Моему свёкру - Гавриилу Леонтьевичу Вайнеру посвящаю (Часть II)

Металл горячий врезался в глаза.

    Пронзил, как лезвием кинжала...

          Ту боль... Нет, выразить нельзя -

                  Она мозги и душу разорвала.

Поезд Тбилиси-Баку, сделав последний судорожный рывок, остановился. Перрон Сабунчинского вокзала Баку аж покачивало от тяжелого топота кирзовых сапог бегущих солдат-санитаров с носилками к вагонам прибывшего поезда.

Крики команд, распоряжения главного военврача, отдаваемые на ходу, стоны раненых рвали теплый апрельский воздух. Весна 1944 была в разгаре. Дурманящий запах сирени, жасмина, роз щекотал ноздри и перехватывал дыхание. Среди военных мелькали и гражданские лица, встречавшие родных и знакомых.

Молоденькая медсестра, держа за руку слепого сержанта, медленно пробиралась к выходу вагона. Солдат, постукивая перед собой палочкой, спустился на перрон и вдруг почувствовал, как его обхватили чьи-то крепкие руки.

От неожиданности он вздрогнул, брови изумленно взметнулись вверх, расширив зияющие глазницы и, заикаясь, спросил:

- Кто тут?

И, не получив мгновенно ответа, скорее удивленно, спросил еще раз:

- Кто?!

- Гаврюша, брат мой, это я, Зелик. - И прижался к нему мокрым от слез лицом, - С возвращением братишка!

Брат слепого сержанта, проглотив подкативший ком, с трудом выговорил:

- Разве о такой встрече я мечтал? Но я безумно рад, что ты жив, жив, мой родной! Ведь мы с тобой остались одни.

И ещё сильнее стал сжимать брата в крепких объятьях...

Ничего не понимая, всхлипнув, Гавриил, дрожащим голосом тревожно переспросил:

- Зелик, ты? Боже мой, как ты здесь оказался?! Откуда  узнал, что меня везут в инвалидный дом в Баку?

Тут в разговор вмешалась медсестра. Тихим, ласковым голосом она обратилась к сержанту:

- Григорий Леонтьевич, прошу вас, только не волнуйтесь. Вам категорически запрещено волноваться. Это наш начальник госпиталя разыскал вашего брата через военкомат, а Зельман Леонтьевич настоял на вашем приезде. Он против проживания в инвалидном доме...

- Да, да, Гаврюша, сестричка права, - поддержал медсестру старший брат, - Тебе не место в инвалидном доме... Ты не безродный, брат...

И, быстро взглянув на девушку, продолжил:

- И, пока я жив, мы будем вместе. Давай поспешим - на площади ждет машина... А вас, милая Танечка, прошу к нам в гости. Задержитесь хоть на денёк, жена с нетерпением ждет нас...

- Спасибо за приглашение, - сказала Таня, - Но прежде всего я должна зайти в комендатуру, чтобы отметить командировочное предписание и только потом смогу поехать с вами. 

- Хорошо, Танюша, мы вас будем ждать в машине. Вон, видите - та «ЭМКА" синего цвета?

И, взяв под руку брата, направился к выходу из здания вокзала на привокзальную площадь.

Жена Зельмана Вера Павловна, Верочка, как ласково называли её соседи и знакомые, славилась мягким, добрым, отзывчивым характером.

Она, не отрываясь смотрела на улицу из окна своей квартиры. Встреча с деверем волновала её. Вера никогда не видела младшего брата мужа и была знакома с ним только по фотографии. Сердце стучало в бешеном ритме и, Верочка, прижав руки к груди, будто сдерживала его стук, опасаясь, что оно вот-вот выскочит наружу...

Тем не менее, зычный сигнал клаксона ворвался в раскрытые окна неожиданно... И она увидела машину, которую второй секретарь РККП дал мужу для встречи участника войны.

Все соседи высыпали наружу. Радостные крики приветствий и добрых пожеланий неслись со всех сторон - бакинцы теплый и гостеприимный народ.

