EN
Старый сайт
— Я бы лично выбрала «Кадиллак», но только черный, как у мафиози. Он прикольнее. Места в середке больше — есть куда ноги вытянуть. Я от «Кадиллака» ну, просто торчу! И вообще — люблю американские машины, как патриотка. Только вот жрут прорву бензина… — сказала Ира и положила себе на тарелку большой кусок торта.
У Эллочки были две близких подруги и обеих звали Ирами. Чтобы различать их в разговоре одну называли «хорошенькой Ирой», а другую — «Ирой так себе» (за глаза, конечно). Мы их будем так же именовать для удобства.
На самом деле иры мало чем отличались друг от друга в смысле внешности. «Хорошенькая» была худее и гуще красилась, а у «так себе» ноги были ровнее. Это не мешало обеим быть душевными, добрыми девками, «своими в доску». Все трое были знакомы еще со времен учебы в техникуме. И теперь встретились по странному капризу судьбы в Бостоне, будто и не разлучались.
На чужой земле Эллочка была окружена теми же знакомыми, что и в юности. Она покупала продукты в русском магазине (правда с маркой «сделано в Бруклине»), читала газеты на русском языке, слушала передачи из Москвы, смотрела русское телевиденье. Будто и не уезжала никуда. Только уровень жизни значительно выше, раньше о таком и не мечталось. И на работе приходиться говорить по-английски.
Сейчас все трое расположились «на чаек» в сверкающей и уютной кухне-столовой. Подруги обсуждали очередной серьезный поворот в Эллочкиной жизни. Но это была не тяжелая, приятная дискуссия. У Эллы и ее мужа Юры американская жизнь складывалась легко и удачно. У них «все было»: стабильная хорошо оплачиваемая работа, просторный дом в тихом еврейском районе. Прелестный крохотный садик. (Элла любила цветы и умела за ними ухаживать.) Супруги уже объездили всю Европу, побывали на Багамах, и теперь у них собралось достаточно денег на покупку нового автомобиля. Вопрос стоял только о марке.
— Счастливая ты, Элла! — отрезала Ира «так себе» и потянулась за вторым куском торта. Она всегда рубила фразы и делала энергичный жест правой рукой, будто шашкой. — Вы с Юркой — везунчики, любимцы Терпсихоры. Только приехали в Штаты и оба сразу нашли приличную работу, не моргнув и глазом. Моего Петю уже третий раз уволили. Мы в долгах, как в шелках…
— Я могу одолжить, если надо! — тут же откликнулась безотказная Элла. — Это Фортуна, а не Терпсихора, судьбой заведует. Терпсихора — танцами…
— Да брось ты свою образованность проявлять не по делу.,. и деньги всем совать! Это она так, для порядка ноет. Только воду мутит! — вставила желчная «хорошенькая» Ира, стряхивая в пустую тарелку пепел. — Петька у тебя, Ириш, гений среди удобрений — каждый раз находит работу с большим повышением. Нечего вам кукситься и бедненьких из себя строить! Вы ж недавно переехали в новый дом, правда? Девять комнат и крытая терраса. А старый не продали, сдали в рент. Значит, с голоду не дохнете? У тебя, Эллка, счастливый характер — ты всегда довольна. Все у тебя по правилам. На что я вам обеим действительно завидую – это как вы сладким запихиваетесь.
— Ты тоже можешь взять еще кусочек, ничего с тобой не сделается. — Хозяйка подвинула ближе голубое блюдо. — Я тесто специально замешивала на снятом молоке и без масла...
— Нет, мои дорогие девульки! Пока я опять не выйду замуж — дала клятву — лопну, но ни одного лишнего паунда не наберу! Окручу чувака с бабками, чтоб при машине и доме — тогда и буду объедаться. Вас мужья и так будут любить, хоть бы вы расплылись поперек себя шире, а мне еще охотиться и охотиться.
Такой обмен колкостями и любезностями был у них в ходу и носил характер традиционной разминки. Каждой была приятна легкая зависть подруг. Она позволяла чувствовать себя уверенней. Но на этот раз гармонию неожиданно нарушила всегда дипломатичная Элла. Вместо того чтобы восхититься цветом лица подруг или новыми туфлями, она вдруг задумалась и обронила потерянно:
— Вы обе счастливее меня, потому что у вас есть дети.
«Хорошенькая» попробовала по привычке пробубнить, что это не дети, а сволочи, только кровь из нее пьют и нервы мотают, но осеклась на середине. Все трое надолго замолчали.
