Элла перечитала своё творение, красным фломастером пометила ошибки и опечатки.
Править сейчас нет смысла, но при переработке в сценарий обязательно учесть и наделать других.  Ладно, на то и придуманы редакторы и корректоры. А вот что у нас получается по объёму? Берём среднее — полтора часа. Что имеем? Болтовня подружек и сцена уродливого секса. Сколько на это? Пусть десять... нет, пять минут. Жаннэ эстет, урежет до минимума. Разговор с родителями и сцена в спальне. Десять. И ни секундой меньше. Сценка завтрака с голыми родителями, приезд бабушки сестры, пионерский лагерь. Можно вставить ещё сценку с фотолюбителем Толиком. Я же пообещала ему поиграться голенькими. Обещание исполнила. Так, встреча с Эдиком, речка...О, встречу мамы с Эдиком в саду, летний душ. Это надо подольше. Кто в роли мамы? Вот то-то! Для себя, любимой, постараться. Добавить знакомство Анешки с Эдиком... нет, они же и так с первого класса знакомы. Как бы это назвать? Знакомство с телом. Звучит. Как это показать, пусть у Жаннэ голова болит. Забавы втроём.  Сцена с мамашей Эдика. Ух, как бы сама сыграла! Ладно, настроим девочку как надо. Анешка фотает наш бурлеск на речке. Прощание с Эдиком. Без драм и розовых соплей. Всё! 

Элла перечитала ещё раз. Прикинула в столбик хронометраж. Плюс-минус укладывается в полтора часа, но прямо просится какой ни будь смешной эпизод. Ага, с училкой литературы и “минутой верного свидания”. Добавляем. 

Она заправила бумагу и затарахтела клавишами. Готово. Но это максимум на две минуты. Нужно ещё что-то, минут на пять. Что бы такое вспомнить? Или придумать. Чёрт, фантазия сразу улетает в восемнадцатый век. Нет, такое не то, что в нормальное издательство, а ещё и не во всякий порно-журнал возьмут. Надо переключиться на что-то совсем другое. На реальное. Это у кого-то такое было, в “Крокодиле”, кажется: “Отбросим поэтические грёзы, миру в мире есть реальные угрозы!”. Вот именно. 

Элла перебрала стопку машинописи, добавила в середину пару только что отпечатанных страниц. Засиделась. Одеваться и гуляться, шагом марш! Она в Париже или где, n’est-ce pas, мадамы и мусьи? 

Одевшись с неброской элегантностью настоящей француженки, выпорхнула из отеля.           
Вернулась вполне довольная жизнью, и с парой модных журналов в руках. Впереди Венеция и Канны, да и Москва — это вам не Тайноград какой ни будь. Костюмеры - костюмерами, модельеры - модельерами, но прежде всего ей самой решать, в чем очаровывать публику. Без ничего — это на экране, а вот на красной дорожке и всяких там церемониях надо держать фасон, как говорят в одном южном городе. Как бы это так сделать резко контрастно, но не чересчур? 

Радугу откутюрных образов погасил голос Тео: 

— ЭллА, можно к тебе? Ты одна? 

— А тебе ещё кто-то нужен, бандитто сексуале? Эммы сегодня не будет. Да входи уже, благовоспитанный ребёнок. 

Она подхватила парня на руки, закружилась с ним по комнате. 

— Какая ты сильная, ЭллА! 

— Простая русская баба. Ничего особенного. 

— У вас там все такие? 

— Еву ты видел. Эмму... не только видел. Есть ещё вопросы? Тогда у меня есть. Как прошли твои пробы в студии? Я уже дня три не виделась с нашими мэтрами. 

Тео рассмеялся. 

— Я, как ты учила, вообразил себя Эдиком, а этих актрис — твоей мамой и бабушкой. Представляешь? Вот как бы ЭдИк твою бабушку? 

— Ну, ты и хулиган! Погоди, достанется ещё тебе от меня. Ну и как? 

— Очень на это надеюсь. По-моему, мэтр даже хотел меня немножко придержать. Он явно остался доволен, чуть не облизывался, но ничего определённого не сказал. А мне было очень интересно. Особенно с одной. 

Это было сказано с такой интонацией, что Элла пригляделась повнимательнее и слегка прикусила губу, чтобы не расхохотаться.  Если у него только от одного воспоминания такое, то что же было в студии? Она сбросила махровый халат, в который куталась до прихода Тео. В какую-то особую простудность сквозняков она не верила, но неподвижно сидеть голой под открытым окном просто уже неуютно. В Париже это вам не на Тобаго. 

