О  ЧЁМ  ПЛАКАЛИ  КЛАВИШИ...

         Была весна, а снег всё падал и падал...  Его крупные  рыхлые хлопья, лениво покружив в свободной пляске,  окунались в  серую утреннюю пелену и медленно приземлялись.   Достигнув своей конечной цели, они  тут же растворялись  в  таких же скучных, как и небо,  холодных лужах, превращая их в снежно-водяное месиво. Лишь кое-где сквозь него проступали утонувшие жёлтые отблески редких фонарей, затянутые ледяной плёнкой.

       По времени,  утро уже наступило, но ночная сахалинская стужа не очень-то охотно уступала место новому дню. Да и люди, похоже, не спешили  просыпаться. Это было видно по тёмным окнам домов.  Обычно немноголюдная улица Восточная, сейчас была  особенно пустынна и непривлекательна.  

       Если по-честному, то она даже в редкие погожие  дни ничем особенно и не радовала глаз. Уютных   домиков, детских площадок, магазинов с яркими витринами и скверов здесь не было. Деревьев - тоже. Они тут просто не приживались. Улица как бы подпирала собою широкий песчаный берег залива Терпения холодного Охотского моря, за которым начинался Тихий океан. Не случайно же этому заливу дали такое название. Видно, самой  природой было велено ему терпеть  и выносить все капризы необузданной океанской стихии.

       Так вот, очевидно,  чтобы придать улице хоть немного «шарма», градостроители  нашли  очень простое и  удобное решение - первый на Восточной улице  пятиэтажный блочный дом, явно без каких-либо архитектурных  излишеств,   выкрасили  в ярко-синий цвет.  Дом, естественно, красоты улице не придал, но зато стал своеобразным ориентиром на поронайской местности. Тем, кто поселился в нём,  своего адреса можно было и не называть - синий дом на Восточной знали все.

        Вот к нему-то и подъехал, урча и разбрызгивая заснеженные лужи, контейнеровоз.

         - Да, погодка, прямо скажем, не для переезда, - натягивая  на голову плотный капюшон куртки, бросил водитель  в  серую мглу и ловко  спрыгнул с подножки кабины. За ним  спустились и двое грузчиков.

        - Ну, что?  Высоко живём? - поинтересовался один из них.

        Двое под зонтиками, встречавшие  грузчиков у дома,   поднимались вместе с ними на свой пятый этаж, выслушивая недовольное бурчание, мол, вот, спины придётся гнуть...

        Квартира напоминала склад. Аккуратно упакованные вещами картонные коробки, перевязанные по правилам почтовой пересылки, были сдвинуты поближе к двери, чтобы  можно было побыстрее загрузить их  в  контейнеры. Грузчики  принялись за дело. Помогали и сами хозяева. Потом спустили разобранную мебель и пианино.

         Оба контейнера довольно скоро были заполнены. Мастера своего дела всё  отлично приладили, не оставив свободным ни сантиметра ограниченной площади. Чтобы в дальней дороге - а путь пролегал  с Сахалина в Крым - ничто не поломалось, не разбилось,   не помялось.

Одна беда - не поместились в контейнеры несколько объёмных коробок с любимыми книгами хозяев и пианино, на котором играли их дети.

        - Ну, что делать, хозяйка? - спросил старший из грузчиков. - Наверх всё это поднимать не будем...

        Лара растерялась. И правда, что делать? Брать ещё один контейнер поздно - самолёт вылетает из  Леонидова  в  Хабаровск  вечером, а в посёлок ещё надо успеть добраться на автобусе. На руках уже авиабилеты на рейс «Хабаровск -  Симферополь», заказанные ещё месяц назад.

       - Может, занесёте пианино хотя бы в подъезд, чтоб не намокло, - умоляюще просила она мужчин. - Жаль ведь, испортится инструмент...

         Она бережно укрывала его непромокаемой плёнкой, скрепляя по углам бельевыми прищепками так, чтобы ни одна снежинка не попала на черную лакированную поверхность.

