Прохожие досадливо отворачивали лица от назойливых,  холодных касаний, поднимали воротники, жмурились...

            Инна шла неторопливо, чуть прикрыв веки, наслаждаясь давно забытым  ощущением студёной свежести и мелких, острых ледяных уколов.

            Там, где она жила последние тринадцать лет, редко видели снег. Зиму в южном израильском городке представляли дожди -  то короткие и моросящие, то обрушивающиеся неистовым, гремящим  потоком.

            Лет пять назад она разбудила  свою маленькую дочку, торопясь показать ей выпавший мягкий снежок пока тот не испарился под неистовым негевским солнцем. Израильское дитя  боязливо выпростало пальчик из рукава яркой курточки, потрогало странный белый пух и пожаловалось - "Оно  жжётся..."

            ...Инна растерянно оглядывала улицы, дома, заснеженные скамейки. Она не узнавала  город  -  и не потому, что он так уж изменился...  Просто,  жила она здесь недолго - около полугода и давно-давно.  Но короткое время институтской  практики вместило в себя множество эмоций, событий, привязанностей...

            Уехав отсюда, она первое время скучала, стремглав неслась к телевизору, если показывали этот  крупный индустриальный город; жадно вглядывалась в панораму бульвара, в ещё узнаваемые здания, в лица людей; слушала, улыбаясь,  журчащий с экрана уральский говорок.

            Несколько раз  порывалась побывать там ( и не так уж далеко это было...), но каждый раз что-то мешало.  Её несла другая жизнь - замужество, семейные хлопоты, простуды маленького сына, юбилей секрови... И вот только теперь, когда прилетела навестить своего совсем уже старого отца, вдруг решила  заехать на пару дней в этот -  совсем, казалось, забытый, запорошённый временем город.

            Отец давно жил с другой семьёй.  Инна чувствовала себя скованно от постоянного присутствия его супруги, её и чрезмерной любезности. Похоже, что чувство неловкости передалось  и  отцу. Он не стал удерживать Инну, когда та сообщила, что уедет на два дня раньше  - захотелось, мол,  навестить  подругу, живущую  в другом городе.

            ...Ветер вдруг изменил  направление, и позёмка знобящей ледяной пылью ударила по ногам. Колени Инны, обтянутые нейлоновыми колготками, сразу покраснели; ощутимо почувствовалось, что  кожанные сапожки, купленные в Израиле,  слишком тонки и деликатны для уральской зимы.

            Инна пошла быстрее, стараясь согреться.

            Вся-то она сейчас в унынии... Оно и понятно -  из банка  уволили, а это было  единственное за всю жизнь место работы. Целый мир - многолетние сослуживцы,  друзья и недруги, их семейные перипетии, симпатии, нелюбовь... Банк дал ей всё - квартиру, мужа ( в командировке познакомились - вытянула в большой город  из убогого  захолустья). Даже место в общежитии - комнату,  в которую когда-то на время  подселили Инну - и ту банк  обеспечил. И вот - на тебе! "Вы свободны, Елена Николаевна!" Везде теперь нужны шустрые, энергичные, со знанием компьютера, с английским...

            Если бы только рабочие неприятности! Но тут - одно к одному - муж сюрприз преподнёс: собрал в один день свои вещички и отбыл навстречу новой жизни.  Вспыхнула  закатная любовь к богатенькой вдове местного мафиози. Одно утешение - на квартиру, вроде, не претендует.  И у сына нелады: соседка -  мамаша-одиночка с двумя детьми - не выпускает парня из цепких рук - трезвонит ночь-заполночь, зовёт, завлекает. Ох, Ленка, Ленка... Совсем  сникла! На голове - воронье гнездо; ногти обкусаны...  Займусь-ка я ею сегодня. Массаж сделаю, маску для лица из подручных средств. Пусть приободрится, увидит, какая она ещё симпатюля. Диету ей распишу, упражнения всякие... Поменьше бы она пирожками увлекалась, пышками, да пончиками. Вон, сейчас наладилась: "Пока ходишь "по памятным местам", я ватрушки с картошкой напеку. С собой завтра возмёшь - угостишь своих". Помнит ведь, как я любила  ватрушки, которые она от своей мамы после выходных привозила. Мы с ней всю неделю потом  питались теми ватрушками  да чаем... Вкусные были, на сметане... Это сейчас я себя сдерживаю - поменьше булочек..."

            Инна невольно хмыкнула, вспомнив, как Лена удивлённо ущипнула её за бёдро:

            - Слушай, ты же такая... упитанная раньше была! На тебя моё платье не налазило, помнишь? А теперь... Да и вообще...  Тебе бы передачу по телевизору вести! Молодец...