— Живо скидывай свои тряпки или хоть молнию расстегни. А то пойдёшь потом от меня в свой номер через весь отель в рваных штанах. И рассказывай, что в ней такого особенного. 

Команда была исполнена моментально. 

— А ревновать не будешь? 

— Ревновать? Кто? Я?! Ну, если ты мне прямо сейчас не докажешь, что я в сто раз лучше, то заревную навсегда, до завтра. Ой, ты что?! Уффф... ладно, прямо тут и доказывай. 

Когда — уже в спальне — доказательства были признаны достаточными и безукоризненными, а дитя-злодей вполне платонически игрался с её погремушками, Элла вернулась к теме. 

— Так что такого особенного у неё было, что у тебя чуть штаны не лопнули? Давай, выкладывай, мне же интересно. Такая вся атомная секс-бомба? 

— Сначала не очень. Старше тебя, фигура неплохая, в общем, но так, вполне средняя. А вот груди... 

— Красивее моих? Быть такого не может! 

— И не было. Раза в два меньше и на вид так себе, висят, но... 

— Кончай интриговать, а то выгоню прямо к ней. Или, погоди, ты с ней уже... 

Тео хихикнул. 

— Ещё нет. Только назначили рандеву. 

— Ладно, потом расскажешь. Так что же там всё-таки особенного у неё? 

— Сама перебиваешь. Видела такие сцены в кино: она голая после душа причёсывается перед большим зеркалом, а он подходит сзади, прижимается и берёт её груди в руки, целует шею, ну и дальше? В кадре получается вид сразу спереди и сзади. 

— Видела, и не раз. Вполне банально. Ну, и... 

— А знаешь, бывают такие баллончики с газом: шину срочно подкачать или мяч надуть? 

— До сих пор не знала, но могу себе представить. Продолжай. 

— Продолжаю. Я к ней подошёл, прижался и взял её груди в руки. И вот, как будто к ним такой баллончик подключили. Они аж подпрыгнули, стали большие, упругие, прямо как мячи. И попа тоже. Представляешь? Её прямо как током пробило, и она стала другая. И меня с ней вместе. Как мы только прямо перед камерой сдержались? Но у неё коленки подогнулись, и она стала на пол оседать. Я успел подхватить. Потом она стала, ну, какая всегда. Можешь такое представить? 

— Ничего себе получился кадр, представляю. 

Элла поднялась с кровати, зашагала по просторной спальне. И это она переняла у Ольги. Надо же, только сейчас сама заметила. 

— ЭллА, с тобой тоже такое бывало? 

— Знаешь, бывало, пару раз. И один раз видела. Со стороны это очень эффектно смотрится. У нас там была компания молодых нудистов. Марек (я тебе про него как-то рассказывала) показывал нам, как правильно раздевать девушку. Раздел. Ничего больше, но с ней было такое, вот точно, как ты рассказал. Она потом так мило смущалась, а мы все были в восторге. О, кстати. Мэтр Жаннэ и вся там команда. Как это им? 

— Тоже в восторге. И маме тоже очень понравилось. 

Большие глаза стали огромными. Элла уставилась на парня. 

— Какой маме? 

— Моей. Моей маме Жаклин. Она же тоже актриса, и снимается в нашем фильме. Только в эпизодах. Я тебе разве не говорил? Если хочешь упасть в обморок, то падай на меня. 

— Перебьёшься. Так она знает, как мы тут с тобой развлекаемся? 

Он пожал плечами. 

— Знает, конечно. Как именно, я ей не рассказывал. Это слишком интимно. Но знает. 

— Вот как набью сейчас твою наглую галльскую морду и задушу. Даже предсмертную фразу Нерона прохрипеть не успеешь, артист. Нет, это же надо! Напугать меня — это надо уметь. Артист! 

Она плюхнулась на кровать, перевела дух. 

— Ладно, признаю. Ты второй раз меня переиграл. Станиславский на том свете плачет от восторга. А теперь давай серьёзно. Про кинопробы ты не соврал. Так точно нафантазировать невозможно. Надо очень хорошо знать психофизиологию секса. При всём моём тобою восхищении, нос у тебя до такого ещё не дорос. А вот маму зачем приплёл? Может и папу ещё добавишь? 