         - Нет-нет, хозяйка, - категорично отказал старший из грузчиков. - Мы своё дело сделали, а это уж, извините, - ваша забота. Вот, распишитесь  здесь, - он протянул женщине квитанцию. - И легкого вам полёта  на  материк. Не поминайте лихом наш Сахалин!

        Дверка кабины плотно захлопнулась, заурчал мотор - и, тяжело сдвинувшись с места, контейнеровоз   отъехал,  выпустив струю выхлопного газа и оставив после  себя большую  растаявшую лужу.

         Город уже окончательно проснулся. Засуетился народ. Кто-то спешил на работу, на ходу закрывая зонтик - снег неожиданно прекратил своё, казалось, бесконечное падение. Кто-то, обутый в высокие резиновые сапоги,  прикрываемые длиннополой  курткой, катил перед собой тележку, доверху и даже выше наполненную самодельной продукцией и тщательно укрытую клеёнкой.  Но даже сквозь неё проступали аппетитные запахи  своеобразной корейской кухни. Хозяин тележки - на беглый взгляд и не распознаешь, кто это - мужчина или женщина - торопился на небольшой базарчик в  два крытых ряда,  как будто случайно оказавшийся в этом жилом квартале. Удивительно, но даже тогда, когда в конце дня он пустел, то ещё какое-то время продолжал сохранять пряные запахи солёной горбуши, маринованного папоротника и грибов, острой с красным перцем корейской капусты (кимчи), горного чеснока (черемши), вяленой и копчёной рыбы разных тихоокеанских сортов.

         Вместе с мужем Лара  стояла у подъезда, раздумывая, что предпринять. Ну, с книгами вопрос был почти решён. Такие  дефицитные издания, какие были в их домашней библиотеке, с радостью возьмут в любом книжном магазине. А вот что делать с музыкальным инструментом? Первая мысль, которая пришла в голову, это  -  отдать соседям. О покупке ими такого старинного фортепьяно ажурной работы и отделки речи не было. Во-первых, никто бы не заплатил таких денег, которых оно стоит. А во-вторых, какой смысл продавать за бесценок? Лучше - подарить.

        - Вот уж кому-то повезёт, - думала Лара и с этим приятным чувством позвонила к соседям.

        - Спасибо, нам не надо, - равнодушно ответила хозяйка одной квартиры.

        - Некому у нас играть - отказалась другая.

        - Вот если бы вы сами занесли сюда, - предложила соседка с пятого этажа, - мы бы взяли...

        Тогда Лара принялась обзванивать своих теперь уже бывших коллег по городской газете «Звезда».     

        - Может, возьмёте? - объяснив ситуацию, предлагала она каждому.

        Нет, желающих не было. Оставался ещё один вариант, самый, как ей представлялось, оптимальный. Она предлагает ведомственным клубам  или музыкальной школе принять  фортепьяно в дар. И тогда можно быть уверенной, что уж где-то, наверняка, найдётся ему достойное место.

       Она ошибалась. Одни отвечали, что помещение тесное и негде поставить инструмент, другие - что не располагают транспортом, чтобы перевезти, третьи предложили самим хозяевам доставить пианино...

       Пока родители вместе с детьми «пристраивали» свои любимые книги в магазин, сдавали квартирный ордер и ключи в жилищно-коммунальную контору, улаживали последние дела перед отъездом, прошло несколько часов.  Дети переживали.  Но взрослые старались не нагнетать обстановку, чтобы лишний раз не травмировать дочь и маленького сына. Однако ноги сами их несли к дому, возле которого осталось осиротевшее пианино.