       - Бока теперь не в моде, - усмехнулась Инна. - Стараюсь: плаваю, пешком много хожу. Да и положение обязывает: я же курсы косметологов закончила. У меня и кабинет свой имеется. Сама понимаешь - выглядеть надо соответственно. Товар лицом приходится показывать - в самом прямом смысле слова... Надо на своих клиенток впечатление производить - а то разбегутся. На одну  зарплату Михаила особо  не разгуляешься...

       - Бока не в моде, это  точно... - уныло согласилась Лена. Но тут же оживилась. - А ты всегда за модой следила! Помнишь - дикость какую носили - синяя юбка должна была выглядывать из-под пальто? И непременно - чтобы синяя! Вот дурость-то! А ведь красиво казалось... Ты тогда к обычной, черной  юбке полоску ярко-синюю пришила и ходила так по улице.

       - Ага! Помнишь, я в кафе не хотела пальто снимать? Запарилась  вся... А парни какие-то всё рвались знакомство завести..."

            Улыбаясь воспоминаниям, Инна огляделась и с удивлением обнаружила что уже стоит на центральной площади, посреди которой возвышалась статуя вождя мирового пролетариата. Одна его рука была погружена в карман пальто, вторая недвусмысленно указывала на серое здание банка. Смысл указующего перста Инне когда-то разъяснил Игорь, и её это тогда  ужасно рассмешило. Наверное, потому, что денег  вечно не хватало...

            Инна оглянулась. Точно - серое здание, такое же, как раньше, только теперь рекламы кругом пестреют... А за банком должно быть управление. Холодно, однако, становится! Бр-р... Ну, ещё чуть-чуть... А вот и унылое заведение, где она, молоденькая практикантка,  почти полгода перебирала пыльные документы, делая вид, что набирается производственной опыта. Над дверями какие-то вывески, вывески...

            Люди выходят; все почему-то задирают голову, точно проверяя - небо ещё на месте? - и торопливо бегут к трамвайной остановке. Тупорылый трамвай, натужно дребезжа, выныривает из снежной завесы - точно трудовой заезженый конёк. Забрал седаков и затрусил  дальше.

            Инну вдруг охватило странное чувство - будто она : человек-невидимка; никем незамечаемая, отдельная от всех.

            Она резко вздрогнула - от холода и одиночества, и в замешательстве огляделась.

            "Где-то здесь кафе находилось. "Дружба" называлось. Вроде, по этому узкому  проулку мы всегда проходили. А потом на бульвар попадали.. Ух, ну и колотун! Зря предложенные Ленкой сапоги не надела. Сейчас бы и от валенок не отказалась! Уф, вот, наконец, кажется, и кафе..."

            Инна мельком глянула на светящуюся в снежном мареве вывеску -

"У самовара", заметила  пылающий жёлтым неоном контур символа кухонного уюта и резко дёрнула дверную ручку - сквозь тонкую перчатку ладонь обожгло ледяным холодом.

            Вошла в тёплый и светлый вестибуюль, торопливо стянула перчатки и начала растирать пальцы, дыша на них и непроизвольно приплясывая, чтобы согреть ноги.

            Замёрзли? - немолодая гардеробщица с сочувственной улыбкой смотрела на неё. - Давайте сюда вашу курточку. Что-то вы  совсем  по летнему оделись!

А зимушка-то - вот она... 

             Инна  вежливо улыбнулась в ответ  и окинула взглядом помещение.

            "Дружба"! Точно, та же самая... - с растерянным изумлением поняла она. - Вон там - за расписной стенкой - туалетная комната должна быть. И гардероб в углу..."

            Медленно вошла в зал, стилизованный под деревенскую избу. На полках у стен сияли начищенные самовары  разных цветов и фасонов. С декоративных крючков свисали связки баранок;  фасонисто топорщились ситцевые зановески в  красный горошек.

            Посетителей было немного; большинство столиков пустовало. Инна шагнула к первому справа  - примыкающему к стене. Смутно припомнилось, что  любила именно это место. Села, почему-то волнуясь, и принялась изучать  книжечку меню с оттиснутым золотом самоваром на обложке.

            -  Здравствуйте!  Что будем кушать? - худенькая девушка в кокетливом передничке  деловито подошла к столику. Несмотря на яркий грим выглядела официантка довольно невзрачно - узкие, водянистые глаза, словно принтянутые к переносице, тонкогубый ротик, старательно обведённый тёмным карандашом...

       Инна  заказала омлет с грибами, чай и пирожное.

            - А ореховое печение у вас есть? - спросила она, и улыбнулась, блестя глазами -  словно ожидая подарка.

            - Нет, - равнодушно ответила девушка, ничуть не удивившись. -  Раньше его, действительно здесь выпекали. А потом перестали. Давно уже. Вы

что-нибудь ещё хотите?

