Воистину говорят  - День Чуда. Народ Израиля праздновал Хануку. Накануне прошли обильные дожди с громами и молниями, а в перерывах между ними вдруг ярко начинало светить солнце. После палящего лета без малой капельки воды теперь природа купалась в благодатной живительной влаге и нежилась в мягком тепле лучезарного светила. Праздничный день, как по заказу, был ясным, без единого облачка на небе. После трудового дня народ, группами и в одиночку, потянулся на главную площадь города, что находилась на берегу Средиземного моря, откуда доносились громкие звуки музыки, призывающие к всеобщему ликованию. Казалось, что вся двухсот тысячная Натания вышла на улицы отметить согласно библейским сказаниям «победу света над тьмой». В трёх местах построены были концертные площадки, вокруг которых группировались вновь подходившие люди. И всюду зрители подпевали артистам, а то и создавали целые танцевальные круги. На одной из таких площадок выступали русскоязычные исполнители, а, значит,  зрителей и слушателей представляли в преобладающем большинстве репатрианты из бывшего Советского Союза. Здесь-то и произошло чудо.

          В таких случаях в людской массе все поглядывали друг на друга, даря приветливые улыбки и отыскивая своих знакомых, а кто-то просто бесцельно смотрел по сторонам, знакомясь с новыми жителями города. И тут Маргарита обратила внимание, что взор её всё чаще направляется в сторону одной женщины. Стала более пристально рассматривать, стоящую недалеко даму примерно того же  возраста что и она. Но объект любопытства стояла полубоком. Что-то знакомое казалось в этом лице. Но где, когда, при каких обстоятельствах встречались они? К тому, что в Израиле случались невероятные, казалось бы, не совместимые по событиям встречи, она давно привыкла. Ведь Земля круглая и, как говорится, «Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдётся». Нет, здесь точно не встречала. Значит надо повернуть память своего мозга туда, где осталось детство или прошли студенческие годы, может места работы и даже пациенты, многих из которых она помнила до сих пор. Прокручивая, как понравившуюся мелодию,  стала прислушиваться к своей интуиции. А она упорно возвращалась к учёбе в мединституте.  «Господи, кто же ты? Повернись ко мне, или хотя бы голову поверни!» - всё напряжённее и уже властно просила незнакомку. Телепатический взгляд, видимо, подействовал. Женщина сначала оглянулась, а потом и вовсе повернулась в сторону Маргариты. Взгляды их встретились и остановились. Чувствовалось, что они заинтересовались друг другом. Маргарита прогнала волнение, взяв себя в руки,  первая подошла и заговорила:

-   Геверет (госпожа), простите. Ваше лицо мне кажется знакомым, но возраст наш и изменившийся внешний вид мешает мне вспомнить: где мы встречались и, причём многократно?

Невольная собеседница, сосредоточив и свой взгляд, вдруг крикнула так громко, что обратила внимание рядом стоящую публику:

-   Рита! Ритуля! Это ты? Я Первушина Ирина!

-   Недаром говорят, сегодня день чудес! Вот так встреча! И где?

-   В Израиле! – закончила фразу Ирина, но тут же продолжила:

-   Я слышала, что после института вы с Виталием Макаровым с нашего курса поженились, и потом уехали то ли в Америку, то ли в Канаду.

-   А оказалось, что в Израиль, - и женщины обнялись

-   Такие времена были, что Израиль мозолью казался в глазах бывшего СССР.

-   Так сколько лет вы здесь на самом деле? Десять? Или с первой большой волной алии прибыли в девяносто первом году?

-   Нет, Ирочка. Мы перебрались сюда в 1983 году. По израильским меркам мы уже (ватики) старожилы.

В это время к Маргарите подошел солидный мужчина, спортивного телосложения.

-   Ирочка, узнаёшь ли ты красавца нашего потока? – самодовольно улыбнулась Маргарита.

Мужчина вежливо протянул руку, но при этом заметил:

-   Ирина Семёновна, а я вот узнал Вас, но тут принято на «ты», значит тебя. Там я был Виталий Иосифович, а здесь просто доктор Виталий, - мягко вставил муж Маргариты.

-   Кстати, Ира, ты здесь одна или как? – спохватилась Рита.

Только сейчас, в приподнятом настроении, Маргарита с Виталием обратили внимание, что рядом с их нашедшейся знакомой стоял и внимательно слушал беседу высокий худощавый мужчина, улыбался, но в разговор пока не вступал.

-   Виталик, Маргарита, знакомьтесь, это мой муж Альберт, по той стране, Соломонович. И фамилия моя теперь не Первушина, а Каждан.

И все почтенные люди взаимно протянули друг другу руки:

-   Шалом вэ хаг самеах! Мира и весёлого праздника!

-   Шалом!

-   Шалом вэ хаг самеах!

Но дальнейшему диалогу не суждено было состояться, так как стали подходить знакомые, то одной, то другой пары, кто-то из них уже были знакомы между собой, говор и смех усиливался, стало не до серьёзных полемик. Образовавшаяся группа новых друзей предалась общенародному гулянию.  А прощаясь, подруги договорились о продолжении разорвавшейся дружбы, и для начала обменялись телефонами.

*  *  *

          Приближался Новый Год. Миллионная алия из стран СНГ привнесла в

израильскую жизнь этот европейский праздник. Поэтому в магазинах уже  продавались искусственные ёлочки и украшения. Особенно подготовка ощущалась среди русскоязычных израильтян. Маргарита с Виталием пригласили чету Каждан на новогоднюю встречу, предупредив, что других приглашённых не будет, так как хотелось пообщаться, вспомнить былые времена. Договорились, что Виталик заедет за гостями на своей машине. В назначенное время дорогая иномарка подкатила к дому.

-   Ух, ты! Вот это да! – увидев машину, воскликнула Ирина.

-   Да… Дорогая игрушка… Разве мы могли о таких мечтать, - и по-мужски оценивая, Альберт уважительно погладил машину.

-   Прошу, молодёжь! – широким жестом, открыв дверцы, пригласил Виталий.

Пока ехали, хозяин рассказал, что за годы, прожитые в стране, он сменил уже много машин, так как возраст её более пяти лет в Израиле считается уже неприличным для дальнейшего пробега.

-   Если помнишь, в России  из машины выжимали всё, пока она не рассыпалась. И до сих пор иметь машину не дешёвое, но необходимое удовольствие, - поддержал Альберт.

Подъехали  к трёхэтажной вилле. Около ворот круглогодично буйно цвела  красная, оранжевая и белая бугенвиллия, образуя почти непроглядный плотный забор. Хозяин нажал на кнопку пульта, и ворота раздвинулись. В это время вышла встречать гостей и хозяйка дома. Проходя по красиво выложенной орнаментом плитке двора, Ирина успела обратить внимание на необычное оформление этого пространства. В кустах цитрусовых деревьев прятались цветные лампочки, дающие радужный мягкий отсвет. По бокам главной дорожки расположились невысокие фонари с белыми круглыми матовыми куполами. Несколько небольших скульптурных ваяний придавали особый шарм. Кусты роз  были усыпаны чайного цвета бутонами. Чуть в стороне был маленький бассейн с плавающими  красными и жёлтыми рыбами.

-   Боже мой! Какая красота! Кто за всем этим ухаживает? – не выдержала Ирина.

-   Мы с Виталиком любим заниматься своим, так сказать, приусадебным участком. У кого есть время, тот и делает что-то. Поскольку я не работаю уже, то с удовольствием копаюсь вместо гимнастики.

Тем временем вошли в просторный салон. Ничего лишнего. И в то же время во всём чувствовался тонкий вкус и умелое сочетание Запада и Востока. В глубине комнаты стоял стол, заставленный манящими красиво оформленными закусками, источающими запахи восточных приправ и нагоняющие аппетит. Принятый мужчинами коньячок, а дамами вино сделали своё дело. Раскрепостились, и беседа плавно перешла от общего к частному. Чтобы не мешать женскому обществу, мужья уединились – благо внутри и во дворе было много укромных местечек.

-   Нам, Рита, уже немало лет. По российским понятиям мы древние старушки. Прошёл не один десяток лет, а мне всё снится институт.

-  А вот тут поподробнее, подруга. И там, и здесь я работала психиатром, психотерапевтом. Разберёмся. Ты кому-то рассказываешь о них?

-  Альберту сначала рассказывала, но теперь этого почти не делаю. Слишком частые сны и однотипные.

-   Ведь как мы расстались в школьные годы, так по сути ничего не знали друг о друге. Если есть желание, расскажи, а потом расскажу и я.

-   Хорошо. Если тебя не утомит мой длинный рассказ, то слушай.

И Ирина начала своё повествование.

