1.
Давненько я не писал о своих сексуальных подвигах. Но, положа руку на сердце, скажу откровенно, их просто не было. Почти.
Если и были, то без особого героизма.
А тут еще проснувшиеся вулканы на Урале. Землю самоцветных камней трясло так, что старенькие дома лопались от крыши до фундамента.
И я, конечно же, оказывался тут как тут, со своим вулканологическим стеком-щупом. Ведь когда Отчизну трясет, мне не до чувственных дам.
Вернулся в Москву в бабье лето. Сентябрь. Решил прошвырнуться по центру. Фланирую по Большой Никитской улице мимо Центрального Дома Литераторов. Под моими изрядно мускулистыми ногами хрустит золотая листва.
Мама дорогая! Что за явление? Чудо!
Прямо предо мной в черной диагоналевой юбке, в белой блузке, молодо и даже как-то игриво передвигается к Арбату высокая девушка. Золото волос рассыпано по точеной спине. А как упруго играют ее голые икры? У меня от восторга сбилось дыхание, и закружилась голова. Какой-то бунинский солнечный удар, хотя на дворе уже дышит осень и солнце за облаками.
— Девушка, а девушка! — крикнул я.
— Вы это мне? — на секундочку остановилась, обернулась. Обожгла бирюзой глаз.
— Вам! Не найдется папироски?
— Какой странный способ завязывать знакомства. Не курю.
— Я тоже. А сколько же сейчас времени?
— У вас же часы на руке.
— Точно! Да как же вас звать?
— Марина.
— А я — Юрий Козлов. Вулканолог. Плейбой.
— Оно и видно.
2.
Короче! Я напросился к ней в гости. Это я умею. Есть навык. Сноровка. Сказал, мол, умираю от жажды, мне бы испить стакан воды.
Марина смерила меня взглядом.
— Знаете, вы меня рассмешили. Вы либо дебил, либо у вас органический дар веселья. Пойдемте!
— Впервые меня спутали с дебилом, — шуршал я листвой. — Между прочим, мой любимый писатель — Артур Шопенгауэр. Титан мысли.
Маришка, отведя золотистые волосы от лица, засмеялась:
— Вы нарочно? Да? Ну, причем тут Шопенгауэр?
— Согласен, не причем. Однако со своим вулканологическим стеком я облазил все вулканы мира. Я дрался врукопашную с амурским носорогом и уругвайским тигром.
— Баста! — Марина крепко взяла меня за руку. — Если буду много смеяться, появятся морщинки. А это мне к лицу. Мне всего-то 27 лет.
— А мне 42. Не беда! Это всего лишь цифры.
— Значит так. С тиграми и носорогами вам драться не придется. Зато придется пообщаться с весьма занозистым и неприятным субъектом, моим родственником.
— Что еще за родственник? Дядя? Тётя?
— Тётя Мотя! Он — мужик. Ему 30 лет. Родственник дальний. Седьмая вода на киселе. Вот только родители мои, дипломаты, умотали в Брюссель, Виталия же Балденко попросили за мной присматривать. Он у моего папки вроде охранника. Или секретаря. Точно не знаю.
— Да я только глотну воды. Какое мне дело до родственника? Я же не призываю вас к сексуальной вакханалии.
— Зря! Вы очень даже ничего. Ваша причудливая манера общаться меня заводит.
— О, если бы вы знали, сколько нектара любви испил я с женщин!
— Этого я не слышала. А вот и мой дом. Да! Живу я на Арбате. Его проникновенно воспел Булат Окуджава. Слышали такую фамилию?
3.
Виталий Балденко мне сразу не понравился. Судите сами! Когда я попытался переступить порог квартиры, он меня грубо толкнул. Спросил гортанно:
— Что за гусь?
— Вовсе не гусь! — возмутился я. — Хомо сапиенс. Путешественник и плейбой. Легендарный вулканолог, между прочим. Юрий Козлов.
— Пропусти его, — опустив глаза, сказала Марина. — Он просто желает испить воды.
— Какой еще воды?! — взорвался Балденко, но меня пропустил.
— Водопроводной! — срезал я нахала.
И я ступил в шикарные владения. Дороговизна движимого и недвижимого имущества кого угодно могла смутить. Картины маслом по стенам. Шишкин, Суриков, Глазунов. Портьеры из золотистого плюша. Японские напольные вазы эпохи незабвенного императора Хурахито.