У «везунчиков» Юры и Эллы детей не было, хотя они жили вместе больше десяти лет и очень хотели иметь ребенка. Поженились еще в Москве, когда обоим было уже под тридцать. Многочисленные друзья между собой сочувственно говорили об Эллочке: «Умница, фигурка прелестная и душа золотая, только носик подкачал». Нужно отдать им должное, друзья были снисходительны к ее внешности. Подкачал не только носик. Все лицо густо покрывали рыжие веснушки, даже там, где предполагались брови. Косые зубы налезали друг на друга, будто играли в чехарду. Но с лица воду не пить, как говорит пословица, а добрее и милее человека, чем Элла трудно было представить.
Все знакомые ужасно обрадовались, когда нашелся такой Юра, который за веснушками и внешностью моложавой Бабы-яги рассмотрел прекрасного друга и любящую женщину. Вернее, не рассмотрел (с его исключительной близорукостью это было бы трудно сделать), а почувствовал. С тех пор они жили душа в душу, никогда не ссорились. Если бы не бездетность, их по справедливости можно было бы назвать совершенно счастливой парой.
Подруги так и не решили в тот день, какую машину покупать. Когда Юра вечером пришел с работы, он поцеловал жену, устало щурясь, протер очки и спросил снисходительно, что постановил «женсовет». Элла на секунду замялась. Муж улавливал малейшие перемены в ее настроении, как чувствительный сейсмограф, и сразу понял, что произошло нечто важное. Эллочка помолчала, а потом решительно сказала, что хотела бы употребить деньги на другое... Не нужно машину… Она слышала по радио, что американские клиники по излечению бесплодия буквально творят чудеса, и, хотя это дорого, может быть стоит попробовать. Ведь ей уже почти сорок — последний шанс. Юра немедленно согласился. Что такое новая автомашина? Просто кусок железа. Старая еще прекрасно ездит. А тут на весах человеческая жизнь.
В клинике после долгих исследований, бесконечных анализов, рентгенов, неприятных и унизительных расспросов и прочего, врач покивал головой, обнадеживающе. Он объяснил, что несколько яйцеклеток жены будут оплодотворены спермой мужа в лабораторных условиях, а потом имплантированы в матку. Полной гарантии, конечно, нет, но возможно, что некоторые зародыши приживутся, будут нормально развиваться. И в результате появиться на свет младенец или даже двойня.
Мы не будем вдаваться в технические детали, а перенесемся на пятнадцать месяцев вперед, оставаясь, впрочем, на той же кухне, с которой начали рассказ, чтобы сохранить единство места действия.
Эллочка, на восьмом месяце беременности, округлая как дирижабль плавно плыла по кухне. Тут же суетились обе Иры. Шли последние приготовления к «бэби шауэр». Чисто американская традиция — устраивать дамское сборище в честь будущей мамаши и подносить подарки для младенца. Никому и в голову не приходит, что праздновать загодя — испытывать судьбу. Вдруг что-то не так с ребенком или неудачные роды? Вот что значит высокий уровень медицины!
Суеверная Элла пыталась отказаться, но традиция оказалась сильнее. Сотрудницы, знакомые нахлынули гурьбой, не слушая отговорок. И теперь, складывая обильные подношения на обеденный стол, напряженно улыбаясь гостям, она повторяла про себя нервной скороговоркой как заклинания: «Хоть бы все обошлось. Хоть бы все обошлось». Уже известно было, что должен родиться мальчик и все идет нормально. Но все-таки ей почти сорок… Даже в Америке бывают неприятные сюрпризы. А вдруг ребенок родится, но неполноценный? Без пальцев, или без ног, с каким-нибудь жутким синдромом? Хотя врачи уверяют, что все нормально. Элла уже любила этого мальчика даже больше чем Юру, но никогда бы в этом не призналась. Конечно, ребенок будет дорог, каким бы ни был...
Принимая поздравления, и механически обнимаю подруг, Элла думала, что даст мальчику самое красивое имя, дедушкино — Бенцион, Бен, Бенчик, Беня. Но и об этом она тоже боялась говорить вслух.