— С папА у тебя фотосессия уже была и будет ещё послезавтра. Там (он показал пальцем вверх) решили, что для вашей страны надо сделать по-другому. У вас же там даже “Плейбой” запрещён. Послезавтра, в девять утра в его фотостудии на проспекте Клебер. С юнгой Эмилем, кстати. Вот, если не веришь. 

Тео нарочито неторопливо проследовал в кабинет, где осталась его одежда и вернулся с запиской. 

— Это он просил оставить для тебя на ресепшене или передать, если встретимся. У тебя должно быть сообщение на пейджере, но это на всякий случай. Поедем с тобой в такси. Сама заблудишься, да и парковку там не найти. 

В записке точно повторялось полученное утром сообщение. 

— Ладно, принято. А про мать зачем врал, шантажист? 

Тео вскочил. 

— Ах, вот вы как! Всё, я оскорблён вашим недоверием к моим словам, вашим... вашими обвинениями меня во лжи и, более того, обвинением меня, человека безусловно порядочного, в гнусных намерениях — без какого-либо на то основания, мадемуазель! Отныне наши отношения останутся исключительно деловыми. Честь имею! Бон нюи, мадемуазель. 

Вся эта тирада, тон, которым она была произнесена, горделивая поза и холодный офицерский поклон голого Тео получились настолько комичными, что Элла с хохотом рухнула на кровать, успев зацепить его ногой под коленку так, что он упал на неё. Дальше они хохотали уже в обнимку. 

— Ну, ты и комик! - сказала она, размазывая слёзы по лицу. — Вот помяни моё слово: все эти ваши Фернандели и Ришары ещё будут выпрашивать у тебя автографы. Чтоб мне быть не Файной, а Огидной. 

— А это что? Файн — это понятно, а это, как ты сказала? Ехидной? 

— Огидна. Это на нашем языке значит отвратительная, мерзкая. 

— Буду так девчонок называть и объяснять, что это русский комплимент. 

— Это будут их проблемы. Но всё-таки, зачем ты мне наврал про твою мать? Я же поверила. Мне по-настоящему плохо стало. 

— А я не врал. Она и вправду занята в нашем фильме, в нескольких эпизодах. 

— Теодор! 

— Да не вру я! Вы даже снялись вместе в одном эпизоде. Помнишь, на Тобаго, когда я, то есть юнга Эмиль, привёл к тебе индианку? Она нашла огромную жемчужину и захотела подарить её Повелительнице Великого Крылатого Каноэ. Вот это была она. И ещё, но уже без тебя. Когда Лео у генеральши. Там она в роли Гертруды, служанки. Генеральша приказала ей раздеться и прислуживать им голой. А когда генеральша устала, то велела Лео продолжать то же самое с ней, с Гертрудой. Ей захотелось полюбоваться.  И ещё несколько. Бал у барона. С попом играют в карты три женщины, одетые только в маски и драгоценности. Вот мама — одна из них. И ещё что-то. А, вспомнил: в пещере сатанистов исполняет дьявольский танец. 

— Ох, ничего себе! А Жаннэ, значит... 

— Не значит, а знает. У меня фамилия отцовская, но по закону в эротических сценах до восемнадцати лет можно участвовать только с согласия родителей и под их наблюдением и контролем. Когда мы с мамой работаем вместе, вообще никаких проблем. Жалко, что он на эти пробы нас вместе не поставил. Вот была бы потеха! 

— Крутая была бы потеха, ничего не скажешь. А где она ещё снималась? 

— У разных режиссёров. Как актриса она так себе, на пару минут. Но она очень красивая. Я в неё удался. Она же, в основном, натурщица и фотомодель. Вот там она знаменитость. Они с отцом в разводе, но иногда он работает с ней. В этом деле у неё настоящий талант. А в кино её приглашают, когда нужно красивое тело в кадре. Даже больших знаменитостей несколько раз подменяла. 

Совершенно обалдевшая от такой информации Элла нашла в себе силы только простонать: 

— Господи, боже мой! За что, за что же я в такое вляпалась?! 

Тео её слов не понял, но интонацию оценил безошибочно. 

— ЭллА, да не страдай ты так. Знаешь, что она сказала, когда узнала, что мы с тобой трахаемся? 

— Догадываюсь. Ох, горе мне, горе! 

— Держу пари на миллион, что ты ошибаешься! 

— Миллиона у меня нет. В любом случае пролетаю. 

— Ладно, так и быть. Скажу задаром. 

— А не соврёшь? 

— Зачем?  

Тео пожал плечами, подмигнул. 

