***

Бог - старенький сторож в небесном саду - 
Гремел колотушкой, покрикивал грозно, 
Он август созревший задел на ходу. 
Как яблоки, сверху посыпались звезды, 
А на полотенце махровой травы 
На цыпочках утро неслышно ступило. 
Уставшее за ночь, бледнело светило, 
Еще не успев преклонить головы. 
А я, обжигаясь хрустальной водой, 
Небесный ранет собирала в корзину: 
Друзьям пригодится в суровую зиму. 
Вы пили когда-нибудь чай со звездой?

***

Постаревший февраль в полушубке, подшитом метелью, 
Подпоясанный ветром, сегодня особо суров 
Потому, что командует месяцев зимних артелью, 
Набивающей снегом большие мешки облаков. 
Работенка на редкость ответственна, тяжеловата. 
А февраль, как начальник, придирчив, серьезен и строг. 
То проверит, легка ли снежинок лежалая вата, 
То лучи золотые заправит в небесный челнок. 
Он смертельно боится того, что изменится мода, 
Устареет продукция, станет артель не нужна. 
И напомнят ему про одышку, про силы и годы, 
И отправят на отдых, поскольку наступит весна.

Февралю невдомек то, что мода опять возвратится. 
Кто-то вспомнит былое и снова ему позвонит, 
Рассказав, что давно перебои со снегом в столице. 
Пусть тряхнет стариной, устраняя в стране дефицит. 
И забыв про обиды, но помня о важности дела, 
Полушубок достав, и проверив, цела ли метель, 
Он вприпрыжку помчит, молодея душою и телом, 
Насыпать облака, по пути собирая артель. 

Письмо Горацию

Неизбывно, Гораций, в почете лишь деньги и власть, 
Человечности суть до нуля обесценило время, 
И удачлив лишь тот, кто сумел незаметно украсть, 
И кого на престол посадило бездумное племя. 
Правду можно купить. И Фемида, увы, не строга. 
И любовь - лишь товар. И не знают величия духа. 
Мог ли это не видеть теряющий зренье Дега? 
Мог ли это не слышать Ван Гог, отрезающий ухо? 
Эта странная жизнь, где вещичек накопленных воз 
Называют "добром", не изведав душевных сомнений. 
Ах, Гораций, ответь: неужели мы только навоз 
Для расцвета иных, приходящих вослед, поколений?