Рассказы публикуются впервые.
ТРУБА.

Где-то, по бескрайней сибирской тундре, спотыкаясь, брел самый обыкновенный бомж, а может быть и бич. Грань между этими понятиями подчас, довольно зыбкая, и складывалось впечатление, что она давно уже пройдена этим человеком . Одним словом, бродяга. .

Однообразный пейзаж тундры в период долгого полярного лета ввел его в состояние легкого транса. Мимо, с гулким топотом пролетали целые стада ветвистых высококалорийных оленей, обдавая бродягу резким запахом мочи и грязной кошмы, а из-под самых его ног, обутых в разбитые, рыжие от пыли и моха ботинки, недовольно выпархивали разжиревшие тетерки.
С томным видом, бич провожал голодным взглядом и тех и других, но у него не то что ружья, но даже и рогатки не было. Правда последнюю тот пытался соорудить из прелой резинки от собственных трусов, но камень, посланный из такого несовершенного оружия, упал прямо под ноги бедолаги, порвав ее, резинку,острой своей гранью надвое.
Устало, помянув мать этой самой резинки, бич вновь поперся неизвестно куда и зачем, но уже еще более медленно, так как трусы его сползли куда-то вниз, почти до щиколоток и походка его, скорее всего, напоминала неловкие прыжки стреноженной лошади.
Испив в очередной раз воды из грязного оленьего копытца, и в очередной раз не превратившись в последнего, бич, а некогда преподаватель английского из далекого якутского поселка, сбежавший оттуда по причине стойкой многолетней ипохондрии, вызванной постоянной задержкой пособий, и большим сроком беременности у местной красавицы Адигель, он, подчиняясь какому-то внутреннему чутью, неожиданно для самого себя резко повернул влево.
Хотя, если честно говорить, где там лево, а где право, на этой плоской как стол тундре, лишь слегка для разнообразия украшенной кустиками бурого ягеля, определить было довольно проблематично, но тем не менее он все-таки повернул и почти сразу же, ну так версты через две - три уперся в огромного диаметра трубу, надо полагать, нефтепровода. Один ее конец уходил в неведомую даль и извиваясь скрывался за горизонтом, а другой, зияя распростертым, ржавым изнутри жерлом чернел прямо перед самым носом бежавшего педагога, которого, кстати, звали Аркадий Семенович Захребетный. Господи, какие только фамилии не встречаются на бескрайних просторах России.
Темное жерло манило собой усталого Аркадия Семеновича, предвещая спокойный и безопасный сон.
Набив рваную свою телогрейку мхом в виде подушки, опытный бич плотно заткнул ею отверстие трубы в нескольких метрах от ее начала (сквозняк в трубе был неимоверный), и, свернувшись калачиком, почти тот час же уснул, крепко и без сновидений.
Спал Захребетный, спал и не ведал, что кто-то из великих, где-то там наверху, нажал какую-то кнопку, и на участке нефтепровода № 36, вновь появились определенные деньги и, соответственно, вновь закипел нормальный, производственный ажиотаж.
В тундру пришли тяжелые машины с трубами и вентилями, и из головной вышел, или вернее сказать, выпал смертельно пьяный сварщик пятого разряда дядя Миша.
На нетвердых ногах, подошел он к концу трубы, оперся об нее тонким электродом, и яркая вспышка озарила окружающий пейзаж.
Неизвестно, сколько проспал в уютной трубе утомленный бродяжничеством Захребетный , может быть день, а может быть и несколько суток, но когда он проснулся, темень вокруг него была несусветная и лишь чей-то далекий крик, словно тихий шепот проник в сознание еще не полностью очухавшегося ото сна педагога.
- Включай, Вася мать твою! Включай....- И в ту

