«Меня утешает лишь одно: то, о чем я  написал,

                                                              дурак читать не будет, а умный и подавно.

                                                              И ты не смей читать».

                                            Из неотправленного письма П.Я.Чаадаева брату Михаилу

                                                                                          (Спецархив города  Сараевска)

                                                                К А К А

      Сколько лет Нисиму, в Горемычном толком никто сказать не может. Впрочем, как и сам Нисим. Потому как он не помнит…

     Аккурат на праздник Песах в местечко Горемычное (в 23-м переименовано в Счастливку)  черный «Ситроен» доставил Председателя ГубЧК товарища Жухарова и остановился  возле синагоги.  Жухаров вылез из машины и по крыльцу взбежал в молельный дом.

       За всю историю местечка чекист   стал первым гоем, своим приходом осквернившим синагогу.

       Войдя в молельный дом, Жухаров сдвинул в сторону раввина, руководившего богослужением, и по-хозяйски занял его место.

     - Товарищи евреи! Решением уездного Совета рабочих и крестьянских депутатов отныне ваша синагога будет называться «Красным Антирелигиозным Клубом Атеистов». Сокращенно – «КАКА». Вопросы будут?

       Вопросов не было.

       - Тогда, кто «за», поднять всем руки! – приказал Жухаров.  

       Прихожане посмотрели на раввина. Тот за кончики подергал пейсы, снял кипу, вытер лысину талесом и робко поднял руку. Прошептал на идише:  «Всевышний, прости нас грешных» …

       Прихожане проголосовали. Все, кроме одного.

       Жухаров  вздернул брови. 

       - Ваше имя, гражданин?       

       - Нисим.

       - А ну-ка встать, когда перед тобой стоит начальник ВЧК! – закричал чекист.  

       Непроголосовавший иудей продолжал сидеть.

        - Он не может, - объяснил раввин. - Он увечный. У него сломана нога и руки перебиты.

       - Чем?

       - Косой.

       - На сенокосе? Какой в апреле сенокос?!

       - Я вам позже объясню, товарищ гражданин начальник...

       - Хорошо, потом доложишь. А сейчас приступим к лекции.

       - Этот гой будет нас учить!… - проворчали прихожане.

       - Итак, для начала задаю вопрос: кому принадлежат слова: «Религия для народа - опиум»?  И для евреев тоже – добавил от себя  чекист. Выждав паузу, ответил: – Ленину! Ребе, - обратился он к раввину, - вы согласны с Лениным?

      - Конечно, я согласен! - Подтвердил раввин и произнес на идише молитву, якобы, обращенную к вождю. (К счастью для раввина Жухаров идиша не знал).  «Прости, Отец наш, ибо мы грешны перед тобой. Помилуй нас, Владыка наш, ибо преступны мы. Ведь  Ты —  добрый Бог. Благословен Ты, Господь милосердный и всепрощающий».

       Прихожане вторили раввину.

       - Верно! – заявил чекист, сделав вид, что понимает идиш.  – Кстати, знаете ли вы, что все свои статьи на эту тему товарищ Ленин написал исключительно на идише?

      - Знаем, товарищ гражданин начальник. Мы их по шабатам в синагоге обсуждаем.     

      - Ну, то-то же! – похвалил Жухаров.

      Но тут лекция неожиданно прервалась. К синагоге на взмыленном коне подлетел красноармеец в пыльном шлеме, соскочил с седла и ворвался в синагогу.

      - Товарищ председатель ГубЧК! Велено сказать, что в вашем кабинете  вас дожидается Феликс Эдмундович Дзержинский.

      - Дзержинский?!

      - Так точно! Он.

      - А ты не перепутал часом?

