EN
Старый сайт
СУД ИДЁТ
(публикуется впервые)
Лёня Борзак семьянином был никаким. Собственно, поэтому он и не был семьянином.
Попытки в этом направлении случались, но раннее прикосновение к художественному творчеству, поиск в нём совершенства и перманентные кризисы жанра, плавно переходящие в запои... Отсюда все попытки и терпели фиаско, оставляя за собой след, ценой 33% от суммы заработка.
Одиночка - мама на своё несчастье позднее дитё направила в лоно искусства. Скрипка, хор мальчиков, кружок рисунка и живописи...
По этой направляющей Лёня и сваливался. Скрипка продержалась у подбородка года три. Хор мальчиков простоял где-то до ломки голоса. Кружок живописи плавно ввёл в профессию и бросил его там на произвол судьбы. К своим пятидесяти трём годам Лёня деньги зарабатывал в цехах соцреала, имя - на бульдозерных выставках, а репутацию - в переменчивых связях. Притом, нигде не преуспел.
Бедная мама, к тому сроку обнаружив, что ребёнок её никаких надежд не оправдал, вершин не достиг, внуками не порадовал, «потихонечку слегла, и к обедне...» Вечная ей память.
Таким застал Лёню в мастерской на Нижней Масловке его давнишний, ещё по хору мальчиков, дружочек Вика. (Викентий, чтобы стало понятно). При этом, зная причину и уровень хвори, Вика прибыл во всеоружии. По бутылке на каждого беленькой, кирпич ржаного и банка прибалтийских шпрот. В облезлом холодильнике обнаружились ржавая сельдь и одинокое яйцо, а что ещё нужно в замену счастья? Стол, два стула, два стакана. -Наливай, поехали!
Из тёмных углов мансарды следили суровые холсты соцреализма. В простенке между ними висела подержанная охотничья двустволка, которая, по наитию АПЧ, должна завершить сюжет...
Проснулись уже в темноте, нащупали друг друга, узнали, осознали глубину падения, и, сложив все оставшиеся металлические деньги, рванули в Черёмушки. К отставной подружке Викентия, у которой как он утверждал, опохмелиться, отмыться и развеяться - без проблем.
И только через три дня вернулся Леонид к своим незавершённым шедеврам.
Она была прелестна, отставная Викина подружка, Раиса. Спокойно, без вопросов и упрёков, - Ну, и видок у вас, гении. Марш под душ, освежитесь.
Куда деваться, пошли. Вода, естественно, только холодная. Забота о людях, чтоб не перегрелись в жарких схватках с империализмом и коммунальными службами.
- А вам другой и не положено, - вошла, без тени смущения оглядела голые оплывшие тела мужиков, - опохмелиться прибыли? Зачем ещё на край земли в Черёмушки?
- Ох, Раечка, хорошо бы. Мы вчера большой успех отметили, - начал было плести интригу Викентий, - Ты не поверишь...
- Конечно, нет. Берите полотенца. А тебя, кажется, зовут Алексей?
- Лёня, Леонид, - так и представился, прикрывшись полотенцем.
- Мойтесь, одевайтесь, и на кухню, к столу. Я мигом, у нас тут всё рядом.
И побежала в лавку.
После глубокой опохмелки, Вика быстро сомлел, уснул. Лёню тоже клонило. Взбодрила фраза, - Вообще-то, мы с тобой давно знакомы. Я была с Викентием на твоей персоналке в доме Актёров. Лет, не помню... Лет десять назад, кажется. И была тебе представлена, и даже получила пару комплементов. Что-нибудь напоминает?
- А на брудершафт мы не исполнили? - ломало Веню.
- Нет, не случилось. Ты был... Ты мне очень понравился. Такой романтичный. Кудри до плеч, глаза голубые, - и с сожалением окинула поникший облик хмельного творца. Возникавшая поэзия быстро перешагнула в прозу, в ненавистный быт. Свеча догорала, оплывала, таяла... Её лёгкий дымок плавно уносил в отдалённые наивные годы, когда были... Да-да, были те персоналки в домах Актёров, Учёных, Архитекторов. С обильными фуршетами и восторженными тостами в честь новой плеяды молодых, дерзких, талантливых, продолжающих революционное в искусстве живописи, вслед за... Кто там, в тесных рядах? Петров-Водкин, Дейнека, Бродский, Филонов, бесчисленные АХРовцы...
