1.

Родился он в адмиральской семье. Отец по праздникам носил золотой кортик.
Но речь вовсе не о морском оружии, а о диковинной судьбе адмиральского отпрыска.

В лихие 90-е годы Семен Семенович занимался черным пиаром. Очернить любого — на раз плюнуть. Частенько возил в метро дипломат с лимоном баксов. Клиенты накатывали.

Грянули нулевые. Дольче вита. Время потери прежних подельников. Кого удавили, кого утопили, кого огрели в подъезде ржавой арматурой.

Семен Бабкин остался один одинешенек. Как перст. Родители его в это время отошли в мир иной, быть может, лучший. Раз в квартал Сеня посещает Ваганьковское. Выдирает сорняки, обвивает мраморные кресты бумажными цветными гирляндами.

Да, господа, ощущать себя эдаким сбитым летчиком, ой, как противно. В роскошном особняке, недавно отстроил в поселке Томилино, живет соло. Эдакий граф Монте-Кристо. Особняк окружен парой пятиметровых заборов, меж ними нарезают круги собаки-убийцы. Уборщики, повара, электромонтеры и т.д. все приходят на час. Сделал свое дело и — чао-какао.

Вроде бы все нормалек. Окей и ол райт. Однако С.С. Бабкин ощущал себя довольно гнусно. Согласитесь, под 60 лет загнать самого себя в комфортабельную тюрьму. В окна, например, видит только бетонные заборы и слышит день-деньской лай свирепых собак.

И все-таки был в его жизни живительная отрада.

Настя! Настёна! Анастасия!

— Как я тебе? — спрашивал он барышню, нарядившись в папин мундир, привесив сбоку золотой кортик.

— Прикольно… — Настя кушает сочную черешню и глядит, прищурившись, на своего нанимателя.

— И только?

— Чего ты хотел? Восторгов? Честно скажу, выглядишь ты, как свинья в тюбетейке. Сколько в тебе кило? 150?

— Ты говори, да не заговаривайся.

— Папик, мне всего 22 года. Таких клиентов как ты, найду себе с мульон.

— Вон! — топает толстыми ногами Семен Семенович. — Олигаршья подстилка! Гадючье семя!

Агатовые глаза Насти сверкают:

— Дурак, ой какой же дурак…

Она удаляется к выходу, виляя миниатюрной и аппетитной попкой.

— Постой!

— Ну?

— Я — козел. Мудак я. Винюсь…

— Эх, Сеня, Сеня… Зря ты меня унижаешь. Я ведь закончила МГУ с красным дипломом. Я — филолог. Знаю угро-финский язык. Изучаю китайский.

— Ласточка! Родная! Святая! Посиди у меня на коленках.

2.

Секса у них не было. Почти. Да и какой, спрашивается, секс в Сенины закатные годы?
Отношения были выше и тоньше. Настя, что котенок, укладывалась на Сенины могучие колени, отставной черный пиарщик нежно перебирал ее русые волосы.

— Настенька?

— Аюшки?

— Можно я буду называть тебя Лолой?

— Цитата из Набокова?

— Типа того…

— Называй хоть Васей! А скажи мне, милок, зачем ты себя замуровал в этой тюрьме?

— Тебе не понять.

— А ты объясни. Попробуй.

— Во-первых…

И вот когда Настя-Лола в очередной раз лежала у Семена на коленках, во входную дверь особняка раздался звонок.

Г-н Бабкин метнулся к перископу, через его окуляр вся близлежащая окрестность была как на ладони.

— Кто приперся? — зевнула Настена.

— Батюшки-светы! Это, кажется, мой родной брат Олег. Почему-то, если мне не мерещится, в рясе.

— Гони его взашей!

— Ты чего? Мы не виделись семь лет. Значит так! Крошка моя, я выдам тебя за племянницу.

— Лучше за внучку… — хмыкнула Настя.

— Зачем ты так? Ты же добрая.

Семеныч нажал кнопку электронного замка. Брат вошел в ворота. Светодиодный указатель запульсировал под его ногами, эдакая светодиодная нить Ариадны.

Братья обнялись. Толстый и тонкий. Аскет и обжора. Лёд и пламень.

— Кто такая? — сурово скосился Олег из-под нависших бровей.

— Племянница. Лола. Точнее, Настюха, — залепетал Семен.

— Племянница? Почему не знаю?

— Я его внебрачная внучка! — погладила свои острые грудки Анастасия.

— Ага! Вас понял. Эскорт-услуги? — на сухом лице Олега вздулись желваки.