Вера бросилась к дверям и распахнула их настежь. Она была поражена, с какой уверенностью и легкостью, стуча перед собой палочкой, поднимался по ступенькам лестницы на второй этаж стройный высокий мужчина в самом расцвете лет. На тот момент ему было всего сорок шесть... Боже, как он был похож на ее мужа!

Радость заполнила дом. Знакомство с невесткой и племянником Симой происходило на ощупь...

Ради такого важного события курсанту Симе Вайнеру дали увольнение. Он проходил воинскую службу, совмещенную с учебой, в артиллерийском училище, жил в Сальянских казармах и готовился к участию в боевых действиях.

Встреча с родным человеком, вернувшимся из ада, была радостной и, в то же время, тяжелой. Верочка, не переставая, вытирала слёзы и тяжело вздыхала. Ей было страшно смотреть на этого красивого сильного мужчину с пустыми глазницами.

«Нет ничего дороже глаз... Через них душа общается с миром, а теперь царство тьмы будет говорить с ним...» - Квартира Зелика состояла из двух комнат в доме старой постройки. Большая светлая зала и маленькая боковушка, служившая спальней для супругов.

Но, самое главное, в квартире была вода и туалет. Для слепого солдата это обстоятельство имело особое значение.

Раз в неделю братья ходили в общую баню попариться, где Гавриил общался с такими же, как и он, солдатами Великой Отечественной... Многие из них тоже были покалечены...

Часть залы квартиры отгородили ширмой. За ней стояла никелированная кровать, тумбочка с радиоприемником «Пионер», Минского радиозавода им. Молотова, и полки с книгами. Это был уголок Симы, но теперь, по решению семьи, он принадлежал Гавриилу, а сын, приходя в увольнение, спал на тахте в центре большой комнаты.

Семья Вайнеров по сравнению с другими в эти тяжелые военные годы не голодала. Зельман был известным фотографом. Заказы сыпались, как из рога изобилия. Каждый, кто терял на войне своих родных и близких, старался увековечить дорогой образ в портрете. А образованная Вера Павловна занимала должность директора детдома.

Супруги окружили родного человека вниманием и заботой.  Старший брат имел большие связи среди влиятельных людей города. Поэтому ему удалось без всяких проволочек за короткое время оформить брату пенсию, получить удостоверение инвалида первой группы ВОВ, которому полагалось ряд льгот предусмотренных министерством обороны. И, самое главное, заказал глазные протезы и выхлопотал путевку в санаторий...

Гавриил постепенно привыкал к новому образу жизни. Она текла неторопливо и однообразно. Черный мир солдата скрашивало радио и общение с родными. Ни Зелик, ни Верочка старались лишний раз не досаждать ему и берегли его покой.  

Симу в феврале сорок пятого забрали на фронт. Вера с мужем потеряли покой. Но Господь смиловался над ними и двадцатого мая сорок пятого сын, получивший ранение, после лечения в госпитале вернулся в отчий дом.  

Начиная с этого времени, Зелик стал активно разыскивать жену и детей брата. И отыскал!

Оказалось, каждый из них испил горькую чашу страданий. Война не щадила ни старого, ни малого. Но случилось невероятное - все, жена Гавриила и четверо их детей - остались живы.

В то время семья еще ничего не знала о старшем сыне Иосифе. А Лёва, Сонечка и малыш Мишка вместе с матерью проживал в Чистополе Татарской АССР. Да и Лева, незадолго до этого, в феврале сорок шестого, отыскал маму и воссоединился с семьей.

Благодаря хлопотам и усилиям Зельмана, в августе сорок шестого паром из Красноводска доставил семью брата в Баку.

Немыслимо обыденными словами описать чувство глубокой радости и трагизм встречи... Гавриил, казалось бы, закаленный боец, не выдержал. Рыдания сотрясали его и перехватывали гортань. Дрожащими руками, на ощупь, он узнавал свою супругу, сыновей и красавицу-дочь.

