(зарисовки)
У каждого советского еврея своя история празднования или непразднования еврейских праздников. Маятник колебался между пессимистической категоричностью одного из лидеров сионизма Макса Нордау: «Еврейское чувство совершенно заглохло бы в нас, если бы его не пробудили дикие возгласы врагов наших» и между лирично выраженной надеждой из «Еврейских мелодий» Байрона:
Were my bosom as false as thou deem'st it to be
I need not have wander'd from far Galilee;
It was but abjuring my creed to efface
The curse which, thou say'st, is the crime of my race.
(Если бы моя душа была столь лжива, как ты полагаешь, я не бродил бы теперь вдали от Галилеи, а отбросил бы свою веру, это проклятие, которое ты считаешь преступлением моей расы).
Три зарисовки, связанные с Ханукой, прочитаны моим коллегам и студентам на праздновании Хануки в 2003 году и опубликоваы на иврите в литературном ежегодном альманахе "Наклонная линия", издаваемом кафедрой ивритской литературы педагогического института киббуцного движения. Здесь я представляю их в русском переводе.
Язык предков
В год, когда мне исполнилось пять лет, примерно неделя отделяла Новый Год от Хануки, о существовании которой мне ничего не было известно. Оно из предосторожности замалчивалось моими родными. Своё еврейство я чувствовал физически - по тому, как меня били и дразнили нееврейские дети, по числу драк и скандалов, в которых я участвовал. Никакого другого выражения принадлежности к еврейству я не ощущал.
Время ожидания Нового Года было трёхцветным: белый - снег, зелёный - ёлка, красный - Дед Мороз. И вообще без красного не обходился ни один праздник. Украшенная ёлка захватывала всё пространство комнаты своим особым запахом лесного существа не от мира сего. Она смягчала резкую трёхцветную гамму праздника висящими на ней крашенными жёлтыми и синими мигающими лампочками, гирляндами цепочек позолоченной и посеребрённой бумаги, свисающими с неё многоцветными корзиночками с конфетами, яркими ёлочными игрушками, сияющим "дождём". Ёлку надо было долго наряжать. Её красивая внешность, не похожая ни на что загадочность разрыва будней, часто идеологически стерильных, и таинственность мига обновления жизни наполняли и целиком увлекали меня. Я волновался в ожидании смены года в одно мгновение между 31 декабря и 1 января. То была минута радостной надежды, так многозначительно и торжественно испытываемой раз в году.
В тот год бабушка неожиданно сказала мне: «Давай, милый, отметим Новый Год немного по-еврейски»- «Разве евреи празднуют Новый Год не, как все?» - удивился я. «Детям дарят деньги» - сказала бабушка и дала мне десять рублей, что было для меня огромной суммой. «Евреи чудесно празднуют Новый Год!» - воскликнул я и задумался: «А дарят ли евреи детям обычные подарки на Новый Год?». Бабушка протянула мне другой подарок. Это был маленький волчок. «Бабушка, у меня есть волчок, бÓльший, чем этот» - разочарованно сказал я. «Этот волчок на Новый Год напоминает, как враги евреев вертели нами много лет, но однажды мы их сильно «вертанули» и раздался большой трах. В память о той победе дети вертят волчки на Новый Год» - объяснила бабушка. Я задумался: «Бабушка, а как евреи приветствуют друг друга на Новый Год?». Теперь задумалась бабушка - «Я научу тебя этому приветствию»:
Je m'appelle janvier.
J'arrive le premier
Pour dire aux enfants-
Voila le nouvel an.
(по-французски - Меня зовут январь. Я прихожу первым, чтобы сказать детям - вот, Новый Год). Она вытащила откуда-то предмет, который я никогда раньше не видел, принесла несколько грязных кусков свечей, повязала голову платком, пробормотала несколько непонятных слов и зажгла все свечи ханукии. «Тот большой трах длился восемь дней» - объяснила бабушка - «Поэтому нужно зажигать одну свечу в первый день, а затем каждый день - свеча: число свечей по числу дней. Но у нас нет стольких свечей. Да, и опасно оставлять так много горящих свечей в комнате. Соседи узнают и пожалуются на нас. Не говори, родной, никому про свечи. Мужчина должен уметь хранить тайны, особенно новогодние». Так впервые в жизни я праздновал Хануку, не зная, что я праздную.
Мировая революция
Однажды во время учёбы в университете я должен был сдавать экзамен по истории КПСС. Студенты боялись экзамена и экзаменатора, студентоненавистника, жёсткого, неприятного человека, требовавшего заучивать наизусть труды классиков марксизма-ленинизма. Пикантная подробность для меня заключалась в том, что он был известным антисемитом, а я - единственным евреем в группе сдающих. Экзамена я не боялся, так как знал наизусть почти все необходимые произведения Маркса, Энгельса и Ленина. Я настраивался на сдачу экзамена с внутренним вызовом лектору-антисемиту: выдам любую цитату из сочинений его кумиров. Я решил отвечать первым, чтобы как можно быстрее избавиться от экзамена, а вечером зажечь ханукальные свечи с друзьями. Я вошёл в экзаменационную комнату и взял со стола билет. Когда лектор увидел меня, его вечно недовольное и хмурое лицо, окаменело. Я прочёл в его глазах ответный вызов: «Погоди, я тебе покажу!» Я сел за парту и посмотрел в билет. На каждый из трёх вопросов у меня был отрывок из классика. Не было смысла готовиться. Я поднял руку. Экзаменатор был явно удивлён, но быстро овладел собой и холодно кивнул мне, разрешая отвечать.