— Она сказала: “Станешь знаменитостью и на старости лет напишешь об этом в мемуарах. Но не раньше. Не желаю, чтобы о моём сыне говорили, что он сделал карьеру через бабью постель. Понял, красавчик, раньше даже не вспоминай!”.  

Элла медленно выдохнула все семь литров жизненной емкости своих натренированных пранаямой лёгких. Уфффффф... в таком напряжении она бывала не часто. 

— Какая мудрая женщина!  

— Я ей обещал вас познакомить. Она от тебя в восторге. И она тебе понравится, вот увидишь. Встретитесь у папА в фотостудии. 

— А почему не прямо здесь, в отеле? 

— Так она же не здесь живёт. Поселилась у тёти Дениз. Это её старшая сестра. Сестрички давно не виделись, соскучились. А у тётки большая квартира в квартале Дефанс. Живёт там вдвоём со своей любовницей. 

— Они тоже натурщицы? 

Лео печально вздохнул. 

— Если бы. Обе — училки в частном колледже. Зануды и ханжи страшные. Если бы я у тётки учился литературе, наверно вообще перестал бы читать. Терпеть не могу этих баб. Мама совсем другая, увидишь. 

Элла вспомнила, наконец, отчётливо тот эпизод с жемчужиной. Улыбнулась. 

— Уже видела. Вы с ней такие красивые. Первый раз вместе работаете в кино? 

— В кино — первый. А позирую с ней уже давно, лет с восьми. У нас в Тулоне есть две студии эротического искусства. Живопись, скульптура и графика, всё очень серьёзно. Никакой там порнографии, боже упаси от этой гадости! Только настоящее искусство. Законы те же самые. А когда сын с мамой, то проблем с ними никаких. У папы в студии висят две картины с нами. И одна, где мы втроём. Сама увидишь. 

— Уже сгораю от любопытства. Ты сказал, что они расстались.  Это когда? 

— Развелись. - уточнил Тео. — Это совсем другое слово, ЭллА. Четыре года назад. Они даже не ссорились. Просто папе мало только одной женщины, а маме интересны новые мужчины. Зачем притворяться, что у них семья, и плодить сплетни? Лучше так, честно. 

 — Всё, я умерла. - прошептала Элла, закрывая глаза.    Но покойницей пробыла недолго.
Умело проведенные Теодором реанимационные мероприятия оказались весьма успешными. 

Элла сидела перед заправленным в пишущую машинку чистым листом и мучительно решала два важнейших вопроса: что ещё написать о приключениях юной оторвы такого, что могло быть выпущено без особых ограничений на экран и не было бы вариацией на тему уже пройденного, и какие муки страшнее: родовые или творческие? 

Врачебные знания подсказывали, что родовые-то можно здорово облегчить. Эпидуралку воткнуть, или там закисью дать подышать. А где в творчестве место, куда оно втыкается? Вот то-то! А здравый смысл возражал, что тужиться в обоих случаях всё равно придётся. И что в результате вылезет?
Из собственной биографии не вылазило ничего подходящего. Не зря перед родами обязательно ставят клизму, ох, не зря. 

Из мрачных пучин душевно-заумственных терзаний на ясный свет божий её вернул сигнал пейджера о том, что поступило новое сообщение. От секретарши Жаннэ. Парижский номер телефона и просьба обязательно дозвониться и пригласить к телефону доктора Ольга Черникофф из Советского Союза. 

Вот это да! Похоже, в эту неделю бог расщедрился на сюрпризы. Элла дотянулась до телефона и набрала номер. 

 Ответили почти сразу: женский голос на фоне характерного шума большого офиса. 

— Оргкомитет выставки. Чем могу быть полезна? 

— Здравствуйте. Мне передали ваш телефон с просьбой перезвонить доктору Ольге Черниковой из Советского Союза. Надеюсь, что это не ошибка. 

— Ни в коем случае, мадам. Она только что была здесь. Поль, позови доктора Черникофф, да, ту высокую шатенку. Одну минуту, мадам. 

Прошло чуть больше минуты. 

— Ольга Николаевна? 

— Да, это я. Эллка, ты?! Привет, подруга! Надо же, как быстро тебя нашли. Умеют люди. Какими-какими? Выставка-ярмарка химических технологий. Вот, представляю тут нашу великую державу. Слушай, этот телефон не стоит долго занимать. Диктуй свой номер. Повтори. Запомнила. Минут через десять - двадцать перезвоню. Закончу тут один разговор. Пока, кинозвезда. 

