Вы устали...

Над куполами  недавно отстроенного храма Христа Спасителя, в прохладных потоках воздуха летая колыхались первые, осенние листья. Они, словно большие желтые ладони,  кружились вокруг золоченых крестов в чернильно-лиловых  вечерних сумерках, пугая озадаченных ворон и голубей, в ожидании ночи уже  рассевшихся на ажурных, белесых от гуана  мраморных портиках собора, и обессилев падали вниз, прилипая остроконечными звездами  к росистой черной, кованной   бронзе библейских пророков.

Мимо ярко освещенного стрельчатого окна, мимо дрожащего огня восковых свечей и огарков, беззвучно пронеслось что-то большое и непонятное, то ли ночная птица, то ли распластанная ветром газета,- мелькнуло и пропало в темных, пыльных зарослях сиреневых кустов. Ночь над Москвой опускалась основательно и надолго. Откуда -то, со стороны реки поднимался дрожащий, белесый туман, пропахший прелостью и тиной.

В первопрестольную, под видом  самой обыкновенной ночи, наконец-то пришла осень...

                                                              1.

...- Да пошел ты от сюда, козел долбанный! Сколько можно жить за мой счет, и меня же еще перед соседями и засирать!?
Гнида! И что б духу твоего гнилого больше в моем доме не было! Крыса позорная!

Обшарпанная дверь с грохотом захлопнулась, и на площадке в тупом, пьяном недоумении  остался стоять, покачиваясь, мужичонка- так себе, ничего особенного, серый, помятый человечишка в старой шляпе, пиджаке, трусах и сандалетах на босу ногу:
- Вот же, сука!

Мужик с трудом осмотрел свой гардероб, медленно вращая шеей.
- И одеться спокойно не дала, хай подняла, страхолюдина...

Он вытащил на свет Божий из засаленного пиджачного кармана маленькое квадратное зеркальце, грязное и залапанное, и внимательно рассмотрев в него свое отражение, несколько подпорченное тремя свежими, багровыми царапинами и сплюнув себе под ноги вязкой слюной, поплелся к выходу.,,

-----

- Ну кто там еще?-

Недовольно, в ответ на негромкий стук вопрошающе прозвучал  все тот же женский голос, дверь безбоязненно  распахнулась и довольно плотная, хотя и не без определенной женской грации девица под тридцать, вся какая-то расхристанная и нечесаная, появилась на пороге.

- Ну, а тебе чего надо? Если за Славку пришел заступаться, то напрасно это, выгнала я его раз и навсегда. А если за бутылкой, то нет сейчас у меня ничего, не затоварилась еще...Да ты вообще, кто такой?

Молодой, довольно высокий человек, облаченный в какой-то немыслимого покроя длинный плащ зеленоватого цвета с большим  капюшоном, отброшенным за спину, смотрел на женщину грустными, необыкновенными, словно излучающими свет, глазами и улыбался. Длинные, светлые и слегка волнистые волосы его, собранные на затылке в хвост, туго стягивала черная, аптекарская резинка. И в довершении картины: мужчина был бос.

- Здравствуйте Люси. Вот сейчас, из вашей квартиры ушел мужчина, с которым вы, по всей видимости, поссорились, и я подумал.., что быть может, мне самое время зайти к вам, пожить у вас немного, совсем чуть-чуть, что бы вы, душа ваша, отдохнула от жизни такой...,-
 незнакомец несколько замялся, словно, в поисках наименее обидного слова и, слегка прищелкнув сухими длинными пальцами бледной своей руки, продолжил:      

 -Неприкаянной что ли...Ведь устали же  вы жить так-то, ведь устали? Признайтесь...

-Признаться? Мне? Вот прямо здесь, в подъезде? Ну ты, паря, даешь...

                 Люси, заходясь в беззвучном и недоуменном хохоте, медленно  сползла спиной вдоль косяка   и, присев на корточки, снизу вверх, уже более внимательно посмотрела на юношу.
При этом, взгляд ее совершенно случайно задержался на  его полу-распахнутом плаще. Судя по всему ,под плащом молодой человек был абсолютно наг.                   -Вот чудеса, мать твою! Да откуда ты взял, что я, совершенно не зная тебя пущу к себе, как ты сказал, пожить немного? А? А вдруг ты меня убить задумал, или ограбить..?

                  Она уже в голос рассмеялась ,но подниматься не спешила- ей приятно было видеть эту его, ненарочитую наготу. Тем более, что ноги юноши были необычайно стройной,  идеальной формы. И не было в них той мужской суховатости или подростковой кривизны...