       Миновали  центральную площадь.  Лара в последний раз оглянулась на то место в стене, где недавно  прикрепили  табличку из нержавейки с гравировкой: «Здесь находится послание комсомольцам  г.Поронайск ХХ1 века». И вспомнила, с каким чувством готовила   это послание. Ей, заведующей отделом писем городской газеты, редактор обычно и поручала писать подобные

тексты. В них Лара вкладывала всю душу, весь свой патриотизм,  отражавший дух  беспокойных восьмидесятых годов. Она искренне верила в  сегодняшнюю  молодёжь и была убеждена в том,   что  молодежь эта растит  достойную смену  себе. «Вот откроют капсулу с этим посланием комсомольцы, которые сегодня ещё даже не родились, - думала она,  присутствуя на торжественной церемонии,  -  и узнают о том, чем жили и  о чём мечтали сегодняшние юноши и девушки». И, как обычно при подобных торжествах, волнение охватило её с такой силой, что ком подступил к горлу.

        ... А мысли убежали ещё дальше,  на  год назад. Она увидела себя в большом спортзале школы, где учились дочь и сын. Шла торжественная церемония приёма в пионеры второклассников, и ей  надо было оперативно написать об этом первополосный репортаж в номер. Но, как говорится, по совместительству она ещё и мама, и  чувства волнения и  сопереживания захлестнули её вдвойне - в пионеры принимали и её сына.  А тут ещё директор школы предложила журналистке занять место в ряду почётных гостей  мероприятия. Миссия их заключалась в том, чтобы повязать галстуки вновь принятым в пионеры. Мало того,  старшая пионервожатая школы поручила  и ей выполнить эту почётную миссию - повязать красный галстук собственному сыну.  Статус мамы, как говорится, позволял - ответственный работник, член КПСС и всё такое прочее...

        Когда прозвучала хором произнесённая торжественная клятва, старшая пионервожатая скомандовала:

       - Галстуки повязать! 

       Почётные гости - ветераны войны, заслуженные люди города (их было ровно столько, сколько и пионеров-новичков)  двинулись к шеренге мальчишек и девчонок в чёрно-белой форме.  На правой согнутой руке каждого  висел   новенький красный галстук.

       Она тоже поспешила к своему сыну. Но чем быстрее  старалась преодолеть расстояние до шеренги, тем медленнее это у неё получалось...

        Лара так явственно представила себе эту картину годичной давности, что невольно улыбнулась. Тогда ведь тоже, как и сегодня, как и очень часто в Поронайске, было сыро и слякотно (говорят, что именно  в  этой точке земного шара за год выпадает больше всего осадков). И пришлось обуться в резиновые сапоги, к которым никак не хотелось привыкать. Ходить в них было удобно только по лужам. А тут - деревянный пол. Тормозят, ну, каждый шаг. Пока дошла до сына и дрожащими от волнения руками связывала концы галстука в правильный узел, сын занервничал. Покраснев до ушей, он  торопил маму,  ведь все остальные ребята уже готовы были взметнуть в салюте руки, демонстрируя этим свою верность делу Ленинского Комсомола и Коммунистической партии. 

        ... Время близилось к полудню.  Сплошная серая пелена, что ещё утром заволакивала небо, теперь была разорвана на куски в виде белых облаков, обрамлённых золотистой каёмкой. Иногда сквозь них пробивались тёплые солнечные лучики, которые очень быстро подсушивали  тротуары.

        Ещё издали Лара  заметила, что у их подъезда  пианино нет. «Ну, и хорошо, - подумала она, - значит, кому-то оно всё-таки понадобилось». На душе сразу стало легче.  Теперь ещё чьи-то детские руки коснутся клавиш, извлекут первые несмелые звуки, гаммы... И так чей-то ещё дом наполнится музыкой, радостью первых  сыгранных  мелодий...

        Пока она успокаивалась этими мыслями, дети уже подбежали к своему подъезду. У самого порога они остановились, как вкопанные.  Перед ними были разбросаны  фортепьянные  струны,  молоточки, вырванные педали,  чёрные и белые клавиши, а  в луже у самой дороги  торчал угол утопленной деревянной панели...

       Теперь уже вся семья стояла перед растерзанным инструментом, поражённая подобным зверством и не в состоянии проронить ни слова.  Дети просто плакали. Плакали,  прижавшись друг к другу. Так обычно ведут себя взрослые, переживая тяжёлую утрату.

Из окна квартиры первого этажа  выглянула соседка:

       - Я сейчас выйду к вам, милые...