Как же Тео удивился, когда оказалось, что в фотостудию с ним едет не одна красавица, а сразу две, причём вторая почти не говорит по-французски! Вежливо представившись и взглядом знатока оценив достоинства новой знакомой, он поинтересовался: 

— Мадам Черникофф тоже русская актриса? 

— Вынуждена тебя разочаровать. Я простая химичка. - ответила Ольга по-английски. — Как подруга твоей любимой тёти. И такая же зануда, как все химички. В голове одни формулы. 

Тео улыбнулся и тоже перешёл на вполне приличный английский. 

— Ну, хоть не училка? 

Ольга изобразила ужас. 

— Боже упаси! Как ты мог даже подумать такое обо мне?! Я простой доктор химии и директор химического завода. Можешь меня не бояться. - ответила Ольга, беззастенчиво разглядывая Тео. — А моя подруга права: ты очень красивый парень. Даже слегка ей завидую. Повезло капитану с юнгой. 

— Ладно, успеем ещё поболтать. Такси уже ждёт. 

Отец Тео — типичный корсиканец, невысокий, худощавый, очень подвижный и разговорчивый усатый брюнет — встретил их с некоторым удивлением и истинно южным радушием. 

— Искренне рад знакомству со столь очаровательной подругой воистину замечательной... о, не спорьте, мадемуазель, мне виднее... замечательной актрисы. Я даже завидую Жаклин и сыну. Они имеют счастье постоянно общаться с мадемуазель Файна, а я — только в краткие минуты съёмок. Сегодня, к сожалению, последние. О, кстати, позвольте вам представить: Жаклин: — моя лучшая модель и, увы, бывшая супруга. Жаклин, составь, пожалуйста, компанию нашей гостье, пока мы будем заняты съёмкой. Уверяю вас, совсем недолго. Мадемуазель ЭллА, прошу вас в гримерную. Нинон, Жоржетт, помогите мадемуазель переодеться и сразу проводите в съёмочный зал. А я ещё раз проверю свет и камеры. Пардон, дорогие дамы, вынужден вас на время оставить. Дело прежде всего. Тео, не позволяй дамам скучать. Ты мне понадобишься через полчаса. 

И исчез за портьерой, закрывавшей вход в рабочие помещения студии. 

Ольга рассмеялась. 

— Ну, герой-любовник, давай, исполняй отцовскую волю. Я уже слышала от Эллы, что с тобой не соскучишься. Простите, мадам, я не осведомилась, говорите ли вы по-английски? 

— Болтаю немного. - ответила Жаннет, красивая стройная брюнетка, одетая просто, но элегантно. — я же работаю не только во Франции. 

— Чем прикажете вас развлекать, дорогие дамы? Мам, я обещал ЭллА и доктору Черникофф экскурсию по нашей галерее, но пока она занята с папА. И меня он скоро позовёт. Там всего-то пяток кадров, но сама знаешь... 

— Пока модель ещё жива, он будет выбивать из неё совершенство. - рассмеялась Жаклин. 

Тео тут же вставил: 

— Мам, не пугай доктора Черникофф. Ты выразилась так двусмысленно, что она сейчас побежит спасать свою подругу. 

— Не побегу. Я вас правильно поняла, дорогая Жаклин. И давайте без церемоний. Просто Ольга. Я уже по уши сыта всеми этими официальными церемониями. Спасибо Элле, под предлогом сврхнеотложных личных обстоятельств отбрыкалась от пары не слишком обязательных мероприятий и вечерней культурной программы. Я люблю музыку, но опера Вагнера как ни будь обойдётся без моих аплодисментов. 

— Я вас понимаю. - улыбнулась Жаклин. — На вечер придумаем развлечения повеселее. Тео, организуй нам пока по чашечке кофе и принеси готовые постеры и афиши к фильму. Потоми ты будешь занят с отцом, а мы с Ольгой просмотрим их и обсудим. Честно говоря, мне самой не всё нравится. 

Когда из-за портьеры появились все трое участников творческого процесса, Ольга только что закончила излагать свои аргументы. Жаклин тут же атаковала своего экс-супруга. 

— Жорж, говорила же я тебе, что эта афиша годится только для фарса, а не для серьёзного пиратского боевика. Ладно, мнение простой натурщицы для тебя ничего не значит, но послушай же человека науки. 

— С удовольствием, мадам. Я весь - внимание. Что неправильно в этом изображении по вашему учёному мнению? 

— Только то, месье, что перед нами самоубийца. Этот выстрел последний в жизни предводительницы корсаров. 