— Пусть и так! — вскричал Семен. — Какое твое дело? А почему ты в монашьем прикиде? Что за карнавал? Поповская фиеста?

— Брысь, с глаз моих! — Олег истово перекрести путану.

— Злобный мудак! — вскочила Настя с диванчика. Потянулась. Хрустнула всеми своими молодыми косточками.

— Лола, останься! — побагровел Семен. — Я, братишка мой, скорее тебя выгоню.

— Крейзи-семейка… — Настенька эдакой домашней кошечкой вновь легла на диван, точнее, на турецкую оттоманку.

— Чего приперся? — толстяк сверлил взглядом голодаря. — Видок не очень. Щеки с зеленцой. Кожа да кости.

— Заткнись, а?! Я звонарь Иверского монастыря, на Валдае.

— Поздравляю. Дивная карьера! От адвоката мафиозных авторитетов до звонаря. Грехи замаливаешь?

— Ладно.. Проехали… Погорячился. Был не прав. В чужой монастырь со своими порядками... Так о чем это я? Ах, да. Брат мой, родной, не пожмоться, дай мне деньги на вечевой колокол.

— С какого бодуна?

— Прежний колокол треснул.

— Почему я?

— Сеня, вспомни старика Хэма: «Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе!»

3.

Потом в зале с мозаичным потолком, как на станции метро «Комсомольская», пили цейлонский чаек с ароматными валдайскими сушками. Олег косился на Настю все также строго. Сушку, меж тем, он бережно макал в чай, ел беззвучно. Сеня же дробил сушку в могучем кулаке, потом оглушительно перемалывал ее немецкими фарфоровыми зубами.

— Ты насколько младше? На семь годков? — элегически глядел хозяин на богомольного гостя.

— На шесть с половиной.

— Н-да… Настя, голубка, ну-ка скажи, кто выглядит моложе?

— После полтинника мне все мужики кажутся выходцами с того света. И все-таки Олег Семенович — не жиртрест, не боров.

— Ах ты, дрянь такая… — мрачнел Сеня.

— А девка-то молодец! — на щеках монаха разгорался клубничный румянец. — Палец в рот не клади.

— Язык бы ей подрезать, — шептал хозяин. — А так ничего. И с высшим образованием. Китайский учит.

— Никто не знает всей правды! — вскрикнул звонарь. — Никто! Даже китайцы.

— Как это верно, — засмеялась Настя. — А борода вам идет. Вы будто из исторического фильма. Типа, «Андрей Рублев». Тарковский, кажется, снял. Или Сокуров.

— Да какая правда?! — подхватил Семен. — Человечество охотней всего верит именно в бредни. Помню, нужно было извалять в навозе мэра Москвы. Так я придумал небылицу, мол, тот обяжет всех гостей столицы носить желтую пластмассовую звезду Давида. Чушь? Чушь! А ведь сработало. Где теперь мэр?

— Он на Валдае, в Иверском монастыре, — сказал монах. — Разводит пчел. Ходит босиком. Охотится на барсуков и медведей. Удит плотву. А Библию как знает? За пояс заткнет любого иеромонаха.

— Какой поворот! — облизнулась Настя. — Кстати, лично я в Бога не верю.

— Это тебя жареный петух в жопу не клюнул, — мрачно произнес Семен. — А меня в лихие 90-е бандюганы как Буратину вешали вниз головой над костром. И в Бога уверовал. Потому и жив.

— Ты веришь в Бога? — удивился монах.

— А то! Когда находит на меня мистическое озарение, я надеваю папин адмиральский мундир и вешаю на бок золотой кортик.

— Зачем мундир-то? — обалдел Олег.

— Ты знаешь, именно в мундире начинаю ощущать невидимую цепочку поколений. Эстафету ментальности. Быть может, в этой эстафете залог бессмертия. Бессмертие же — синоним Бога.

— Молодец! — стукнул кулаком по столу Олег. — Так скажи мне, даешь ты деньги на колокол или нет?

— Для Валдая не дам. Ты строй храм здесь. Прямо у меня во дворе. Стань, в конце концов, его настоятелем, найми звонаря. Таджика какого… Или узбека. Согласись, дербанить в колокол тебе уж не по летам. Да и не по статусу. Все-таки ты мой брат. Кровинка!

4.

Настенька хлопнула в ладоши:

— Какие вы скучные! Все о делах, о делах… Хотите я для вас исполню залихватский стрип-танец?

— Опомнись, дщерь моя! — мелово побледнел Олег. — Задуши это развратное поползновение в самом зародыше.

— Много теряешь… — осклабился Сеня.