*  *  *

         «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, как сказал великий Александр Сергеевич. Я помню до сих пор нашу «отличницу» Лапшину Светлану и «хорошистов»: Сидорову Галю, Солдатову, тоже Галю, Ефремову Риту. А основная масса учились «посредственно», хотя весь класс в полном составе дошёл до выпускного десятого. В основном все пошли в пединститут на разные факультеты, а я «сдрейфила».  Поступала в училище дошкольного образования, но не прошла по баллам. Пошла работать на швейную фабрику, хотя терпеть не могла монотонной работы. А в местной печати обо мне писались статьи, как о геройском поступке, что «девушка со средним образованием пошла в рабочий класс». Через несколько месяцев представился случай окончить библиотечные курсы при «Доме офицеров». В это время я выскочила замуж. На следующий год во время встречи выпускников я была единственная замужняя девчонка.  Видела, как учителя недоуменно покачивали головами. Весной муж меня повёз в свою семью. Отец его был военный отставник. Привёз в небольшой областной центр среднеазиатской республики. Библиотек в городке было мало, а, значит, и вакантных мест не было. Пришлось идти работать в швейную артель. Ненавидела работу за машинкой, но зато принимала самое активное участие в общественной жизни предприятия, за что стала пользоваться уважением и даже была претендентом на пост освобождённого секретаря комсомольской организации этой артели. Муж служил в армии. Во время одного из армейских отпусков мы с ним «зачали» ребёнка, а ко времени увольнения и возвращения его домой, сынишке был уже годик. В городке было медицинское училище. С самого детства я мечтала стать медиком. Моя старшая сестра всю жизнь проработала медсестрой в военных госпиталях. Учителя и медики для меня были полубогами. Но в медицину я была просто влюблена. Поэтому, во что бы то ни стало, решила поступить в это училище. В конкурсном отборе приоритет отдавался национальным кадрам, а нам, русским, занижались оценки. Однако я не сдавалась. Из года в год подавала документы, и терпела неудачу. Как думаю до сих пор, помогла мне член комиссии, которая принимала документы. Заприметив меня, сказала: «Раз так упорно делаете попытки, то действительно хотите посветить себя медицине и я помогу, замолвлю слово». Я поступила. Была комсоргом группы. Сынишка мне не был помехой. В этом помогала свекровь, с которой я прожила нераздельно 33 года. Учёба давалась легко, материалы схватывала на лету. Отношение к жизни поменялось кардинально. С жадностью стремилась к знаниям. Появилось много знакомых. А с некоторыми преподавателями сложились почти дружеские отношения, так как по возрасту, мы были ровесниками. Получила «Диплом с отличием».

          Мой муж, вернувшись из армии, окончил 11-ый педагогический класс, кстати, надо отдать ему должное, он умел работать с детьми и тоже любил свою работу. Послали его работать в глухомань, где он был сам себе и директор, и завхоз, и учитель всех начальных классов. Это был небольшой горный посёлок дворов на 10 – 15, преимущественно там жили чабаны, и туда же доставлялось молоко с ближайших молочных отгонов, которое потом отвозилось в райцентр. Интересно. Школа у него была и местом жилья, и местом работы.  За стеной спальни была классная комната, в которой одновременно сидели ученики, например, 1-го и 3-го класса, а во вторую смену ученики 2-го и 4-го классов. В классе могло быть  два или три учащихся. Дети его любили. Он интересно строил и сами уроки, и досуг своих подопечных.

          Получив диплом с отличием, я имела право остаться работать дома, но меня послали отрабатывать на одну из станций, что находилась за 12 км. от того села, где работал супруг, сказав при этом: «Мы не разрушаем семью. Мы посылаем Вас к мужу». На той станции была своя поликлиника, и даже стационар. Всем этим управлял один главврач, он же и хирург. Я была прикреплена к поликлинике на детский участок. Моя работа была поставлена образцово, а мои записи о развитии новорожденных неоднократно зачитывались на планёрках. В райздравотделе я предложила открыть медпункт в том посёлке, где жили чабаны. По любому случаю нездоровья или родовспоможения людям приходилось ездить на лошадях за 12 км. А однажды, в тот момент я была у мужа, спасла мужчину после отравления. Так вот, мне ответили, что медпункт не полагается из-за малого количества населения, а районо предложило работу преподавателя в школе у мужа, от чего я отказалась. Отработав только год, я вернулась в свой город к сыну и родителям мужа. Бывшая моя классная дама по училищу предложила мою кандидатуру на место диетсестры в областную больницу, где она работала на тот момент врачом инфекционистом. Сидеть с калькулятором, составлять меню трёхразового питания, укладываясь в 80 копеек в день на пациента, постоянный контроль санэпидстанции, ежеминутное ожидание проверок ОБХСС, хождение по домам своих кухонных работников и подслушивание – нет ли в их сараях домашнего скота, к чему обязывал главврач согласно указа Никиты Хрущёва о запрете содержания домашнего скота в городах – не прельщало меня. И я ушла работать на терапевтический участок. Работа мне очень нравилась. На участке я знала всех, и все знали меня. Была тесная связь с квартальными. Со своим врачом организовывала различные лекции на темы профилактик различных заболеваний. Проводились прививки на дому и в организациях. С врачом мы настолько сработались, что она стала просить меня помогать делать врачебные отчёты. Ещё раз повторяю, что работа среди людей и с людьми давала мне большой опыт».

          Разговор был прерван вернувшимися в женское общество верными и любимыми мужьями.

-   Ну что, милые дамы, наговорились? Мы соскучились по вас. Предлагаем продолжить новогоднее застолье, - сказал Виталий, потирая ладони. А Альберт добавил, нежно обняв Ирину за плечи:

-   Вы поддержите нас, надеюсь?

В еврейских компаниях не принято веселиться с песнями и плясками. Обычно гости мирно обсуждают какие-то архи важные  вопросы, решают проблемы мирового значения, вспоминают всех знакомых, будто весь мир их родственники. Но бывают и крики до потолка в отстаивании именно «своего мнения». Но это не о данной беседе и не у этих людей. Вечер прошёл дружно. Часа в три или четыре Виталий отвёз гостей домой.  Утром надо выйти на работу, так как в Израиле нет праздничного европейского новогоднего дня.

*  *  *

          Подруги стали перезваниваться почти каждый день, но такого случая, чтобы  продлить затронутую тему пока не представлялось. Всё чаще они с мужьями прогуливались по очень красивой ухоженной набережной. Иногда попадали на концерты учащихся или артистов местного значения. В такие минуты зрители располагались на ступенях амфитеатра, расположившегося на берегу моря. И бывало, глаза невольно устремлялись на морскую дорожку заходящего Солнца. Доносился лёгкий шум прибоя. А ветерок приятно освежал тело после жаркого дня. Израильский зритель, наверно, самый активный: он в такт мелодии хлопает в ладоши, а знакомые песни поёт вместе с исполнителем. И лишь в перерывах начинался негромкий разговор – кто по сотовому телефону срочно перезванивался, кто продолжал темы прерванных бесед. В один из таких перерывов Ирина прошептала:

-   Рита, мы с Альбертом уже познакомились с вашим домом. Скоро Песах. Давайте соберёмся у нас. Кстати, мы живём рядом с гостиницей «Park Hotel». Во время Седера (пасхальный ужин) продолжим свою беседу.

-   С удовольствием. Уверена, мужчины нас поддержат.

Время пролетело незаметно. Настал пасхальный вечер. В Израиле последующий день начинается с вечера предыдущего. Так и Пасха начиналась с вечера, когда устраивался праздничный ужин. Но многие репатрианты не придерживались строгости блюд, должных  по описанию. Просто готовили что-то вкусненькое. Рита взяла на себя приготовление гефилте фиш, фаршированную рыбу, знаменитое еврейское блюдо. Ирина заканчивала сервировку стола. Альберт в тот день купил себе в подарок видеокамеру и сейчас сидел в сторонке и изучал инструкцию к работе. С минуты на минуту должны прийти гости. Настроение было праздничное.

          Но вдруг наступила гнетущая тишина, будто жизнь остановилась, будто ты попал в вакуум за толстой стеной, куда не проникает никакой звук. Познакомившись уже с неспокойной жизнью в Израиле, что-то и сейчас насторожило, напрягло в груди. Но знать – не значит привыкнуть.

-   Альберт, ты чувствуешь какая тяжёлая тишина? Что бы это значило?

Альберт вышел на балкон, а Ирина - на лоджию с другой стороны квартиры. Тихо. Казалось, что всё, как в сказке замерло. И вдруг… 

          В небе проносились вертолёты один за другим. Завыли сирены десятков машин «скорой помощи».  Всё задвигалось в непонятном вихре.

-   Что это? – Ирина вопросительно смотрела на Альберта, но он и сам ничего не понимал.

-   Скорее всего – теракт. Нашим «братьям» всё неймётся,  так и подмывает их напакостить в такой святой для евреев день. Значит, кому-то удалось помешать людям спокойно встретить праздник. Как наши гости?! Где они? Ведь они уже должны быть здесь.

И действительно, минуты через 3-4, раздался звонок.

-   Слава Богу, значит с вами всё в порядке, - только и смог вымолвить хозяин, не зная, радоваться ли тому, что друзья живы-здоровы или волноваться чему-то страшному.

В дверях стояли Маргарита и Виталий с расстроенным и растерянным видом.

-   Что там такое произошло? Вы в курсе? – спросила подошедшая Ирина, - Рассказывайте.

-   Мы подъезжали уже к гостинице «Park Hotel», чтобы повернуть в ваш переулок, как вдруг внутри неё раздался взрыв, - начал было рассказывать Виталий.

-   Мы свернули чуть в сторону и остановились. Не зная, что произошло, и какие последствия могут быть, решили переждать. И тут началось движение: вертолёты, полицейские машины и бригады «скорой помощи». Из здания стали выносить людей и увозить в больницы, - наперебой объясняла Рита.

-    Но тут подошёл к нам полицейский, спросил, куда мы едем, а услышав, что нам осталось ехать какие-то метры, попросил быстро покинуть место происшествия, сказав, что в гостинице произошёл теракт с жертвами. Включайте телевизор, сейчас всё узнаем из первых уст, - предложил Виталий.