Сонечка, не переставая, плакала, а маленький Мишка, испугавшись, вырывался из его цепких рук. Он никак не хотел понимать, что этот незнакомый чужой дядя со стеклянными глазами, ни кто иной, как его родной отец! Мальчишка не мог вспомнить его, ведь расстались они, когда ему было всего два года...

Воссоединившаяся семья должна была начинать новую жизнь. И опять без помощи старшего брата не обошлось. Он хорошо знал город, людей и старался помочь всем, чем только мог...

Наконец, с большим трудом, семье выделили пустовавшую квартиру в центре города напротив старой крепости. Кто же не помнит знаменитые бакинские дворики?! В них спали, ели, стирали бельё, спорили, играли в нарды, карты и обсуждали последние новости...  

Четырнадцатиметровая комнатка была без окон, но с маленькой верандой, через стекла которой и проникал внутрь рассеянный свет. На двадцать квартир, выходящих в общий двор, общий азиатский туалет с четырьмя кабинками и один водяной кран в центре двора. И возле них постоянные очереди...

Циля, жена Гавриила, устроилась на табачную фабрику. Мишка, сорванец, без конца убегал со своими сверстниками из дома. Ватага носилась по городским улицам, бульвару и базару, рядом с которым они и проживали.

Верочке с трудом удалось уговорить Цилю дать согласие временно определить Мишу в её детский дом, припугнула - смотри, пока полностью не отбился от рук. Там, по крайней мере, он будет накормлен, и ему не позволят пропускать школу. Соня поступила в педагогическое училище. Леву тут же взяли на учёт в военкомат, и в декабре он ушел служить в Армию. Незрячий инвалид был предоставлен сам себе...

Его безумно тяготило не только вынужденное одиночество, но и постоянная мысль о его никчемности, неполноценности... Да, теперь не он был кормильцем и добытчиком в семье, хотя и вносил свой посильный вклад в семейный бюджет. Сейчас он был никто! Помимо этих переживаний, в не меньшей мере, его угнетала и физическая плотская неудовлетворенность. Она изнутри разъедала его и озлобляла. Полный, не растраченных сил мужской организм, требовал разрядки. Однако попытки сблизиться с женой, как женщиной, получали жесткий отпор. И это не могло не сказаться на его нервно-психическом состоянии. А оно день за днем менялось, причем, в худшую сторону.

Как вода, каплей за каплей точит камень, раскалывая его на куски, так и голос, пришедший из тьмы, начал  потихоньку сводить его с ума...

Циля не замечала этих изменений. Ей было не до него. Она крутилась, как белка в колесе. Повседневные бытовые заботы не оставляли ей ни одной свободной минуты. Она мечтала лишь об одном, скорее доползти до кровати и забыться в коротком сне.

В пятидесятом из армии вернулся Лева. А в пятьдесят втором дом их пошёл на снос. На его месте строилось Министерство Внутренних Дел. Семья переехала на улицу Кецховели. Новая квартира была более удачной, чем предыдущая. Комната в восемнадцать кв. метров с окном и просторная веранда. Но самое главное, помимо общего крана во дворе, к каждой квартире была подведена вода. Да, и ещё, маленькая прихожая на две семьи, где стояли газовые таганки. Одна, очень важная деталь, квартира находилась на втором этаже, а общий туалет, на восемь семей, стоял во дворе. Чтобы попасть в него, слепой инвалид должен был спускаться по крутой деревянной лестнице. Можно представить себе, каких мучений стоило ему это неудобство...

Но жизнь не стояла на месте...

Соня, окончив педучилище, по распределению уехала в район, где преподавала русский язык в сельской школе. Лева в скором времени женился и покинул дом. А Соня, вернувшаяся из района, напротив, выйдя замуж, привела мужа к себе.