                  - Убить вас? Помилуйте...- теперь уже пришло время смеяться ему:
 -Да неужели я так похож на убийцу? А грабить вас.., грабить вас мне тоже совершенно не надо. Да и что у вас можно по большому счету вынести?
Телевизор Рубин? Так мне его одному не поднять, а в шкафу вашем полированном, наверняка клопы поселились, вот уже лет как пятнадцать. А я их страсть как не люблю, клопов этих самых...

Незнакомец смеялся , но большие глаза его внимательно и печально , почти в упор разглядывали сидевшую на корточках женщину.

- Ну почему нечего вынести!? -рассердилась, и даже вроде бы обиделась на него  Люси, поднялась и, широко распахнув перед гостем дверь, с какой-то решимостью и убежденностью :
- Я не хуже других. У меня даже микроволновка есть и колечко, бабушкино еще...

Женщина с видимым сомненьем еще раз окинула всю эту нелепую его  фигуру: волосы с резинкой, босые ноги на пыльном бетоне подъезда, дурацкий плащ с огромным капюшоном и, вздохнув, решилась:
-  Ну, долго еще в дверях болтать-то будем? Заходи в дом, мне уже на работу собираться пора. В ночную я сегодня. На хлебозаводе тружусь !-закончила она гордо и, резко отвернувшись от странного этого человека, прошла вглубь квартиры.

- Ты проходи пока на кухню, парень. Поставь чайник, а я быстренько переоденусь...

Маленькая, тесная кухонька  в квартире Люси имела странную, почти треугольную форму. Одна из стен ее, вплотную примыкала к шахте лифта и от того,  резкий, металлический скрип и надсадное  дребезжание раздолбанной, и надо полагать, уже давно списанной кабины заставляли вздрагивать и испуганно оглядываться по сторонам непривыкшего к подобному шуму молодого человека.

С противоположной стороны стена кухни наверняка была общей с мусоропроводом. По крайней мере, из вертикальной щели, кое-как проклеенной прозрачным скотчем, несло отвратительно-кислым запахом гниющих пищевых отходов и жирные, рыжие тараканы безбоязненно таращились на него, шевеля суставчатыми усиками.

 Он осмотрелся, поставил на плиту жестяной, покрытый облупленной темно-зеленой эмалью и жиром чайник на плиту, чиркнул спичкой и присев на табурет прикрыл глаза.

- Устал. Господи как я устал...- прошептал он и, бросив локти на стол,  застеленный клеенкой в яркую клетку, уронил голову на безвольные руки и быстро, почти мгновенно уснул.

Когда минут через пять женщина, уже переодевшись вошла на кухню, ее незнакомый крепко  спал, сидя за столом, и его легкий, едва слышный храп смешивался с шипящим посвистом вскипевшего чайника.

- Совсем еще мальчик,- погладив его  по голове подумала она и, выключив газ, как можно тише  вышла из кухни. -Спи- шепнула она и прикрыла дверь, покоробленную и облезлую.                                            

                                                        2. 

-Что ж ты, сука, не лезешь!? Что прикажешь мне с тобой делать, сушить что ли!?  - Люси безнадежно пыталась пристроить в морозилку большую, килограммовую пачку дрожжей. Но, битком забитая точно такими же, но  уже промерзшими и покрытыми инеем, бело-голубыми  пачками, морозилка представляла собой нечто среднее между стеной плача и ледяной ярангой малых народностей дальнего севера.

- Ну зачем вы воруете дрожжи, Людмила?- раздался у нее за спиной ровный и чистый голос ее безвозмездного квартиранта.

-Разве вы так мало зарабатываете, что не можете позволить себе купить их  в магазине? Ведь нет же?! Да и зачем они вам по большому счету? Вы ничего не печете, не стряпаете, тесто не ставите...Вы даже брагу, и ту не заводите. Так зачем же, Господи? Ведь стыдно. Стыдно и больно должно быть вам, Людмила, когда вы в очередной раз кладете в сумку ворованное и идете, идете стараясь не дышать через проходную, через контроль, опасаясь быть каждую минуту схваченной и разоблаченной в ваших хищениях. А сахар, а яйца? Ведь вы же воруете не только у своего предприятия, но и у всех людей , и у себя лично...     Хлеб был бы гораздо вкуснее, наверное, чем сейчас, если бы не вы и вам подобные...Эх вы, Люси...-

 Он сел на табурет перед столом и, взяв в руки одну из не вошедших дрожжевых  пачек и поднеся ее к лицу, принюхался:

