общий смех. И снова Ана Викториа: 

— Значит, мы с Рафаэлом будем учиться. Когда можно будет приступить к занятиям? 

Лалит устала сидеть неподвижно. Она слегка отстранилась от меня и сладострастно потянулась. 

— Когда захотите. Хоть прямо сейчас. 

— Сейчас? Прекрасно! Давайте начинать. 

— Давайте начнём.  

Лалит встала, обошла вокруг новых учеников, критически их разглядывая, и скомандовала: 

— Скидывай свой купальник. И твои плавки тут совершенно ни к чему. Ну, смелее! 

— Как? Мы должны быть совсем голыми? 

— А я, что, в парандже? 

— Ребята, знаете, я обожаю музыку. Был на множестве концертов, сам с удовольствием музицирую. Но, убей меня бог, не представляю, как исполнить хотя бы гаммы на инструменте, упрятанном в футляр? 

— Ну вы хотя бы отвернитесь. 

Да бразильцы они вообще, или кто? Я видел фотки с их карнавала. Но ни ломать их нельзя, ни даже давить на них. Ни полнамёка на унижение. Хорошие же они, очень хорошие люди. Мы с Чарной вообще ушли, оставив с ними только Лалит. А сами улеглись на песочек на самой кромке прибоя и нежились в тёплых, ласково набегающих волнах. Мне и отсюда всё было отлично видно и слышно. Из наслаждений жизни есть ещё одно: наблюдать работу профессионалов. Учиться у истинных мастеров. Работу Лалит с этой парой я наблюдал с наслаждением величайшим. Впитывал, запоминал. Анализировать буду потом, а сейчас главное — ничего не пропустить, ни одного слова, жеста, интонации. 

Период вполне естественного смущения они прошли удивительно быстро. А потом почувствовали, увлеклись и дальше учились с большим энтузиазмом. Это же надо, с каким удовольствием они повторяют пройденное. Правильно, познавать, так познавать. Как можно глубже. 

К воде они спустились в обнимку и прямо так, не разъединяясь, плюхнулись в волны. Вот это и называется “любовь неразлейвода”. Пришла и улыбающаяся Лалит. 

— Способные ребята. Я из них образцовых любовников сделаю. 

Отдохнули, напились из крохотного родничка. Тут так чисто, что инфекций можно не опасаться. Я немного пожонглировал несколькими камешками, по очереди отправил их воду. Каждый следующий — дальше. 

— Поплыли обратно. А то там уже забеспокоились. Нас не видно с берега даже в бинокль. Рафаэло, мы с тобой страхуем дам. 

— Обо мне не волнуйся. С детства занимаюсь дайвингом. 

— Вот и замечательно. Тогда одевайтесь, и поплыли. 

Ана Виттория подобрала с земли увесистый камень и завернула его в купальные шмотки. Лихо размахнулась и запульнула в лазурную даль. 

— Раз уж мы занялись учёбой, то до конца семестра обойдёмся школьной формой. 

Выпрямилась, раскинув руки, и подставила тело лёгкому ветерку. Глубоко вдохнула. 

— Пресвятая дева! Как же хорошо и свободно! Рафаэл, за мной! 

— Слушаюсь, моя любимая госпожа. 

Кто из них командовал эскадрильей? 

Когда мы уже приблизились к берегу, я приотстал, чтобы понаблюдать за реакцией встречающих. Все уже привыкли к чрезвычайной застенчивости этих двух пар: северо- и южноамериканской. А тут из стихии морской явились нагие Посейдон и Амфитрита. Ну, никак не меньше. Ничуть не смущаясь, Амфитрита подлетела к слегка обалдевшей Амале и попыталась зацеловать насмерть. Амала — сильная женщина — отбилась. 

— Амала, Ольга! Я официально заявляю: величайшие в мире педагоги — это вон те двое. Да, именно они. И не смейте спорить со мной, сеньор учитель! 

Блииин, и здесь! 

Когда мы остались втроём, я уточнил, что главную роль в рефрейминге бразильцев сыграла Лалит, а я был так, идеологическим сектором. Пришлось ещё объяснять, что это такое. 

— А как у тебя с этими Шеппардами? 

— Неплохо, в общем. 

— Не слышу оптимизма. Что не так? 

— Да всё, вроде, так. Физиология у них налаживается. Алиса мои упражнения выполняет фанатично, ну, и прогресс соответственно имеет месть быть. Объяснила ему, что пальцев у мужчины больше одного, и отнюдь не все они находятся в промежности. Как ими пользоваться для серьёзного дела, а не только бумаги подписывать — тоже растолковала и показала. Что из этого получается, его страшно удивило, даже слегка напугало. Алиса оказалась девкой темпераментной, я ещё её заранее слегка запрограммировала.  Ну, а раз так, по горячему показала, для чего бабе рот. Жаль, кинокамеры не было, могла б неслабо заработать на порнухе. Оба в полном восторге. 

— Мы тоже. С чего ты тогда куксишься? 