И он сам, - Леонид Борзак, как наследник традиций... отражатель идей... последователь школы... подражатель... списатель... конью-ктурщик... мазила... расчёт окончен. Боже, на что ты тратился! Не смотри в меня Раиса, не твори кумира, - ничего там не высмотришь.
Викентий проснулся к вечеру, как огурец. Хлебнул из оставшегося, предложил коллективный секс, получил отказ и быстро смылся. Лёня задержался. Польстился на тёплый домашний борщ, забытую женскую ласку, ну и... задержался.
В положенное ко сну время Раиса без всяких церемоний развернула складной диван, разгладила простыни, взбила подушки.
- Ты ложись, а я, скоро, - и упорхнула в ванную.
Оттуда вышла совершенно нагая, розовая и абсолютно круглая. В стиле обнажённых матрон с картин европейских мастеров ХV1века.
Круглым было всё, - целое и частности. Круглое лицо, щёки, носик, рот и губки. Круглые каштановые глаза под полукружьем бровей. Ушки - завитушки. Полусфера живота с пятачком пупка. Груди по циркулю, попка, - два географических полушария. Ладошки, паль-чики, - ну, всё. Даже волосы, - белокурые упрямые колечки. Кукла-неваляшка в интимной подаче.
Смотреть и восхищаться - одно, а как быть с исполнением желаний? Длительный простой и беспорядочный образ жизни физиологических сил не прибавляли. Потерялся опыт, слабел основной инстинкт. Большое сомнение вызывал потрепанный в походах орган счастья.
А Раиса, чуткое создание:
- Ты не волнуйся, я всё сама, - и взяла всё в свои руки. И в прямом смысле тоже. И откуда что взялось. И три дня, и четыре ночи...
- Ты поспи. Я на работу, подменюсь со Светкой, и обратно.
- Ты не вставай. Я в магазин, к Люське, за бутылочкой, и подлечу.
- Ты отдохни. Я приготовлю закусить, выпить, и продолжим.
И продолжили бы, но вернувшиеся к творцу силы и вдохновение потянули к незавершённым холстам. Душа рвалась из плена ласк на волю халтуртрегерства. Он сказал, - не забывай, звони, нам не жить друг без друга...
Она пообещала, но как-то разочарованно.
И ближе к осени позвонила, когда Лёня был в очередном штопоре:
- Леонид, рада сообщить тебе, я родила сынишку.
- От души поздравляю тебя, - еле узнал художник, - от кого, если не секрет? - ему было всё равно, от кого. Он был в штопоре.
- Какой может быть секрет от родного отца?!
- Так, - быстро начал трезветь Леонид, - про отца, чуть подробнее. Уж не хочешь ли ты сказать...
- Да, Леонид, именно об этом я решила тебе сообщить. И уже обратилась в суд на алименты. И у меня есть свидетели.
- И свидетели, конечно же, свечи держали, - обречённо пошутил Лёня, - и склонялись непосредственно над процессом? А то, что свечи они держали больше года назад, их не смущает?
- Не сомневайся, - закрыла тему бывшая подружка паяца Викентия.
- Но, бывшая ли? - возникло подозрение, - Что-то давно не видно Вики на горизонте параллельного плавания. Не его ли это козни? И проблему увеличения народонаселения решил отдать в надёжные профессиональные руки. Так как простой подсчёт на пальцах оставлял Лёню за границами причины. И, тем более, следствия.
Профессиональные руки быстро нашлись. Девушки из патентного бюро привели его к строгой, основательной даме с совиным взглядом, сразившей первой же фразой:
- Господин Борзак, если вы хотите выиграть своё безнадёжное дело, забудьте, что вы правы.
Это была Евгения Иосифовна Бирчанская, лучшая адвокатесса всей столицы и окрестностей. Она выслушала убийственные аргументы художника, полуприкрыв глаза, сопровождая отдельные пассажи низким, контрабасным, - М-м-м-да!
- М-м-м-да! - прогудела она, когда Лёня исчерпал факты, - а теперь выбросьте из головы весь этот бред сивой кобылы, и слушайте сюда внимательно. Я не собираюсь тратить своё драгоценное время на безнадёжный процесс, в котором вы потеряете деньги, а я, - репутацию. Уверяю вас, она стоит гораздо дороже. Поразительно, дожить до ваших лет, имея пионерские представления о неподкупной социалистической Фемиде. У вас в черепной коробке заместо мозгов даже не каша. Там совсем другое. Слушайте сюда, молодой человек, и запоминайте. Советский суд меньше всего интересуют факты, хотя, сами по себе, они могут быть безупречны. Ему важен образ. А образ ваш, если соединить всё изложенное, - классический образ жалкого интеллигентного алкоголика и потаскуна. Можете обижаться, но так это выглядит. И вы хотите выставить всё это против одинокой беззащитной женщины, брошенной с ребёнком? В советском, самом гуманном суде в мире?! Чума на вашу голову. Мы проиграем процесс, не входя в зал заседаний.