           И действительно, по телевизору уже показывали картинки произошедшего: вечером на Пасхальный Седер собралось много ортодоксальных семей для встречи праздника. В то время, когда взрослые и дети, молодые и старые, уже расселись вокруг столиков, раздался взрыв. Полетел потолок, снесло часть стены, выбило толстые стёкла окон, а на полу остались лежать  погибшие. СМИ рассказывали, что этот кощунственный теракт совершён был смертником ХАМАСа, который привёл в действие взрывное устройство в обеденном зале отеля, где собралось более 250 человек. В результате теракта 30 человек погибли, ещё 140 получили ранения. Шла интифада. Но что нельзя не отметить – это готовность всех структур государства к таким чрезвычайным ситуациям. Позже невестка Ирины, работающая в больнице «Лениадо» в Натании рассказывала:

-   Во время таких ЧП все врачи в течение двух часов должны явиться к местам своей работы. Поэтому помощь и эвакуация пострадавших выполняется быстро и чётко, что даёт, соответственно, и хорошие результаты.  А тела погибших убирают другие, как правило, люди из ортодоксальной организации.

Следствие показало, что на такую подлость пошёл человек, работавший раньше в этом отеле, знающий все входы и выходы. И это был араб.

          Настроение было испорчено. Невольно разговоры перешли только на политические темы вокруг этого действа. Но теракт не вселил страх, а только ещё больше укрепил дух, как новых репатриантов, так и ватиков (давно приехавших людей). Ведь такие моменты, будь то вторая мировая война или теракты, уничтожающие не только взрослых, но и детей, ещё больше сплачивают народ. Он становится одной семьёй.

          Во время ежегодного Пасхального Седера каждый еврей на протяжении тысячелетий вспоминает Исход, будто это всё случилось с ним вчера, а значит, произошло освобождение от физического рабства и наполнявшего его чувством духовной свободы.

                                                       *  *  *

          В Израиле почти нет межсезонья, нет российских прекрасных весенних периодов, когда можно наблюдать за медленным просыпанием природы после зимней спячки, нет осенних затяжных дождливых дней, порою с ночными заморозками и льдинками на лужицах, нет прекрасной «золотой поры». В этой стране условная зима, дарующая прохладу и отдых от палящего солнца всему живому с долгожданными дождями, за два-три дня переходит в лето, когда беспощадные лучи буквально выжигали бы всю растительность, если бы не повсеместное «точечное» орошение, превращающее страну  в вечно цветущий Эдем.

          Однажды позвонил Виталий и предложил:

-   Альберт, через три дня праздник Лаг ба-Омер.  Давайте все вместе отпразднуем его на берегу Средиземного моря. Вы с Ириной когда-нибудь видели, как отмечается этот день?

-   Как ни странно, но мы, хотя и живём рядом с морем, как-то всё не соберёмся посмотреть на огни костров. Если нас будет четверо, то уже целая компания. Считай, что твоё предложение принято. Давай, говори, где и когда встречаемся.

И мужчины, подружившиеся, как и их жёны, договорились обо всём.

          Вечером, накануне праздничного дня на берегу моря собирался народ, преимущественно это были  дети и подростки в сопровождении взрослых. Заранее сюда были принесены кем-то собранные по городу ненужные ломаные деревянные стулья, столы, была даже и кровать! Кто-то притащил сухостой из леса. Всё это было разложено на пять или шесть кучек с лежащим  рядом запасом топлива для поддержания огня до утра. Среди собравшихся женщин было немного. Получилось так, что мужчины отделились от своих дам, предоставив им свободу «женского общения». Облюбовав себе одну кучу, Альберт и Виталий  стали сами что-то мастерить, а затем и розжегать костёр. Неизвестно откуда, вдруг поднялся ветер, который мешал разгораться огню. Но потихоньку пламя всё увеличивалось и вот уже огромные красные языки взметнулись вверх, освещая далеко вокруг. Незаметно разговор перешёл на тему самого праздника.

-   Что на самом деле означает праздник Лаг ба-Омер? – поинтересовался Альберт. - Я слышал от кого-то, что когда жгут костры, то якобы огненная стихия сжигает всё плохое, накопившееся у людей, или заслоняет стеной огня Израиль от всех бед. Но так ли это?

-   Рассказывать долго, - начал Виталий, - но в двух словах дам такое объяснение. Лаг ба-Омер – это не день поклонения огню, а день «увеличения света». Рассказывается, что в день смерти рабби Шимона бен Йохая солнце дольше обычного светило и закатилось лишь после того, как Шимон завершил своё наставление ученикам и почил. Костёр – это источник света, то есть как Светоч. Смерть рабби Шимона была кульминацией всей его жизни, высшим подъёмом, поэтому Лаг ба-Омер именуется как «день торжества». Верующие обращаются к Богу с молитвами, чтобы заслуги этого праведника помогли всему народу Израиля. Предание приписывает именно ему авторство книги «Зогар». Эта книга раскрывает мудрость Торы и сравнивается: «Мицва (заповедь) – светильник, а Тора – свет». В этот праздник дети стреляют из луков, т.к. «лук» с иврита переводится как «радуга». В этот день Всевышний обещал никогда более не наводить на землю потоп.

-   Виталий, как интересно тебя слушать.

-   Когда мы сюда приехали, я заинтересовался иудаизмом, очень много читал.

-   Да, я уже успел обратить внимание, что в Израиле все праздники носят религиозный характер. И лишь два праздника  считаются государственными: это День Памяти, когда вспоминаются все погибшие во время Холокоста и  павшие в войнах Израиля и от рук террористов, и День Независимости,  в память о провозглашении Государства Израиль. Пока это в моей голове не укладывается.

-   А ты обратил внимание на то, как весь народ почитает эти последние два праздника?

-   Для меня, как для нового репатрианта было настолько завораживающе, когда по всей стране звучала сирена, а все жители, где бы они ни были в данный момент, вплоть до того, что останавливали машину и выходили из неё, чтобы склонить голову и почтить память молчанием. В эти минуты моё сердце наполнилось гордостью за израильтян, помнящих своих погибших сыновей и дочерей.

          Тем временем женщины нашли себе укрытие от ветра за выступом скалы, и изредка поглядывая в сторону своих мужей, заговорили о своём насущном.

-   Сегодняшний праздник подарил нам долгую ночь, - начала Рита.  – Наговоримся вдоволь. Ирина, а что послужило твоему возвращению в родные пенаты?

-   Дело в том, что мой супруг, обучаясь в 11-ом «педагогическом» классе после демобилизации из армии, завёл себе любовницу из того же класса. По намёкам сельчан она неоднократно приезжала к нему. После отработки положенного срока он вернулся домой, устроился преподавателем физики и математики в старших классах. Если всё рассказывать, то не хватит и ночи, да и получится отдельный мужской любовный роман. Появилась другая любовница, на 10 лет старше его. Это сейчас такая разница считается нормой, а в те годы выглядело ужасно. Я была у неё в комнатке, беседовала с ней. У неё была подруга, у которой тоже был любовник – учитель той же школы. Подруги собирали целые компании. Муж стал всё активнее дружить с «зелёным змием», который превращал человека в агрессивного и жестокого животного. Всё это в купе стало поводом почти к разводу. Я  решила уехать к маме. Супруг поехал со мной, т.к. его родители предъявили ему ультиматум: «Или ты уезжаешь с семьёй, или ты нам не сын». Я быстро устроилась на работу, а он не смог найти работу по профессии, т.к. в тот период в городе был избыток и физиков, и математиков. Да и законченного высшего образования не было. Россия – это ни какой-то городок в Средней Азии, где учителей не хватало, а, значит, не обязателен и диплом. Пришлось работать на заводе. В больнице, где я работала медсестрой, откуда-то знали, что я окончила училище с «отличием». Работа на участке очень отличается от работы в стационаре. Долго я не могла скоординировать свою работу, за что иногда слышала от врачей: «А ещё отличница» или что-то в этом роде. Особенно остро я переживала случаи, когда мне доводилось сталкиваться с начальственной грубостью или высокомерием некоторых из них.  Меня просто коробило, когда два или три раза некая врач на моё обращение к группе врачей: «Товарищи, вот таких-то медикаментов нет…», делала замечание: «Ирина Семёновна, мы Вам не товарищи и тем более не друзья». Но мой статус не позволял вступать в полемику. И я молчала скрепя нервы. Вскоре узнала, что в мединституте открывается вечернее отделение. И я поставила цель – поступить. Мне, как имеющей медицинский диплом «С отличием», надо было сдать профилирующий экзамен по химии на пятёрку, тогда от остальных экзаменов освобождалась автоматически. А потом тебя ждали аудитории института. На работу и с работы я ездила с учебниками по химии. В день сдачи экзаменов муж пошёл со мной для поддержки настроения. Экзамен я сдала, но ревела, боясь того, что, если оценку занизят, то это будет моим провалом, ведь  по другим предметам я просто не готовилась. Дело в том, что во время экзамена комиссией мне было сделано два замечания. Одно – за подсказку другой абитуриентке, второе – вступила в спор с экзаменаторами. Кто-то из них сказал, что я неправильно решила задачу, на что я осмелилась возразить - способов несколько, но я выбрала этот. Во время своих ответов я заметила, что в комиссии сидит дама, которая лечилась в том отделении, где я работала. На тот момент я не знала, что наша пациентка является сотрудником института. Многие больные уважали меня. Вот и с ней однажды я разговорилась и призналась, что очень и очень хочу поступить в мединститут. Может теперь она и сыграла какую-то роль, но зачитывать оценки за сдачу экзамена вышла она. Я вся напряглась, боясь услышать даже свою фамилию, не то, что оценку.  Сквозь толпу  протиснулась поближе к ней, чтобы услышать не безошибочно, что произнесёт она. И вдруг слышу: «Первушина – пять». А в голове пронеслось «ОНА ошиблась. Надо переспросить». Но спросить не спросила. Взяла себя в руки: «Или увижу свою фамилию в списках поступивших, или я себе уже помочь ничем не смогу». Да, моя фамилия красовалась на доске. А при получении студенческого билета меня ещё раз поздравили с таким успешным поступлением. Далеко не каждый, спустя много лет после школы мог так сдать, если вспомнить, что в школе я не блистала оценками. Значит, сама жизнь подтолкнула к труду и усердию.