— С отката. Понимаете, когда первый восторг прошёл, и серотонин в мозгах рассосался, у них попёр отходняк. Кувырком из рая, не в пекло, слава богу, но в чистилище, точно. Хотя у евреев, вроде бы, ни того, ни другого нет. А у них вот нашлось. Ох, как в них это крепко вбито, вот же б... 

— Что? 

— Падшая женщина. Я тебе потом объясню. 

— Марик, там ты нужен. Но он тебя боится. 

— Так я могу надеть штаны и лапсердак с ермолкой. 

— Не в том дело. Он уверен, что ты вроде сатаны. Не фиг было пугать его своим “ясновидением”. 

— Было бы это ясновидением, не пугал бы. На сеньорах вон как славно сработало.  

— Ага! Амалочка, тебе не показалось, что Джеральд страшный конформист? Но при этом очень высокого мнения о своей персоне и этой персоны независимости? 

— Она тоже. Как все американцы. Что вы придумали, волшебники? 

— Завтра вечером у тебя. Сеньоры, Шеппарды и мы с Олей. Джон, разумеется. 

— Не завтра. Олья, продолжи с ними, как обычно. Они же не отказываются? Но мягче. Если по камню ударить ногой, сломаешь палец, а если его аккуратно подтолкнуть, он сдвинется в нужную сторону. Возьмём пару дней на гашение колебаний, посмотрим, где установится равновесие. А потом — по вашему плану. И сами отдохните, трудоголики. 

Мудрая Амала, оказалась, как всегда, права. Шеппарды успокоились, а их душевное равновесие благодаря оздоровляющейся физиологии сместилось в сторону гораздо более здравого смысла. Самое же главное состояло в том, что с момента нашего с ними знакомства и первого, достигнутого Алисой настоящего оргазма, у обоих напрочь прекратились физические страдания, которые, собственно, и довели этих праведных иудеев до языческого ашрама на берегу Аравийского моря. Сместилось-то оно сместилось, но как бы обратно не скатилось, когда из этого тропического рая они вернутся в свою обычную среду. Рефрейминг нужен был основательный. С католиками было проще. Бразильский темперамент, относительно молодые здоровые тела и никаких анатомических разногласий. Плюс мастерская работа Лалит. А вот с этой парочкой экземпляров моего жестковыйного народа, с ними ох, как тяжело. Ладно, Всевышний испытует человека в меру сил его. Кого, интересно, “его”? 

Н чашечку кофе к Амале Алиса с Джеральдом явились первыми. Так и было рассчитано. Чтоб не удрали от самой двери. Хозяйка встретила их в своём повседневном наряде — исчезающе маленькой тряпочке на бёдрах. Следом — Ольга с верным рыцарем Джоном в туалетах из собственной кожи, а уже потом мы с  Аной Витторией и Рафаэлом — в столь же изысканном виде. Последней впорхнула француженка Мишель. Чтобы покинуть помещение, благонравной чете пришлось бы пробираться к выходу сквозь всю эту публику. Уж лучше сидеть и не рыпаться. 

Низенький столик был уставлен индийскими лакомствами, а кофе с пряностями источал божественный аромат. Хозяйка была — само радушие. Гости — веселы и непринуждённы. 

— Друзья мои, если кто-то желает чаю, только скажите. У меня замечательный чай из Кашмира. Знаете, я иногда устраиваю такие вот “файв о’клоки” чтобы просто в дружеской обстановке пообщаться, поболтать, да-да, и посплетничать. Даже не сомневайтесь, с весьма корыстной целью: узнать из вашей болтовни, что у нас тут на самом деле творится, и соответствует ли наш ашрам своему имени. Пребывают ли мои дорогие гости воистину в нирване, соответствует ли их впечатление ожиданиям. Знаете, Индия — страна чудес. Но чудеса бывают всякие. Прошу вас, угощайтесь. Марк, ещё кофе? Эти пирожные из миндального теста ты ещё не пробовал. Скажу по секрету: сама пекла. Жду комплиментов. 

— Не дождёшься. Мммм... У меня на них просто нет слов! Вот это чудо и есть. 

— Если речь зашла о чудесах, — заговорила Мишель с сильнейшим французским акцентом — то вот вам моя физиономия. — Меня стошнило прямо на экран, когда Кришнан показал мне видео. Вот эти двое сотворили истинное чудо. Вот только это осталось от кошмарной раны. 

Можно как угодно относиться к французам, но по эстетическому чутью они впереди планеты всей. Тоненькая розовая линия, наискось пересекавшая заурядно правильное лицо, странным образом придавала ему особый шарм. 

— Можно убрать и это. Ты сама отказалась. 

— Ни в коем случае! Раньше я была как все. Бог сотворил для меня великое чудо: напустил на меня эту ужасную рыбу, а потом прислал вас, ангелов-спасителей. Я ещё не выразила всю свою благодарность, но, хвала Всевышнему, я никогда в жизни не оставалась в долгу! 

— Мне возмездие и аз воздам! 

— Воздам, воздам. Не сомневайся.  

Мишель не без удовольствия предоставила свою мордашку для пристального изучения. 