      - Никак нет! Вот вам крест, не перепутал. Невысокого росточка, пышные усы,  как у товарища Буденного, в очках и с тросточкой. Хромает. Вылитый Дзержинский. Я как раз в сортир бежал по коридору, ну и  напоролся на него. «Куда торопишься, солдат?». Я растерялся: как сказать Дзержинскому, что бегу в сортир?    Говорю, что направляюсь в Красный уголок на политчас.  Занятие ведёт Жухаров? – спросил Дзержинский. Никак нет, отвечаю. Он в синагоге на молитве. Евреев агитирует за коммунизм.

     - А по какому делу он приехал, Дзержинский не сказал?- Спросил Жухаров.

     -  Он мне не докладался.

     - Опять, небось,  с инспекцией … -  Чекист с досады сплюнул на пол синагоги.

     - Товарищи красные евреи! Лекцию придется закруглить. В городе меня Дзержинский дожидается… Вот только как до города добраться? – Жухаров почесал затылок.   - У меня в машине колесо спустило.

       - А вы возьмите моего коня! – Предложил красноармеец.

       - А как же ты?

      - Пёхом пошагаю. Вчера товарища Орлова за доблестную службу сапогами наградили. А они не лезут на него.  А завтра ему нужно ехать в Харьков на съезд отличников чекистов. Вот он и приказал мне сапоги его  до завтрева разнашивать.

       - Только гляди,  не перестарайся. Ты вот что, - Жухаров почесал затылок. - В город ты нескоро возвернешься, пёхом сорок верст – не шутка.  Как только  в город доберешься, ко мне зайди. Я тебе за это время успею Грамоту оформить.

      - Служу трудовому народу! – Прогорланил вестовой.

      - Каков орел! – Жухаров вскочил в седло.

      На крыльцо вышел раввин. Протянул чекисту сверток.

      - Товарищ гражданин начальник, в честь праздника могу я попросить вас передать  товарищу Дзержинскому пасхальную мацу? Пусть не побрезгует. Она кашерная.

       - Надеюсь, кровь младенцев в мацу не намешали, инородцы? – Гоготнул чекист и натянул поводья. -  Ты, раввин,  не обижайся. Пошутил я. Так и быть, давай твою мацу, передам товарищу Дзержинскому.

       Жихаров принял от раввина сверток и, огрев коня кнутом, исчез за поворотом.

                        Рыба еврейской национальности

       Теперь, почему  Нисим не смог голосовать за КАКУ.  

       Начнем  с истории пятилетней давности.

       Приближался Песах. Накануне праздника Нисим выловил в речке Горемычке огромную породистую щуку и зафаршировал ее к пасхальному столу.  Нисим был убежден, что настоящую еврейскую гефилте фиш можно приготовить исключительно из щуки.        

       В те времена в речке Горемычке щук было вдоволь. Руками загребай. Это потом, назло евреям, черносотенная банда местных «ихтиологов»  истребила щук как чуждый православным рыбий класс, оставив в речке только пескарей и костистых карпов.  Именно к такому выводу впоследствии пришел Нисим.

       А тогда, как и сейчас, Нисим, отмечал пасхальный  Седер.  Стол уставил яствами во главе с графинчиком кашерной водки. Дождался темноты и, как только зажглась на небе первая звезда, приступил к чтению пасхальной Агады.

       Седер, как всегда, отмечал в полном одиночестве. Много лет назад он схоронил жену Ахаву. Завести детей  молодая пара не успела.  Жениться вновь Нисим не захотел. С тех пор жил холостяком.

        Завел традицию: как только прочитает Агаду, подходил к окну,  выглядывал одиноких путников и приглашал к пасхальному столу.

        Вот тут-то в дверь и постучали. На пороге стояла незнакомая старуха в черном балахоне, на голову, по самые глаза,  нахлобучен  капюшон.

       - Я к тебе, Нисим, - сказала гостья. – Пустишь?

       - Конечно, заходи и садись за стол! Только сними свой черный балахон. Ты ведь не  хоронить меня пришла, а веселиться.    

      - Погоди, Нисим, не суетись, - прервала его старуха. -   Сейчас не время веселиться. Я и вправду хоронить тебя пришла.