-Как хорошо пахнут свежие дрожжи...Вы не замечали, Людмила? Они пахнут какой-то неразгаданной тайной, пещерами с закопанными кладами, промокшими и полу - осыпавшимися , древними подземельями ...А еще они пахнут хлебами, свежими и пышными, только что вынутыми из старой печи носатого  и жадного Мойши , который в свое время развернулся возле северных ворот каменного города.
  Вы знаете Людмила.., можно я буду называть вас так? Имя Люси странным образом ассоциируется в моей, наверное, не очень здоровой голове с чем-то не очень чистым и с постыдным. Так звали, помнится, одну мою знакомую маркитантку...
 Хотя я могу и ошибаться...
Так вот, Людмила, больше всего на свете я любил тогда наблюдать, как дети своими ладошками плющили теплые еще хлеба этого самого Мойши и  огромными от удивления глазами наблюдали, как постепенно, словно надуваясь, караваи возвращались к своим первоначальным форм...-

- Слушай ты, святоша доморощенный!- зеленые выпуклые глаза Людмилы от бешенства потемнели и сузились,
- Какого хрена, ты.., да я и имени твоего не знаю до сих пор, у меня дома еще пытаешься меня же и совестить?
Кто тебе право такое дал? Да намного ли ты тогда отошел от Славки, сожителя моего прошлого? Разве что, под халат ко мне не лезешь, да похоже, и водку не жрешь...-

Женщина захлопнула холодильник, и,  разложив на столе пожелтевший номер газеты "Труд", начала нервно сдирать с дрожжевых брусков влажную, неподатливую обертку.

- Я помогу вам, Людмила.- Юноша, казалось, не замечал нервного состояния своей собеседницы. Тонкими и длинными пальцами он осторожно и любовно разламывал серую, остро пахнущую массу и раскладывал измельченные дрожжи на газету.

- Это не столь важно Людмила, как меня зовут. Вы можете называть меня как угодно, любым из известных вам имен- хоть мужским, хоть женским. Поверьте, вы меня этим не обидите. Хотите, я буду для вас Валерием? Хотите? Вспомните, в детском садике за вами хвостиком таскался мальчик-Валера. Все дети, как дети, в машинки и куклы играли, а он вам все что-то рассказывал, сказки какие-то для вас придумывал. Ведь он вам тогда очень нравился. Чистенький такой мальчик, аккуратный...Так что, решено, я -Валерий. И вы меня этим не сколько не обидите... Да и вас я обижать совершенно не собирался. Просто очень больно смотреть, как вы свою бессмертную душу размениваете, губите из-за такой мелочи, из-за дрожжей, сахара и яиц.
    Я появился у вас потому, что вам плохо. Вы, может быть, и сами еще того не поняли, как и насколько вам плохо. Так что же в этом дурного, что я у вас? Вы очень хорошая. Поверьте, я знаю. Вот только того Вы не знаете, что так жить, как живете Вы, больше нельзя.
А казалось бы, чего проще - не укради, не сквернословь, не прелюбодействуй, ходи в церковь...
-Что, в церковь?- Вскричала несколько успокоившаяся Людмила.
Кормить за свои деньги этих толстых бездельников, обманывающих глупых старух и выживших из ума стариков? Да не в жисть!

- Бездельников?- удивился и   даже несколько обиделся юноша.
Он отбросил дрожжи и, ополоснув в раковине пальцы, взволнованно заходил взад и вперед  по тесной кухне.
 - Как вы можете так говорить? А вы пробовали когда нибудь весь день провести на ногах, неся службу. И какое бы у вас не было настроение, плохое ли, хорошее, но вы обязаны быть кротким и спокойным, внимательным и терпеливым к людям, пришедшим в ваш храм.
А Вы можете хоть на миг понять, что означает принять исповедь?
Окунуться иной раз в такую бездну грязи и жестокости людской, переварить ее в своем сердце,  и не зачерстветь, не обозлиться, не разочароваться в людях, а прислушиваясь к себе, к Богу говорящему с людьми при вашем участии, решить, отпустить ли грехи человеку, или нет. А потом всю свою жизнь, может быть, нести тяжкий груз от этого непосильного великого знания человеческой низости или жестокости.
А постоянные разъезды по человеческим требам?
Крестины, отпевания, исповеди...
Нет, Людмила, труд священника очень тяжкий, и хлеб свой, он ест совершенно заслуженно. Я когда к вам шел, думал что повожу вас по Московским церквям, покажу их красоту и величие, успею научить вас вере в Творца...