Я сел на радужный пуфик. Скрестил ноги. Повел плечом.
— Виталий Балденко… Скажите, какая смешная фамилия. Балденко. Балда. Почти идиот.
Виталик подскочил ко мне, схватил за грудки:
— Твоя фамилия, Козлов, отнюдь не лучше.
— Не трогай его! — Марина вывернула из кухни с бокалом минеральной воды. — Он попьет и уйдет.
Балденко театрально всплеснул руками:
— Нет, я отказываюсь за тобой присматривать, если ты будешь притаскивать домой всякую сволочь.
Я присмотрелся к Балденко. Высокий, стройный. С какой-то пугающей, отталкивающей красотой. Волосы на косой пробор напомажены лампадным маслом. Что-то в его облике было лошадиное. Мог бы я одолеть его в рукопашном бое? Верно, мог бы. Тем более, я всегда таскаю с собой дамский миниатюрный пистолет с перламутровой рукояткой.
— Виталик, заткнись! — властно произнесла Марина.
4.
Я, не спеша испил студеной воды, и стал прощаться. Марина, обдав еле уловимым клубничным ароматом, меня поцеловала в щеку.
— Было приятно познакомиться, — улыбнулась и быстро сунула мне в руку записку. Потом я ее прочел. Там было лишь одно слово «Позвони!» и телефонный номер.
— А мне как приятно! — воровским движением я сунул цидулку в карман, к миниатюрному пистолету с перламутровой рукояткой. Оружие я по случаю прикупил на блошином рынке в Калькутте. Но это так, к слову.
— Чувак! — бритвенно сощурился Виталик. — Чтобы я тебя больше не видел. Дорога Маша, да не ваша.
— Меня Мариной зовут! — нахмурилась Мариша.
Виталик пригладил и так уже до зеркального блеска приглаженные волосы, остро разящие прогорклым лампадным маслом.
— Это пословица. Поговорка. Вербальный трюизм. Для вас, Козлов, есть девушки попроще. На коленях молю, пошарьте по подворотням.
Марина сжала кулачки:
— Нет, я сейчас же позвоню в Брюссель и пожалуюсь папе на твои, Виталик, дикие выходки.
— Позвонишь? А ты в курсе, какие у меня приятели? Сплошь головорезы. Садисты с фашистским уклоном.
Девушка смертельно побледнела.
Я же стремительно вышел. Доехал на дребезжащем лифте с седьмого этажа до цокольного. Ноги мои подкашивались. На лбу испарина. Сердце заломило так, будто перед инфарктом.
Чтобы прийти в себя, немного погулял по Арбату, шурша золотыми и багровыми листьями. Потом достал свою исцарапанную мобилу, набрал номер Марины.
5.
Номер не отвечал.
Я позвонил через час, через два. Без результата!
Тогда я решил выдержать мудрую паузу и набрал заветный номер только через неделю.
— Где ты был, черт подери?! — взорвалась трубка прелестным голоском Маришки. — Балденко со своими корешами меня чуть не изнасиловал.
— Мы уже на ты?
— Кончай идиотничать. Я сейчас нахожусь в квартире моей подруги, в Перово.
— Что за подруга?
— Не важно! Зовут ее Софья. Соня. Она уехала в командировку в Перу. Она археолог. Что-то там по гробницам, по мумиям.
— Мумии в Египте, — тихо возразил я.
— Да какая разница, где все эти забинтованные чурбаки. Тьфу, на них! Мой адрес — 1-я Владимирская, 25…
Я, конечно, поехал. Хотя вся эта история мне была явно не по вкусу. Я же не гангстер. Не наемный убийца. Я тихий плейбой. Почти тихушник. Хотя и с пистолетом с перламутровой рукояткой.
Конспиративная квартира Марины Багровой располагалась в чмошной пятиэтажке, в хрущовке. Рядом под развесистой липой зелененький домик загаженной голубятни. Исполинские березы с золотыми прядями умирающей листвы.
Маришка встретила меня в легоньком ситцевом халатике. Из кухни пахнуло красным борщом со свеклой. Чем-то мясным.
— Милый! Ты пришел! — Марина кинулась мне на шею, крепко поцеловала в губы. — А я к твоему приходу варю борщ и запекаю гуся. Ты любишь гуся?
Я облизнул губы и помрачнел:
— С гусем меня сравнивал твой родственник. Я предпочитаю курятину. Цыпленка-табака, например.