И вдруг, как снег на голову, приехал из Украины  старший сын Иосиф... Радости и ликованию не было границ... В шестнадцать он воевал в партизанском отряде, а затем и на фронтах ВОВ. Был ранен, награжден медалью - «За отвагу». После окончания войны остался на сверхсрочную службу. Проживал в Белой Церкви, там у него была невеста. О том, что родные живы, узнал совершенно случайно, когда стоял у развалин своего дома в Слуцке. Отец не мог наговориться со старшим сыном. Долгожданная встреча всколыхнула море воспоминаний...

Гавриил имел свое постоянное место на веранде. Там у стены стоял топчан, на котором он и спал. На данном отрезке времени бурные события в семье не давали солдату расслабиться и он не чувствовал себя отверженным и одиноким.

Миша давно вернулся из детского дома, а прожил он в нем четыре года.

Настал день, когда светлая радость коснулась и их семьи. Появились на свет внучата... У Лёвы, в пятьдесят четвертом родилась дочка, а на другой год Софа подарила внука. Вот тут-то и понадобилась помощь Гавриила. Он стал главной «няней» для малыша. Дед начал жить полноценной жизнью и смирился с физической неудовлетворенностью, да и возраст брал свое.

И когда ночью знакомый Голос из тьмы начинал тревожить, волновать и нашептывать ему о сладострастии, и прокручивать эротические картины вакханалий  из царства Аида, он решительно отмахивался и гнал его прочь...

Проходили дни, месяцы, годы... Вот и внук уже пошел в первый класс. События сменяли друг друга и, казалось, что Гавриил полностью справился с зачатками маниакального психоза. Но это только казалось...

Стоило лишь смениться домашней обстановке, как голос тут же вернулся к нему.

Соня получила двухкомнатную квартиру в «хрущевке» и переехала с семьей в отдаленный район города. Миша работал и встречался с девушкой, живущей в их дворе с которой раньше учился в одном классе.

Циля давно оставила работу, ею она была загружена и дома по самую макушку. Циля со страхом стала замечать, как Гавриил яростно, с пеной у рта, спорит, доказывает что-то кому-то. А рядом-то никого нет... На вопрос жены, с кем же он разговаривает, гневно вскидывал брови и не отвечал. Потом на какое-то время замыкался в себе...  

А голос тьмы все больше и больше набирал силу. Он получил безграничную власть над слепым солдатом и стал диктовать ему свои правила поведения...

И первое, что он приказал ему сделать - уничтожить глазные протезы, так как они якобы мешали восстановлению живых глаз. Гавриил в ярости растоптал их. Затем, Голос поведал ему, что близкий сосед Авраам, ни кто иной, как тайный любовник его жены:

- Слушай, слушай меня, - шептал он ему в самое ухо, - Открой газовый вентиль, и все твои враги задохнутся. Ты станешь свободным и снова увидишь мир!

Он так и сделал. Цили в это время не было дома. Хана, жена Авраама, почуяв запах газа, выскочила в прихожую и, увидев у таганков соседа, крикнула:

- Гавриил, что вы делаете?! Вы что, решили взорвать дом?! - И быстро перекрыла газ.

Сосед испуганно замахал на неё руками и стал что-то нечленообразно мычать в ответ.

В другой раз Голос приказал ему обливаться мочой. Он, не переставая, бубнил ему в ухо:

- Ты знаешь, это самое эффективное средство от болей в суставах...

Однажды, по наущению Голоса, он всыпал Циле полную солонку соли в стакан с чаем. Голос тьмы торжествовал...

Было ещё много других досадных мелочей и сюрпризов, преподносимых больным человеком. Однако Циля, по возможности, старалась их преодолевать, и это ей с каждым разом давалось все труднее и труднее...

Поведение отца вызвало серьёзное беспокойство со стороны детей... Семья собралась на совет, и вынесли решение о необходимости госпитализации его в психиатрическую больницу. Его агрессия явно зашкаливала и была направлена против жены, их матери. Что могло за этим последовать, никто не знал... Однако Циля наотрез отказалась от принятого решения.