- Да, - промямлил Лёня, - выходит, дело дохлое...
- Смотрите, - он, к тому, и пессимист. Слушайте сюда, и немножко соображайте. Ваш образ судебно проштампован, и подправить его можно только дружными усилиями бывших жён и подруг.
- Но это не реально. Они все меня и утопят.
- Если вы ни черта не понимаете, слушайте сюда и не перебивайте. Хотите выиграть процесс, объясните им, какие сюрпризы их ждут в случае вашего проигрыша. Надеюсь, они умеют делить на три. Их ведь могут ни о чём не спросить, но само по себе участие с нашей стороны... Я ясно излагаю? Это первое. Второе. Все свидетели с нашей стороны должны быть дамами солидными, умеющими излагать кратко, ясно, чётко. А если что-то подчищать, то без робости и заиканий. И никаких мужиков, ни-од-но-го, даже близко, в качестве болельщиков. Наконец, третье, и основное, - образ истицы должен быть смешан с грязью. Без всяких колебаний. Впрочем, это уже моя работа. И только это даст нам шанс. Вот мои условия. Решайте.
- А без грязи никак? - затосковал Лёня.
- Вы хотите выиграть? - установила границу Бирчанская.
Лёня хотел выиграть, но сдерживала высокая планка моральной издержки. И смущала ещё не оговорённая, сумма прописью.
- Если вас заботит мой гонорар, так пусть он вас не заботит, - впервые улыбнулась адвокатесса, - мне известно ваше материаль-ное состояние. Не смущайтесь, при благополучном исходе, в чём я не сомневаюсь, расплатитесь своими бессмертными произведения-ми. Мне доложили, что вы работаете в манере раннего Петрова-Водкина. Мне это подходит. Решайте здесь и сейчас.
И Леонид Борзак решился, хотя работал в манере раннего Дейнеки. Началось. Встать! Суд идёт!
Четыре судебных заседания по пустяковому делу об установлении отцовства и взыскании с него алиментов. Процесс века! Праздник адвокатского творчества! Грудной контрабас Евгении Иосифовны положил на лопатки все доводы и домыслы противостоящей стороны. И верные подруги не подвели. Говорили коротко и ясно. Лепили образ талантливого, несколько рассеянного, но, безусловно, порядочного во всех отношениях человека и большого художника. Бирчанская лишь перемещала поток восхвалений в нужном направ-лении. Сторона защиты как-то незаметно стала обвиняющей, а свидетельские показания за истицу в оригинальной трактовке уверенной адвокатессы всё чаще обращались против.
Последним камнем, утопившим обвинение, стала анонимка, загадо-чными путями возникшая в деле. Бирчанская размахивала бумагой без подписи, как языком вечевого колокола:
- Я настоятельно прошу отметить в протоколе заседания, что истица использовала любую возможность, чтобы опорочить и лишить свободы отца своего будущего ребёнка. Где же элементарная логика? Абсурд!
Решительное «Нет! Ребёнок не мой!» в последнем слове подсудимого поставило жирную точку в процессе.
Приговор гласил: «Не причастен». И был встречен аплодисментами.
Широко и бурно отметили его в мансарде на Нижней Масловке.
Всю ночь ликовал и веселился художественный полубомонд столицы. Обнимались, шутили, ели, пили. К утру стали целоваться и разъезжаться. С рассветом мастерская опустела, замерла. Из полутьмы истории безмолвно шагали революционные матросы, списанные с Александра Дейнеки. Лёня бесцельно поболтался в интерьере собственной судьбы, пытаясь извлечь оттуда что-либо достойное. Нет, не просияло.
Он снял со стены ружьё, зарядил, подошёл к окну, за которым просыпался и растягивался в первых пробках невыспавшийся город.
Над Москвой конца восьмидесятых вставало солнце переломного периода.
Одинокий выстрел утонул в разноголосице наступающего дня...
Фролов Валентин 
Аарон Борис 
МЯСКОВСКАЯ (АРКАДИНА) АЛЁНА 
Андерс Валерия 