Сборище тянулось невыносимо долго. Подруги и просто знакомые дамы считали своим долгом ребячиться, шутить. Умоляли дать потрогать живот, как шевелиться ребенок. Водили хоровод, играли в фанты. Объедались Эллочкиными замечательными пирожными с заварным кремом. Наконец она сбежала в спальню «только на минутку, причесаться». Присела на кровать и без мысли уставилась в пространство между шкафом и зеркалом, где дрожали солнечные блики на стене. Молча прислушиваясь к себе, к Бену. В коридоре обе иры столкнулись у двери в ванную: «Эллка ужасно подурнела. Беременность никого не красит». «Куда ж ей еще дурнеть? И так страшнее атомной войны... Представляешь, если у ребеночка будет ее нос загогулей?» «И Юркина фигура? Еще хорошо, что мальчик».
«Вот стервы! — промелькнула в сознании без особой злости. Элла была слишком занята мыслями о будущем, чтобы огорчаться из-за колкостей. Ее волновал вопрос, как быть с родами. Здесь принято, что бы муж присутствовал, пуповину обрезал. А Юрка панически боится крови и вообще всяких медицинских учреждений. Когда ему кровь берут из пальца, он чуть не падает в обморок. А тут — роды. — Я бы и сама, может, не выдержала на такое смотреть. Просто деться некуда...»
В столовой русские подруги учили американок играть в «каравай, кого хочешь выбирай». Обе иры кинулись к будущей маме и усадили на диван. «Ах, какой у тебя замечательный цвет лица! Загляденье…» «Ты ж просто как та роза цветешь. Аж завидки берут!» Элле все стало противно до тошноты. Тяжело опустилась она на подушку и вдруг пожаловалась, что в спине колет и живот побаливает. Обычно она не врала, но тут просто не знала, как избавиться от назойливой толпы. Все зашумели, защебетали, измазали ее поцелуйной помадой и быстренько разбежались. Ир она тоже отослала, несмотря на протесты: «Может это роды начинаются? Может помочь надо!» «Нет, ничего. Просто полежу тихонечко. Скоро муж придет».
И как накликала. Через полчаса начались настоящие схватки. Юра только забежал домой и сразу повез ее в госпиталь. Еле успели.
Все кончилось через восемь часов. Роды были очень тяжелыми. Юра мужественно простоял все время рядом с женой, сжав ее руку и плотно зажмурившись. У Эллы от усталости и пережитой боли плавали радужные круги перед глазами. «Мальчик, хорошенький такой. Все в порядке», — сказала сестра, подавая мамаше крохотный шевелящийся сверток. «Хорошенький... — расслабленно прошептала она. — Волосики черные, ты смотри. Как у тебя, правда, Юра? Посмотри!» Но Юра в ужасе уставился на младенца. «Крови он испугался, что ли?» — но это была последняя мысль. Элла ее недодумала и провалилась в мягкое серое забытье.
Проснулась уже под вечер. В палате горел ночник. Ребенок, завернутый в голубое одеяльце, лежал рядом. Юра стоял у окна, глядя на яркие уличные фонари. Вид у него был несчастный. Может быть, это просто синие вечерние тени?
— Что ты? Устал, милый? А Бен спит?
Юра подбежал к ней неловкой рысью, как всегда сутулясь, склонился, погладил по волосам. На лице его по-прежнему застыло странное выражение, как темная вода в омуте. Элле вдруг стало страшно.
— Что-то с ребенком?» — Она подхватила легкий голубой пакет, прижала к себе.
Бен, теплый, плотненький ровно дышал, посапывая.
— Подожди, я зажгу свет.
Юра повернул выключатель, и мягкий желтый свет озарил комнату, кровать, их побледневшие лица и темнокожего явно негритянского младенца на руках у Эллы.
— Юра! Нам ребенка подменили!
— Тихо, не кричи. Он таким родился, я видел.
Несколько минут они смотрели друг на друга. Вдруг Элла помидорно покраснела и спросила почему-то шепотом:
— Но ты же не думаешь, что я...
Юра не дал ей закончить замахал руками:
— Конечно, не думаю! Что ты, родная! Это они в клинике... наверное, перепутали пробирки… эмбрионы. — Он бросился целовать жену, и она поняла, что первым делом ему и пришло в голову, но уточнять не стала.
— Что же теперь делать?
— Мы их можем судить, Эл, но только...
— А ребенок? Вдруг найдутся настоящие родители? Я его мать. Я Бенчика не отдам.
— Думаешь, они наш зародыш подсадили кому-то другому?
— Не знаю... Кошмар какой-то! Юр, это что, вправду?
— Я думал — это будет самая радостная минута нашей жизни, когда я увижу своего сына.