- Ты никак собираешься уходить?

Людмила, казалось, сама удивилась подобному своему вопросу.

 -Что ж так скоро? Живи сколько хочешь, ты мне, если говорить честно, совсем не в тягость. Завтра у меня выходной, посидим, поболтаем...
 Одиноко мне как-то, грустно...

Юноша прислушался к странной, вязкой тишине кухни и тихо бросил, вновь присаживаясь к столу.

- Не от меня это зависит, Людмила. Не от меня...
Хотя люди иной раз и приписывают мне необычайно большие возможности, но это далеко не так. Кто знает, быть может вы, в своем неверии и незнании, наоборот, гораздо сильнее и смелее чем я, как бы мне этого и не  хотелось...

 Женщина непонимающе подняла на него свое лицо, робко улыбнулась и с несвойственной ей нерешительностью спросила:

-Ну хорошо, а чай -то мы выпить, хотя бы, успеем?

-Чай,- рассмеялся Валерий -Чай точно, успеем. Вот только у вас к чаю в холодильнике ничего и нету, дрожжи одни. Вы Людмила, дайте мне денег, я схожу в соседний магазин, и даст Бог, все что надо куплю. Кто знает, может быть я в чем-то и ошибаюсь.., в предчувствиях своих...Кто знает.
--------


- Очко!- Из-за густых кустов белоягодника раздался хриплый и надрывный кашель застарелого курильщика:
- Бабки на стол. В долг не играю...

Перед взором молодого человека, держащего за скрученный узел шпагата картонку с тортиком, возник стол и четверо дружков, сидящих за ним на длинных, врытых в землю скамейках.
Мятые деньги и засаленные карты вперемежку с рыбьей чешуей и слюдянисто-серыми головами пересоленной воблы в беспорядке были разбросаны по рыжему линолеуму, которым стол это был аккуратно и любовно обит.

-Ну и какого хрена ты здесь позабыл?-

осведомился счастливчик и начал расправлять скомканные ассигнации.

-Если бабки есть, садись и играй, а если нет- вали отсюда!

-Да как же с вами играть?- казалось, удивился приостановившийся на минутку Валерий, -если вы даже с друзьями, и то нечестно играете. Туза попридержали, а у десятки угол заломили. Я видел...
  -Да ты что, сука, говоришь? - Мужик поднялся из-за стола и оказался выше юноши почти на голову.

-Чтобы я, Серый, да своих корешей в карты обманывал!? Да за падло!-

он навис своей грубо сработанной  фигурой над ним и сграбастал левой рукой его странный, просторный плащ, а пальцы правой, с синими татуированными перстнями  выколотыми на них, привычно сложились во внушительных размеров кулак,

-Да,-  согласился юноша.

- За падло. Вас за это и на зоне часто били...-

- Ох блядь! Что я сейчас с тобой сделаю- Пообещал униженный картежник и сбоку, почти не замахиваясь с силой ударил мальчика по лицу....

...Остальные игроки, не торопясь допили оставшееся в бутылках пиво и выйдя из-за стола, равнодушно, как-то совсем без энтузиазма начали пинать его, давно уже  поверженного на землю кулаками Серого.

- Что вы делаете!? Не надо. Вам потом совсем плохо станет, стыдно станет...- Валерий  стонал еще какое-то время, пытаясь прикрывать от безжалостных ударов ног то лицо, а то живот, но потом затих и лишь молча вздрагивал ,содрогаясь всем телом от очередного удара.

- Ладно ребята, хорош,- приказал Серый и, собрав со стола карты и деньги, пошел по тропинке к соседнему дому. Дружки его, недоуменно пожав плечами , последовали за ним, на прощанье пнув еще по разу залитое кровью ,распростертое на вытоптанной траве тело.

                                                   3.

Она нашла своего Валеру уже ближе к вечеру.
С трудом пристроив  его покорно- податливое тело, она кое-как дошла  до лифта.
В тесной кабинке Валерий невольно прижался к ней всем  своим телом, и Людмила вдруг поняла, что этот странный, совершенно непонятный для нее человек, этот то ли аферист,  то ли сумасшедший, становится для нее чем-то очень важным в ее непутевой, нескладной судьбе, чем-то, а вернее кем-то очень близким и родным.