же минуту Аркадия Семеновича , вместе с его затычкой телогрейкой, какая-то неведомая сила подхватила и быстро повлекла вперед, навстречу неизвестности.
Первое время бич еще пытался как-то сопротивляться потоку, но, поняв тщетность своих потуг, подоткнул под задницу промокший в нефти рукав телогрейки и плавно заскользил вдоль поворотов и изгибов трубы.
На первых порах, резкий запах сырой нефти показался Захребетному удушливым, но ему ли, родившемуся и возмужавшему на левом берегу Магнитогорска бояться какого-то запаха. Да не в жисть!
Но, поразмыслив на досуге, Аркадий Семенович понял, что при такой скорости движения он, пожалуй, очень скоро доберется до обжитых мест, а уж, сколько сил и средств сэкономит при этом .....?
Захребетный довольно крякнув, уже более вольготно откинулся на свою телогрейку.
Одно плохо, что гуманитарий - педагог имел смутное представление о нефти - газопроводах, и куда его занесет, он мог только догадываться. Но, решив не мучить себя бесполезными сомнениями и вопросами, он вновь погрузился в тихий и спокойный свет.
Проснулся он оттого, что уперся лбом в какую-то граненую гайку большого размера и тут же услышал чей-то приглушенный голос.
- Здоровеньки буллы, Грицко! Как там, Москалей не бачимо?
- Да все спокойно Панас. Открывай вентиль.-
Можно только догадываться, что испытали неудачливые похитители Российской нефти, когда вместо тугой и черной струи, из крана выползла довольно грязная рука Захребетного, тут же сложилась в самую элементарную фигу, или попросту кукиш, и пошевелив перед округленными глазами Грицко и Панаса большим пальцем с обкусанным ногтем, а после изловчившись, плотно закрутила вентиль и так же неторопясь уползла обратно, в трубу.
- То Вий,Вий, в ужасе закричали хохлы уголовнички, и стремглав скрылись где-то в районе Днепра, который, как известно , чуден при всякой погоде, а громогласный голос вошедшего в раж Захребетного все зазвучал и бился в спины перепуганных подельников хриплым голосом Жеглова - ‘' Вор должен сидеть в тюрьме и( что уж совсем уж некстати) Я сказал горбатый!''
Вскоре раздался треск мотора ушастого запорожца, судя по звуку, работающего на той самой, сырой, необработанной нефти.....
Следующая остановка поджидала Аркадия Семеновича довольно скоро, он уже было вылез из трубы по пояс, но вдруг услышал вкрадчивое - Прошу Пан.....
- Что - вскричал разгневанный педагог - Поляки? Да ни в жисть...,.вы же, Панове , запретили к показу любимый фильм моего детства - Четыре танкиста и собака. Нет господа хорошие, я вам этого никогда не прощу -
и, проговорив это, довольный собой Захребетный, вновь нырнул в пропахшую нефтью, но уже столь родную трубу и понесся дальше.
- Аркадий Семенович в очередной раз прикорнул и разбужен был громким, гортанным криком -Хальт!
Педагог английского, вытер рукавом счастливые слезы с грязного прокопченного лица и громко и четко, на Русском и английском языках произнес - Прошу дать мне политическое убежище, срочно!-
Педантичные немцы в желтых спецовках, посовещались и спросили его, на каком основании он просит убежище.- Может быть, вы жертва Сталинских репрессий, или же бежали от оголтелого антисемитизма....А может быть вы неординарной сексуальной ориентации и не смогли найти понимания в России?
- Нет, Господа немцы,- твердо сказал Захребетный.- Прошу принять и, так сказать, усыновить меня в качестве естественной и безвредной добавки в сырой Российской нефти. А иначе...,хрен вам, а не наше черное золото. Родиной я не торгую!- Аркадий Семенович привычно полез в трубу, отважно, словно Матросов на амбразуру, разве что несколько другой частью тела, но это уже, честно говоря, придирки со стороны автора, и совсем было уже провалился к себе, в объятья родной телогрейки, но немцы о чем-то поговорили со своим канцлером ,или кто там у них по телефону, и уже более приветливо прокричали в зловонное жерло.
- Я.Я. Мы согласны....-
В конце концов, что такое один интеллигентный эмигрант, по сравнению с энергоснабжением целой страны....

РОСА НА КОЛОКОЛАХ.

Нет, что бы вы ни говорили, господа, а  все-таки странно устроено все на этой земле.... Один пыжится, старается, пытается всем и вся доказать, что он, единственный и неповторимый, может достигнуть и достигнет  всяческих высот в карьере ли, в жизни ли личной, но один черт, у него ничего не выходит, ничего не клеится, как то так, ни шатко -  ни валко....

 Жена от него гуляет с последней мразью, с премерзким мужичонкой, на которого и смотреть- то грустно. На работе.... Оооо, на службе его с легкостью обходят гораздо менее способные и образованные коллеги..., и глянь, года не прошло, а его бывший подчиненный уже похлопывает бедолагу по щечке и снисходительно улыбаясь, при нем же звонит в министерство, якобы по делам...

Дети у него вроде бы и не уроды и не тупицы, а как-то все равно нет той гордости, той  радости отцовства  как у других, нет..., и никогда ему не придется сказать как бы между прочим, в курилке во время обеда...,

- А мой-то вчера олимпиаду за четверть часа осилил, в Москву, в МГУ приглашают, да вот сомневаюсь, может быть в Сорбонну....,   а моя-то сучка, уже в третий раз на аборт ложится, и .... Да что там говорить! Сермяга, одним словом полный.