Марина дернула меня за руку:
— Скидывай сандалеты. И не придирайся ко мне. Чувствуй себя как дома.
6.
Я спросил у моей новой подруги детальный отчет. Чтобы хоть как-то сориентироваться в энтропийном процессе.
И вот что услышал.
Степ бай степ.
Марина Багрова — филолог, закончила МГУ. Работает библиографом в Ленинской библиотеке. Папа же ее, Тимофей Багров, был директором завода тонкого приборостроения. Лет десять назад завод закрыли. Тимофей Иванович резко вступил в партию «Единая Россия». Попал в Госдуму, стал отвечать за какие-то фонды. Словом, обратился в теневого банкира. Срочные дела позвали его в Брюссель. Что-то там связано с американскими санкциями, с замороженными счетами родных партийцев.
— Ты мне, будь добра, проясни Виталия Балденко, — целовал я тонкую, с трогательно проступающими венками, руку Марины. — То он родственник, то не родственник. Голова кругом…
— Я тоже не разберусь в его статусе. Вроде бы у нас какая-то связь через тетю из Могилева. Но это не важно. Виталик закончил литинститут. Написал пару пьес. Они, увы, на подмостках Москвы не снискали успеха. Тогда Виталий окончил спецшколу телохранителей и написал мега-успешную книгу «Искусство манипуляции массами». Через эту книгу он и познакомился с моим батькой.
— Хорошо! А что с изнасилованием? Как все было?
— Не хочется бередить. Но всё же… Виталик привел с собой двух кабанов из «Единой России». Они в партии мелкие сошки, однако, фигуристые, кг под 120. Знаешь такую породу жирных кабанов с огромными православными крестами на шее?
— И они сразу же на тебя набросились? — перевернув ладошку Маришки, я зорко изучал длину и четкость линии ее жизни. Зыбкая линия…
— Вовсе не сразу. Мы стали играть в карты на раздевание. Я проиграла. Раздеваться же не захотела. Тогда-то и начался этот ужас.
— Так что же случилось?!
— Благо, я всегда ношу с собой баллончик с перцовым газом. Пшикнула им в проклятые хари. Схватила свою сумку с кредитками. Да и вон из проклятой квартиры.
7.
Что и говорить, господа?! Потом у нас с Маришкой случился упоительный секс. Вы уж, верно, заждались. Но о сексе я не произнесу ни словечка. Прикладываю лишь указательный палец к губам: «Т-с-с!»
— А ты парень ничего себе! — кричала с кухни девчушка. — Тебе и впрямь 42?
— Ну да… А сколько же?
— Выглядишь старше. Я сейчас отправляюсь на службу, в Ленинку. Проводишь?
— Всенепременно…
Неужели я так старо выгляжу?
Марина вывернула из кухни с палехским подносом, какие-то толстые кони, раздув ноздри, несутся по антрацитно черному полю. А на подносе тосты с малиновым вареньем и две чашечки ароматного арабского кофе.
Губы Мариночки были в малиновом варенье. Но это не главное! На плечи себе она накинула мою китайскую рубашку с драконами. Под рубашкой же ничего не было. То есть, как это ничего? Восхитительное во всех своих изгибах молодое тело, торжество «золотого сечения», чудо физиологической архитектуры моей внезапной возлюбленной.
Обжигая губы, я глотнул кофе. Какой же я счастливчик. Родился в рубашке. Я не о драконистой рубашке, говорю в метафизическом смысле.
— Ты иногда свои рубашонки стирай, — мило улыбнулась Марина. — Пованивает от нее каким-то козлом.
Я в праведном гневе отбросил тост с малиновым конфитюром или вареньем.
— Да что же это творится, а? Я и козел. Я и гусь. Вы со своим родственником на пару хотите до плинтуса уронить мой блистательный имидж.
— Какие мы нежные… Фи! Кстати, забыла тебе сообщить еще одну деталь из жизни Балденко. Он иногда со своими приятелями одевается в черную кожу с заклепками и нарезает круги вокруг Кремля. Во главе же мото-табуна байкер Хирург.
8.
Мы вышли на улицу, я свистнул таджика-таксиста на желтом «Яндексе», и мы понеслись в сторону центра. Потайным движением я нюхнул свою подмышку. Разит и правда козлом. Надо постирать, да с порошком подороже, не поскупиться.