На некоторое время Гавриил притих. Но Голос не оставлял его в покое. Он продолжал начатое им разрушительное воздействие, атакуя воспаленные клетки головного мозга,  перенесшие глубокую контузию при авианалете немецкой авиации. Тогда заготовленные ящики с минами рвались одна за другой. О, то был кромешный ад!

И однажды в жаркий июньский вечер и последовавшая ночь 1961 года вконец разрушили несчастную судьбу солдата...

Шел первый час ночи. Миша миловался со своей подружкой на лавочке во дворе. Намаявшись за день, Циля спала крепким сном в своем уголке, отгороженным от остальной части комнаты шифоньером и сервантом. Раньше в нем спала Соня с мужем. Но Гавриила мучила бессонница. Он возбужденно ходил по веранде и, споря с Голосом, размахивал руками. Пена скатывалась с уголков его губ. Раздосадованный спором Голос дал приказ:

- Слушай и не сопротивляйся! Ты должен, ты обязан, слышишь, уничтожить свою жену! Она одна виновница всех твоих бед. Циля изменяет тебе, и сейчас в комнате она не одна, а с любовником. Убей её! Убей!!!

Гавриил попытался возразить ему:

- О каком любовнике ты говоришь? Она уже немолодая женщина, измученная работой и заботами о семье...

- Как бы ни так! - Прокричал Голос, - Вот посмотри, она совсем не изменилась со дня вашего расставания...

И вдруг во тьме стали возникать живые образы молодой жены, сыновей и дочери. Они махали ему рукой и улыбались. Он схватил Мишутку и стал высоко подбрасывать его, а тот радостно верещал и что-то лопотал на своем, только ему понятном языке...

Гавриил застонал и, покачнувшись, схватился за голову. Она раскалывалась от невыносимой боли.

Под воздействием внушения, одурманенный, он подошел к столу и пошарил по нему рукой. Рука ощутила холод метала. Гавриил взял со стола чугунный утюг, оставленный с вечера Цилей после глажки и, крадучись, вошел в комнату. Ориентировался он в ней совершенно свободно. Осторожно приблизился к кровати и, нащупав левой рукой лицо жены, резко опустил на него утюг...  

Брызги крови залили футболку и спортивные финки. Кровь быстро впитывалась в подушку. Циля не успела издать ни единого звука...

О, если бы он только мог видеть, как изрыгнув пламя, оскалилась в смехе голым черепом - «ВОЙНА». Нет, она не собиралась выпускать из своих пылающих жаром рук намеченную жертву. Жертва не имела права на жизнь. Она принадлежала ей и только ей!

А жуткий рокочущий Голос тьмы зашелся в гомерическом хохоте, разрывая перепонки слепого сержанта. Утюг с грохотом упал на пол из ослабевших рук.

Ощупав кровавое месиво вместо лица, он понял, Циля мертва... Острая жгучая мысль пронзила его насквозь. Придя в себя, ужаснулся:

- Боже, что же я наделал?!

И, застонав, хрипя, выдавил из себя:

- Я - убийца, я - преступник... Да! А убийца не должен, не имеет права жить! - И животный рык вырвался из его груди.

Шатаясь, хватаясь за шкаф, за стены окровавленными руками, он поплелся к веранде, оставляя и на полу кровавые следы. Там на полке, прибитой над раковиной, лежали туалетные принадлежности и среди них безопасная бритва с пачкой лезвий «Нева». Гавриил вынул лезвие, развернул его и, держа наготове, подойдя к открытому окну, громко крикнул:

- Миша, сынок, я убил твою маму!

Страшные слова громовым эхом разорвали ночную тишину и ворвались в открытые окна спящих соседей...

Раздался девичий визг и приглушенный мужской вскрик.

Казалось, что дом тряхануло от взрыва... В окнах стал вспыхивать свет. Соседи торопливо заполняли двор. Поднялся невероятный шум... Никто ничего не знал и, взволнованные люди спрашивали друг у друга, что же случилось?