-Потерпи милый, потерпи родной !-шептала она ему, лежащему на ее постели, аккуратно бинтом пропитанным перекисью водорода протирая побои и ссадины на его лице и теле. Распахнув его идиотский плащ, она как и ожидала не обнаружила под ним никакой иной одежды. Идеально сложенное тело, его откровенная нагота на короткое мгновенье возбудило Людмилу, как женщину, но вид ссадин  был ужасен, и желание ее угасло само по себе.
Закончив обработку его груди , она как можно более аккуратно освободила из широких рукавов плаща безвольные и тонкие Валеркины руки.
Но, перевернув его на живот, Людмила тихо охнула и непроизвольно упала перед лежащим человеком на колени. Вдоль Валеркиной спины, сияя, как серебро,  покоились большие белые крылья, концами своими стыдливо прикрывающие его ягодицы.

Дрожащими пальцами она, с трудом пересиливая безотчетный страх притронулась к ним. Каждое перышко вибрировало под ее ладонью, вызывая в ней давно уснувшие образы ее, Людмилиной бабушки ощипывающей гусей и уток. Но в отличие от тех, перьев с убитых птиц, его крылья казались живыми и теплыми, к ним так и тянуло прижаться лицом, зарыться в их спасительный пух и забыть обо всем плохом. Она притронулась к тому месту, под лопатками, откуда начинали расти его крылья и отчетливо почувствовала, как под ее пальцами тонкой россыпью дрожит пульс этого человека. Ангела?

- Ангел, Господи!- сдавленным шепотом вскричала пораженная Людмила.
-Да разве ж такое может быть? Да разве ж так бывает? Да мне же, дуре, и не поверит некто...

Еще долго она сидела рядом с ним, перебирая и лаская его крылья, подсознательно поражаясь, что ни одно пятнышко крови не посмело опорочить неземную их чистоту.

Уснула она под утро, когда темнота кажется еще более плотной и черной, нежели ночью. Уснула, как и была- на коленях, прижав свое странным образом помолодевшее лицо к Валериным крыльям.

...- Что вы наделали, Людмила? - услышала она, как только проснулась и, обнаружив себя в постели, раздетой и укрытой одеялом.

- Зачем вы сняли с меня плащ...? Вы еще совсем к этому не готовы...
Вам еще слишком рано видеть подобное. Жаль...Жаль что так все получилось. Но теперь я обязан покинуть вас. Сейчас же...Я просто хотел дождаться, когда вы проснетесь, ведь вы для меня столько сделали, и.., и я не смог покинуть вас не попрощавшись. Не смог.
А вы хорошая, Людмила. Помните это, но старайтесь, старайтесь каждую минуту становиться еще лучше, и тогда вы поймете, что и люди окружающие вас тоже очень хорошие.., добрые и честные. И любят вас настолько же сильно, насколько сильно вы сумеете их полюбить.
Ну вот пожалуй и все. До свидания, Людмила, мне уже и в самом деле пора.

Ангел сбросил с себя запачканный побуревшей кровью плащ и направился к балконной двери.

...- А я? Как же я теперь без тебя, без вас..? Нет, я так не могу!- В голосе Людмилы зазвучала истерическая жесть.
-Если ты уйдешь, я кинусь вслед за тобой, вот увидишь, кинусь. Мне теперь и жить то противно, без тебя. Правда, правда...

Людмила каталась по полу, не обращая никакого внимания на свою наготу.

- Если вы это сделаете, то уж точно, никогда меня больше рядом с собой не увидите. Прощайте Людмила.

Он встал на балконные  перила и расправил свои крылья. Утренний Московский, слегка влажный воздух чуть слышно шуршал в серебристых перьях.  

- А если нет?- она подбежала к нему и притронулась к напряженной ,готовой к толчку ноге ангела, своего Валерия.

- А если не кинусь, мы еще встретимся? Ты мне обещаешь?

... Он грустно посмотрел на стоящую под ним  женщину, и легко кивнув головой сказал.

- Все может быть, Людмила. Главное помните: не укради, не убий, не прелюбодействуй.., да вы же все это знаете.

Он оттолкнулся от перил балкона и расправив крылья ,поймав поток теплого воздуха воспарил куда-то в высь, навстречу белым, растрепанным облакам.

   Мимо ярко освещенного стрельчатого окна храма Христа Спасителя, мимо дрожащего огня восковых свечей и огарков  беззвучно пронеслось что-то большое и непонятное, то ли крупная птица, то ли распластанная ветром газета,- мелькнуло и пропало в голубом, прозрачном  и тихом Московском небе. И лишь громкое пение иерея - МИР ВСЕМ!- попыталось догнать его, но тут же запуталось в золоченых, влажных от росы церковных крестах.