       - Пока всё. Спасибо.

       "Ореховое печение..."  Белые невесомые монетки - орехи, запечённые с взбитыми белками. Их можно было попробовать только в "Дружбе"; и подавались они на тарелочке, имитирующей корзинку. Мгновенный кадр из прошлого - Игорь крутит пальцами фаянсовую ручку "лукошка" и странно- задумчиво смотрит на неё... Инна вспомнила вкус горячего кофе и терпкую сладость бежевых кружочков, пахнущих корицей. И себя - круглолицую, раскрасневшуюся, всю в облаке пышных чёрных кудрящек. 

            Только тогда - в короткие, пролетевшие месяцы она чувствовала себя  беззаботно-молодой, всем довольной...

            - Давай-ка с собой возмём эти печенюшки, раз ты их так любишь, - Игорь подозвал официантку, и та, после недолгих уговоров, подкреплённых мелькнувшей над столом  купюрой, принесла из кухни огромный кулёк из грубой обёрточной бумаги - наглухо запечатанный - чтобы скрыть факт неположенной продажи.

            - Добытчица ты моя! - изрекла Ленка, увидев  кондитерскую россыпь на общежитском столе во внушительной суповой кострюле.

            Это была единственная смешная фраза за всё время их знакомства. Лена не умела шутить и не очень понимала юмор. А когда на дискотеке   вдруг изрекала нечто, вроде: "Ах, это так забавно!", и при этом серебристо смеялась,  то простые ребята с рабочей окраины слегка пугались и перебирались поближе к кому попроще... Тем более, что на танцах все девушки - нарядные, подкрашенные -  казались хорошенькими...

            Лена была родом из маленького городка. Там остались  родители, подружки, родственники. Одиночество в большом городе тяготило, и она сразу же   привязалась к Инне. Они легко сдружились - как бывает только в молодости - и жили, словно сёстры. И когда сотрудница Лены пригласила ту на выходные в  сад - помочь убрать яблоки, и побыть на природе - Инна отправилась  с ними.

            Хозяйка сада сразу же вызвала у неё антипатию - худая некрасивая женщина с желчно поджатыми губами и  насмешливым взглядом. А вот её племянник - крепкий, черноглазый и улыбчивый - понравился, и весьма...

            Даже имя его - Игорь Ратнер - показалось красивым и значительным.

            Была осень; разноцветные листья, прибитые первыми заморозками, устилали остывшую землю. Прозрачный, отдающий прелью и лёгкой горчинкой воздух холодил лицо - румянил щёки и заставлял блестеть глаза.

            Инна - мелькая ярко-красными сапожками, подпрыгивала, стараясь ухватить влажные от ледяной изморози ветки, тянулась к янтарно-жёлтым, прозрачным, как молодой мед, яблокам...  Чёрные завитки выбивались из-под бордовой шапочки, озябшие руки покраснели - было холодно и  весело. Она перекликалась с Леной - чуть возбуждённо, и вроде бы не обращаясь к Игорю, но  краем глаза отмечая внимательный, следящий за ней взгляд...

            - Вот, пожалуйста, ваш заказ, - официантка сняла с подноса тарелку с румяным омлетом, пирожное, чай... - Инна засмотрелась на забытую деталь прошлого - начищенный серебряный подстаканник, тесно охвативший тонкий стакан с бордово-коричневым напитком.

            - Спасибо, - она  оттолкнула воспоминания.

            "Уходи... уплывай лодка с угрюмым, ранящим душу грузом... уплывай далеко на окраины океана памяти, в  забвение, в небыль..."

            Те месяцы... Привыкание к Игорю, его постоянное присутсвие. Нарастающие ожидание - белое платье, свадьба, другая жизнь... И где-то отдалённо, в будущем - ребёнок - темноглазый, щекастый, в чёрной шубке, бегущий ей навстречу...

            Незадолго до её отъезда Игорь вдруг исчез. Без объяснений.

            Инна позвонила ему. Ответил женский голос - сухо и неприязненно:

            - Его нет дома. Что-нибудь передать?

            - Да, пожалуйста. Это Инна звонит. Скажите ему, что я завтра уезжаю.

            - Хорошо, я передам.

            Вечером, когда они с Ленкой молча, уныло  сидели за столом, та вдруг вздохнула и виновато созналась:

            - Слушай, Инка!  Я тут проявила инициативу - спросила у Софы, у тётки его: - Что, мол, Игорь не показывается? Так дружили хорошо, гуляли... А Софа в ответ: - Он у нас товарищ переборчивый. Родители пытались его с подходящими девочками знакомить - так всё не по нём... Одна умная слишком, другая - дура, у третьей ноги не те... Никто ему не нравится.  Выбор-то есть - вот и возомнил о себе!  Инна - не переживай! Ты его гораздо красивее. С образованием. Лучше себе найдёшь...