       - Ты кто?! – вскричал Нисим.

       -  А ты еще не понял? Я смерть твоя с косой.      

       - Но я не звал тебя!

       - А это мне решать, за кем придти.

       - Ну что ж, - сказал Нисим, - Перед смертью выпить не грешно.

       Оприходовал рюмашку, крякнул, занюхал фаршмаком. Налил старухе:

       - Выпей за компанию. .

       Старуха оттолкнула рюмку:

       - На работе я не пью.

       - Тогда вместо тебя я выпью.  

       Пока он допивал вторую рюмку, старуха подняла косу и замахнулась на Нисима. Но тот   был начеку и резко опрокинул стол. Со стола слетела щука и шмякнулась на  пол с такой невероятной силой, что у нее отлетела голова. Зашевелились жабры и вспучились глаза. Из брюха вылез фарш.

       Вслед за щукой в обнимку с фаршмаком стремительно полетела вниз старуха.  Нисим выхватил у нее косу. Распластавшись по соседству с рыбой, старуха обхватила сапоги Нисима, и жалобно взмолилась:

      - Не губи! – И поползла к двери.

      - Забери косу, старая тетеря! И чтобы больше я никогда тебя не видел. Когда нужно будет, сам вызову тебя. - И с силой пнул ее в костлявый зад.  

      Старуха кое-как переползла через порог и  сгинула в ночи…

     …Спустя два года Смерть снова объявилась.

      Разгневанный Нисим рванулся к печке, взял кочергу, согнул ее в петлю, надел железный ошейник на шею обезумевшей старухи и туго затянул  узлом. Старуха захрипела, выпучив глаза как фаршированная щука. Нисим выволок ее на улицу и поволок к реке.  Горемычное с ума сошло. Такого на селе отродясь никто еще не видывал, чтобы старуху Смерть, как ослицу, тащили на ошейнике. Жители со страху  захлопывали ставни, детишек заталкивали в хаты, скотину загоняли в хлев. Собаки, поджав хвосты, метались по местечку и визгливо заливались лаем. Православный люд яростно крестился, евреи воздымали руки к небесам, мусульмане валились на колени и бились головой о землю, моля Аллаха о спасении. И даже большевик Козлов, от греха подальше, схоронился в подполе.  

       Костлявая, вконец выбившись из  сил, рухнула в придорожную канаву. Нисим взвалил ее на плечи и потащил  к высокому обрыву над рекой. Отыскал тяжелый камень, привязал к старухе и столкнул её с обрыва. Но старуха благополучно приводнилась. Напоследок  крикнула Нисиму:

       - Накось, выкуси! – И поплыла на супротивный берег.

       Теперь вернемся к эпизоду, с которого начали рассказ.  Накануне вечером, в пасхальный седер,  настырная старуха  в третий раз пришла к Нисиму.

       - Ты?! – взревел Нисим. - Да когда ж ты сдохнешь, наконец?!

       - Сегодня сдохнешь ты, - ответила старуха. – Видано ли, чтобы Смерть  трижды к клиенту приходила?! Тоже мне Иван Царевич! Но уж сегодня ты от меня не улизнешь! Аид, владыка царства мертвых, приказал живьем тебя к нему доставить. Хочет лично на тебя взглянуть, какой ты из себя герой. А уж потом  на глазах Аида я тебя прикончу. Живо собирайся, путь неблизкий!

       Нисим  был жаден до острых приключений. Когда еще живьем он побывает в Царстве мертвых и лично познакомится с  Аидом? А там будь что будет… Двум смертям не бывать, а одной не миновать…

       - А знаешь, старая, - сказал Нисим, - пожалуй, я готов отправиться к Аиду.

       - А куды ж ты  денешься? Для храбрости выпей на дорожку. У Аида выпить не придется. Он на дух не переносит алкогольные напитки.

       Нисим последовал совету. Направились  к реке.

       На берегу сушилась лодка.

       - Твоя? – спросила Смерть.       

