В.  ЛеГеза

Эванстон, ИЛ.

Ведро или дудочка?

Представьте себе осень, или скорее самое начало осени, потому что даже в октябре в Чикаго бывает совсем тепло.  Небо заманчивое синее, и кажется что все впереди.  Хотя уже конец года, но, значит, и начало чего-то.  В прозрачном воздухе звучат отчаянные крики вездесущих чаек и глуховатые голоса людей, разморенные последним отблеском ускользнувшего лета.

               - Работаешь как вол и вроде хорошо зарабатываешь, а времени ни на что не хватает.  Жизнь пролетает мимо, как скорый поезд.  Только успеваешь сосчитать вагоны и бензином заправляться.  К чему тогда и деньги?  А когда теряешь работу - времени полно.  Казалось бы - отдыхай, наслаждайся!  Так нет, носишься как угорелый, ищешь место.  На работе - рвешь жилы, а без работы - нервы.  Так натягиваешь до звона, что хоть Моцарта на них пиликай.  Зазвучит - как скрипка Страдивари.  Ночами не спишь, ворочаешься, волнуешься.  Думаешь, как дальше?  Чем платить за дом и новую машину?  И опять-таки никакой радости.

              Так говорил Сеня Розман своему приятелю Арику Гринбергу.  Оба облезлые и побитые жизнью они сидели на заднем дворе Сениного дома и дули дешевое светлое пиво под кодовым названием «Мышелов».  Бутылки складывали рядом батареей.  Те сверкали на ярком полуденном солнышке, как миниатюрные стеклянные пушечки, нацеленные жерлами в беззаботное голубое небо цвета полинялой футболки.  Сене было непривычно сидеть вот так без дела днем среди недели.  Он крутился на складном стуле, словно курица готовая снестись, нервно зевал, чесался, поглядывал на часы и тихонько вздыхал.  Розман вторую неделю ходил в безработных.  Жена, тоже программист уже начала на него выразительно поглядывать и заводить разговоры о сокращении расходов и о том сколько работы по дому, а она не может разорваться. 

            Арик-же напротив кейфовал, далеко вытянув из просторных обвислых шортов бесконечные волосатые ноги, похожие на морские канаты.  Он наслаждался теплом, жмурился и тихонько насвистывал полонез Огинского «Прощание с родиной».  Гринберг давно махнул на все рукой, сидел на инвалидности и подрабатывал на кэш переводами с английского на русский и обратно.  Но на праздничную неделю он отбрасывал все дела, потому что Рошашана - это серьезный праздник.  Не какое-то просоветское Первое мая или Лейбор дэй.  За десять дней между еврейским Новым годом и Судным днем Йомкипур решается судьба каждого на весь следующий год, даже облезлого Арика или Сени.  У них тоже есть свои судьбы и надежды, как у Наполеона, Клинтона, Аллы Пугачевой, или кого угодно другого, кто весь на виду и временно знаменит.  Тем более, что они-то, арики и сени не осознают своей облезлости, которая так очевидна со стороны другим, может быть тоже не менее облезлым и побитым.  Им самое время теплым сентябрьским днем подумать о жизни, побыть наедине со своими мыслями.

            Арик закрутил правую ногу вокруг левой, мучительно закряхтел и уселся поудобней.  Откупорил зубами еще одну бутылку, выплюнул крышечку в подстриженную траву (Сеня тут же ее подобрал) и подмигнул приятелю: «У тебя получается совсем как в той детской сказочке про дудочку и кувшинчик».

            - Мы рождены именно чтоб самую страшную сказку сделать былью!  -  вяло сострил Сеня, всасываясь в пивное горлышко.  Почавкал, вытер пенные усы и облизнулся длинным сиреневым языком с белым налетом.  -  Теплое, зараза...  Какая там сказка про кувшинчик?  Русская народная?  Там где джин вылезает?  Не помню.

            - Не помнишь потому что не читал.  Ты, вообще, читал что-нибудь в своей жизни, кроме объявлений о приеме на работу?  Это не народная сказка, а литературная.  Катаев написал, кажется.  Про маленького мальчика, который с кувшинчиком собирал землянику в лесу.  Пришел он на полянку и не увидел ни одной ягоды.  А тут гномик появился из под трухлявого пенька и дал ему волшебную дудочку.  Как на ней заиграешь - все ягоды из-под листков выглядывают.  Собирай - не хочу.  Но только гномик попросил в замен дудочки - кувшинчик.  Видит мальчик - поляна красная от ягод, а собирать их не во что.  Позвал он опять гномика и поменялся обратно.  Дудочку на кувшинчик.   Теперь у него есть тара, так сказать, но  вкусные ягоды опять исчезли.  Так он и менялся туда-сюда, и все бестолку.