            "Найдёшь... лучше..."

            Может, и лучше... Но потом - в отношениях с теми, кому она нравилась, кто ухаживал за нею, кто любил -  исчезла искренность и открытость. И привкус игры и расчёта невесомой, холодящей тенью притаился в сознании...

            Инна вздохнула и слабо улыбнулась. Внезапно она заметила, что на неё в упор  устремлены  жгуче-черные глаза смуглого усача из компании кавказского вида, степенно пировавшей в центре зала. Долетали отзвуки  их застолья -  подогретые вином гортанные голоса, позвякивание посуды...

            Инна сделала  равнодушное лицо и отвела глаза. Взглянула на свою тарелку и с удивлением заметила, что та пуста.

            "Здорово! Так призадумалась, что всё проглотила, не ощущая вкуса... И чай уже остыл! Надо будет попросить ещё стакан. Где официантка, кстати?"

            Она обвела взглядом помещение и с трудом сдержала улыбку узнавания.

            "В углу музыкальный автомат стоял. И я любила одну песню. Игорь мне всегда её включал...

                        Черноглазую дивчину, мою вечную кручину

                                    И наряд её венчальный я рисую целый вечер...

            Нигде потом больше этого не слышала...

            Где же официантка? И чей это голос такой... странный? Требовательный, скандальный..."

            Инна удивлённо оглядела немногочисленных посетителей.

            Молодая мамаша строго наставляет малыша, уронившего  пирожное на светлые брючки.

            Парень с грубым обветренным лицом лениво жуёт и  хмуро слушает товарища, который словно бы старается убедить его в чём-то.

            Кавказская компания благодушно и негромко гудит.

            А... Это вон та женщина за дальним столиком! Официантку, видимо, зовёт. Но каким тоном! И громко до чего...  Пьяная, что ли?

            Женщина, словно почувствовав Иннин взгляд, попыталась обернуться и встать. Ухватилась пухлой  рукой за спинку стула, тяжело приподнялась и рухнула обратно на сидение.

            - Да что это, провалились все, что ли?!! В шею гнать таких работников надо! - долетел до Инны её тянущийся неверный голос.

            Из боковой двери показалась официантка. Лицо её выражало сдержанное раздражение и как бы скуку. Словно  ленивый скандал  опьяневшей посетительницы стал в  этом кафе рутиной. Подойдя к беспокойной даме, она коротко переговорила с ней, несколько раз отрицательно покачав головой.

Та, понизив голос, вроде бы уговаривала девушку, подкрепляя свою просьбу размашистыми жестами. Она так вскидывала руки, что в какой-то момент смахнула на пол свою сумку,  лежащую на краю стола. Повыпались, дребезжа, разные мелочи - расчёска, помада, ключи, портсигар...

            Легко присев, официантка проворно собрала всё хозяйство, поставила сумку на стул и, словно сдавшись, махнула рукой. Что-то сообщила скандалистке, оглядела зал, и направилась к Инне.

            - Вас рассчитать?

            - Мне ещё стакан чая, пожалуйста. И я бы хотела с собой пирожные взять. Штук пять-шесть, если можно. Такое "Буше" у вас вкусное...

            - Да, - скупо улыбнулась девушка. - Я всё упакую в коробку.

            В наступившем затишье было уютно расслабленно сидеть и смотреть на мельтешаший за окном снег. Увы, через мгновение Инна вздрогнула от резкого скрежета стула, с силой шаркнувшего о пол.

            Опять! Беспокайная тётка всё-таки поднялась со своего сидения и держась за спинку стула, вытягивала вперёд и вниз голову, тупо разглядывая что-то на полу. Обнаружив искомое, тяжело опустилась на колени и поползла под стол - очевидно желая достать закатившуюся вещицу. Блестящая юбка туго обтягивала  впечатляющие формы.

            Оживившаяся кавказкая компания заинтересованно следила за процессом поисков, переглядываясь и усмехаясь. К их досаде представление скоро закончилось. Дама выбралась из-под стола, постояла - словно призадумавшись - и тяжело плюхнулась на стул, теперь уже лицом к Инне.

            Одутловатое  лицо с мутными глазами, во всём облике - хмельная задиристость и чванство. И странно притягивающая, какая-то неуместная  миловидность...

            "Она не похожа на опустившуюся пьянчужку, - Инна будто в театре разглядывала открывшуюся сцену. - Сумка - кожаная, известной итальянской фирмы. Хорошая дублёнка небрежно брошенна на стул, мягкие, дорогие сапожки... И на пальцах что-то сверкает. Вряд ли, стекляшки... Надо же так наклюкаться... Кого-то она мне напоминает!  И даже очень..."

