ДАМА РЕШИЛА ПОЙТИ В ВОСКРЕСЕНЬЕ
В ГОСТИ

«Помогите…Грабят» – стремительный промельк теней под аркой и быстрое шлёпанье ног по асфальту.

В небольшом тёмном сквере, ограждённом от улицы высокой стеной, показалось, что пробежали балующиеся дети. Вот это знакомое всем искусственно-трагическое: «Помогите, грабят» – на верхнем детском регистре, готовое в следующее мгновение рассыпаться детским смехом.

Был вечер. Светлые сумерки. Воскресенье. Собаке, искавшей привычные запахи, наскучил сквер.

Посередине улицы на трамвайной линии стояла женщина.

– «Отдайте хоть ключи, ведь в сумке ничего нет»,– вдруг как-то негромко прокричала она. В стороне возле подворотни стояли какие-то типы, почти сразу исчезнувшие. Подошёл сочувствующий, подошёл любопытный: «Что? Как? Когда?». Дама в шубе направилась в мою сторону.

– «Молодой человек, вы с собакой… Помогите… Проводите в милицию… Я одна боюсь… Только что на меня напали… Вон у той подворотни… Пойдёмте… Посмотрим… Ведь в сумке ничего не было… Может они её бросили… Поищем… Я боюсь одна».

Дама была испугана, ошеломлена. В правом кулаке крепко сжимала длинный замшевый ремешок от бывшей сумки и ещё что-то. И всё говорила, говорила.

– «Вот дураки… думали в шубе ­­- так богатая… А шубе уже столько лет…Они вырвали сумку… Видят, что там ничего нет и за мной один… «Что орёшь, я тебя сейчас убью»…И подходит. А у меня в руке почему-то кошелёк оказался. Я его ему сунула. А он мне вот эту щётку из сумки. А в кошельке было пятьсот рублей… Я так думаю: не жалко. Ну что пятьсот рублей… Сейчас это килограмм колбасы…».

У подворотни валялись кожаная рукавица и очки.

– Это ваши?

– «Да, да. Это очки для дали, а там ещё были для близи. Давайте посмотрим ещё. Может, они её здесь и бросили».

И она потянула меня во мрак подворотни, почти во двор.

А у меня всё не укладывалось в голове. Как так: можно сказать, посреди белого дня, недалеко от метро, в воскресенье, на тротуаре центральной улицы трое грабителей-стервятников напали на женщину, оборвали сумку. Напали цинично: один из них ещё нагнал её и отобрал кошелёк. И люди вокруг проходили (говорит она). И никто не защитил, не помог, не подошёл.

– «В какое страшное время мы живём»,– сказал я.

– «Мы живём в жуткое время, – подхватила дама – милиции нет, вот смотрите, сейчас они воруют – на водку надо – а скоро будет ещё хуже, в магазинах продуктов не станет, а к этому всё идёт, и будут воровать на хлеб. И будут уже не только на улицах грабить, а будут в квартиры вламываться. Я вам точно говорю».

Я проводил её. Она курила, и всё рассказывала, рассказывала.
Звали её Ольга Михайловна.

1993 г.

     * * *

МУЗЕЙ - КВАРТИРА БЛОКА

Смотрел я и не верил…

Было странно:

Где тополь вековой,

Что в три обхвата?

 Пигмеи завалили

Великана,

Срубили, распилили то,

Что свято.

Был памятник живой

С цветущей кроной,

Он помнил Многих

И ещё был в силе…

 Ему б стоять

В ограде золочёной,

А он повален,

Расчленён, распилен.

У Пня стоял я

И просил прощенья.

Что за дела

Творятся здесь на Пряжке:

 Язычники?

Другое поколенье?

Безумцы

Без смирительной рубашки?!

SOS!       «Это же акт вандализма.     Как так можно!?   Что же наделали!?»

Сначала – состояние оглоушенного человека, состояние полного смятения, а затем – такая эмоциональная тирада про себя.

Поваленный и распиленный тополь распластался по всему скверу. Казалась, он ещё дышал.
Я ходил, прикасался к нему, гладил его и просил прощения. Господи! Ведь ему было больше ста лет. Он помнил Блока и всех его друзей. Под его кроной происходило прощание с Блоком (гроб был вынесен во двор, в сквер, как раз сюда, где сейчас пень). Он, можно сказать, был реликтовым: олицетворял исторический период. А какая у него кора: могучая, рельефная. Тополь был необычайно толст: в три-четыре человеческих обхвата. Он – живой памятник – единое целое с музеем-квартирой, расположенной в этом доме, окаймляющем сквер.

Когда Паустовский в шестидесятые годы пришёл сюда на Пряжку к дому Блока, то первым делом нырнул под арку, чтобы поздороваться с этим тополем и прикоснуться к нему.

...На высоком пне на дощечке от тополя красной пастой было нацарапано: «Мемориальная табличка! Тополь (пенёк). А. Блока». Ещё два слова неразборчивы – размыты дождем. Подростки-школьники отреагировали вот так.

Обыватели, наверное: «Велика беда – очередной тополь повалили. И правильно. А то бы ещё упал на кого-нибудь». А литературная общественность и не заметила.

В первой половине сентября 2000 года в Санкт-Петербурге необъятный Блоковский тополь был приговорён к смертной казни, и приговор тотчас же был приведён в исполнение.

Часть музея Блока перестала существовать.

2000 г.