            - Глупая сказка.  В меня пиво уже не лезет,  -  Сеня отставил пустую бутылку в батарею, гулко икнул и закурил.  -  Нет в ней логики!  Не посчитал мальчик до двух.  Я бы на месте этого пацана дурного обожрал бы всю землянику и еще горкой сложил где-нибудь на траве или на тот же трухлявый пень.  А потом обратно махнулся на кувшинчик.  Знаешь анекдот про гномика?  Как он женился на очень большой женщине...

            -Иди ты со своим анекдотом...  Сразу видно программиста.  Ты себе написал алгоритм на весь остаток жизни и все что в него не влазит - уже по фигу.  Как тебя жена терпит, такого зануду?  Логика - это же низший уровень умственной деятельности!  Ты не врубился в суть.  Мораль этой незатейливой истории: нельзя иметь все сразу.  Или работа и деньги, или свобода...  -  Арик заплел ноги в обратном направлении, хрустнув суставами и пронзительно вскрикнув от боли, не хуже Мичиганской чайки.

            - Жена у меня тоже программист, между прочим.  Неизвестно еще кто кого терпит.  Она - отнюдь не подарок.  -  Сеня обозлился и за программиста, и за неуспех анекдота.  -  Но вот ты же - имеешь все!  И от государства денежки гребешь, и квартира бесплатная, и медицинское обслуживание.  Да еще на кэш подрабатываешь и времени свободного полно.  Холостой свободный.  Жена над тобой больше не висит как цеппелин.

            - Нашел на что позавидовать, козел!  -  обиделся Арик.  -  Ты посмотри!

Он вытянул вперед искалеченную левую ногу и кивнул на костыли, прислоненные к нагретой кирпичной стене.  Сеня поперхнулся дымом и пробормотал какие-то нескладные извинения.  Но приятель ушел в себя, замолчал мертвым молчанием оскорбленного.  Беседа дальше не клеилась, несмотря на то, что Сеня, чувствуя себя косноязычным и кругом виноватым, вытащил из загашников чуть початую заветную бутылку коньяка.  Настроение пропало и даже солнце спряталось за обтрепанную заблудившуюся тучу.  Арик собрал костыли и усиленно кряхтя, чтобы усугубить в приятеле комплекс вины, похромал к своей побитой машине. 

А Сеня выбросил бутылки и принялся косить траву перед домом.  Так что к приходу жены все следы маленького праздника были уничтожены и даже складные стулья задвинуты глубоко в пыльную кладовку.  Но в голове у него все время вертелась эта дурная дудочка и кувшинчик.  Если их стравить: кто - кого переборет?  Представлялась тощая и длинная как Арик дудочка лупит почем зря пузатый Сенеобразный кувшинчик, пока тот не покрывается трещинами.  И отбитая ручка валялась сиротливо в скошенной траве.  Нельзя смешивать пиво с коньком, особенно, когда на солнце сидишь.  Еще и не такая гадость привидится.

Теперь опять представьте себе теплый но совсем по-другому день в середине пышной наглой весны.  Зелень нестерпима яркая, и дует ветер перемен, предвещающий бесконечное жаркое лето.  Они встретились через восемь месяцев, уже в мае на пикнике, в парке возле Демпстера.  Розман и Гринберг, пережившие еще одну зиму, еще более побитые жизнью, но уже не такие облезлые, благодаря предстоящему лету и каким-то новым планам и надеждам.  Сеня Розман - даже совсем не облезлый, или облезлый, но по-иному: сильно располневший, только вернувшийся из Флориды с пунцовой краснотой на щеках от тропического загара и облупленным носом.  Сеня, совсем облысевший, но работающий в крупной фирме с повышением зарплаты чуть ли не вдвое.  Так что жена-программист смогла уйти на полставки и заняться своей больной печенью и дочкой-подростком, которая совсем отбилась от рук, но теперь ходит на дополнительные занятия по математике и в бассейн, и уже лучше.

- Нет, я не поменяю своего кувшинчика на твою дудочку,  -  сказал  Сеня, самодовольно кивая на девственно-золотистый длинный «Линкольн».  -  Через месяц переезжаю в новый дом.  Шесть спален, паркет и джакузи.  По специальному проекту.