       - Моя.

       Старуха фыркнула:

       - Корыто, а не лодка. Того гляди,  перевернемся.

       - Перевернемся, выплывешь. Ты живучая. Других лишаешь жизни, а самой-то жить охота.

       - У меня профессия такая.

      Старуха вынула из балахона крест и перекрестилась. «Господи, прости меня»…

      Нисим сел за весла, старуха уселась  впереди. Чтобы путь показывать.

       - Ну что, поплыли? – Спросил Нисим.

       - С богом! – Ответила старуха.  - Только не балуй, гляди! На воде баловать опасно.

       - Будешь ты меня учить!

       - А ты поогрызайся у меня!

       Плыли долго. Примерно часа через четыре  старуха приказала

       - Видишь речку справа? Сворачивай  в нее!

       - Что еще за речка?

       -  Мухоморка.

       - Впервые слышу о такой.

       Старуха возмутилась:

      - Стыдно, коль не знаешь родного региона!

      - Я в этих краях сроду не бывал. У меня и в Горемычном дел по горло.

      - По горло, говоришь? Ну-ну… – Оскаблилась Старуха, поплевала на лезвие косы и подолом балахона тщательно ее протерла. На лезвии заплясали лунные блики.   

                                 Царство мертвых не место для живых

       Плыли молча. Каждый думал о своем. Мухоморка петляла меж полей и перелесков.  

       Нисим вконец выбился из сил, с трудом ворочал веслами.

       - Тоже мне, мужик… Веслами работать – это тебе не щуку фаршем набивать. Давай местами поменяемся. Ты не гляди на мой преклонный возраст. Я с веслами справляюсь шибче твоего.

       Проплывали мимо какого-то селения.

       - Видал, как тут живут?! В грядках бабы с тяпками,  задницами кверху, а мужики зады свои на лавках греют. Горилку хлещут и цигарками дымят.

       - Знакомое тебе село?  – Спросил Нисим.

       – Кобылово-то? Глаза б мои его не видели! Уж сколько я тут мужиков перекосила, не сосчитать…

       - Мужиков косила, а баб не трогала?

       - Которые  блюли себя, не трогала. Только мужиков.

       - Это почему же?

       - Потому как мужики здесь – блядуны сплошные.  Перещупали  всех баб в селе. За одним, Хомой, весь год охотилась, а застукать не могла.   Хитрый оказался лис. Ночью  к нему в хату проберусь  (днем Аид работать запретил) –  спит себе, котяра, хоть бы хны, с женой в обнимку. Тогда я в тайне от Аида днем в село прокралась.  Застукала!  За огородами в овраге. Гляжу, он, боров, девку месит, точно тесто дрожжевое. Ну, тут я его и прихватила. Да так, что он с девахи не успел сползти. Охнуть не успел.

       Нисим, на что не робкого десятка, и  тот поежился.

       На пригорке обозначилось новое село. Старуха сообщила:

      - Село Удавка. На двадцать три двора  кобелей всего-то было пятеро. Троих я прибрала, двоих дюжих жеребцов оставила. Для приплоду. Без них какая жизнь для баб?  Им размножаться надобно…

      - А я гляжу, не такая ты и дура. Разбираешься в селекции.

      - А вот скажи мне: Бог велел всем размножаться, а про любовь ни слова не сказал. Почему, как думаешь?– затеяла дискуссию старуха.

      - Одно дело любить, другое дело размножаться, - рассудил Нисим. – Одной любовью приплода не получишь. В этом деле секс необходим.  

      - А ты, гляжу, тоже не дурак, - подвела черту старуха.

      Поплыли дальше.

       - А ну причаль! – приказала старуха.

       - Зачем?

       - Говорю, причаль. Здесь я распоряжаюсь.

       Нисим причалил к берегу.

       - Заночуем здесь, в Кащеевом лесу.

       Нашли поляну для ночной стоянки.