Я начал декламировать большой отрывок из Маркса в ответ на первый вопрос. После этого я «вытащил» из памяти кусок из Энгельса во втором вопросе. Когда в третьем вопросе я начал цитировать Ленина, наши взгляды встретились. Экзаменатор улыбался мне, весь сиял и излучал тепло, как печка. Я понял, что он наслаждается моим ответом и что я превратил его из врага в доброжелателя. Поток моих цитат приближался к концу. Экзамен шёл к успешному завершению. Я уже представлял, как избавлюсь от него, встречусь вечером с друзьями, и мы зажжём свечи в честь ханукального чуда. Но вдруг моя речь была прервана криком разгневанного лектора: «Что Вы говорите?» - Я с трудом возвратился от своих фантазий к механически повторяемому тексту. «Это не я говорю, а товарищ Ленин» - заметил я. «Я знаю, откуда Вы цитируете» - сказал красный от злости экзаменатор - «О чём пишет товарищ Ленин?» - «О мировой революции, о том, что пролетариат зажжёт пожар мировой революции» - сообразил я. - «Вы сказали, что пролетариат зажжёт свечи мировой революции. Свечи зажигают в церквах, в синагогах. Я хотел ставить Вам «отлично», но Вы едва вытянули на «хорошо». Вы пропитаны религиозными предрассудками. Вы меня разочаровали. Чудес не бывает». Я вышел из экзаменационной комнаты и, не обращая внимания на толпившихся и жаждущих подробностей студентов, громко произнёс: «Чудо как раз сегодня произошло». Никто ничего не понял.
Французская свеча
Это произошло во Франции много лет назад. В вечер зажигания первой ханукальной свечи я вернулся с работы днём, много раньше обычного. У меня не было праздничных свечей и желания идти в синагогу, но, наверное, по случаю праздника я закончил работать раньше. Я зашёл в парк, находившийся рядом с домом, и сел на скамейку с какой-то научной книгой, чтобы почитать о занимавшей меня проблеме. В парке не было ни души. Я посмотрел на небо: серая туча рассекла нежный бело-голубой небосклон. Она назойливо катилась по небу, одинокая и чужая. Со всех сторон её окружала невинная и равнодушная безоблачная гладь. Слева на меня смотрел каменный Берлиоз, поглядывавший в партитуру "Фантастической симфонии". Я недавно узнал, что он был художником и писал это небо. Я снова поглядел на небо. Вдалеке появилась вторая туча. Она прибыла ниоткуда и также была не от мира сего. Я погрузился в чтение, но в какой-то момент почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернув голову, я увидел на моей скамейке, справа от меня, человека ближневосточной внешности. Я сразу почувствовал себя, как дома. Это был араб из бывшей французской колонии в Северной Африке. Я узнал безработного, живущего на социальное пособие, иначе нельзя было объяснить, почему он сидит в парке в разгар рабочего дня. Человек смотрел на книгу, которую я читал: «Вы читаете по-английски. Вы из Англии?» - спросил он. Я не хотел уточнять, откуда приехал. Ничего хорошего от признания в моём израильском происхождении я не ожидал. Поэтому ответил на его вопрос утвердительно. «Но Вы не англичанин. Откуда Вы приехали в Англию?» - последовал новый вопрос. «Я индус из Шри-Ланка» - ответил я. - «Никогда раньше не слыхал» - заметил мой собеседник. «Откуда Вы попали во Францию?» - спросил я. - «Из Алжира» - сказал он. - «Никогда раньше не слыхал» - объявил я и погрузился в чтение. Очевидно, он почувствовал, что я не хочу поддерживать разговор. Долгое время мы молча сидели рядом на скамейке. Тучи сближались. Начинало сереть. Наконец, он спросил: «Как вы, индусы, живёте в Англии?» - «Очень плохо» - сказал я и спросил: «А как вы, алжирцы, живёте во Франции?» - «Очень плохо» - вздохнул он. Воцарилось долгое молчание. «А Вы знаете, из-за кого вы, индусы, плохо живёте в Англии, а мы, алжирцы, плохо живём во Франции?» - вдруг спросил он. - «Из-за англичан» - немедленно отреагировал я. Чуда не произошло: «Из-за евреев» - парировал он. «Никогда раньше не слыхал» - ответил я. Он был очень удивлён, я - нет. У меня пропало всякое желание читать. Я встал со скамейки и пошёл в синагогу на зажигание первой ханукальной свечи. Было серым-серо.