— Вместо стриптиза, братец, лучше покажись мне адмиральском мундире. Удиви меня!

— Отличная мысль! — подхватила Настя. — И нацепи кортик. Так прикольно!

— Ну, если вы настаиваете… — Сеня слоновьими шагами загромыхал по витой лестнице.

— Так дашь мне бабки? — крикнул ему в спину Олег.

— Вот пристал. Банный лист… А еще монах! Ты думай о чем-нибудь возвышенном.

— С младенческой колыбели был скупердяем, — с горечью заметил монах.

— Олег… Не знаю по отчеству.

— Семенович я. Как и брат.

— Тем лучше. Возьмите меня с собой в Валдай. Устала я что-то от блядской жизни.

— Опротивело быть секс-игрушкой?

— Не то слово! Брат мне ваш нравится. Но, только между нами, он такая сволочь.

— Клейма негде ставить! На Валдай возьму. Только помоги мне раскрутить этого борова.

— Легко! Кажется, возвращается. А суслики в Валдае водятся?

— Там есть всё!

Семен Семенович, тяжко отдуваясь, спускался по витой лестнице. В жирноватых руках он держал кортик с инкрустированной алмазами и топазами рукояткой.

— Смотри не порежься… — протянул Насте. — Остер что булат.

— Какая прелесть! — Настя сразу же вытащила из золотых ножен клинок. Дотронулась до лезвия нежным наманекюренным пальчиком.
— Имею какую-то патологическую страсть к оружию.

— Дай деньги! — долбил свое Олег.

— Ша! Думай о возвышенном. Монашеский сан даровал тебе выход в астрал.

Настя вдруг приставила кортик к горлу Семена:

— Деньги давай! Или, как барана, зарежу.

— Что за шутки? — отпрянул Семен.

— Это не шутки! — Настины зрачки сверкнули. В облике ее сейчас появилось что-то ястребиное, даже орлиное.

— Дам деньги, дам…

Зазвенел звонок.

Семеныч приник к перископу.

На пороге стоял отставной мэр Москвы с желтой пластмассовой звездой Давида.

5.

Выяснилось престранное обстоятельство. Экс-мэр столицы, Михаил Лужин, был дьявольски покусан своими же пчелами. В круглых ульях они слегка крейзанулись. Да что там слегка?! На всю катушку! А покусанный Лужин вспомнил давнюю статью о желтой звезде Давида. Сам вырезал ее из пластмассовой банки из-под горчицы. И пришел в гости к автору гениального клеветнического текста.

— Сам я не местный! Из Воркуты! — голосил мэр. — С этой звездой я себя чувствую гораздо лучше.

— Да что же вы делаете?! — хлопал тучными ручищами хозяин. — Нельзя же черный пиар воспринимать за истину. У меня пожизненный контракт с сатаной. Возможно я выходец из самого ада.

— Хочу жить под твоим крылом… — лепетал спятивший градоначальник.

— Какие гости и без охраны, — Настя ласково поглаживала мякушкой пальца лезвие кортика, глаза ее томно мерцали.

Лужина заинтриговал блистающий клинок. Потом его заинтересовала сама Анастасия. И как заинтересовала? Он рухнул пред ней как подкошенный. Поцеловал подол ее платья, бормоча:

— Не тебя целую, а твое страдание.

На щеках девушки по вызову проступил лихорадочный румянец.

— Сеня, зачем ты пустил этого випа? Я не люблю Достоевского. Достали меня его тупые цитаты.

— Как же мне было его не пустить? — помертвел Бабкин. — Я же именно на дискредитации мэра сделал свою вип-карьеру. Замок построил. Купил по дешевке собак-людоедов.

— Брат, деньги на кон! — хрипло крикнул Олег.

— Диктуй номер своего пластика. Сколько тебе нужно?

Мэр встал, глаза его приобрели космическую глубину, душевным грудным голосом он запел:

— Гудят колокола! Россия — моя мать! А, может, и отец…

И тут на втором этаже раздался скрип половиц. Кто там? Воры? Чекисты? Покемоны?

По витой же лестнице величаво спускался призрак адмирала Семена Эммануиловича Бабкина. Сухопарый, дивно подтянутый, правда, полупрозрачный, как все призраки.

— Дети мои! — грозно произнес адмирал. — Где мой кортик?

Монах Олег упал на колени и осенил себя православным крестом.

Экс-мэр вздрогнул и ощутил, как в его поврежденные извилины стал возвращаться нешуточный разум.

Настя же Голубко, как распахнула рот, так с распахнутым ртом и стояла. В руках же она держала гибельный кортик.