       Нисим расположился под кустом крапивы, Старуха – поодаль, под сухой корягой. Предупредила:

       - Вздумаешь бежать, без башки оставлю.   Коса моя, как бритва. Прошлым летом я этой косой комара  яиц лишила. Теперь евнухом летает, - хихикнула старуха.  - Ладно, спи, давай…

      Но Нисиму не спалось. Он смотрел на звезды и о чем-то размышлял.

      Позвал старуху.

      - Не спишь? Вот ты скажи мне, старая карга, на кой тебе живых людей мертвецами делать? Давно ты этим промышляешь?

      Старуха помолчала, а потом ответила.  (Нисим был первым из ее клиентов, кто спросил об этом. И это ей польстило).    

      - Давно.  Когда на графьев  Потоцких - Вацлава и Войцеха батрачила. А было мне тогда шестнадцать.  Не девка, а наливное яблочко. Зигрфид, сын старшего Потоцкого, пялил на меня глаза, точно бык на тёлку, проходу не давал. Особенно в покосную пору. Любил смотреть,  как ловко я косою управляюсь. Сначала налюбуется, а потом затащит в стог, завалит на спину и давай насильничать.  А  вволю надругавшись, штаны свои с лампасами натянет и  улыбается, кобель: «Спасибо, ублажила, милая». И на  бакенбардах кудряшки подбивает. Ну, не гад ползучий! Вот тогда-то мой терпёж  и лопнул. Уж не помню, как решилась: замахнулася косой, и головы, как не было. Снесла, вместе с бакенбардами. Корчится, визжит, как резаный кабан.

       На крик сбежались косари, и давай за мной гоняться. Откуда ни возьмись, прибежали  Вацлав с Войцехом. Догнали в роще, придавили к дереву, и  давай душить. Вот тут-то коса моя помощница опять меня спасла. Опомнилась, а поздно. Что я, дура, сотворила?! Головы в траве валяются, друг на дружку пялятся, языки из них повылезали. А обратно их на место не приставишь.     Прихватила я косу, обтерла сарафаном и бегом в соседнее село,  к крёстной бабке Антонине. Она меня в коровнике  запрятала.

       Ночью то ли во сне привиделось, то  ли наяву - пришел ко мне Аид, повелитель преисподней. Вручает мне косу из дамасской стали и униформу с капюшоном. «Собирайся, Марфа.  Сил и ловкости в тебе немеряно, с косой умеешь управляться. Определил тебе я Лиходеевский  уезд. Регион вконец запущенный, в санации нуждается.  Найди местечко Горемычное, обоснуйся в нем и заступай на вахту.  Наводи порядок. У тебя получится. Вон как ты Потоцких порешила. Любо-дорого глядеть.   Так что  в нашем деле опыта тебе не занимать. А власти все равно тебя достанут, от них не спрячешься. Никакая бабка Антонина не поможет. Засудят, как серийную убивицу, и на пожизненную  каторгу сошлют. В кандалы обуют. Там ты и сгниёшь».

       Вот такая вот история... А что прикажешь делать? С тех пор и промышляю в Горемычном. Сегодня за тобой пришла. Подумала, засиделся в стариках, пожил достаточно, не надоело? Пора и на покой. Думала, спасибо скажешь.  А ты на мое добро вон  как отвечаешь…

      - Пути Господни неисповедимы, - философски заключил Нисим.

      Путешествие к Аиду было долгим. Старуха и Нисим менялись вахтами на веслах. Нисим Старуху люто ненавидел. И эта лютость все прибавлялась.

       Наконец, береговой пейзаж резко изменился. Леса и рощи сменились уродцами деревьями, похожими на  карликов. Поля превратились в серобурые пространства. Почернела синева небес.  

       Старуха объявила:

       - Приготовься, вступаем в Царство мертвых. Плывем по Ахерону. Впереди две реки остались: Стикс и Лета.

       Нисим со страхом огляделся. Встречным курсом к ним приближалась утлая лодчонка. На веслах  восседал беззубый сгорбленный старик. Это был Харон, перевозчик теней умерших.