            Инна в сомнении прикусила губу.

            И вдруг... точно протёрли рукой запотевшее стекло, и она узнала...

            ... На бело-розовом лице блестели серые, с лёгкой поволокой глаза - большие, лукавые.... Задорно торчал острый носик. Смеялись румяные губы и из-под верхней, чуть вздёрнутой - переливались чистым перламутром крупные зубы. И слегка торчали - пикантно и красиво - боковые резцы...

            Надька! Точно она... Надюха!

            Она была невысокая, с пышными формами. Всегда носила кофточки, словно бы позаимствованные у младшей сестры. И мужчины при виде её неуловимо менялись в лице.

            Она напоминала Мерилин Монро - своей десертной, карамельной завлекательностью, и даже  секущиеся русые волосы, реденько падающие на круглые плечи не умаляли сходства...

            Надежда работала в том же отделе, где Инна проходила практику. Она недавно окончила техникум, и очевидно, с хорошими оценками - раз обосновалась в областном  управлении. Надежда, вообще, была деловита и сообразительна.

            Сначала Инна не выделяла её среди прочих сотрудников. К тому же новый город, с его красивой набережной, широкой рекой, нарядными кафе дарил  массу  впечатлений. А уж общежитие...

            Первую ночь Инна переночевала в комнате, которая гордо именовалась гостиницей для молодых специалистов.

            И среди ночи проснулась от жалобных, непрерывных взываний.

Женский голос безнадёжно тянул, иногда срываясь на визг:

            - Отвяжись! Да отстань же... Спи, давай, иди...

            Накинув халатик, Инна выглянула в коридор, с удивлением обнаружив, что двери комнат, в которых проживало множество людей, наглухо закрыты. Никто, хотя бы из любопытства, не поинтересовался - что же происходит в коридоре?

Вдалеке она успела заметить фигуру парня, с усилием тянущего за руку невысокую девушку. Парень ногой толкнул дверь и парочка исчезла в одной из комнат.

            Утром, знакомясь с сотрудниками, Инна поведала им об общежитских страстях.  Женщины возмущённо ахали и осуждающе поджимали губы.

             Надежда потом смеялась: - Ну, Инка, я прямо перетряслась вся! Думаю -  вдруг ты меня узнала! Ох, бабы отделовские и пошли бы языками трепать! Это Пашка тогда привязался ко мне - не убудет, мол... А с ним в общаге боятся связываться. Все хвосты поджали...

            Бедная Надежда, уверенная, что на работе никто не знает о её похождениях... Через пару дней, после её отбытия в командировку Инна стала свидетельницей публичного чтения Надькиного дневника, извлечённого тощей и пронырливой Галиной Степановной из запертого Надькиного стола. И не поленилась  ведь ключ подобрать! Часа полтора возилась... Остальные женщины упоённо поглощали добытые  стараниями коллеги  пикантные сведения. Они даже позабыли   о взаимных кознях и подсиживаниях.  Инна выскочила из отдела, порадовавшись, что при этом сущем безобразии отсутствовали работники-мужчины.

            В обычное же время страсти кипели в отделе прямо-таки шекспировские. Сепаратные переговоры, шепотки, таинственно пропадающие страницы отчётов...  Надежду, это, правда, мало заботило, а Инну - тем более.

            Ну, а так как от отчёта до отчёта отдел маялся от безделия и взаимных обид, то очень скоро Инна и Надежда повадились скрываться от скучных свар на последний этаж здания.  Там, в шикарном зале, увешанном переходящими знамёнами  и трескучими лозунгами, они часами болтали, обсуждали сотрудников и смеялись, смеялись...  Надька была неглупа и довольно остроумна. Свою разгульную жизнь она выставляла в таком лёгком, часто комическом свете, что Инна воспринимала эти расказы весьма отстранённо. Простодушное бесстыдство Надькиных откровений не шокировало её. Даже повествование о непотребстве, творящемся на даче у некой Татьяны... Надька часто, по её словам, там  бывала...

            При внешнем своём легкомыслии, Надежда была довольно расчётлива и пожалуй, даже - прижимиста. Ловко избегала сдачи денег на юбилеи сотрудников, а когда её попросили пополнить "Фонд мира", то отшутилась:  - Мне бы кто помог! В трятье, вон, хожу...

            Насчёт тряпья она, конечно, загнула - одевалась Надежда всегда дорого и нарядно.

                        Правда, по отношению к Инне она вела себя совсем иначе.