       Пожилая женщина, опираясь на спасительную палку, с трудом спустилась по ступенькам. И будто  соболезнуя по поводу чьей-то кончины, стала рассказывать о том, что видела из своего окна:

       - Они налетели на пианино, как голодные волки на свою добычу. Это были  и подростки, и детвора лет по семь - восемь. Вы не поверите, что они здесь творили.  Сорвали  плёнку, барабанили по клавишам палками, били  ими по крышке, здоровенные девицы  садились на клавиатуру и прыгали на ней, как на диване... Я кричала им, стыдила, но они как будто бы и не слышали, и не видели меня. Что здесь творилось... Клавиши издавали такие стоны по всей округе, что мне самой хотелось плакать. И никто из прохожих или соседей  не мог их остановить... А потом  вышел сосед из нашего дома,  разобрал по частям раскуроченный инструмент, аккуратно собрал все лакированные панели и унёс в свой гараж, что за нашим домом. Сказал, что это будут отличные полки для его инструментов.      

        Лара слушала этот рассказ  и пыталась понять, что двигало необузданным желанием  детей творить зло? И почему никого из этой агрессивно настроенной ватаги не остановило элементарное человеческое чувство, не позволяющее творить подобное вероломство? А может, среди этой детворы были и те, кто вместе с её сыном совсем недавно стоял в одной шеренге юных пионеров, отдавая салют на верность...  Или кто-то из тех, чьи имена она упоминала в  перечне добрых дел, готовя послание комсомольцам  2000 года?..

   *     *    *

        С тех пор прошло  более четверти века.  Семья Лары уже пятнадцать лет живёт в Израиле. Нет-нет, да и вспоминают  её дети,  сами ставшие родителями, о былом. О Сахалине и связанными с ним стойкими детскими впечатлениями. О том, как бродили по удивительно красивым таёжным тропам, как прокладывали свою первую лыжню  на небезызвестной «Орбите», как  в июльский «купальный сезон» грелись на берегу залива у костров, разведённых прямо в стволах вековых деревьев, выброшенных океаном на берег.  И свой первый пионерский лагерь с походами по удивительным  заповедными местам с быстрыми мелководными речками и кишащими в них серебристыми стаями горбуши, идущей на нерест...

        Но всякий раз, когда воспоминания уводят  в детство, картинка растерзанного пианино непременно всплывает перед их взором. И тогда оттесняются на второй план все приятные и дорогие сердцу ощущения тех давних лет.

        К воспоминаниям о Сахалине Лару вернула одна интересная интернетвстреча.  Она состоялась  в группе «Крымчаки, где вы?» на сайте «Одноклассники». Группа приняла в свои ряды забытого знакомого Лары, который и сегодня живёт  в Поронайске. Оба были рады встрече через четверть века. Пошли воспоминания, вопросы, ответы... Её бывший земляк рассказывал о том,  что почти все производства города нынче терпят крах, закрываются шахты, сокращаются объёмы выпускаемой предприятиями продукции, что народ нищает. И, конечно, о том, как изменился город,  что в другом здании теперь разместилась редакция газеты, что деревянные тротуары нынче заменены на бетонные, о том, что горком партии успел себе отстроить большое красивое здание на той же площади, где находилось и прежнее. И невольно вспомнилось Ларе, что где-то там, на этой самой площади замуровано в капсуле послание комсомольцам ХХ1 века.

       - Ну, как же! - долетел голос с Сахалина. - Размуровали твоё послание.

       - И что?

       - А ничего. Вместе с бумагой были там какие-то значки, ветеранские медали, кубки. Всё выбросили, переплавили. А кому их передавать? Комсомольцев нынче нет, пионеров  -  тоже. Ну, капсулу,   может, где-то и сохранили, её ведь не расплавить...

       Лара внимала этому голосу издалека и  почему-то снова почти явственно слышала те музыкальные  стоны.  О чем плакали клавиши?  Теперь ей показалось, что плакали они о её разбитых чувствах, неоправданных надеждах, с которыми шла по жизни.