Миша, перепрыгивая через ступени лестницы, влетел в дом. Но тех секунд, которые понадобились ему добежать, хватило и его отцу. Гавриил с остервенением располосовал лезвием всю левую руку, вскрыл вены и, заливаясь кровью, упал на топчан...

Гул голосов напоминал растревоженный улей. Авраам, сосед по площадке, крикнул им:

- Григорий убил Цилю!

Женщины, всхлипывая, вытирали слёзы кончиками головных платков, а мужчины, переговариваясь между собой, бросали отдельные фразы:

- Да нет, этого не может быть... Неужели наш общий любимец мог убить жену?! Ужас! Нет, в это трудно поверить... Господи, что теперь будет с ним?!

А один из соседей, ветеран войны, потерявший в боях руку, сказал:

- А всему виной проклятая война! Сколько лет прошло, а она не оставляла его в покое и расправилась с ним таким жестоким образом. Убийца не он, убийца - война!

Собравшиеся горестно кивали головой в знак согласия...  

Миша, вбежав в дом, тут же включил свет, и от увиденного у него закружилась голова. Тошнота перехватила горло. Он машинально схватился за спинку стула, чтобы не упасть.

Залитый кровью отец лежал без движений. Миша подбежал к нему, но вспомнив сказанные им слова, бросился в комнату, к матери. Увидев её, он закричал не своим голосом и, упав на колени, захлебываясь слезами, стал целовать руки матери. Всхлипывая, он просил её:

- Мама, мамочка, только не умирай... Не умирай, мама!

Мать не подавала признаков жизни. Рядом с Мишей стояла его подружка и, дрожа всем телом, рыдала навзрыд...  

Соседи действовали. Авраам побежал в четвертую городскую больницу, она находилась в трех кварталах от дома. Оттуда сразу же выехала скорая помощь. Они же вызвали наряд милиции. Хана, из уличного автомата, что висел на углу дома, позвонила Соне. Счастье, что за два месяца до этого им провели телефон.

Цилю срочно доставили в операционную хирургического отделения больницы им. Семашко. Её состояние квалифицировалось, как крайне тяжелое. Врачи были в полной растерянности - как пожилая женщина после тяжелейшей травмы - сотрясения мозга третей степени, перелома носа, челюсти, размозжении мягких тканей лица и большой потери крови, смогла остаться живой?

Срочно понадобилась кровь. Миша тут же дал согласие на прямое переливание, только бы врачи спасли его любимую маму. А что происходило с отцом, он не знал...

Гавриила отвезли под милицейским конвоем в больницу. Придя в себя, он стал вырываться из рук и, не переставая, кричал:

- Я убил её, убил... Умоляю, умоляю, убейте меня, убейте меня! Я не должен жить...

И так без конца...

Слышать эти крики не хватало сил. Слова рвали душу и сердце. А заставить его замолчать никто не мог и не хотел. Судьба слепого инвалида войны вызывала острую жалость и сочувствие, а не осуждение.

Врачу с помощью санитаров удалось привязать его к операционному столу. Ввели комплекс обезболивающих препаратов, и только потом смогли оказать надлежащую медицинскую помощь.

Утром в больницу приехал психиатр. Увидев пострадавшего, он, не раздумывая, поставил диагноз - острая форма маниакального психоза.

Было принято однозначное решение - срочная госпитализация в психиатрическую больницу №2 загородного поселка Маштаги на принудительное лечение.

Это означало лишь одно - пожизненное заключение. 

От боли крик вознёсся в небеса,

     Тревожа духов бестелесных...

           Верни мне, Господи, глаза,

                  Чтоб вновь увидеть свет небесный.

P.S. Дорогие читатели, это - вторая часть. Хочу напомнить - первая часть посвящения «Черный мир солдата» была опубликована на сайте 22 июня 2007 года. Третья, последняя часть - «Двойной удар» - появится к 22 июня - дню начала жестокой бесчеловечной войны XX века.

Память о героизме и погибших воинах священна!

Никто не забыт и ничто не забыто!