            Время от времени Надежда отправлялась с инспекцией в  подведомственные предприятия. В таких случаях она прихватывала с собой Инну. Заранее сообщала деловым тоном начальнику отдела:

            - Я еду на 5-е предприятие, - и тут же: - Мне кажется, Инне Михайловне, было бы полезно посмотреть работу на местах".

            И молодой симпатичный начальник (о котором Надька поведала Инне много чего пикантного) немедленно соглашался:

            - Да-да, конечно, для дипломного проекта пригодится!

            Когда в первый раз Надька заявила: - Идём обедать  в "Зимовье лесника", - Инна испуганно отказалась:

            - Нет, там  дорого очень! У меня и денег-то таких нет. Лучше в нашу столовку!

            Надька брезгливо скривила губы: - Да ну... Травиться только! Пошли давай, я заплачу - можешь не волноваться... 

            И платила.

            Они вольготно располагались за столиком, насмешливо обсуждая клубок интриг, тесно закрученный в отделе. Но не только... И о жизни много рассуждали - в меру своего тогдашнего понимания.  Да и о книгах тоже. Надька в школе много читала. Правда  городская библиотека их городка была сформирована из переводных авторов союзных республик - и литературный багаж был соответствующим... Они постоянно смеялись - накручивая друг друга разными нелепыми фантазиями и  приколами. 

            Проведя  так полтора-два приятных часа, девушки - раскрасневшиеся, сытые  и довольные отпралялись на пахнущее мазутом и бензином производство, где запыхавшиеся работники торопились представить техдокументацию и подхалимски поили их чаем. Надежда быстро и деловито просматривала документы,  выискивала мелкие нарушения и неувязки.  Её полные губы были сухо поджаты, и весь облик выражал сдержанное неодобрение...

            ...Как-то раз, в одно из их ресторанных застолий у столика возник спортивного вида парень -  как оказалось, его товарищи по легкоатлетической команде обедали в другом конце зала. Они уже давно ушли, помахав ему на прощание, а парень всё сидел напротив Надьки, неотрывно глядя в её раскрасневшееся лицо маленькими, глубоко сидящими, поражёнными глазами.

            Надежда щурила глаза, значительно и игриво улыбалась сжатыми губами...

            Инна томилась, чувствуя, что она тут лишняя, и не зная, под каким предлогом оставить парочку наедене.

            - Надь, ты езжай одна на базу, - нашлась наконец.  - Я ведь там вообще не нужна. У меня дела разные в городе есть.

            - Как хочешь... - ласковым голосом откликнулась Надька.

            - Уф! - облегчённо выдохнула на улице Инна, и пар клубами окутал её лицо. Холодная зима была в том году...

            На следующий день, когда они с Надькой сидели в их обычном прибежище средь кумачёвых знамён, та вскользь заметила: - Симпатичный парень этот спортсмен , только вот - веснушки у него на плечах. Меня это отталкивает... - и сразу же перешла к перечислению  достоинств своих новых финских сапог.

            Впрочем, видимо, не так уж веснушки отталкивали, потому  что парочка повадилась встречаться почти ежедневно. И всё шло хорошо, пока...

            ... Пока доблестный спортсмен внезапно не отправился на сборы, и снарядил своего приятеля передать Надьке эту весть, а кроме того, вручить  какие-то её вещички, которые остались у него в общежитии, и которые, как он опасался, могли бесследно исчезнуть.

            Приятель был высок, красив и глуп. Но Надька решила, что ума у неё своего вполне достаточно, а в остальном Альберт - парень хоть куда!

            - Я что ни ляпну, он в отпаде! - делилась она с Инной. - А мать его нам по утрам блины печёт! И потом - На Альберта в боксе, знаешь, какие надежды возлагают?! Подожди - знаменитостью станет! За границу буду с ним ездить.

            Однажды Альберт появился в отделе в разгар рабочего дня.  Кивнув Надежде, он деловито прошел в конец комнаты и остановился у стола, где Инна  заполняла отчётные таблице. Он молча и в упор уставился на неё, отчего Инна вдруг почувствовала себя  неуютно.

            - Здраствуйте, - машинально обронила она, удивлённо глядя в его светлые, бездумные глаза.

            Альберт вдруг ударил кулаком по столу и приглушённо прошипел:

            - Ты что это повадилась голову поднимать? Если  разные евреи начнут тут...

            Сотрудники растерянно заоглядывались, а Надька, тигрицей ринувшись к ним, прервала дружка на полуслове.

            - Взбесился совсем! Иди-иди отсюда - сами разберёмся, - приговаривала она , энергично выпроваживая Альберта  за дверь.