       Харон притормозил.

       - Здравствуй, старая! Давно  тебя не видел. Всё в Горемычном трудишься?

       - Тружусь, будь оно неладно, это Горемычное…

       - Да уж слыхал. Аид  за профнепригодность грозится рассчитать тебя. Какого-то Нисима пятый год скрутить не можешь.

       - Да вот он, в лодке. Аид надумал показательный турнир устроить. Кто кого – я Нисима или он меня.   

       Харон зыркнул на Нисима.

       - Ишь, каков налим!  Ну-ну,  ни пуха ни пера тебе, старуха.

       - К черту. А сам ты как? Всё на перевозках?

       - На перевозках…. Работы нынче много. Вот в  Брюхатино плыву, за новой партией теней.

       На том и разминулись.

       По обоим берегам пустоши сменились скалами. Высоченными, до самых туч. Скалы вдоль и поперек были расписаны туристами:

        «Микола из Нахаловки», «Здесь были Ося с Кисой», «Настюха, я тебя люблю, Валерий»;  «Привет от  полтавских альпинистов!»… «И почему люди не летают? Раскинула бы руки и взмыла ввысь! Катерина из города Калинова».

         Но чем ближе подплывали к резиденции Аида, тем заметнее менялась тематика автографов.

         «Всех нас не перебьете, ироды!», «Мы из Кронштадта!», «Галина, береги детей!», «Самое дорогое у человека — это жизнь». «Нет, весь я не умру!», и, наконец, большими буквами: «Люди, я любил вас. Будьте бдительны! С приветом, Фучик»…

       Наконец,  вступили в Лету. В  кромешной тьме на верху скалы угадывался замок.

      Старуха прошептала:

       - Вот мы и у цели. Причаливай, да только тихо. Здесь не любят шума.

      - Лучше подскажи, где лодку привязать? Чтобы нашел, когда стану возвращаться.

      - Она тебе уже не пригодится. Ты здесь останешься, навечно. Превратишься в тень. Уж в этот раз я тебя прикончу. Клянусь богами. Я докажу Аиду, что рано списывать меня.

     По крутой скале, на ощупь, полезли наверх. Старуха впереди (ей был знаком здесь каждый выступ), Нисим – за ней.

     Железные врата дворца были широко распахнуты. Здесь уже их ждали. У ворот дежурил Цербер, трехголовый пёс. Оскалился, шерсть дыбом встала, с клыков желтая слюна ручьём стекает.

      - Свои! - Приструнила пса Старуха.

      Цербер проворчал, но пропустил их.    

     Старуха и Нисим осторожно вошли в хоромы грозного Аида. В полумраке просторной залы с высоких сводов свисала паутина. Паук, размером с морскую черепаху, плёл из нее висельные петли для повешенных.

     Пролетел  грифон. Спикировал на плечо Старухи и, уткнувшись клювом в ухо,  начал что-то ей нашептывать. Та шутливо отмахнулась: «Да ну тебя, охальник! Вспомнил, тоже… Стара я стала для таких утех»!

       Под сводами Дворца заметались вспугнутые тени. Нисим услышал слабый шелест голоса жены Ахавы: «Это я, родной. Уходи немедленно. Здесь не место для живых»…

       На высоком троне восседал Аид, повелитель Преисподней.  Облаченный в такой же балахон, как и на старухе, только  расшитый жемчугом.  В одной руке Аид держал монарший скипетр в виде золотой косы, в другой – булаву, увенчанную черепом. У ног Аида растянулся Цербер, грызущий человеческую кость. Рядом с Повелителем расположились три Эринии – богини, исполнительницы казней приговоренных к смерти. Чуть ниже, на каменных трибунах теснились существа, чьи пёсьи головы были покрыты капюшонами.

       Наконец, вывели Старуху в рабочем камуфляже, следом -  по пояс голого Нисима. Трибуны встретили Нисима свистом и нецензурной бранью.