- А я и не прошу меняться.  Мне и так хорошо!  -  Арик  прижмурился на сверкающую машину.  -  У тебя уже не кувшинчик, а целое ведро.  Куда тебе такую прорву, шесть спален?   Ты что, гостиницу откроешь, или бордель?  Не переваришь!  Вытошнит с непривыку.

Сеня лениво пожал плечами.  Зарывается приятель.  Завидует.

- Ничего, мы привычные.  Камноедовы.  Ты еще не обожрался своей земляникой, не поносит?  У нас в компании есть места.

- Опять за компьютер?  Восемь часов один на один с этим одноглазым чудовищем?  Ни за какие коврижки...  нет уж, увольте.  -  Арик запыхтел от возмущения.  -  Свобода - вот мой девиз! 

Но Сене неохота было спорить о свободе и прочих высоких матерях.  Он был благодушен, против обыкновения, сыт и слегка пьян.  Хотелось поменять тему на что-нибудь простенькое:

- Слышал анекдот?  Иванов всю жизнь мечтал стать продавцом... и сейчас мечта профессора Иванова сбылась...  Или этот: опытный проктолог быстро определит, откуда у вас растут руки.

Арик отпарировал таким шедевром: «Вышла книга польских нецензурных выражений.  Составитель - Иван Сусанин».

Похихикали, чокнулись пивными бутылками, но Арик никак не мог уняться:

-Свобода слова и творчества - главное.  Чтоб ты, друг, не вякал.  Без этого жизнь - псу под хвост.  Ничего от тебя не останется.  И дом твой продадут, и машину...  Нетленка - другое дело.  Я тут стихи начал писать.  Печатают, между прочим.  В местной газете.  Под псевдонимом - Аарон Бездорожный.

- Бездорожный?  Почему не «Безнадежный»?  И откуда второе «А»?  Это не ты, между прочим, тиснул в местной газетке объявление: «Ищу собутыльников с высоким Ай-Кю.  Желательно гуманитариев не от сохи и не напряжных по киру».  Своими глазами видел.  В твоем стиле.

- Смейся, смейся!  Я вот сейчас работаю над венком сонетов.  Ну, ты небось и не знаешь что это такое.  Конечно, если бы я за компьютером сидел, мне бы было не до сонетов.  Но нам паркеты ни к чему, мы и на линолеуме...  Зато с духовными ценностями.  (Арик зажмурился, представил свою тесную квартиру-студию с липким линолеумом на третьем этаже с видом на помойку, железную пожарную лестницу и кирпичную стену.  Пишущую машинку с обкусанной клавиатурой на куче пустых ящиков.  Вечный кошачий дух и чад подгоревшей рыбы соседней квартиры, занятой полубезумной черной старухой.  Тряхнул немытыми кудрями, бурно проросшими вокруг маленькой, но блестящей лысины, и заораторствовал еще энергичнее.)  Духовные ценности, брат, это тебе не жук начихал!  Их никакими «Линкольнами» и «Мерседесами» не заменишь!  В своем творчестве я свободен, как птица в полёте, и никто надо мной не властен.

Сеня, в свою очередь пригорюнился, слушая сладкое воркование приятеля.  Его внутреннему взору предстали кипы счетов за еще недостроенный дом.  А какие будет счета зимой за отопление с шестью-то спальнями?  Почему жена решила, что она может работать теперь через пень-колоду, когда расходы так непомерно возросли?  Подумаешь, печень у нее увеличена!  А у него - холестрол и сердце!  Он должен все тащить как вол.  А вдруг уволят или заболеет?  Конечно, когда живешь на всем готовом, как Арик, ни о чем не думаешь, можно не только венки сонетов писать, а целые снопы.  В молодости, между прочим, у него, у Сени, тоже находили абсолютный слух, он даже играл на аккордеоне в детском оркестре.  Вот вам!

Ну играл бы он и теперь на аккордеоне.  И что?  Сидел бы на пабликэйде.  Жена бы точно ушла.  (Что в общем не так уж плохо.)  Напрашивался бы к знакомым на вечеринки и бармицвы со своей музыкой.  За выпивку и дармовую закуску.  Ездил бы в гости обратно, в Одессу, зимой в самые морозы, когда билеты дешевые, покрасоваться перед прежними друзьями.  И никакой Флориды...  Нет, рай в шалаше - это не к нему, к Сене. 

Они еще немного дружески покалякали, выпили по бутылке пива и разошлись, каждый вполне довольный собой.  Интересно, что бы случилось если бы судьба поменяла их местами?

2002

В. ЛеГеза