            - Инн! Не обращай на него внимания... - тихо и просительно прошептала она, вернувшись в комнату. - Я ему всегда рассказываю, как день прошёл, что на работе было... Упомянула между делом, что ты предлагаешь всё время форточку открывать. Душно, мол... Ну, он и решил, что ты угнетаешь меня, вроде как... Дует, мол, на меня... Не обижайся, а?!

            Инна молча смотрела на неё сузив глаза. Щёки её темнели вспыхнувшими багровыми пятнами.

            На следующий день Альберт снова появился в отделе. Уселся как ни в чём не бывало на стул и приветливо улыбаясь, спросил: - Времени сколько, Инна?

            Инна даже не подняла на него глаза.

            Надька вовсю старалась загладить выходку Альберта. Она по-прежнему откровенничала с Инной, не замечая охлаждения их отношений.

            - Знаешь, так у нас всё хорошо! Трясусь, правда -  что будет, когда Серёжка вернётся?!  Может, и подерутся... - было заметно, что Надька надеется на подобие рыцарского турнира.

            Ожидания её не оправдались. Вялое выяснение отношений между приятелями шума почти не наделало, а Надька тем временем обнаружила, что находится "в интересном положении". И так как сама не была полностью уверенна в том, кто же является отцом будущего младенца, то, не долго думая, решила назначить на ответственую  должность доблестного боксёра.

            - Видишь, какая у меня любовь сложная... - вздыхая, жаловалась она.

            Термин "сложная любовь" был, очевидно, почерпнут ею из  производственных романов.

            - "Сложная..." - хмуро усмехнулась Инна. - Мутная она у тебя...

            Игорь не появлялся уже неделю, настроение у Инны было подавленным, и обычная выдержка и корректность изменили ей.

            Надежда не обиделась, а как-то неловко захихикала...

            Практика закончилась. Инна стояла у вагона, со спокойной уже горечью глядя на полупустой перрон.

            "Он же знает, когда отходит мой поезд! И даже попрощаться не пришёл..."

            Она вдруг увидела Лену, которая торопливо шагала по перрону, красиво переставляя точёные ноги в коротких сапожках. Её сопровождал высокий смуглый парень. Его пыжиковая шапка возвышалась над негустой толпой.

            "А, это и есть тот самый то ли Ренат, то или Марат... Она же рассказывала, что клеится к ней на работе один всё время..."

            - Ой, хорошо, что успела!  Начальница еле отпустила. "У вас, Елена Николаевна, вечно дела в рабочее время - то мать встречать, то подругу провожать..." Мымра, одно слово!  - запыхавшаяся Лена схватила Инну за руку горячей ладонью. - Знакомься - это Фарид.

            Парень кивнул, ласково прищурив жгучие черносливины глаз.

            Инна вдруг заметила Надьку, которая проворным колобком катилась по перрону, вместе с едва поспевавшим за ней Альбертом.

            - Инка! Так боялась, что не успею! - она сдержанно кивнула Лене, которую знала по  общежитию, и почему-то недолюбливала.

            В лёгком замешательстве Инна смотрела на подруг. С каждой из них у неё был свой стиль общения, определённые  разговоры, темы... А вот когда  собрались вместе...

            Они молчали, с растерянными улыбками глядя друг на друга.

            Свежий и влажный воздух ранней весны чуть кружил голову и румянил щёки. Фарид перебегал глазами по лицам девушек и сладко жмурился.

            Альберт,  заметив нескромный  взгляд, заносчиво выпрямился,  косясь, и напоминая повадкой задиристого петуха.

            Надька вдруг потянула Инну за рукав: - Иди сюда на минутку!

            - Этот так и не пришёл? - понизив голос, спросила она, когда они отошли на пару шагов в сторону.

            Инна молча покачала отрицательно головой.

            - Вот паразит! Слушай, хочешь - Альберт ему морду начистит?

            Инна удивлённо воззрилась на Надьку.

            - Да ну его! - устало и равнодушно наконец  сказала она. - Да и вообще... Где ты его найдешь? Выдумаешь тоже!

            - Где?! - Надька помолчала, нехорошо усмехаясь. И вдруг выпалила: - На даче у Таньки, где же ещё... Он же там завсегдатай, можно сказать... Последние месяцы, правда, не показывался...

- Иг-горь?! На той даче?

            - На той самой, - Надька махнула рукой и вздохнула. - Я тебе хотела глаза открыть, да ты такая весёлая всё время ходила. Порхала, прямо...

            Слушай - хорошо, что я тебе сейчас всё сказала - меньше переживать будешь... - она затормошила застывшую Инну за плечо. - Да плюнь ты на него! Найдёшь себе кого-нибудь тоже из ваших - нормального, путёвого...

            "Граждане пассажиры!" - равнодушный, невнятный голос вдруг тревожно завис над перроном.