— Он и есть твой сын, Юрка! И мой. Бен, Бенцион. У нас нет другого. Удивляюсь только, что врачи ничего не сказали во время родов.
— Откуда им знать? Может твоя или моя бабушка была негритянкой, то есть африканкой. (Они оба знали, что в Америке говорить «негр» так же неприлично как «жид».) Паспортов тут нет, пятой графы. Дожили до свободы, теперь радуйся...
Через день они уехали из госпиталя домой на Юрином стареньком «Бьюике», увозя с собой черненького Бена. Родители быстро привыкли к темнокожему малышу. Черный, белый, хоть зеленый или полосатый! Как это в кинофильме «Цирк» было? Лишь бы был здоровеньким. А младенец плакал мало, сразу научился улыбаться и прекрасно набирал вес. Они и думать забыли о цвете его коже, если бы им об этом постоянно не напоминали.
Для Эллы с Юрой настали тяжелые времена. Не будешь же каждому объяснять, что в лаборатории, видимо, перепутали эмбрионы. Они вообще никому не рассказывали о том, что ходили в клинику по излечению от бесплодия. Проще было молчать и не вдаваться в разъяснения. Но не тут-то было.
Первыми, конечно, примчались поздравить обе иры. Изумленно уставились на веселого круглощекого младенца и тут же начали уговаривать Эллу признаться. Когда это она закрутила роман с негром.
— Ну, может не с негром, а с мулатом. Они не такие страшные. Да? А Юрка тебя не убил? У него, наверное, не получалось. И ты решилась на такое. Мы же тебя не обсуждаем! Не подумай такого, — приставала «хорошенькая» Ира, корчась от любопытства. — Только как ты могла с черным? Какой у него… ну, этот самый? А может, тебя изнасиловали?
— Мы же свои, подруги, нам можно рассказать все как на духу. И так всем видно, не скроешь теперь. Как это было? Он такой же как наши мужики или какой-то особенный? Я, конечно, никогда с черными не спала. Но другие говорят и в литературе пишут — у них повышенная потенция и темперамент. Поделись опытом! — Канючила Ира «так себе».
Элла отмалчивалась, качая колыбельку, плетенную, легкую с кружевным пологом. Подарок от ир на «бэби шауэр». Как это было давно!
— Вы бы спросили о чем-нибудь другом. Как он растет, часто ли плачет. Он уже двести пятьдесят грамм набрал. Что больше не о чем поговорить, как о цвете кожи?
Иры дружно поджали губы. После нескольких холодных фраз заторопились уходить. Обиделись за недоверие. Элла их не удерживала.
— Может сказать, что у нас были африканцы в роду, как у Пушкина? — предложил Юра не то в шутку, не то в всерьез.
— У твоих Резниковых или у моих Шварцев? Тоже мне Ганнибаллы! Кто нам поверит? Над нами смеяться будут.
— Над нами и так смеются...
В садике, где Элла прогуливалась с малышом, ей улыбались знакомые и соседи. Но она то и дело слышала за спиной многоголосый змеиный шепот:
— Гуляют с черномазыми. Ни стыда, ни совести. Будто так и надо.
— Как таких шлюх мужья терпят? Тут порядочные женщины не могут устроить свою жизнь! Вот уж вправду — не родись красивой, родись счастливой.
— У нас соседкина дочка тоже с негром жила. Так он ее бил и кололся на весь дом.
— Как это?
— А вот так наколется наркотиков и орет, будто его режут. Это у них у всех прямо в генах. Они без наркотиков прямо не могут.
— Устроили интернационал. Мало мы его в Союзе нажрались.
Американки-сотрудницы отнеслись к черненькому Бену сдержаннее. Погукали над колыбелькой, сказали, что он хорошенький. Бестактных вопросов не задавали. Но когда прощались, толстая белобрысая Кристи вдруг пылко обняла Эллу и зашептала ей на ухо:
— Ты моя бедная милочка. Мне так тебя жалко. У меня тоже первый бэби умер во время родов. Мы хотели взять на воспитание... (она тяжело задышала, сдерживая слезы). Но не смогли найти младенчика. Взять черного ребенка на это нужно большое мужество. Бог тебя благословит! — У Кристи от волнения очки свалились с пухленького короткого носа, повисли покачиваясь на синем бисерном шнурке.
— Хорошо хоть эта не думает, что у меня внебрачный ребенок! — заключила Элла, пересказывая мужу вечером всю сцену.
— Неплохая идея, между прочим. Пустить слух, что мы его усыновили.