          Пока подруги вели задушевную беседу, на мужской стороне тоже продолжилась беседа.

-   Я давно мечтал перебраться сюда, именно сюда, в Израиль, - рассказывал Альберт. - По ночам слушал «Голос Америки» и другие радиостанции, хотя они страшно заглушалось шумами, но что-то удавалось уловить. Я следил за всем, что происходило здесь. Когда вся еврейская диаспора поднялась, как в том Исходе, я стал уговаривать свою покойную супругу тоже уехать. Но она соглашалась только на переезд в Соединённые Штаты, чему я был противник. Так и сидел бы, если бы не встретил мою Ирину, которая первая заговорила на эту тему. Прежде чем переехать, мы решили посмотреть на страну своими глазами, и приезжали сюда туристами. Понравилось. Потом сюда мы отправили моего сына по особой программе. Ему тоже понравилось. Несмотря на то, что его жена была категорически против, тем не менее, засобирались. Сын с семьёй приехали на полгода раньше нас. У них всё хорошо.

-   С алиёй 1990-1991 годов в страну прибыло много специалистов, в том числе и врачей, - продолжил тему разговора Виталий. – К этому времени ужесточилось положение о получении ришайона (право работать по профессии). Поэтому среди тех, кто получил образование в Союзе, много стало неудачников и разочаровавшихся. Но все, и мы с Маргаритой в том числе, прошли через все трудности. Я работал метапелем (работа по уходу за пожилыми и больными людьми). Рита никайонила (уборщица) в одном учреждении. После работы мы ехали на курсы для врачей, где знакомили нас с медицинской терминологией на иврите и давали кое-что из того, что необходимо знать при сдаче экзаменов. Это нам очень помогло. Особенно придирок не было, так как в стране катастрофически не хватало врачей. Я стал нейрохирургом, а Рита – психиатром. Убеждён, что и ваши дети, как, впрочем, все олимы (репатриант), хватанули свой кусок г-на, прежде чем чего-то добиться. Но получив статус, приобретаешь уверенность, и жить становится легче. Появляется материальная возможность осуществления своих планов: улучшения жилищных условий, покупка дорогих машин, катание по всему миру. Альберт, ты сказал, что дети тоже уже здесь. Кто они по специальности, где работают?

-   Дети мои тоже врачи. Сноха окончила мединститут «с отличием». Напористая, целеустремлённая. Истаклюд (врачебная практика) она проходила в больнице «Лениадо».  Там же стала и работать. Но, чтобы проявить себя, одновременно набраться опыта, полгода работала бесплатно, потом дали ей  ¼ ставки, потом ½ ставки, затем на ¾ ставки, и лишь спустя два года стала полноправным штатным сотрудником. Как принято говорить в Израиле – работала тяжело, приходя на работу раньше всех и уходя последней. А сын со своим мягкотелым характером пока работает метапелем (см. выше) у солдата Армии Обороны Израиля. Всё боится, что не сдаст экзамены. Надеюсь, что проявит настойчивость и не отстанет от супруги. Я это болезненно воспринимаю. В России ведь работал в сельской местности, где надо было быть врачом широкого профиля, а здесь – незадача.

          Ночь была действительно долгой и такой приятной. Небо озарялось тысячами взметнувшихся языков пламени. Около некоторых костров танцевали. Повсюду звучали мелодии песен. Через несколько минут первые лучи солнца возвестили, что пора кострам догорать, а народу, насладившемуся Новым Светом расходиться по домам, чтобы до конца осмыслить полученные знания.

-   На общем собрании студентов вечерников деканат назначил меня старостой группы. Я и в медицинском училище была комсоргом. Если помнишь мой рассказ, то и на швейной фабрике я была активисткой. Ну, а если вспомним ещё и школьные годы, то на вечерах я читала стихи, была дочкой городничего, Марией Антоновной, в постановки сценки из «Ревизора» Н.В.Гоголя. Да… началась студенческая, такая мною долгожданная, жизнь. Кое-что ты видела своими глазами, но никто не знал о моей жизни за стенами института. Но ночь кончается. Поэтому об остальном как-нибудь потом, - завершила свой рассказ Ирина.

Костры затухали, а народ постепенно покидал набережную.

-   Альберт, Ирина, давайте мы вас подвезём, - предложил Виталий.

-   Что вы! В такую чудную ночь надо продлить удовольствие. Тем более, что идти нам 100 или 200 метров, - отказалась Ирина, - Спасибо. Хорошего дня.

Пожелав друг другу «всего хорошего» друзья расстались. Одна пара укатила на машине, а другая, не торопясь пошла своим путём. С набережной доносился запах дыма от догорающих костров.

*  *  *

          Наступило лето, а, значит, началась пора знойной, испепеляющей жары, когда не хочется выходить из помещения с прохладой кондиционеров. Активная жизнь замирает. Население старается покинуть страну и хотя бы на время перемещается в прохладные места планеты: страны СНГ, курорты Восточной Европы, Англия, Франция, ну и, конечно же, США,  Канада и Австралия. У Маргариты с Виталиком много родственников в Америке. Вот туда они и направили свои стопы. А Ирина поставила себе цель – ускорить получение амидаровской квартиры (социальное жильё). Года два назад они с Альбертом подали документы, были поставлены на очередь. Хотелось иметь «своё» жильё, а не мотаться по съёмным квартирам. Да, Натания хороший красивый курортный город. На получение квартиры в центре страны уходят годы и даже десятилетия. Поэтому в графе: «В  какой части страны желаете получить жильё» написали - «в любой». Кто-то по заграницам разъезжает,  а Ирина еженедельно стала посещать министерство абсорбции, да так, чтобы быть первой на приёме. За двухмесячное хождение протопталась уже своя тропинка. Упорство дало свои результаты. Стали предлагать города, но на юге страны или на севере.

          Что значит израильский южный город? Это значит, что в раскалённой, палящей пустыне человеческие руки создали оазис, похожий на маленький «Рай». Северные же города, наоборот, утопают в зелени ливанских кедров, эвкалиптов, туи, бугенвиллии. Но ландшафт здесь настолько гористый, что при дальнем взгляде, кажется одни дома стоят на крышах других. Ирина сама лично объездила все предлагаемые города. Но красота, открывшаяся из окна квартиры одного северного небольшого городка, приковала её взор. С высоты птичьего полёта видны были крошечные, но такие ровненькие и ухоженные поля. А местами отсвечивала голубизной вода искусственных озёр, в которых разводилась рыба даже для экспорта. Отказаться от такой красоты было бы просто глупо. Без каких бы то ни было душевных колебаний, Ирина дала «добро».

          В Израиле, прежде чем вселить новых жильцов, обязательно делается ремонт, иногда косметический, а иногда и капитальный – в зависимости от состояния квартиры. Вот и Ирине с Альбертом пришлось ждать 1 ½ - 2 месяца, пока квартиру приводили в порядок. Оформлены все необходимые документы с компанией «Амидар», получены ключи, можно въезжать в любое время. В связи с тем, что до наступления Еврейского Нового Года остались считанные дни, переезд решили отложить, чтобы, как говорится «напоследок» посидеть с друзьями и наговориться вдоволь. К этому времени, нагулявшись по белу свету, вернулись домой Маргарита с Виталиком. Очень обрадовались, услышав, что друзья получили трёхкомнатную квартиру в северной части страны с чудесным чистым горным воздухом. Чета Каждан пригласила Макаровых на званый обед, посвящённый празднику  и заодно отъезду, хотя и не за тридевять земель, Израиль ведь крошечная страна, но всё же.

          Стол был ярок и многоцветен от изобилия различных блюд. В еврейских компаниях не принято петь песен, за столами гости ведут неторопливые беседы, порою переходящие в жаркий спор, но основательно высказавшись, спорщики плавно всегда переходят опять-таки к мирному диалогу. Но это в больших компаниях. А сейчас за новогодним столом сидели четыре человека, знающие друг о друге многое, но не всё. Время от времени мужчины прикладывались к коньячку, а женщины пригубили вино. Попивая и закусывая со скатерти самобранки, расслабились, и разговоры полились на всевозможные темы, временами размежевываясь на мужскую и женскую половинки, иногда сливаясь воедино.  В один из таких моментов Ирине захотелось, наконец, открыть ту дверцу души, которую она держала на замке несколько десятилетий, чтобы выпустить всю боль и очиститься от старого негатива.

-   Гвератаим вэ работаим (дамы и господа)! – шутливо начала Ирина. - В начале застолья мы уже столько сладкого, медового пожелали друг другу, что хватит до скончания нашего века. Считается, что сегодня Бог судит весь мир и выносит решение для каждого из нас: жить нам ещё год или уйти в небытие. Поэтому, согласно традиции, мне хочется сейчас провести вслух самоанализ, и, может, в чём-то покаяться, чтобы выпросить у Творца продления моей жизни. – При этом улыбка медленно таяла, мимика становилась всё более серьёзной и даже жёсткой. – Предупреждаю, что если дадите слово, то речь будет длинной…, а может и короткой. Так даёте слово или нет?