На афише Мирэй, одетая, как и полагается корсарше, в кожаные штаны, сапоги и мужскую рубашку с кружевами, расстёгнутую в пределах приличия, с саблей наголо, восседала верхом на стволе пушки, из жерла которой вырывался сноп пламени. Выглядело всё это совершенно великолепно. 

— Месье Жорж, простите. У меня нет ни малейших претензий к вашему художественному мастерству. Оно на высочайшем уровне, но любой военный, увидев это, решит, что видит рекламу комедии или трагедии, это уж что ему подскажет воображение. 

— Это почему, мадам? 

— Потому, что при выстреле по стволу пробегает мощная ударная волна, а сам ствол на какие-то тысячные доли секунды распухает в том месте, где в данный момент оказывается снаряд. Или ядро в старинной пушке. Видели же вы в мультфильмах: охотник стреляет, а по стволу ружья бежит этакий пузырь? 

Жорж кивнул. Видел, конечно. 

— Вот именно так на самом деле. Кроме того, ствол со страшной силой отбрасывается назад. На всё это уходит значительная часть энергии выстрела. В реальности ноги вашей Мирэй полетят в разные стороны, а то, что останется, ещё может быть, сгодится для опознания, но никак не для командования кораблём. Вы уж поверьте инженеру. 

Смущённый фотограф присоединился к общему веселью только через несколько секунд, но хохотал от души. 

— Ох, благодарю вас, мадам. Отныне я ваш должник. Уберегли от позора. 

— И мой, Жорж, и мой тоже. Говорила же я тебе. 

— Ладно, и твой. Но меньше. У тебя только чувства, интуиция... Вот мадам инженер привела неоспоримые аргументы. 

— Месе Жорж, подарите мне эту афишу на память, и будем квиты, - предложила Ольга. 

— Только не эту, мадам. Я закажу для вас подарочный экземпляр. А сейчас идёмте в галерею. Тео обещал вам экскурсию, вот мы её и проведём. С любого изображения, которое вам понравится, я изготовлю копию и присовокуплю её к подарку. 

Фотографии, картины, рисунки сепией и карандашом, несколько скульптур. Все — эротического содержания, но даже без малейшего намёка на пошлость. Это было так же далеко от порнографии, как живопись Буше или Моне от фоток в скабрезных журнальчиках.  Были среди них и фотографии Жаклин. Любуясь ими, Элла поняла, что имел в виду Тео, говоря о таланте своей матери. Красивое лицо и изумительное тело, да, разумеется. Но и артистизм модели. На каждом фото был образ, была история. И мастерство фотографа. 

А вот что-то знакомое. Нет, точно, она уже видела раньше это фото. Но где? Она напрягла память. Ночной аэропорт, киоск... Да, там. Тесен, однако же, мир. 

— Маэстро, это всё прекрасно. А вы, Жаклин, жемчужина этой экспозиции. Знаете, нам с Ольгой случалось позировать обнажёнными. Наш общий друг — хороший фотограф. Но так... Это изображение фигуристки — шедевр! Простите за высокопарный стиль. 

— Вот вам и первый подарок! - фотограф был явно польщён. Сегодня же достану из архива негатив. 

Живопись и графика впечатляли не меньше. Выполненные в разной манере (Элла и Ольга не очень разбирались во всяких -измах), они представляли собой, если можно так выразиться, высокую эротику. Высокохудожественную.  

— А вот и Тео с Жаклин. Оля, ты только посмотри, какая прелесть! 

— А здесь мы втроём, взгляните. Работа моего друга, Мишеля Ферье. Что скажете? 

На живописном полотне была запечатлена бытовая сценка: мальчик не совсем вовремя зашёл в спальню к родителям. Весело-смущённое выражение на лицах взрослых и непередаваемое словами — на физиономии мальчишки. 

Характерный щелчок отвлёк подруг от созерцания картины. Второй и третий последовали незамедлительно. 

— ПапА, лучшей рекламы твоей галерее никто не сделает! - заявил Тео, опуская фотокамеру. 

— Вот он, загнивающий мир чистогана. - констатировала Ольга. — От горшка два вершка, а уже бизнесмен. 

— За рекламу полагается гонорар. - поддержала её Элла. — С вас репродукция, месье. 

— В размер полотна и наивысшего качества. - ответствовал страшно довольный фотограф. — А что скажете вот об этой? 