Семен Семенович не растерялся, выхватил из рук ночной бабочки золотое оружие и протянул его бате.

— Вот он!

Адмирал, насупив брови, прицепил его к ремню.

— Больше не берите.

— Э… Не знаю как вас там… — заговорила Настя. — В курсе, что вы всего лишь призрак?

— Призрачно все в этом мире ликующем! — запел экс-мэр. Рассудок было вернувшийся к нему, тут же его покинул.

— Золотые слова! — усмехнулся адмирал. — Да пусть и призрак. Вам-то чего?

6.

Тут стоит прервать плавное течение рассказа и перенестись на Валдай, в Иверский монастырь. Именно там друзья по несчастью (а может, и счастью) оказались всем скопом и основали религиозно-оздоровительную коммуну «Алгоритм здоровья».

Они удят в озере окуней и плотву, собирают в сосновом лесу рыжики-опята, приручили даже маленького лосенка, а вечером, когда спадает жара, в древесных углях пекут картошку, долго сидят у костра, вспоминая былое, пытаясь сквозь магический кристалл угадать будущее.

— Как же все-таки хорошо, что я вышел из своего узилища. Сделал шаг к людям, — обжигаясь горячим картофаном, говорит С.С. Бабкин.

— Еще бы не хорошо! — смеется Настена. — Сбросил кг 60. Впервые стал походить на хомо сапиенса.

Хотя Анастасия Голубко и смеется, смех ее минорен. У настоятеля Иверского монастыря отца Питирима она попросила позволения перейти в сан монахини и получила жесткий отлуп. Мол, поживи, голубка, среди людей, среди лысых обезьян, а потом уж надевай на себя райскую тогу. А как ей обрыдли похотливые бабуины! Да что тут поделаешь? Терпит. Ждет.

Олег заворачивает в фольгу крупного колючего окуня. Прикапывает его малиновыми углями. Смешно сморщив нос, чихает от дыма.

— Брат мой! — говорит. — Брат мой Семен... Я ведь впервые только здесь ощутил тебя родственником. Не каждому по плечу продать свое узилище и подарить деньги церкви.

— Не преувеличивай, — тупится Семен. — У меня еще достаточно средств размазано по оффшорам. Сирия, Гондурас, Панама, Гонконг.

Отставной мэр М.Ю. Лужин хлебает из армейской фляги клюквенный морс. Приподнимает бровь:

— Друзья мои, скажите как на духу, вернул ли я себе нешуточный разум?

— Пока не очень… — хмыкает Настя.

— Вот и я так думаю, — грустит экс-мэр. — Хотел вчера вспомнить таблицу умножения. Не могу. Забыл!

— Не сразу Москва строилась… — сплевывает в костер Олег.

— Не плюйся, брателло! — морщится Семен, адмиральским кортиком он ловко разрезает подовый хлеб. О, как же Семен похудел. В свете луны, со спины, можно принять его за юношу. Или за девушку. С.С. Бабкин по хипарской привычке носил длинные волосы.

— Зря ты это кортиком! — злится Олег. — Накликаешь второе явление нашего папы.

— Пусть приходит! — Семен раздает всем подовый хлеб с хрустящей и ароматной корочкой. — Мне он понравился. Типа отца Гамлета.

— Никогда больше не буду разводить пчел в круглых ульях, — обронил экс-мэр. — Только квадрат.

И тут со звонницы Иверского монастыря басово загудел вечевой колокол. Что, блин, такое? Не время звонить. Скоро полночь. Да и звонарь у костра ест картошку в мундире, пачкая пальцы черной золой.

Когда же они опрометью, задыхаясь, взбежали на верхотуру звонницы, то увидели отставного и, казалось, уж мертвого адмирала, опутанного колокольными веревками будто спайдер-мэн, т.е. человек-паук. Он приводил в движение могучий колокол и пел сиплым голом:

— Звенят колокола!

— Ах, папа, папа! — Семен протянул папе кортик. — Из-за какой-то железки столько шума.

— А ведь хорошо дербанит колокол! Будто обучен, — широко улыбнулся Олег.

— Ненавижу пчел! — зло буркнул отставной мэр. — Пятью пять — двадцать пять.

— Звенят колокола! — пел спайдер-мэн, голос его всё набирал силу.

— Тише, папулька. Всю паству разбудишь, — попросил похудевший Семен.

— Все-таки я буду монашкой! — топнула очаровательной ножкой Анастасия. — А не возьмут, что ж… Меня уж давно зовут секс-промоутеры из Чикаго.

                     *  *  *