Лихолетье
(публикуется впервые)
Полвека минуло, впаялось в историю напрочь
И нас отделяет от тех нерасказанных дней,
Когда мы теряли за каждую божию за ночь
Когорты партийцев и попросту честных людей.
Ребёнок в кроватке раскинулся в сне самом сладком
В предутренний час, а отец всё не спит и не спит,
Он что-то там пишет в видавшую виды тетрадку,
Как будто не знает, что кто-то за дверью стоит.
И вот он, звонок, что покой разлучил с коммуналкой
И с кресла сорвал человека, который писал.
- Мир дому сему! Мы - за Вами и Вашей тетрадкой.
Прощание, слёзы и путь в столь знакомый централ.
Тогда его душу измять так хотелось жандармам,
Чтоб предал своих, чтобы сгинул в позоре своём,
Но только смеялся он в лица пронырам-канальям:
- Не тужьтесь, не сильтесь, мы вас всё равно подомнём.
А ныне за лампой сидит комсомолец - мальчишка,
В петлицах - два "ромбика", строгий, пронзительный
взгляд,
Совсем ещё юный, о прошлом он знает по книжкам,
По новеньким книжкам, что стройно на полках стоят.
- Так Вы говорили, что Вождь любит лесть и холопство,
Что в спорах с ним очень опасно идти поперёк?
- Так Вы говорили, что будет Он проклят потомством?!
В ответ: Говорил и от истины я не далек...
- Кто в сговоре с Вами, как сильно внедрились вы
в массы?
- И связь с заграницей Вы держите через кого?
Во взгляде - печаль и страшная горечь гримасы,
Теперь уже ясно - не выпустят больше его...
"Не долго осталось часы коротать в одиночку,
Но хватит, чтоб в мыслях хотя бы проститься с семьёй,
Лишь только б жену не терзали и милую дочку,
Лишь только б во тьму не послали, вдогонку за мной."
Был точен стрелок и, как всегда, хладнокровен -
Недрогнувшим пальцем нажал на стальной он курок,
Давно перестал он блевать от запаха крови:
Привычное дело и деньги для жизни даёт.
Уж сколько их было - и маршалов, и командармов,
И просто гражданских, в летах и совсем молодых,
Худых и "при теле", простецких и с виду коварных,
Приказ есть приказ - знать, спокойнее будет без них.
Рассвет разгорался, румяня морозную дымку,
Вдове не спалось в отошедшую тяжкую ночь
И бледной рукою она поправляла простынку,
Боясь разбудить свою сиротиночку - дочь.
октябрь, 1987