На первый взгляд картина выглядела банально, да и выполнена грубовато, и сюжет из тех, что “на грани”. На огромной кровати - сексодроме валялись два голых тела. Очень взрослая и не очень привлекательная женщина в позе “возьми меня, я вся пылаю” и лежащий на животе почти между её ног мальчишка подросток. 

Но приглядевшись, подруги расхохотались. 

— Что скажу, месье... ох, что скажу, месье... - сквозь смех выговорила Элла. — Скажу, что у художника потрясающее чувство юмора! Боже мой, какая прелесть! Кто автор этого шедевра? 

— Картина называется “Такая у нас работа” - ответила Жаклин. 

— И я что-то такое подумала. А автор, художник кто? 

— Он перед вами. 

— Тео??! - хором ахнули подруги. — Это твоё?! Эллка, держи его, зацелую! 

Приговор был приведен в исполнение дважды. То, что осталось от юного живописца, вернули счастливым родителям. 

Выражения лиц персонажей на полотне было диаметрально противоположно их страстным позам. “Господи, да когда же всё это уже кончится?” - читалось однозначно. 

— Тео, да как это ты? Ты сам? Ну, маэстро!  

Эллу переполнял восторг. 

И тут парень преподнёс ещё один сюрприз. Он был смущён. Не играл, не притворялся. Прятал глаза и сам пытался спрятаться за спину своей статной матери. 

Элла представить себе не могла, что этот бесстыжий красавчик способен на такое чувство. 

— Тут есть ещё пара его работ. Совсем другие. Взгляните. 

Два рисунка. На них — обнажённые женщина и мальчик лет десяти, стоящий спиной к зрителям. Ни одной лишней анатомической подробности. Но почему-то понятно, что это мать и сын. В чём-то провинившийся и получающий строгое материнское наставление. И чем-то заслуживший похвалу. 

— Тео увлекается живописью. Брал частные уроки у моих друзей, а в этом году поступил в художественный колледж. - пояснил Жорж. 

— Быть тебе Эдуардом в моём фильме. Я с Жаннэ с живого не слезу, как бы он не выпендривался. - торжественно обещала Элла. 

Они сидели за столиком в маленькой кафешке, любуясь на золотистую в закатном свете базилику Сакре-Кёр. 

— Вот теперь понимаю манеру парижан сидеть лицом к улице. - проговорила Ольга. — надо быть полными идиотами, чтобы отворачиваться от красоты. Так что надумало это юридическое светило? Давай ещё раз. Столько впечатлений за день. Боюсь, что-то упустила. Медленно и по порядку. 

Элла изложила всё, что ей удалось понять. 

— Может быть, я ошибаюсь, но выглядит реально. Ты у нас успешный администратор, что скажешь? Я в этом слабо петрю. Как, по-твоему, получится? 

— Только без драм, актриса. В самом наихудшем случае окажешься в театре или на “Скорой помощи”. Смерть под забором тебе не грозит. Будем исходить из этого. Контракт с громадной неустойкой в случае разрыва — это оригинально, и это может сработать. Если обозначить начало совместной работой над сценарием, который у тебя на самом деле почти готов, то с отсрочкой на всякие там ваши монтажи, пересъёмки и переозвучки, а потом презентации на фестивалях, которые без исполнительницы главной роли — ну, никак, то года полтора у тебя точно есть. А за это время много чего можно сделать. В том числе и на должность тебя пропихнуть. 

— Да, он сказал, что каким ни будь постоянным представителем по связям и так далее от Минкульта или Союза кинематографистов, в котором я ещё толком не состою. Это мне должно обеспечить постоянную выездную визу. А не торчать на глазах у кого не надо, моя забота. И лизнуть, кому надо — тоже. Но нужна мощная лапа. А это только... 

— Без имён. Я поняла. Попробую. 

— Я себе голову сломала, как дать знать тебе или Другому. Уже хотела через экзотическую страну, но... 

— Но паранойя не пускала. И правильно. Зря потратила бы время. 

— Когда от тебя пришёл сигнал, я сперва решила, что это чей-то розыгрыш, а твой голос услышала: вот знаешь чуть в бога не уверовала. Я такого подарка ещё не заслужила. У меня прямо неделя приятных сюрпризов. Теперь всё будет в порядке. 

— Ага, свалила всё на мои хрупкие плечи, и порядок, довольна. Счас тебе! Не говори гоп, пока не перепрыгнула. 

Ольга задумалась. Вот что она любит, так это трудные задачи. Нетривиальные. Административные — в том числе. И, чем нетривиальнее, тем лучше. Но информация от Эллки какая-то сумбурная. Изменилась девка, вся в искусстве, в эмоциях. Где её холодный интеллект врача? 