-   Конечно, конечно, мы все во внимании, - чуть ли не хором ответили ей.

-   Позади горести и радости, заботы и, пусть и маленькие, достижения, тревоги и надежды, сбывшиеся и несбывшиеся. Одна из них самая моя большая не сбывшаяся надежда и мечта уже ни один десяток лет не даёт мне покоя. Меня до сих пор преследует один и тот же сон…

-   Так… Интересно… Интригует, - сделав мину полного внимания, заметил Виталий.

-   Давай рассказывай, - положив голову на кулачки рук согнутых в локтях, приготовилась слушать Маргарита.

-   Рита, это просто продолжение начатого мною рассказа, но интересное впереди.

-   Тем более интересно. Я многое знаю, но, видимо, ещё больше осталось, как говорят, за кадром, - вставила Рита

Вся компания посерьёзнела. Все вышли из-за стола, удобно расположившись, кто на диване, кто в кресле, приготовились к прослушиванию. Альберт не мешал рассказу супруги, так как знал всю эту историю, но помочь ничем не мог, лишь, что советами быстрее всё забыть и выкинуть из головы.

*  *  *

           «Итак, мы стали студентами. Днём работали, а вечером бежали в институт. Муж работал на заводе в три смены. Сынишка пошёл в первый класс. Обстоятельства сложились так, что жить у мамы мы не стали и ушли в свободную квартиру моей сестры, которая находилась рядом со школой. Трудное время было для меня. Не могу вспоминать без слёз на глазах, как сыну было плохо и одиноко без родительского внимания. Но кое-что детский ум уже воспринимал, понимал, что мне просто напросто не хватает времени, поэтому как-то по-детски помогал. «Мамочка, а я полы помыл», - прильнув ко мне, старался обрадовать сынишка. Я его хвалила, хотя скошенным взглядом видела оставленную пыль под кроватью. Чувствовала, как мальчуган жаждет маминой ласки. Иногда я разрешала полежать со мной. Положив головку на грудь, засыпал, тихо и мирно посапывая. Не любил он кушать холодное, а газовую плиту мы не разрешали зажигать – значит, оставался голодным. Сердце обливалось кровью, когда видела, как он сидит на полу балкона, выглядывает, как маленькая обезьянка из клетки, и ждёт свою маму. Если муж работал в третью смену, то мальчик засыпал крепким детским сном и достучаться или дозвониться было очень трудно. Без помощи, без контроля, без подсказки учёба шла не ахти хорошо. Я всё понимала, поэтому не ругала его, но многое объясняла.

          Материально тоже жить было трудно. Постоянно денег не хватало, хотя я продолжала работать на 1,5 ставки, а муж давал мало. Я, по сути, не знала, сколько он зарабатывает. Однажды этим я поделилась с сестрой. «Вот чудачка! Загляни в профсоюзный или партийный билет на его взносы – там всё указано, и размер зарплаты в том числе», - надоумила меня сестра. Заглянула, и ахнула. Заработок был приличный. Значит, у него опять появились любовницы, как и прежде. Но мне было не до ревности. У меня была учёба, работа и дом. Он мешал мне получить высшее образование. Не буду всего рассказывать, тяжело даже вспоминать. Не прекращалась дружба и с «зелёным змием». Человек под «градусом» становился неуправляемым и агрессивным. Свою жестокость выливал ушатом на меня. Всё я терпела ради учёбы. Никогда никому не жаловалась. Так пролетел год. Сын перешёл во второй класс, а я - на второй курс. В письмах к родителям мужа я, видимо, писала о трудном положении ребёнка, так как они предложили привезти его к ним.  Летом муж поехал на летнюю сессию в институт, он заочно учился в пединституте, и заездом отвёз сына своим родителям. Потом от них же я узнала, что мой «благоверный» в институте не был, не был и дома, а всё время провёл с той самой дамой, что была старше его на 10 лет. У родителей выманил деньги, якобы украденные в поезде. Но душа моя теперь была спокойна за ребёнка. Забегая вперёд, скажу, что сын там учился очень хорошо, учительница его любила и всегда хвалила.

*  *  *

                Начался второй курс учёбы. Муж уволился с работы под предлогом, что от трёхсменной работы постоянно болела голова. Устроился в магазин товароведом. Этот магазин находился рядом с институтом. Так вышло, что мы должны были освободить квартиру сестры – она сама перебиралась туда. Нашли квартиру  рядом с тем магазином, в котором стал работать муж, да и находилась она за дощатым забором института в жактовском доме. Это было одноэтажное длинное здание, искусственно разделённое на ряд однокомнатных квартир. Комнаты были с очень высокими потолками с красивой лепниной. Значит «бывший» хозяин был или купцом, или имел другой высокий статус.      Жили мы вместе с хозяйкой в одной комнате.

          Но хозяйка оказалась алкоголичкой, а её 14-летняя дочь крупного телосложения страдала энурезом (ночное недержание мочи). Наша кровать стояла сразу за кроватью хозяйки, на которой они должны были спать вместе, чего при нас не случалось. Мамаша ночью подметала сквер недалеко от дома, приходила пьяная, и засыпала прямо в коридорчике около дверей или в жилой комнате на полу. Частенько из-под неё бежал жёлтый ручеёк со специфическим запахом. Если она приходила под утро в более-менее трезвом состоянии, то начинался обоюдный крик между дочерью и мамой с отборным русским матом, вытаскивался матрац из-под дочери, и утром вся дворня видела эту красоту, сушащуюся на верёвке. О простынях они понятия не имели. Около дверей каждой квартиры стояли малюсенькие столики или табуретки с водружёнными на них примусами или керогазами. 

          Часто мой муж не приходил домой по несколько дней. Бегать и следить за ним теперь и не хотелось, да и некогда было. Вставать приходилось рано, чтобы во время успеть на работу. От всей этой натуги нервы не выдержали, не хотелось жить. Улучив момент, когда я была одна в квартире, выпила 5 или 6 таблеток люминала и легла в постель. Такого никогда не было, но в тот день почему-то муж пришёл очень рано домой. Увидев меня спящей днём, что не характерно для меня, стал будить. Видно времени мало прошло, разбудить он меня разбудил, но началась очень сильная рвота, а с нею все токсины вышли из желудка, не успев распространиться по всему организму. Не дал мне Господь умереть, значит, буду жить долго. Муж ушёл из жизни так и  не зная о причинах того сна.

          Вся обстановка тяготила меня. На лекциях я ловила себя на том, что не слышу преподавателя, мыслями витала в облаках, а не на занятиях. А иногда наворачивались слёзы, которые замечали студенты, но с расспросами не приставали, и правильно делали, да и я ничего не рассказала бы. Худо-бедно, но закончила и второй курс. Ещё более ухудшилась обстановка, когда хозяйка взяла к себе жить свою старенькую мать, страдающую старческой деменцией (старческое слабоумие).

          Мы стали искать другую квартиру. Нашли. То была большая комната в военном городке, тоже около института. Хозяин комнаты на тот момент учился в военной академии в Киеве. Другого жильца почти никогда не было дома. И вот тут мой супруг совсем «распоясался». Теперь ведь никто не видел и не слышал его сцен. Всё чаще применял рукоприкладство. Я чувствовала, что, получая высшее образование, меняюсь сама. Появилось чувство самодостаточности, самоуважения, уже не хотелось прощать звериную агрессию. Однажды я заступилась за себя, от чего супруг даже опешил и отступил от истязаний. Это стало причиной того, что я решила написать родителям всю правду о его поведении, о чём я поставила его в известность. Он стоял передо мной на коленях, просил не писать, давал обещание исправиться. Прошла неделя-другая и всё вернулось на круги своя. Терпение моё лопнуло. Написала такое длинное письмо, чуть ли ни с тетрадь объёмом, и после очередной домашней сцены бросила его в почтовый ящик.

*  *  *

          Пошёл четвёртый курс обучения. Начиная с этого курса, мы, студенты, переходили на дневное отделение, разрешалось уже не работать. Но я постоянно нуждалась в деньгах. Свекровь меня учила тому, чтобы жить на те средства, которыми располагаешь, и не залезать в долги. Это стало принципом моей жизни. Катастрофически не хватало денег, чтобы купить обувь. Вот тогда ты, Маргарита, подарила мне туфельки – лодочка бежевого цвета. Как я их любила! Но беречь не могла, пришлось в них ходить даже по выпавшему рано снегу, прежде чем смогла приобрести сапожки «прощай молодость», т.е. суконные на резиновой подошве.

          Моей проблемой были мои беременности. Все они заканчивались выкидышами из-за постоянного нервного напряжения. Никто ничего не замечал, прогулов я не допускала. Если оказывалась в больнице, то просила быстрой выписки. Но иногда беременности доходили до таких сроков, когда спрятать своё положение было не возможно. Позже я узнала, что заведующий кафедрой патологической анатомии Черкасский Лев Аркадьевич лютой ненавистью ненавидел беременных женщин, но боготворил блондинок. Я была блондинкой, но с животиком. Видно поэтому и начались все последующие злоключения.   Не уживалась в нём мужская страсть с ненавистью к слабому полу. Сотрудники кафедры знали о его склонностях, и каждый по-своему выражал своё отношение. Стала я замечать, что ассистентка нашей группы постоянно придирается ко мне по мелочам. Вслух могла подчеркнуть, что ей не нравится моя причёска, очень часто нетактично подчёркивала мой возраст, ведь на потоке я была старше всех. Обидно было слушать, но противостоять я не могла. Закончился ещё один год, все перешли на пятый курс, кроме меня.