К Ленинке мы подъезжали какими-то зигзагами, окольными путями.
— Шеф, что за дела? — я повернулся к таджику. — Чего кружим?
— Центр, родной, перекрыт. Там байкер Хирург со своими «Ночными волками».
— Вы так отменно говорите по-русски? — удивилась Марина.
— Так ведь я доцент кафедры филологии Ташкентского университета. Но там зарплата такая, протянешь ноги. У меня же восемь детей. Не считая внебрачных. Внуки.
— Как бы нам на «Ночных волков» не наскочить, — прошептал я.
Маришка игриво толкнула меня в плечо:
— У тебя же есть пистолет с перламутровой рукояткой.
— Не очень-то я люблю стрелять в живую мишень.
—Я тоже, — сказал таксист и представился: — Ахметом меня зовут. Если нужно оружие, только мигните. Вплоть до легкого танка.
— Танк мне не нужен.
— Ну, может, наркотики какие. Кокс. Герыч. Могу доставить вас и в публичный дом. Там не дамы, конфетки. Все коже, с плетками.
— Какой глупый таксист, — усмехнулась Марина.
Обдав смрадными парами, нас обогнали «Ночные волки». Рядом с Хирургом на «Харлее» восседал Виталий Балденко.
9.
Проводив Марину, я вынул сигаретку, закурил, глядючи на памятник неистовому Ф.М. Достоевскому. Сразу вспомнился Раскольников с мучительным вопросом: «Тварь я дорожащая или право имею?!»
И тут мне на голову накинули черный мешок, втолкнули в кузов автомобиля.
— Кто вы такие? — гортанно вопросил я и сразу же получил жесткий удар под дых.
— Твои кореша, — услышал я голос Балденко. — А пистолетик твой, Гусь, я позаимствую. Обожаю перламутровые рукоятки.
Мы долго ехали, потом мучительно долго поднимались в лифте. Сняли мешок с головы. Я сразу же глянул в окно. Высоко! Где-то 16-й этаж. А может и выше. Если сигануть в окно — кранты, мокрое место.
Меня привязали к стулу.
Кто привязал?
Их было двое. Вышеупомянутый мерзавец Балденко и какой-то мутный товарищ в черном пиджаке, в черной рубашке и с черным же взглядом.
Виталик поправил свой пробор, скрепленный православным лампадным маслом. Коварно усмехнулся:
— Хочу представить своего напарника. Это Акушер. Не путать с Хирургом.
— Очень приятно, — автоматически склонил я голову. Вот она деликатность, привитая с детства. Я готов по-доброму относиться даже к изуверам.
— А уж нам как приятно! — пискляво вскрикнул Акушер. — Сейчас мы тебя будем пытать. Можно, конечно, было бы дать сыворотку правды. Но пытка людей — мое хобби, призвание.
— Зачем же пытать? Лучше спросите!
Виталий нагло взял меня за нос:
— Говори сейчас же новый адрес Марины Багровой.
10.
Повисла мхатовская пауза. Я просто не мог говорить. Сами себе сожмите нос и попробуйте сказать хоть что-нибудь.
Ага?!
— Отпусти, сука, нос! — выдирая нос, прохрипел я.
Виталик наклонился ко мне:
— А вместе с адресом ты скажешь, путешественник и плейбой, был ли у тебя секс с Мариной.
— Успокойся, Виталя, секс был. Упоительный секс! Секс-конфетка! А вот адрес я напрочь забыл. У меня некий вид топографического кретинизма.
Балденко залепил мне звучную пощечину.
— Пытай его, Акушер! Добывай из этой тли правду-матку. Скажет, не скажет — второй вопрос. Главное — пытай его в свое удовольствие.
— Что ж… Приступим… — Акушер раскрутил на столе брезентовый пояс с десятком карманов. А в них — скальпели, буры, щипцы и пинцеты. Еще какие-то непонятные стальные штучки, о назначении коих было даже страшно подумать.
— Сразу предупреждаю, — твердо сказал я, — я боюсь боли. От вида же своей крови падаю в обморок.
— Какой очаровашка! — озорно рассмеялся Виталик. В этот момент он мне стал симпатичным. «Стокгольмский синдром» — охолонуло меня. Любовь к своему палачу.
— А, может, и не упаду в обморок! — зло прошептал я.
Акушер взял стальные щипцы, пощелкал у меня перед носом.
И тут входная дверь вылетела с петель от удара ноги.