      - Старуха! – вопили пёсьи головы, -  Отсеки жиду качан, а заодно и бейцы!

      - Цыц, антисемиты! – Приказал Аид. -  Запомните, здесь перед нами все равны – и  горбоносые евреи, и косоглазые китайцы, и шалавые блудницы, и девы непорочные, и большевики с наганами, и еретики, и попы брюхатые с крестами …

      Аид дал команду начинать корриду. Старуха исполняла роль тореадора, а роль быка играл Нисим

     Прозвучал гонг.

     Трибуны, естественно, болели за Старуху.

     По условиям корриды ничья была исключена. Или – или. Победит старуха, останется на службе у Аида. Победит Нисим – навсегда освобождается  от смерти и становится Бессмертным.

       Схватка началась.        

       Старуха применила свой излюбленный прием: ловкая подножка, враг валится на спину, коса направлена на кисти рук противника, чтобы их отсечь и, лишив врага возможности защиты,  окончательно его прикончить.  

       Нисим упал на спину, изловчился и пнул ногой черный балахон. Нога хряснула и переломилась. Он ухватился за косовище и с силой притянул его к себе.  Старуха от страха взвыла, вспомнив кочергу, которую когда-то  Нисим скрутил в ошейник.

       Финал получился   стремительным. Нисим, заливаясь кровью из пораненных ладоней, лезвие косы скрутил  в бараний рог и морским узлом затянул его на горле Смерти. Старуха захрипела. Её тело, как шагреневая кожа, стало быстро уменьшаться. В конечном счете, превратившись в маленький комочек плоти, шевелящейся под балахоном. Наконец, и он исчез, растёкшись смрадной липкой лужицей.

       - Харон, оформи  новенькую,-  мрачно произнес Аид. – А тебе, Нисим, как победителю, дарую пожизненную жизнь.  Отныне ты становишься Бессмертым. Харон,  доставь его в местечко. Сам он с веслами не справится.

       Перевязав  Нисиму раны, Харон взвалил его на плечи и уложил в свой чёлн. Впервые в своей практике он перевозил не тень умершего, а живого человека.

       …Аккурат на праздник Песах в местечко Горемычное черный «Ситроен» доставил Председателя ГубЧК товарища Жухарова и остановился возле синагоги.  Жухаров вылез из машины и по крыльцу взбежал в молельный дом, сдвинул в сторону раввина, руководившего богослужением, и по-хозяйски занял его место.

     - Товарищи евреи! Решением уездного Совета рабочих и крестьянских депутатов отныне ваша синагога будет называться «Красным Антирелигиозным Клубом Атеистов». Сокращенно – «КАКА». Вопросы будут?

       Вопросов не было.

       - Тогда, кто «за», поднять всем руки! – приказал Жухаров. 

       Прихожане посмотрели на раввина. Тот за кончики подергал свои пейсы, снял кипу, вытер лысину тфилином и робко поднял руку. Прошептал на идише:  «Всевышний, прости нас грешных» …

       Прихожане дружно проголосовали. Все, кроме одного.

       Жухаров  вздернул брови. 

       - Ваше имя, гражданин?      

       - Нисим.

       - А ну-ка встать, когда перед тобой стоит начальник ВЧК! – закричал чекист. 

       Непроголосовавший продолжал сидеть.

        - Он не может, - объяснил раввин. - Он увечный. У него сломана нога и руки перебиты.

                                                              *  *  *

От Администрации

Поскольку в рассказе г-на Бизяка оригинально представлены революционные события в России и Украине на фоне монстров из мира древнегреческой мифологии, приводим для иллюстрации несколько рисунков из сети.

Грифон. Символ мудрого стража, к которому никто не рискует подходить, потому что крик грифона убивает в одно мгновение. Грифоны живут в гнёздах, которые сами себе вьют из золота.

                                             *  *  *
- Стикс и Харон                                                                                  *  *  *