Другой же, напротив, получает от жизни все только самое лучшее - и жена у него красавица, и теща в Гуме зав. секцией готового платья трудится,  и в делах его полный порядок и вообще везунок, одним словом....

Нет господа, нет еще той всеобщей справедливости в мире, о которой так долго мечтали в стране алого кумача, расшитого серпами и молотками....Нет. Пока еще нет.

  Сколько помнил себя Сергей Бессонов, начиная с самого раннего детства, все ему давалось как-то уж очень легко, без напряга. С легкостью закончил школу с золотой медалью, особо не напрягаясь, поступил в университет на философский, и так же легко, после третьего курса ,неожиданно для всех перешел в Высшую Духовную Семинарию.

Когда он сообщил родителям о своем переводе, мать, не задумываясь, сказала, как отрезала - Ну и дурак же ты Сережа...,- а отец его, поразмыслив, произнес - А кто знает, может быть, он и прав. По крайней мере, хоть сыт будет всегда, а то, что это за профессия в наше время - философ...-

После чего, они с матерью переглянулись, и как всегда пошли выяснять отношения на кухню, откуда тотчас же начался раздаваться резкий крик матери и просительные интонации отца, а потом бульканье и тусклый звон граненых стаканов.

Сережа собрал вещи и уехал в Сергиев Посад, в общежитие при семинарии.

Несмотря на отличную учебу, свой приход при распределении ему не достался. По законам Епархии, выпускник, не нашедший свою вторую половину, матушку, на иерейский сан претендовать не может. Ну что ж тут поделаешь, нет, значит, нет. И Сергей в чине диакона отравился служить в недавно отстроенную церковь на севере Москвы. Ходили слухи, что церковь та была отстроена на греховные деньги, полученные чуть ли даже не разбоем, и вроде бы основной спонсор, как сейчас принято говорить, был даже не из православных, из татар, храм получился необычайно красивый, легкий, с прекрасной акустикой и большим приходом.

Сергей с радостью, которая почти никогда не покидала его с момента поступления в Семинарию,  помогал пресвитеру вести службы, пел псалмы чистым, по-юношески дрожащим тенором, от которого у многих из прихожан краснели глаза и сами собой, в каком-то странном экстазе подгибались колени.

Но особенно любил молодой диакон звонить в колокола, созывая прихожан к богослужению, благо пономаря в этой церкви еще не было.

Только человеку далекому от православия, или же начисто лишенному музыкального слуха звон колоколов кажется однообразным и скучным. На самом же деле это, конечно, далеко не так.

Колокола, словно живые, прекрасно чувствуют настроение пономаря - звонарь злой и раздраженный, и колокол отвечает ему той же монетой, нечистым, металлическим дребезжанием, словно обыкновенная медная склянка старой и ржавой баржи.  А уж если человек подступает к колоколу, словно к чему-то родному, то и он звенит на грани своих возможностей - весело и задорно.

Еще при подъезде к Москве, стоя впритирку в переполненных и душных электричках, невзирая на прогорклый запах немытых тел и сладковатую вонь  перегара, на лице добровольного пономаря, обрамленного довольно густой, ухоженной бородой, загоралась какая-то странная, кроткая и одновременно гордая улыбка.

-Еще бы,- думал Сергей -  всего лишь через час, когда многие из вас присосутся к долгожданным пластиковым бутылкам с дешевым пивом, или, переодевшись в грязные, замасленные робы, начнут выполнять никому ненужный производственный план, я облачусь в белоснежный стихарь, зашнурую поручи, и, перекинув через плечо орарь, неспешно поднимусь по металлической  лестнице и трижды перекрестившись, ударю в колокол. Если б вы только могли знать, как это здорово - колокольный звон....-.
.........

Церковь выстроили почти вплотную к жилому, двенадцати этажному дому, серому и облезлому, и Сергей, оказавшись на колокольне, оказывался невольным свидетелем чьих - то жизней, чужих и, наверно, не совсем понятных для молодого диакона.

Обычно Бессонов старался не смотреть в окна соседнего дома, находя в этом нечто постыдное и мелкое, вроде как подглядывание в замочную скважину, но в последнее время не только колокола манили его на колокольню, не только и не столько....

К стыду своему, все чаще и чаще, держа веревки в руке, Сергей думал уже не о божественном звучании старинной бронзы, а о молодой женщине с седьмого этажа.

