Один мой знакомый, почти что приятель,

Почти что поэт и почти что писатель,

Ну, в общем, за словом не лез он в карман,

Решил написать сексуальный роман.

Роман был написан, но мало в нём проку,

До масс довести - вот большая морока.

Издать - не издать? Как кому повезёт.

И вот он в редакцию труд свой несёт.

Роман был таков: как обычно - пролог,

И следовал дальше такой диалог:

«Графиня, не выпить ли нам кофеЮ?»

«Отнюдь, милый граф, кофеЮ я не пью».

Он трижды её поимел, сгоряча,

Манжетами об подоконник стуча».

Редактор, прочтя сей затейливый труд,

Промолвил: «Всё, в общем-то, правильно тут,

Хороший роман, только ваша вина -

В нём тема народа не отражена».

Роман переписан, и снова знакомый

В редакцию утром выходит из дома,

Побрит и причёсан - классический франт,

Несёт он дополненный вариант:

 «Графиня, не выпить ли нам кофеЮ?»

«Отнюдь, милый граф, кофею я не пью».

Раз пять он её поимел, сгоряча,

Манжетами об подоконник стуча.

За стенкой шушукались или скреблись

Всего вероятней, там тоже е...сь"

Опять неудача! А в чём же беда?

В романе отсутствует тема труда.

Да, снова без толку, ну прямо хоть плачь,

Про сон позабыв в суете неудач,

Три дня и три ночи не пьёт и не ест,

Лишь пишет роман, корректируя текст.

И вот всё готово, герой наш спешит

Услышать, ну что же редактор решит.

Редактор суров был, во взгляде металл,

Но всё же роман  он опять прочитал.

«Графиня, не выпить ли нам кофеЮ?»

«Отнюдь, милый граф, кофею я не пью».

Раз восемь её он  имел, сгоряча,

Манжетами об подоконник стуча.

За стенкой шушукались или скреблись

Всего вероятней, там тоже е...сь"

Тем временем где-то в холодном подвале

Кузнец с подмастерьем железо ковали».

Редактор опять до конца всё прочёл,

А после полдня говорил горячо:

«Всё, в общем-то, ладно, и класс-гегемон,

И тема труда... Но, конечно, пардон

(В лице промелькнула какая-то тень),

А где перспектива на завтрашний день?

Герой наш расстроен, но вновь, как ни странно,

В пять дней написал продолженье романа.

В редакции снова наивный чудак.

Роман же теперь его выглядит так:

«Графиня, не выпить ли нам кофеЮ?»

«Отнюдь, милый граф, кофею я не пью».

От слов этих граф в тот же миг озверел

И раз восемнадцать её поимел.

За стенкой всё слышался гул голосов,

Треск рвущихся маек, тельняшек, трусов,

Там громко вздыхали, сопели, шептались,

Там тоже, наверно, в три смены сношались.

Тем временем где-то в холодном подвале

Кузнец с подмастерьем железо ковали:

«А ну его на х.. мы завтра втроем

За двадцать минут весь металл докуём».

Редактор прочёл и промолвил: «Нюанс,

Но, кстати сказать, ваш единственный шанс,

Чтоб не было больше ударов судьбы,

Добавьте-ка классовой малость борьбы».

Почти через месяц летел во весь дух

Приятель, роман декламируя вслух:

«Графиня, не выпить ли нам кофеЮ?»

«Отнюдь, милый граф, кофею я не пью».

Раз двадцать её он имел, сгоряча,

Манжетами об подоконник стуча.

За стенкой скрипели, сопели, скреблись,

Всего вероятней, там тоже е...ись,

Тем временем где-то в холодном подвале

Кузнец с подмастерьем железо ковали:

«А ну его на х..., мы завтра втроём

За двадцать минут весь металл докуём».

Рассвет занимался, светилась заря,

Всё это вершилось в канун Октября,

Всем стало вдруг ясно, что крейсер «Аврора»

Из пушки своей звезданёт очень скоро,

И те, кто не спал, колотя по железу,

Сказали: «Ура!», затянув «Марсельезу».

                                                     1985г.