— Милая Мишель, вынуждена тебя разочаровать. Никаких чудес. Когда мы открыли этот эффект, он был довольно слабым. Пока мы поняли, как правильно работать... Один раз Марк чуть сам не окочурился. На животных тоже получается. 

— Как это: никаких чудес?! — аж подлетела Ана Витториа. — А мы с Рафаэлом?! Да вы что, сеньоры? Увидеть нас первый раз в жизни и через четверть часа знать о нас всё. Всё, даже то, что не может быть известно никому. Я сама адвокат и, уверяю вас, знаю, как добывают и как используют информацию о людях. Но они открыли то, что не отмечено ни в каких документах. Они читают в душе, как в открытой книге. Пресвятая дева, это истинное чудо! 

Произнося эту тираду, она встала во весь рост и вещала, как с трибуны. Если бы она в таком виде выступала в суде, проигранных процессов у неё вообще никогда бы не было. Надо же, всегда считал красивым только ровный загар, а белые следы от купальника — неэстетичными. Ошибался. Эстетика, она, конечно, эстетика, но сейчас, сравнивая Ану Витторию с сидящими рядом Ольгой и Амалой, понял, насколько это сексуально. Мужской взгляд притягивается к местам и без того самым привлекательным, но в этой белизне ещё какая-то трогательная откровенность, доверчивость. 

— За эти же четверть часа они поняли истинную, истинную, сеньоры, причину наших проблем и вскрыли её, как хирург вскрывает нарыв: очень больно, но спасительно. А там, на острове? Это же была абсолютно случайная встреча. Боже мой, чем больше я об этом думаю, тем чудеснее это выглядит. Как, скажите мне сеньоры, как в результате богословского диспута... Нет, это совершенно невероятно... В результате богословского диспута он, как утверждает, атеист, перевернул наши души, ни в малейшей мере не затронув нашу святую веру, поднял нашу с Рафаэлом супружескую любовь на высоту, какую мы себе даже не воображали, не знали, что такое возможно. Это... это... 

— Новая радость жизни, я бы сказал.  пришёл на помощь супруге Рафаэл. 

Ох, они сейчас наговорят. Пора вмешаться. 

— Спасибо, друзья, спасибо. Но я просто обязан вас немного разочаровать. Ничего сверхъестественного не было. Всё проще. Мы с Ольгой от природы наделены высокой чувствительностью, которую развили особыми упражнениями. А на основе этого применяем некоторые психологические техники, трюки, если хотите. Я мог бы по полочкам разложить, то, что мы применили к вам, но это займёт много времени. И не забывайте заслуг очаровательной Лалит. Они никак не меньше моих. Потусторонние силы тут не при чём. 

— Не забываем. Но чувствуем, что направляешь её ты. Хочешь втянуть нас в новый диспут? Нет уж, спасибо! Я не привыкла проигрывать процессы. Ещё одно поражение мне не нужно. Остаюсь при своём мнении и возношу хвалу тем высшим силам, что свели нас с тобой, с Ольгой и Лалит. Слишком много удачных совпадений. 

— А эта жуткая рыбина напала на меня, когда ты был в двух шагах, тоже случайно? Я скорее поверю, что ты сговорился с ней, чем в такую замечательную случайность. Не верю! 

Так, куда подевалась Амала? Мы ни о чём таком не договаривались. Ой, мамочка! Когда ж она успела? 

— Простите, дорогие гости, что осмеливаюсь вмешиваться в ваш спор. Я далека от вашей религии как индианка по рождению, и, в силу некоторых обстоятельств — от любой религии вообще. Наверно я агностик. Поэтому остаюсь в стороне от вопроса, какую из потусторонних сил призывает себе на помощь этот молодой человек. Но, волею, опять-таки, случая, у меня оказалось вот это изображение. Сравните с оригиналом. 

Христианская часть аудитории дружно перекрестилась. 

— С нами ангельская сила! 

Ну Юрка, ну чёртов портретист! Ну погоди! 

Когда мы покинули жилище гостеприимной хозяйки “Нирваны”, ко мне подлетела Мишель. Вот это да! Теперь я знаю, как вкусно целуются француженки. 

— Я горю желанием вернуть тебе долг. Прямо сейчас. Идём! 

 — Марк, прости, что помешал, но у тебя найдётся для меня время?   

Мишель так прижалась ко мне, что Джеральд засмеялся. 

— Понимаю, что сейчас тебе не до нас. Но, может быть завтра, не утром, так пусть днём или вечером? 

— Непременно, Джеральд, непременно. Завтра я ваш. 

— А сегодня ты наш! 

Атака с левого фланга. На меня напрыгнула Мирэй — подруга моей пациентки. 

—  С нами у нас. И больше нигде и ни с кем. Ух, как мы тебя отблагодарим! 

В обнимку с обеими пылкими дочерями Прованса я направился в сторону их комнаты. 

— Леди, оставьте от него хоть кусочек для нас с Алисой! 

И прибавил вдогонку: 

— Ан альгемайн ир а висгайхнер фруйрайзер. (А всё-таки ты ужасный бабник. - идиш) 

Ура! Сработало!