            - Ну, всё! - Надька потянулась вверх, обхватила Инну рукой за шею, прижалась холодной щекой. Пахнуло пронзительным острым ароматом ландышей - Надька любила эти духи. Называла их - "моя нашатырка".

            - Ты пиши мне. Я тебе всегда отвечу - только ты пиши! - глаза её вдруг непривычно  мокро заблестели. Надька шмыгнула носом. - Пиши...

            "Надька... Встретились. Да она же в таком состоянии, что  и не поймёт - кто я... И о чём разговаривать?"

            Инна вспомнила мир, в котором теперь жила -  цветущие кусты под мелким зимним дождём, звучащее в автобусах радио, солдаты - в высоких ботинках  и с огромными рюкзаками, устало идущие на шабат домой. Крики продавцов на рынке: - "Самое дешовое! Ночью воруем, днем продаем!", перекличка таксистов - "Доброго дня тебе, мотек!" Всё было иным - далёким, нездешним...

            - Вот, пожалуйста, ваш заказ! - официантка ухватила за ручку серебрянный подстаканник и поставила дымящийся чай перед Инной. - А пирожные я вам сейчас принесу - как вы просили -  в упаковке.

            - Простите, - Инна подняла глаза на официантку. - Вы знаете ту женщину, в голубом костюме?

            - Вон ту? - полицу официантки скользнуло сдержанное раздражение. - Да, а что?

            - Мы, кажется, с ней работали вместе когда-то. Её как зовут?

            - Надежда. Надежда Васильевна.

            - Она часто здесь бывает?

            - Часто, - девушка сдержала досадливый вздох. - Её сын хозяин этого кафе. 

Официантка вдруг встрепенулась, разглядывая что-то за окном.

- Простите, а её муж тоже здесь бывает?

            - Муж? - девушка вся потянулась к окну, следя за кем-то и вроде бы

позабыв про Инну. - Альберт Генадьевич скоро освобождается.

            - Освобождается? А почему...

            Официантка быстро взглянула на неё, очевидно пожалев о нечаянно сорвавшейся с языка фразе.

            - Не знаю я ничего, - сухо обронила она и торопливо переставила с подноса на стол графинчик с янтарно-коричневой жидкостью.

            Инна почувствовала терпкий тонкий запах хорошего коньяка.

            - Вы не возражаете, если это  побудит тут несколько минут? Я заберу скоро... - она механически улыбнулась и цокая каблучками заспешила к Надежде. Замелькали стройные, обтянутые чёрными чулками ноги.

            Где-то позади, в вестибюле хлопнула дверь, послышались отзвуки короткого разговора. Мимо Инны прошёл высокий мужчина в дублёнке - её обдало морозным воздухом и запахом дорогого одеколона. Мужчина остановился у стола, за которым сидела Надежда, положил ей руку на плечо и о чём-то заговорил с официанткой. Та смотрела на него, слегка порозовев и как будто затаённо улыбаясь. Мужчина кивнул головой, повернув стул, уселся рядом с Надеждой и деловито оглядел зал.

            Инна  поражённо смотрела на него - молодой Альберт сидел перед ней. Те же черты лица, те же белёсые волосы; она узнала даже эти торчащие уши! Только глаза... Надькины - живые, быстрые, цепкие...

            Надька с пьяной нежностью припала к плечу сына и потянулась губами к его щеке.

            Он встал, легко поднял одной рукой мать, накинул ей на плечи дублёнку; заботливо прикрыл голову капишоном.

            Они прошли мимо Инны. Надежда скользнула по ней пустым тусклым взглядом.

            Официантка смотрела им вслед. На мгновение лицо её стало открытым и словно бы беззащитным. Инна вдруг прочитала на нём всё - и злую досаду от сознания своей некрасивости, и горечь неразделенной любви, и сильную волю, и твёрдое решение добиться желаемого...

            Инна отвела глаза и посмотрела в окно. Увидела Надежду, которую сын усаживал в почти неразличимую за снегопадом машину.

            "Всё у тебя нормально, Надька, - беззвучно сказала она. - Сын вон какой - красивый, деловой, успешный. Всё неплохо, вроде. Не пей, только..."

            Посмотрела завороженно на густо летящие снежные хлопья и решила - "Такси надо взять".  Достала мобильный телефон, нашла на крошечном экране надпись "монит"; недоумённо изучила её и, спохватившись, усмехнулась своему замешательству.

            - Вот пирожные, пожалуйста! - официантка поставила перед ней нарядную коробку.

            Инна расплатилась, оставив щедрые чаевые; рассчитываясь с прошлым, с городом, со страной...

            Улыбнулась: - У вас очень уютное кафе. Будьте добры - вызовите мне такси, пожалуйста...