— Но Бен мой ребенок!!!
— А кто спорит? Конечно твой. Только надоело отвечать на идиотские вопросы и ловить на себе сочувственные взгляды. Моя мужская гордость страдает от этого!
Элла с удивлением оглядела своего тощенького, лысеющего, немного горбатого и подслеповатого Юру, но приняла фразу о мужской гордости к сведенью.
Через два дня она отправилась с Беном к врачу. Малыш покашливал, и они забеспокоились. В приемной «русской» клиники собралось много эмигрантского народу. Было жарко. Пожилая блондинка в меховой шляпке «под ягуара» вынула из хозяйственной сумки кружевной веер с видами Венеции и стала томно обмахиваться. Мужчина в скрипучей коже, с волосами аккуратно зачесанным по периметру вверх на розовую лысину наклонился к соседу и начал что-то горячо рассказывать, поглядывая на Эллу. Его голова, качаясь, напоминала очень некрасивый тюльпан или симпатичную луковицу. Какие-то замшелые бабки в беретиках охали и вздыхали в углу.
Плотная дама с куриным профилем плюхнулась на соседнее кресло и закудахтала: «Ой, жара! Ой, не могу» Ее морщинистую шею туго перерезала нитка искусственного жемчуга. Она оглянулась, подвинулась ближе к Элле. Рассматривала ее черным глазом, будто хотела клюнуть. Из двух кульков под ее креслом торчали замороженные куриные ноги. Настоящая клуша! Элла отвернулась и стала смотреть в окно, чтобы не рассмеяться. Время тянулось нудно и медленно. Бенчик задремал.
Клуша заерзала, придвинулась еще ближе. Скрипнуло кресло. Наклонилась к Элле и заквохтала ей прямо в ухо, обдавая горячим дыханием и потным паром французских духов:
— Вы меня извините, пожалуйста, но я старая женщина и кое-что таки видела в своей жизни. Послушайте, что я вам скажу! Я не против разных людей. Упаси Боже! Пусть себе будут черные, желтые, какие угодно… Я им ничего плохого не желаю. Но лучше не смешиваться, знаете. Они сами по себе, а мы сами по себе. Будем их любить на расстоянии. — Элла попыталась отшатнуться, но соседка цепко ухватилась за ее руку. — Они же — обезьяны, сущие животные — с дерева слезли, но хвост еще не отпал. Ваш ребеночек такой черный, прямо как беля ворона среди нас. Вы не подумали, что с ним дальше будет, с этим мальчиком? На него же будут тыкать пальцами все ваши родственники и знакомые. И даже люди на улицах! Если вам так приспичило ребенка, так отдайте этого обратно и возьмите себе нормального, белого. У меня есть знакомый врач в Одессе, Кац, так я могу дать адрес. Забесплатно. Просто из лучших побуждений…
Возмущенная Элла вырывалась, но не сильно, чтобы не напугать Бенчика, а потная клуша все бормотала, словно в бреду:
— У него, у Каца, в родилке постоянно кто-нибудь оставляет младенца. Говорят, нечем кормить, представляете? Он мы троюродный… по маме… не хочет удезжать, шлемазл. Ужас, что делается теперь! При советской власти такого кошмара не было. Он за разумную плату вам найдет ребенка. Даже от еврейской девочки. Потому что некоторые теперь гуляют прямо как шиксы. И если от шиксы — так тоже все-таки белый. Послушайте старого человека с грудной жабой! Послушайте и не допускайте глупости на всю жизнь.
Элла сама уже задыхалась и готова была вцепиться когтями в лицо куриной дамы. Но тут, к счастью. подошла их очередь к доктору. Она подхватила Бена дрожащими руками и бросилась в кабинет врача, словно от погони.
Дома, когда Бен заснул, Элла долго плакала, уткнувшись в подушку, чтобы не разбудить малыша. Она вспоминала рассказы своей мамы, как еще девочкой в эвакуации та жила в деревне возле Саратова. Сельские бабы, никогда не видевшие евреев, подбегали к ним в бане и искали, где у них хвост и рога. Теперь Элла хорошо понимала, что тогда чувствовала ее мама. Наплакавшись, она заснула, но ненадолго.