          Как вам известно, экзамены по патанатомии всегда принимал сам Лев Аркадьевич и его заместитель – Галина Сергеевна. День экзаменов совпал с моим днём рождения. Отвечать по билету я села к Галине Сергеевне, так как была наслышана о том,  как он принимает экзамены. Все годы я училась, как большая часть студентов, если учитывать и ту обстановку в которой я жила. Оценками не блистала, но и «хвостов» никогда не было. Так об экзамене. После моего ответа Галина Сергеевна сказала:

-   Не знаю, что Вам поставить: удовлетворительно или неуд. Я растеряна.

-   Галина Сергеевна, у меня сегодня день рождения, - робко прошептала я.

-   Да…, - задумалась она, затем продолжила. – Давайте сделаем так. За лето Вы подготовитесь, как следует, а осенью сдадите на хорошую оценку.

Что я могла сказать?! Я всего на всего студентка. Но сердце сжалось до физической боли.

          Мы продолжали жить в военном городке. Однажды принесли телеграмму от родителей мужа: «Встречайте. Едем». Ну и, конечно, номер вагона, и время прибытия поезда. Да, в своих письмах я звала их переехать, так как в связи с климатом и возрастом у мамы появилась бронхиальная астма с затяжными приступами. Но сами родители не заводили речи о смене места жительства, так как там, на юге у них был свой хороший домик с прекрасным фруктовым садом. Поэтому приезд без предварительного письма мы приняли, как гром среди ясного неба. Неужели сработало моё отправленное письмо? Встретили. Скарб был небольшой. Свёкор сразу стал подыскивать дом для покупки. А уже через неделю-другую все мы переехали в свой дом. До института добираться было очень далеко, но место само по себе было хорошее. Долго я не поднимала вопроса о письме, считая, что именно оно явилось причиной приезда. Но любопытство перебороло, и однажды я спросила:

-   Мама, Вы прочитали моё письмо? Оно стало причиной приезда?

-   Какое письмо? – в замешательстве спросила она.

-   Я посылала вам очень большое письмо.

-   Нет, ничего мы не получали. Мы решили переехать сюда, чтобы ребёнок был с родителями, чтобы помочь тебе в учёбе. А о чём письмо? Что ты там написала и тем более, говоришь, длинное. Расскажи.

Я заколебалась, но постоянная душевная боль ещё не потухла и тлела в моём сердце. После минутного замешательства решилась вспомнить содержание того письма. Свекровь, молча, слушала, потом произнесла:

-   Если бы мы получили письмо при уже проданном доме, то купили бы другой дом, но не приехали бы. Если бы мы получили письмо в день отъезда, когда всё продано и мы сидели на чемоданах, то тоже бы не приехали. Ирина, почему ты никогда ничего не писала? Терпела, скрывала?! Но дело сделано. Одно положительное уже есть. Ведь с первого дня приезда отступила от меня астма. А то бывало, дед (так называла она своего мужа) боялся возвращаться с работы. Всё переживал, что придёт к «холодным ногам».

          Обжившись на новом месте, познакомившись с городом, свёкор решил наведаться в магазин и узнать, как и кем работает сын на самом деле. Даже родители перестали верить своему чаду. Оказалось, что он работал уже не товароведом, а заместителем директора магазина. Характеризовали его как сообразительного «проворотливого» человека. Но любил выпить и всем продавцам был должен деньги, что в сумме составило приличную цифру. Отец отдал все долги, но настоял на том, чтобы он ушёл с того места работы. Что делать? Куда идти? Преподавательскую деятельность он потерял, да и из института, оказывается, был исключен. Поступил на работу асфальтировать дороги. Но его ум всегда помогал продвигаться по карьерной лестнице. И здесь быстро стал бригадиром, потом мастером участка, а затем и прорабом без всякого высшего образования. Документы переводил из одного института в другой, но тем всё и заканчивалось. По-прежнему каждый день приходил пьяный, по-прежнему устраивал войны со мной, но его родители всегда предотвращали эти сцены, они очень уважали, а может, и любили меня. В конце концов, алкоголь сыграл свою злую шутку. В сорокалетнем возрасте, в расцвете мужских сил скоропостижно скончался от инфаркта миокарда. Но это было много позже. Итак, он работал, я же уволилась, чтобы продолжить учёбу.

*  *  *

           Начался пятый год обучения. Вместе со своей группой я продолжила занятия. Никто ничего мне не говорил. По некоторым дисциплинам на пятом курсе уже сдала зачёты. Один единственный осенний экзамен меня не волновал. Была уверена, что его я сдам, а других «задолженностей» не было. С вечернего отделения только я одна была в «отстающих». У дневников многие студенты были оставлены на осеннюю переэкзаменовку по этому предмету. До меня дошли слухи, что в деканате Черкасскому дали понять, чтобы он пропустил меня на следующий курс, но он пошёл в противовес этим просьбам. Экзамен я пришла сдавать вместе с молодёжью. Принимали опять же он и Галина Сергеевна. На всю жизнь запомнила то, что произошло на этом экзамене. Он похож даже на анекдот.

          Села к нему отвечать молоденькая студентка. Сидит, минуту молчит, вторую минуту молчит.

-   Что Вы молчите? – спрашивает Черкасский.

-   Я забыла, - еле слышно произносит студентка.

-   Что забыли? Зачитайте вопрос вслух.

-   Признаки старения, - также тихо продолжает студентка.

-   А Вы на меня смотрите и говорите, - наводяще, помогает завкафедрой.

И в этот момент студентку осенило, и она  выдаёт вслух:

-   Старческое слабоумие, - по-прежнему тихо произнесла она.

-   Ну, что Вы! У меня вроде нет старческого слабоумия. Что ещё видите?

Мы все, готовящиеся по билетам к ответу, так и прыснули, но закрыли рты ладонями, чтобы не рассмеяться. В это время около Галины Сергеевны освободилось место, да и очередь моя подошла. Я встала и направилась к ней, надеясь, что она помнит свои слова, но Лев Аркадьевич сказал:

-   Первушина, Вы будете сдавать мне.

Настроение упало, внутри всё сжалось в комок. Но надежда не покидала меня.

«Его ведь предупредили» - пронеслось в голове. Тревога нарастала, под коленями появилась дрожь. Предчувствие было нехорошее. И интуиция не подвела. Вмиг я всё забыла, будто и книгу не держала в руках. Результат не заставил себя ждать. Экзамен я провалила. А это означало, что оставлена на второй год учёбы. Невольно вспомнилась старинная латинская пословица «Повторение – мать учения» ( «Repetitio est mater studiorum»). В голове ехидно звучали последние слова «… и прибежище ослов (утешенье дураков)». Никогда не бывает так плохо, чтоб не могло стать ещё хуже. «Второй год! Второй год!» Мысли мешались в голове! «Боже, ведь я уже немолодая, чтобы сидеть с молодёжью за одной партой!» Оказалось, что за нами следовал второй набор вечерников. Ах, как долго я ломала себя! «Что делать? Что делать? Уйти из института? Это значит выбросить из жизни четыре года?! Переломи себя! Войди в аудиторию ещё раз! Ты так ждала, мечтала?!» Закрыв своё сердце на огромный замок, ключ спрятала глубоко в душе. Около пятидесяти лет прошло с тех пор. Теперь не помню: сказала ли я о случившемся дома? Но вернулась обратно на четвёртый курс.

          Оглядываясь в прошлое, думаю, что не было уже того тепла, какое я испытывала от студентов своей группы. Тогда я понимала причины отсутствий то одного, то другого и, как староста группы, умела скрывать от преподавательского состава. Нынче мне было не комфортно. Но, ни занятий, ни лекций я по-прежнему не пропускала. Сынишка был теперь рядом – это уже хорошо. На йоту спокойнее стала домашняя обстановка – родители были на страже скандалов и  часто предотвращали их.

          Закончился и этот год учёбы. Настали экзамены. До меня доходили слухи, что Черкасский следил за моей сдачей экзаменов по другим предметам. И очень возмущался преподавателями, если они ставили хорошие оценки. Даже подсылались «свидетели» на мои ответы. Например, на экзамене по терапии я отвечала настолько хорошо, что экзаменатор хотела поставить «отлично», задавала массу дополнительных вопросов, на один из которых я всё-таки не ответила. В результате получила «четвёрку». По слухам, он негодовал. Но ассистентка ответила, что на момент моего ответа, якобы случайно, вошла в кабинет сотрудница, присела ровно настолько, сколько заняли мои ответы. Альбертон Владимир Моисеевич, ведущий у нас хирургию, поинтересовался прямо у меня: «Первушина, а как Вы сдаёте другие предметы? Или только я поставил Вам четвёрку?» Экзамен по патанатомии принимал, естественно сам Лев Аркадьевич. При одном виде его лица и даже образа в голове начиналась вариться каша, появлялась дрожь не только в ногах, но и во всём теле. Опять он меня «посадил». Это стало той каплей, которая переполнила чашу моего терпения. Я «взорвалась», и, выходя из кабинета, кричала: «Значит, плохо Вы преподаёте, если за два года учёбы ваша студентка не знает предмета даже на тройку!» Студенты в коридоре зашикали на меня: «Сейчас он разозлится и будет всем подряд ставить двойки». Итоги экзамена показали, что в тот день никому больше не было поставлено «неудовлетворительно». Похоже, что слова мои произвели на него впечатление.