— Значится так: мы посовещались, и я постановила. Сведёшь меня с твоим режиссёром, а ещё лучше — с продюсером, как его? С Леклерком. Потом, именно потом, а не раньше, с этим юристом. Время — это будет моя проблема, но лучше по вечерам. Да, вот что: с нашим, с Сааром на эту и близкие темы ни гугу, в том числе и о состоянии твоего сценария. Но и не замыкайся. Щебечи аки пташка божья. Отдайся ему, что ли, пару раз для вдохновения. Не мне тебя учить. 

Она взглянула на часы. 

— Пока всё. Ладно, по коням. Это, вон там, фуникулёр? Айда туда. Спускаться сейчас пешком времени уже нет. Поймай мне такси и скажи ему адрес. А то с моим французским и их английским, да на ночь глядя... 

Но как же сделать всё-таки этот чёртов финал? Жаннэ прав прощание с Эдиком на вокзале напрашивается само собой очень логично. Но трогательное прощание и светлая печаль — это фигушки вам, месье. Вот какак было на самом деле, какой сюрприз мы на прощание приготовили, так оно сюда и войдёт. Если что, потом подработаем. 

На вокзал мы с сестрой покатили на велосипедах. В автобусе душно, да и не поняли бы нас советские пассажиры.                                                                  Я нарядилась в короткие белые шорты и клетчатую ковбойку, завязанную узлом на животе и застёгнутую ровно на столько, чтобы груди хоть как-то ещё оставались внутри. 

Анешка натянула мамин сарафан с глубоким вырезом. Он ей был размера на полтора-два маловат, поэтому обтягивал её, как перчатка. Под которую, естественно, ничего не надевают. 

Вот такие мы обе нарядные ясным субботним утром вышли на перрон, где возле седьмого вагона ожидали отправления Эдик с родителями. Подошли, очень вежливо поздоровались, выразили уверенность в успешном его поступлении в консерваторию. В общем, непринужденно завязли нормальную светскую беседу. 
  Эдик был в полном восторге, который старательно скрывал. Его предки испытывали чувства совершенно противоположные, которые так же старательно сдерживали. Люди они в городе известные, а тут толпа народу. Ноблес оближ, хоть тресни. 

Объявили отправление. И тут настал предел душевным нашим силам.  Объятия и поцелуи были такими страстными, что у меня даже ещё одна пуговка расстегнулась. Поезд чуть не ушёл без виновника торжества. В последнюю секунду он заскочил в вагон, откуда успел послать родителям воздушный поцелуй. 

Мы изобразили книксен и степенно удалились, оставив папашу с челюстью, отвисшей до колен, а мамашу, цепляющейся за него в попытке не упасть в обморок. 

Прикатили домой, и там у нас уже были гости, наши друзья Таранцы. Друзей у нас в стране принято принимать на кухне. Мама с Зинаидой Петровной сочиняли что-то вкусное у плиты, а папа, как всегда, отчаянно спорил о политике с Тарасом Семёновичем. Естественно, вся компания была голышом. На нас уставились с великим удивлением. 

— В честь чего это вы так вырядились? - осведомился Тарас Семёнович. 

— Провожали Эдика в Киев. - ответила Анешка. 

— Это которого? Тарневского, что ли? 

— А какого же ещё? 

— Его и родители провожали? - подключилась Зинаида Семеновна. 

— Ага. 

— Представляю себе эту сцену! - расхохотался Тарас Семёнович.  

— Так им и надо. - веско заключил папа, и с ним все согласились. 

— Расскажете, как там у вас всё было? 

— Расскажем. А где Алик с Мишкой? 

— В саду. Они уже там от скуки грядки поливают. Раздевайтесь, девчонки и бегите к ним. Я вас потом к столу позову.  

Я мигом сбросила свои шорты и ковбойку, а Анешка застряла в тесном мамином сарафане. Картинка получилась та ещё! 

— Тарас, помоги ребёнку. - скомандовала Зинаида Петровна мужу. 

Тот просто вытряхнул сестру из платья, и мы побежали в сад к ребятам. 

Punctum coronat opus! Элла вытащила из машинки последний отпечатанный лист. Осталось вычитать, проверить грамматику и отдать мэтру Жаннэ. Если одобрит, дальше только техническая работа.
Кто бы мог подумать, что сочинять так трудно? 

                                            *************
Продолжение следует.