Вечером Юра не узнал своей жены. Рыженькая веснушчатая Элла стала жгучей брюнеткой. Отрезала густые вьющиеся волосы, предмет ее гордости. Теперь вся голова была покрыта мелкими плотными кудряшками, как у Бена. Неестественно темные брови и черные ресницы дополняли картину. Веснушки покрывал плотный слой косметики цвета густого загара. В ушах висели золотые кольца сережек. Узкие брюки цвета змеиной кожи обтягивали расплывшийся после родов зад. Так как обычно одеваются черные женщины ее возраста на южных окраинах. На груди поверх футболки с желтыми жирафами болталась связка разноцветных бус. Бенчик, сидя у нее на руках тянулся к ним как к яркой новой игрушке и радостно смеялся.
Муж помолчал немного, напряженно вглядывался близорукими глазами. Потом погладил ее по жестким кудряшкам, чмокнул в макушку Бена и смущенно улыбнулся:
— Знаешь, а тебе идет!
— Давай уедем в другой район. А лучше вообще в другой город или штат! — Выпалила она. — Хочешь бульона с клецками? Ты проголодался.
— Конечно, проголодался. Только, знаешь, брюки лучше бы другого цвета, а?
— Ну, ладно. В полосочку — ничего? А как насчет переезда?
— Запросто! Но как ты без своих подруг и без этой... коммюнити? Ну, без всей нашей эмигрантской братии? Свои люди кругом. Я-то все время на работе, но как тебе будет?
— Бог с ними, с подругами. Иры без меня обойдутся. Ты же видишь, как они... какие они! Эта коммюнити... — она горько улыбнулась. — Хрен с ней, с коммюнити. Я не против своих людей. Пусть себе будут. Они сами по себе, а мы сами по себе. Я им ничего плохого не желаю. Но лучше не смешиваться. И давай тебя тоже в черный цвет перекрасим.
— Не зарывайся, Эллка! Ты еще захочешь, что бы я перманент сделал? — он погладил себя по лысине. — Давай сначала работу найдем и переедем. И так проблем невпроворот будет. Дом еще продавать…
— Ну ладно, не буду зарываться. Кушай свои клецки. — И она нежно поцеловала мужа в лысеющую макушку.
Но переехать им не довелось. Через две недели пришла по почте повестка в суд. В клинике раскрылись многочисленные ошибки и путаницы при имплантации. Дело получило огласку. Биологические родители Бена потребовали вернуть им ребенка. Элла сражалась до последнего, наняла очень дорогого адвоката, взяла огромный заем, под их новый дом, Юра снял деньги с пенсионного плана. Но все чего он смог добиться в суде, это права на посещение ребенка в его родной черной семье три раза в год и значительной финансовой компенсации. «Вот если бы было наоборот, белый ребенок в семье африканского происхождения... тогда можно было бы побороться еще. Но дело это не только этическое, но и политическое...» — туманно пояснил дорогой адвокат, кося глазами и стараясь не попадать взглядом в отчаянное лицо Эллы.
Подали на апелляцию, но безрезультатно. Сначала она хотела отказаться от денег, но нужно было отдавать долги, а предложили им почти миллион. «Везунчики!» — в один голос запели обе иры, которые активно, но не очень искренне болели за Эллу в суде и даже приходили на слушанье два раза.
— Что будем теперь делать? — Спросил Юра, когда они вернулись в пустой дом после окончательного решения суда.
Элла долго смотрела в угол, где все еще стояла белая колыбель. Бен уже подрос и твердо бегал на плотных ножках, впечатывая большие ступни в мягкую травку где-то в чужом дворе на другом краю города. После долгого молчания, она потерла лоб, откинула отросшие волосы и еле внятно проговорила:
— Давай все-таки переедем...
— Хорошо! — тут же согласился Юра.
Они никогда не ссорились и не спорили, даже во время суда, когда нервы у обоих были на пределе. — Купим новую машину? Помнишь, мы хотели? Денег на все хватит... «Мазду» или «Кадиллак»? А сначала поедем в отпуск. Нам обоим нужно отдохнуть...
— Ты когда-то мечтал о красном «Корвете». Сейчас самое время... — печально усмехнулась Элла. — Нет, машина пока подождет. В отпуск? Да, конечно, в отпуск! И знаешь куда? Я всегда мечтала побывать в Одессе.
И Юра опять согласился.
Демидов Вячеслав 
Вайнер Ирина 
Киров Николай 
Стефанюк Cтанислав. 
Коровкина Ирина 
Тубольцев Юрий 
Ейльман Леонид 
Голод Аркадий 
Буторин Николай 
Андерс Валерия 
Демидович Татьяна 
Беркович Константин 