          Я была возмущена таким произволом. «Дурь» одного человека ломает всю жизнь другого! Пять лет так просто взять и выбросить из жизни, как, грубо сказать, «кошке под хвост»! Я одного не могу понять: почему? Да, я не была отличницей, но не была и потерянным студентом.  Где правда? Как бороться с «кривдой»? Я много размышляла. Потеряла сон. И решила искать ту самую «правду» и защиту от беспредела у Коваленко Александра Власовича. Вот всего этого вы, друзья уже скорее не знаете, или слышали «краем уха», может, и в извращённом виде. Так  слушайте, и не говорите, что не слышали! Это теперь могу пошутить сквозь слёзы души, уже не пробивающиеся наружу за давностью лет, да и закрытые тяжёлым замком, о котором уже упоминалось.

          Коваленко Александр Власович на тот момент был первым секретарём областного комитета партии. Это настолько большая фигура! Помните? Вы всё, конечно, помните и понимаете. Наше поколение было так воспитано, что «первые» лица непогрешимы и правдолюбивы. Вот и шёл народ к ним, как крестьяне к Ленину, за правдой. Одной истории известно, добивались ли они её, эту правду. Среди этого народа стала и я правдоискательницей. Написала письмо. Да, оно не осталось без внимания. Спираль пружины закрутилась. Но помните, что получается по законам физики от такой закрутки? Правильно. При раскрутке она больно ударяет того, кто закручивал. Так получилось и в этом случае.

-   Да, что-то слышно было, но так расплывчато, что сути было не понять. Так что же произошло? – спросил Виталий.

Видно было, что рассказ всё больше втягивал слушателей в какую-то нездоровую интригу. Лица серьёзнели, чувствовалось – не до улыбок.

-  Самое интересное - впереди, – продолжила Ирина. - От облисполкома был назначен человек, который стал заниматься моим вопросом. На меня собрали досье, где указывалось среди всего прочего, пропускала ли я занятия. Если пропускала, то сколько раз, и по каким причинам. Составлялись

среднестатистические данные за год – сплошная математика. В этих вопросах я оказалась непогрешима. Поэтому разрешили пересдать экзамен. Создали комиссию с представителями от областных органов власти. Назначена дата. Та самая Галина Сергеевна, что «посадила» меня в первый раз вызвала к себе и через лаборантку спросила – помню ли я номера билетов, на которые  отвечала все прошлые годы. Как я могла забыть?! Но вслух произнесла, что забыла. Посмотрели документацию, напомнили и сказали, что дополнительные вопросы будут из этих билетов. Черкасского в то время в городе не было, и получалось, что экзамены должна была принимать Галина Сергеевна. Возможно, она вспомнила меня, как студентку, которой она «посоветовала» сдать на лучшую оценку осенью и чем всё кончилось. Но то, что она проявила заинтересованность, дало мне надежду на свет в конце тоннеля. Я не выходила из лаборатории.  Наизусть знала все макро и микро препараты. А учебник помнила так, что могла сказать - что и на какой странице написано.

          День переэкзаменовки. За минуту до назначенного времени открыли аудиторию и впустили меня. Я села. Всеми силами старалась успокоить свои волнения. Через минуту открылась дверь, входили члены специально созданной комиссии, и замыкал шествие… Черкасский!!! Оказалось, он прилетел несколько часов тому назад, успев на экзекуцию. По-другому, то, что было потом, назвать не могу. У меня был настолько сильный шок, что опять всё вышибло из головы. Как удав действует на свою жертву, так и Черкасский действовал на меня. Что-то я произносила, но правильно ли – не знаю. Конец легко предугадать. Мою жалобу разбирал ТОТ, на которого она была подана. Ни один человек на свете не разрешит выставить себя в неугодном свете. Помню, что зачитан был состав комиссии, где Черкасский фигурировал, как председатель. Естественно, комиссии я была представлена в наихудшем виде. Вердикт был оглашён, что оценка все эти годы соответствовала моему незнанию предмета. А это в свою очередь плавно или бурно перетекало в отчисление из института. Как потом мне дали разъяснение, что по закону Черкасский не имел права быть даже членом комиссии,  не то, что её председателем. Но простой человек разве знает все законы? Нет. Эти незнания дают возможность чиновникам использовать лазейку в своих целях. Я продолжила биться, предполагая, что произошла какая-то маленькая ошибка, которую быстро исправит богоподобный секретарь обкома.

          Решила записаться на приём к тому самому Коваленко. Под предлогом, что он, то в Москве, то в районе, то на заседании, мне не дано было встретиться с ним. Чувствуя мою напористость, однажды меня пригласили пройти в кабинет, но не первого секретаря, а в кабинет лица ответственного за образование по области. За мнимой любезностью произносились далеко не любезные фразы. Видно, это доставляло ему некое удовольствие. Вдоволь насладившись словесными истязаниями, бюрократ произнёс: «Из-за какого-то студента мы не можем смещать с должности профессора». Ясно. «Manus manum lavat» - «Рука руку моет» (латынь). Мефистофель ликовал, а я забилась в конвульсиях приступа. Со мной случилась истерика. Я долго кричала навзрыд! Это напомнило мне «беседы» 37 года, когда «ты виноват уж тем, что…» И сейчас не могу восстановить в памяти, как я вышла на улицу. Закрылась та заветная дверь, «золотой ключик» от которой был отнят Дуремаром. Я была на грани, если не суицида, то помешательства. Ночью стали сниться кошмары с присутствием Черкасского. Во сне я кричала,  соскакивала в страхе. Этот ужас продолжался долгие годы. Нет, так дело не пойдёт! Нельзя прощать самопроизвола чиновника! И я решила искать правду выше и дальше. Написала в Москву в министерство здравоохранения. Спустя два месяца пришёл ответ, что им (министерством) был сделан запрос на получение характеристики на меня. Отзыв был настолько отрицательный, что оно  (министерство) подтверждает правильность решения института о моём отчислении.

          Чтобы сгладить ситуацию, обком партии проявил «заботу» о моём трудоустройстве. Без всяких проблем я стала сотрудником «скорой помощи», где, по меньшей мере, должен быть фельдшер. Работу я очень любила. За недостатком персонала часто выезжала на врачебные вызова в качестве доктора и всегда успешно добивалась даже госпитализации больного, если в этом видела необходимость. На «скорой» познакомилась с фельдшером, который тоже был отчислен из института с дневного отделения. От него я узнала, что он собирался подавать ходатайство на восстановление, так как не истекло ещё три года. Узнав о таком законе, и я решила воспользоваться своими правами. Написала челобитную. Рассматривалась она комиссией из деканата. Но опять не тут-то было. СУДЬБА играла со мной на смерть. Дело в том, что в «острые» моменты учёбы я обращалась к ректору института Шайкову Анатолию Николаевичу. Всегда находила в нём поддержку. Но в решающие для меня моменты он всегда отсутствовал: часто болел, лечился на курортах. И вопросы решал заместитель Ерёменко Сергей Трофимович, кстати, муж нашей Ерёменко Валентины Ивановны, ведшей у нас анатомию. Так он стал автором приказа о моём отчислении. По причине того, что Шайкова опять не было,  комиссию возглавлял тот самый Ерёменко, рука которого вычеркнула меня из студентов института. Подробностей не знаю, но слышала, что студенты его очень не любили. На заседании деканата вопросов ко мне было мало. Прошение не удовлетворено. Не пойдёт ведь человек против себя! Он просто подтвердил своё первичное решение. Позже место Шайкова занял тот самый Ерёменко, но не на долго.

          Забыла упомянуть, что деканатом предлагался мне другой выход из сложившейся ситуации. Анна Михайловна Драпкина, декан вечернего отделения, подсказала такой вариант. Чтобы перешагнуть этот злосчастный предмет, патанатомию, а вместе с ней и Черкасского, можно было перевестись в институт другого города. А через год, после сдачи экзаменов, опять восстановиться в свой институт. Надо было выждать только год. Но мой ревнивый супруг и слышать не хотел об этом. «Или развод навсегда, или никакого института» - закончил свою мысль он.  Моё сердце разрывалось на части. Что выбрать? То, что было мечтой всей моей жизни, но с разводом или сохранить семью, но вычеркнуть, забыть свою мечту? Скрепя сердце, перешагнула через своё «Я» и осталась с семьёй. Если бы человеку дано было свойство заглядывать в будущее, то лучшим вариантом оказался бы первый. А так я не получила и высшего образования, и осталась вдовой в молодые годы.

          Спустя несколько лет мне довелось пережить ещё один небольшой шок. Дело в том, что в институте мы, студенты, звали друг друга по имени: Таня, Маня, Ирина, Марина и т.д. Опять-таки судьба меня привела в тот стационар, где работало много бывших моих сокурсников с первого и второго потока. Но как они изменились! А некоторые стали даже заносчивыми и чванливыми. Во время первого столкновения с одной из них я назвала её по имени. Я искренне была рада встретить родное лицо, забыла, что нахожусь на работе. Но она меня резко так осадила: «Не забывайте, что теперь мы в разных категориях. Я – врач. А Вы всего лишь медсестра». Меня, как ножом полосонули эти слова. Я проглотила это унижение, но в дальнейшем чётко соблюдала субординацию. Думаю, что после этого случая появился комплекс неполноценности. Возможно, другие относились нормально. Но во мне поселилось самоунижение. Я не могла видеть их спокойно. Казалось, он смотрели на меня свысока вниз. И при удобном случае я сменила место работы. Самоедство, неудовлетворённое желание осталось на всю жизнь. На новом месте я проработала 20 лет. Но я работала с чувством, что врачи меня недолюбливали, как «недоучку», а медсестры - за мои теоретические знания, которые превосходили их. Но в коллективе я все годы была профоргом. Все стенды, стенгазеты, монтажи, санбюллетени выпускала я. Участвовала в различных конкурсах и соревнованиях. В общем, вела активную общественную жизнь.