В комнату, этаким ангелом смерти, с двумя навороченными калашами наперевес, ворвался таксист Ахмет.
11.
Мгновение, и эти два зверя, два подлеца оказались привязаны к стульям. Виталя и Акушер. Гога и Магога. «Нет ли у них гомосексуальной связи?» — молнией сверкнуло в моей голове.
— Я и не знал, что охрана клиентов входит в обязанности таксистов, — пробормотал я.
— Да какой я таксист? — криво усмехнулся Ахмет. — Я майор ФСБ Лев Кулиджанов. Эти хмырей мы пасли уже больше года. Ты бы знал, Юрок, как мне опостылело косить под таджика-таксиста.
— Вы имя мое знаете?
— Мы всё о тебе знаем. Нет, не всё. Кое-какие детали должны дополнить вот эти господчики. Эти представители форпоста коррупционной вертикали.
— Я требую адвоката, — сквозь зубы процедил Виталик Балденко.
— Имею право на один звонок, — просипел разбитым в кровь ртом Акушер, имени этого мудозвона я так и не узнаю.
— Да ни хрена вы не имеете! — с детской простосердечностью расхохотался майор. — Точнее, иметь вас сейчас буду я. Говорите, придурки, на какую централью фигуру в «Единой России» вы работаете?
— Если мы скажем, — зло усмехнулся Балденко, — то тебе, майор, останется только пустить пулю себе в висок.
— Ты, парень, откусил такой кусок, что проглотишь! — выдувая кровавые пузыри, ощерился Акушер.
— Похоже, эти парни ничего не скажут, — покачал я головой.
— Это мы еще посмотрим… — Лев Кулиджанов по одному вынимал из брезентового пояса палаческие инструменты. Пощелкал в воздухе стальными щипцами. Хмыкнул: — Хотя это и не наш метод.
— Они упоминали сыворотку правды! — вспомнил я.
— А вот это наш метод, — улыбнулся Ахмет, он же — Лев. — Ведь мы в душе гуманисты. Если быть точнее, самые гуманные человеконенавистники. Где эта сыворотка? Ах, в этом черном саквояже.
12.
Прошла неделя. Бабье лето все не заканчивалось. Таджики-дворники пылесосами сметали палые листья. Ясно, тепло, однако ночи стояли на редкость холодные.
Но нам с Маришкой по ночам было ой как горячо. Я даже не мог и предположить какой Везувий страсти скрывался под этой внешне скромной оболочкой.
Однажды, в золотое утро, мы голые и счастливые лежали на ситцевой, в красный горошек, простыне. Лениво потягивались.
— Папку моего в Брюсселе лишили всех постов, — произнесла Марина. — У него чуть не случился инфаркт. Но он семижильный.
— Так он теперь бомж? — вскочил я.
— Ну что ты? — Маринка потянула меня за руку. — Денежек столько приворовано, на десять жизней.
— Тогда ничего… — успокоено лег я. И вдруг опять сел. — Вот уж не думал, что втрескаюсь по уши в дочку коррупционера.
— Деньги для меня ничего не значат, — зевнула Марина. — Кстати, майор Кулиджанов предлагал тебе работать на их контору?
— Предлагал. Я взял тайм-аут. Ахмет вернул мне пистолет с перламутровой рукояткой. Сказал, мол, если я буду работать на них, то он выдаст мне лазерный пистолет, вроде тех, что используют персонажи «Космических войн».
— Заманчиво, — Марина с обезьяньей сноровкой перебирала мои волосы. — А ты седеешь, милок.
— Года идут, года меняют лица.
В дверь позвонили.
С солдатской ухваткой мы оделись.
На пороге стоял квадратный господин в черной шляпе.
— Привет, дочурка! Соскучилась, небось, по папке коррупционеру?
— Не то слово!
— Тимофей Багров, — протянул мне огромную ладонь визитер. — Отец, можно сказать, пращур, этой козочки.
— Юрий Козлов. Путешественник. Вулканолог. В каком-то смысле, легенда.
— Значит, новый ее хахаль? Пойдем, брат, выпьем за знакомство. Есть у меня для тебя одно деловое предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
— Звучит зловеще… — помрачнела Маришка.
— Да это я шучу! Я такой шутник! — басово расхохотался Тимофей Иванович, стоптал туфли из крокодиловой кожи, вдел ступни в комнатные тапочки с красными помпонами.
* * *