Как только над церковью раздавались первые звуки утреннего звона, на балкон, с сигаретой выходила молодая женщина.

Худощавая, с копной рыжих волос, с огромными темными глазами, она опиралась на балконные перила и почти не моргая, смотрела на непонятно отчего краснеющего пономаря.

По мнению Сергея, женщина эта, чье имя ему было  неизвестно, была необычайно красива.

Ирина - только так, и никак иначе, называл ее Бессонов, обычно  выкуривала подряд две длинные, тонкие сигареты и дождавшись последнего звука, рожденного колоколом, грустного и еле уловимого среди шума машин, резко уходила с балкона и пропадала до следующего дня.

- Ирина- шептал юноша, ворочаясь на  узкой, панцирной кровати в Сергиев Посаде, незаметно для себя самого все реже и реже обращаясь к Богу в своих жарких и, наверно, наивных молитвах.

- Ирина. Как хорошо было бы, если бы ты завтра утром вновь вышла на свой балкон, рыжая и такая красивая...

Ох, если бы ты Ирина, согласилась стать моей женой, матушкой, то я бы испросил у Синода самый отдаленный   приход, где ни- будь в Сибири, да, что б церковь стояла непременно возле самого озера ,чистого и прозрачно-голубого, словно небо...Мы бы с тобой по вечерам пили чай в беседке по над озером, смотрели бы на вишневый закат в отражении озерной воды и говорили бы, говорили бы, говорили.....

   Лето в Москве быстро  шло на убыль. Уже нередко, на колокольню, к ногам Сергея залетали желтые медяки березовых листочков, и все чаще и чаще дожди смывали с золоченых церковных куполов колокольный звон, бросали его на паперть, разбивая на отдельные, смазанные и нечеткие звуки. 
 И все также, с удивительным постоянством, Ирина ежедневно выходила на свой балкон, курила и слушала бронзу...

И вдруг, когда смущенный юноша осмелился поднять на нее  глаза , и быть может даже что-то прокричать ей, он увидел, как вышедший вслед за женщиной мужчина, мужик в теплом трико сначала что-то горячо втолковывал, а после, развернувшись вмазал ей по щеке, пренебрежительно и мерзко.

Бросив веревки колоколов , Бессонов кубарем скатился с винтовой лестницы, путаясь и наступая ботинками на длиннополый стихарь и, невзирая на удивленных прихожан, бросился к подъезду соседнего дома.

...Звонок не работал, и два проводка, кое-как  обмотанные изолентой, придавали квартирной двери необычайно неопрятный вид.

 Сергей постучал в дверь, сначала не громко и робко, но чем дольше ему не открывали, тем сильнее и настойчивее он барабанил по этой, облезлой перегородке, отделяющей его от прекрасной и униженной Ирины.

Неожиданно дверь распахнулась, и перед диаконом появился виденный им на балконе давешний мужик.

- Ба - радостно закричал он - А это еще что за пугало тут нарисовалось? Ась?-

- Пожалуйста, позовите Ирину. - Попросил Сергей.- Пожалуйста...

- Машка- повернулся мужик куда-то вглубь квартиры.- Тут поп  какую-то Ирину спрашивает-

И в это время, держась дрожащими руками за залапанные, в лохмотьях обоев углы появилась Ирина. Она была пьяна, давно и безнадежно, и все то, что казалось со своей колокольни Сергею привлекательным, таинственным и красивым вблизи оказалось лишь темными синяками под заплывшими, грубо накрашенными глазами, да тонкими, дрожащими губами с толстым слоем вульгарной, дешевой помады.

Женщина вгляделась в лицо диакона, и вдруг глупо улыбнувшись и икнув, протянула, помахав зачем-то рукой перед самым его лицом.- Ааааа, юродивенький появился...А я все гадала, придешь или нет? Ты, Ты пить- то будешь, а?

- Вась, Васька - закричала она громким и резким голосом, обдав Сергея тяжелым запахом алкоголя.- У нас как там, махнуть еще есть что - нибудь?- Она попыталась обернуться к вышедшему из туалета сожителю и не удержавшись на ногах сползла на  бетонный, заплеванный пол подъезда.

.....В отчаянии, Сергей поднялся к себе на колокольню, и прижавшись щекой к большому ,крутому боку главного колокола, с выпуклым изображением Спаса Нерукотворного, горько и безутешно заплакал.

А по старинной, тронутой патиной, бронзе змейками стекали вниз, смешиваясь со слезами, маленькие, холодные жемчужины росы.....