-   А что же Черкасский? Мы слышали, что он лишился своего места. Каким образом? Ведь он казался непотопляемым, - поинтересовалась Маргарита.

-   Да, это отдельный случай. Это возмездие за ту боль, которую причинил этот человек не только мне, но и другим людям. Своими ненормативными замашками он сам попался, «как кур в ощип». Рассказывали, что он был со странностями. На это указывала и я. Он любил блондинок и ненавидел беременных. Жил на кафедре, где кабинет служил и официальным местом приёма, и жилой комнатой со всей необходимой атрибутикой. Был неряшлив. Студенты подметили, что он мог прийти на лекцию в разных носках. Готовя для себя пищу, мог забыть выключить электроплитку, и тогда запах пригоревших блюд разносился по всей кафедре. Но погубило его пристрастие к молоденьким студенточкам. Вошло в норму, что если он ставил «неуд», то студентка должна была прийти к нему в кабинет-квартиру и «сдать» там экзамен. Или студентки замалчивали это, не раскрывая сути «пересдачи», или что ещё. Но после случая со мной, хотя он не приглашал меня в кабинет, и попала я в разряд «пузатых», женская половина заговорила о своём достоинстве. Всё чаще поступали жалобы на Черкасского. Вопрос принимал уже серьёзную позицию. Стали возникать предложения об отставке с занимаемой должности. Процедура должна была пройти через голосование на кафедральном совете. Несколько лет при таком голосовании, аудитория делилась ровно 50 на 50, и всегда был один воздержавшийся, чьего голоса не хватало для перевеса чаши весов в ту или другую сторону. Этим воздержавшимся был новый человек в институте, читающий лекции по микробиологии, затем ставший заведующим этой кафедры, часто появляющийся на телеэкранах, а позже, ставший ректором этого института. Этим человеком был Бухарин Олег Валерьевич. Оказывается он мой одногодка. Так он с Черкасским стали близкими друзьями. Своим «нейтралитетом» Олег Валерьевич на несколько лет сохранил пост другу, пока не наступил «апокалипсис», против которого не смог устоять и Бухарин. А дело обстояло так.

          Однажды девочка после экзамена по патанатомии пришла домой и мама, которая была завкафедрой госпитальной хирургии, спросила, дабы лишний раз убедиться в том, что дочка успешно сдала экзамен:

-    Ну, как сдала? На пятёрку или четвёрку?

-    Нет, не сдала. Велел прийти в кабинет для пересдачи, - ответила дочь.

Если простые студенты, наподобие меня, без «лохматой лапы» не могли победить монстра, то теперь в бой вступила «тяжёлая артиллерия», превосходящая по силе удара и напора всю прежнюю, жиденькую и несмелую армию студентов. Эта мать, как МАТЬ, встала на защиту своего ребёнка. Сомневаюсь, что она не слышала о происходящем до того в институте. Но, то касалось других. Чужая рана и чужая мука – не своя. Их можно было и не слышать. Теперь вся эта грязь вылилась на уважаемую в городе семью. Мать заведовала не только в институте, она была депутатом облисполкома. Это тоже ВЕЛИЧИНА.  И в разы крупнее Черкасского. Его можно было привлечь к ответственности по многим статьям. Чтобы не выносить сор из избы, что навлекло бы  шум и позор на весь институт в масштабах государства, деканат, в том числе и Бухарин, отстранили Черкасского от занимаемой должности, лишив его права преподавания, выслали в небольшой городок северного Казахстана, где он стал простым патологоанатомом.

          Прошло два или три года. Муж остепенился, и всерьёз захотел ребёнка. А выкидыши стали «привычными». Чтобы сохранить беременность, пришлось часто лежать на сохранении. Однажды, принимая меня, акушерка заметила:

-   Такая молодая, а голова седая! Что произошло?

-   Не может быть, - усомнилась я.

Но, откуда-то принесенное акушеркой зеркальце показало, что ДА, я поседела от произвола того профессора. Зато родила чудесную дочь. Теперь от сына и дочери есть внуки и правнуки. Мы так любим друг друга.

          Незадолго до отъезда в Израиль была большая встреча еврейской диаспоры города в драмтеатре. Одна моя знакомая представила меня «бывшей сотруднице института». Это была маленькая сухонькая старушка. В ней я узнала ту самую Анну Михайловну, декана нашего факультета. В короткой беседе она сказала, что узнала меня, помнит меня, хотя ей было 93 года. Почтенный возраст.  Приятно слышать, хотя с трудом верю, что спустя несколько десятилетий можно помнить студента. Исходя из того, что случай был неординарный, возможно и помнила. Ведь я до сих пор, как староста группы, помню всех до единого человека.

-   А ну-ка, перечисли! – подзадорила Маргарита.

-   Нет проблем. Пожалуйста. Переседов Михаил  стал фтизиатором,  но спился и умер. Шерстнёва Сусанна часто пропускала занятия, тоже что-то в семье не ладилось, стала завлабораторией в онкобольнице.  Баглай Люда – онколог. Лыткина Лариса – ничего не знаю о ней. Рабинович Инна – невропатолог. Шевцова Света – из очень хорошей семьи, помнишь она часто приносила пончики с яблоками. Евсеева Люда – до института работала медсестрой в органах МВД, после окончания продолжила работу там же врачом закрытого стационара. Вершинина Люда – очень скромная девочка, стала терапевтом на участке. Хамитова Фира – влюблена была в одного ассистента, но признана психически нездоровой и отчислена. Позняк Нина – закончила семь классов,  но поступила в институт благодаря большому медицинскому стажу работы. Трудоголик, зубрилка. Стала неонатологом (детским врачом) в роддоме. Ну и мы с тобой с разными судьбами.

-   А как сложилась твоя дальнейшая судьба? – поинтересовалась Маргарита.

-   Чтобы о ней рассказать, будет другая история. Я уже говорила, что первый муж умер молодым. Будучи на пенсии встретила Альберта Соломоновича, который тоже был вдовцом. А теперь вот и мы приехали сюда в Израиль, чтобы встретить вас.

Внимательный  взгляд подметил бы, что на несколько секунд Ирина своими мыслями отвлеклась от темы рассказа, но затем продолжила:

-   Все годы, начиная с того момента по сегодняшний день очень часто вижу сны в которых я связана с институтом. То я опаздываю на лекцию, то жду транспорт, чтобы ехать на занятия, но его нет, то забываю расписание, то ищу аудиторию, то… и много таких сцен, мешающих мне. Но и во сне я думаю, что вот получу диплом, и буду сразу врачом пенсионером. В эти минуты я счастлива, что получила то, к чему так стремилась. А проснувшись, оказываюсь на прежнем месте. Как всё интересно получается. Я много размышляю над этим. Можно подвести черту.

-   Да… рассказ интересен. Будем надеяться, что израильская жизнь отвлечёт тебя, Ирина, от прошлого. Входи в новую жизнь с хорошим настроем и всё образуется, - подвёл итог Виталий.

-   Спасибо. Я очень надеюсь. Здесь столько интересного. Решили с Альбертом объездить весь Израиль и насладиться его достопримечательностями. А вам, друзья, спасибо, что выслушали мой рассказ.

          После новогодних праздников Ирина с Альбертом переехали в другой город, получив социальное жильё. Соседкой оказалась молодая женщина тоже с интересной судьбой. Подружились. Много беседовали, философствовали. Как-то подарила она Ирине книгу по учению Зигмунда Фрейда «Популярная энциклопедия. Психоанализ». Стала искать объяснение своим сновидениям. И вот что узнала.

*  *  *

          Все психические явления, процессы и акты имеют смысл, т.е. определенное значение. Не случайно при исследовании сновидений З.Фрейд исходил из того, что истолковать сновидение – значит найти его скрытый смысл. Отсюда разработанная в классическом психоанализе техника толкования сновидений, направленная на раскрытие их смысла.

Сновидения включают в себя намерения, свидетельствующие о скрытых желаниях человека. Благодаря «работе» сновидений эти намерения переводятся в такую форму, в которой осуществляется исполнение желаний, не реализованных человеком в бодрствующем состоянии. В сновидениях взрослых людей неосуществлённые желания, как правило, выражаются в замаскированной форме.

Сновидение – одна из сфер душевной жизни человека. Для З. Фрейда сновидение – это царская дорога к познанию бессознательного. Он рассматривал сновидение в качестве симптома, свойственного не только больным, но и всем здоровым людям. Он исходил из того, что сновидения имеют смысл и их толкование способствует пониманию душевного состояния человека. Поскольку сновидение есть продукт и проявление видевшего сон человека, поскольку он сам должен сказать, что означает его сновидение.

Второе предположение  З. Фрейда состояло в утверждении: видевший сон знает, что означает его сновидение. Правда, когда видевшего сон расспрашивают о его сновидении, то чаще всего, по его словам, он ничего не знает о нём. На самом деле, считал З. Фрейд, видевший сон просто не знает о своём знании и потому полагает, что не знает смысла сновидения.

Третье предположение включало в себя допущение того, что первая пришедшая в голову видевшего сон мысль о его сновидении может давать желаемое объяснение. Психоаналитическая техника исследования сновидений в этом случае заключается в том, что видевшего сон спрашивают, почему ему приснилось такое. Первое же его высказывание по данному поводу считается объяснением. И эта мысль не будет случайной, поскольку она обуславливается его внутренними установками, свидетельствующими о том, что в психике нет ничего случайного.

Май 2014