1.

Русь забродила, Варя проснулась. Она обязана любить и сражаться!
Если нужно,-  умереть с любимым на баррикадах.

Как ни крути, 23 года. За плечами Воркутинское училище по классу арфы. И куда она с этой арфой? В какой-нибудь древнегреческий оркестр?
Прощай Воркута! Ее место в судьбоносной Москве.

Собиралась под обожаемую песенку Окуджавы:
 
Часовые любви на Волхонке стоят.
Часовые любви на Неглинной не спят.
Часовые любви по Арбату идут неизменно…
Часовым полагается смена.

 
Остановилась у родного дедушки, Василия Ивановича, в подмосковном Томилино. Уютный домик среди корабельных бронзовых сосен. На первое время деньги скоплены, можно не дергаться.

Дедушка, бывший огнеборец, несмотря на два перенесенных инфаркты, молодцеватый и жилистый, с иронической усмешкой поглядывал на внучку.

— Варенька, ты только не обижайся, я вижу у тебя целый чемодан революционной литературы. Хочешь изменить мир?

Варя намазывала ситную булку вологодским маслом.

— Это само собой. А заодно изменю и себя. Вытравлю из себя дух провинциального мещанства.

— Ну-ну… — дед подкручивал брандмейстерские усы. — Замуж тебе пора. Детей нарожать.

— Сейчас мое место на баррикадах.

— Как та французская дама с картины? С обнаженной грудью? Де ля Круа,  кажется...

— Грудь оголять не обязательно.

— Жить будешь на что?

— Да хоть в подземном переходе наяривать на балалайке.

— Не на арфе?

— Слишком громоздка.

Варя подключила к своему старенькому ноутбуку интернет, в фейсбуке сразу же нашла сотни подельников.

Удивили дамочки. Вывешивают посты с какими-то мохнатыми кошечками и кислотными цветками, огнегривые львы опять же, огромные глаза лошади.

— Девочки, окститесь! — кричала она в комментах. — Какие цветочки и лошади? Россия на краю пропасти!

— Где она пропасть? Не замечаем! — огрызались неугомонные барышни.

И все-таки фейсбук — золотая жила. Варя задружилась с Борисом Свинцовым, одним из самых крутых и распиаренных оппозиционеров. Относительно молод, красив, к тому же еще — миллионщик.

Набралась смелости, спросила у Бориса номер его мобилы. Свинцов, после двух дней молчания, его скинул.

— Борис Степанович! — позвонила Варенька. — Я — арфистка из Воркуты. Вижу себя только на баррикадах.

— Ага… Завтра в 14.00 подходи в кафе «Starlite».

— Это где?

— Метро Маяковского. Поворот за театром «Сатиры». У фонтана, в парке.

Голос у Бориса сексуальный, волокнистый. Жаром обдало низ живота.

 

2.

В «Starlite» Варя себя ощутила среди реальных друзей. Разговор только о сгнившей вертикали. И о прекрасной будущности отчизны.

— Имидж великой страны совершенно подорван, — горячился одноногий старичок в матросском бушлате. — Президент РФ поддерживает самые людоедские режимы, играет в китайские кегли, летает, бляха муха, по весне с дикими лебедями.

Борис Степанович положил мускулистую руку на плечо калеки.

— Все образуется этой осенью.

— Перемен! Мы ждем перемен! — запела девушка с загорелой мордочкой и в чрезмерно короткой юбке.

— Перемены грянут… — Борис Степанович впился крупными зубами в биг-мак. В кафе подавали только американскую пищу. Сразу же вспоминались досужие домыслы, мол, вся оппозиция зиждется на бабках Госдепа.

— Вы будете баллотироваться в президенты? — тихо спросила у Свинцова Варя.

— Пока не знаю. Надо ввязать в драку, а там посмотрим.

— Вооруженное восстание! — громыхнул костылем инвалид.

— Это крайняя мера, — Борис вытер с губ соус «Чили». — Хотелось бы прийти на вершину власти цивилизованным способом.

Варя любовалась Борисом. Вот как должны выглядеть подлинные главари мятежного люда. Слегка за пятьдесят. Серые безмятежные глаза. Богатырский разворот худых плеч.

Свинцов тронул Варю за локоток:

— Куришь?

— Так… Балуюсь…

Отошли к фонтану. Борис закурил «Кэмел». Усмехнулся:

— Официальные сигареты американской армии. Угощайся.

Варя затянулась, закашлялась. Уж слишком для нее крепки, 0,6 мг никотина.

Борис выдул аккуратное колечко:

— Давай, с тобой сбежим в музей Михаила Булгакова? Здесь рядом.

— Вас же хватятся?

— Час отсутствия никто не заметит. К тому же, там и без меня полно незаурядных личностей. Тот старик без ноги — лидер движения «Россия молодая». Девушка в мини — лидер панк-флэш-моба.

— Сбежим! — Варя осмелилась взять Бориса за локоть.

К Михаилу Афанасьевичу Варя относилась спокойно. Все им написанное казалось безнадежно обветшалым.

— Мой любимый писатель, — шепнул Борис Варе в ухо. — Я ощущаю себя таким же Мастером, только, увы, без Маргариты.

— Жаль, что меня окрестили не Ритой.

— Так ты арфистка из Тамбова?

— Из Воркуты.

Рассматривали тяжкий стол, за коим Мастер написал «Белую гвардию» и «Собачье сердце». Заинтересовал прокопченный примус, на нем варили-жарили немудреный обед. Стопка книг. Гоголь открыт на «Мертвых душах».

В кабинете Мастера никого не оказалось. Борис крепко обнял Варю и поцеловал ее в губы.

 

3.

Дома, в Томилино, вкратце рассказала о своем приключении. Конечно, умолчав об амурной буре в огромной квартире Свинцова на Солянке. Уходящая за горизонт анфилада комнат, мебель в стиле хай-тек, в зале на стене копия «Герники».

Дед пинцетом раскладывал марки, у него одна из лучших коллекций в РФ о пожарниках, названная хлестко и внятно: «Покорители огня». Недавно он получил малую серебряную медаль в Гонконге.

— Эх, Варюша, никогда Борису не стать президентом.

— Почему же? — девушка записывала в блокнотик с божьими коровками на обложке мобильник и адрес Свинцова.

— Не пустят его кремлевские ребятки к своему корыту.

— Корыту?

— Я о нефтегазовой трубе.

— Он туда и не рвется. Без того богат. Под ним весь бизнес осетровой икры в Москве.

— Вот пусть и не рыпается. Лопает свою икру хоть половником.

— Дедусь, пожалуйста, без армейского юмора.

Покряхтывая, Василий Иванович встал, открыл книжный шкаф, из заднего ряда достал деревянную шкатулку, протянул внучке.

— На вершину вертикали его может привести только чудо.

— Что это?

— Лет двадцать назад была марочная олимпиада в Каире. Брандмейстеры мои ничего не выиграли. Зато в качестве сувенира прикупил себе эту штучку.

Варя открыла резную шкатулку, сплошь в египетских лакеях, стоящих в позе подчинения (на карачках) пред фараоном. На дне ампула с янтарной жидкостью.

Понюхала. Запаха нет.

— Дед, хорош темнить!

— Жидкость «Запах власти».

— Ха-ха. Очень смешно.

— Сам понимаю… Черномазый мальчуган, что впарил коробку, объяснил, мол, на этом амбре держалась власть фараонов. Власть самой, не побоюсь этого имени, Клеопатры!

Варюша скосила глаз на прислужников, стоящих в позорной позе, как в кабинете проктолога.

— И сколько отвалил за это сокровище?

— Да долларов пять. Не больше.

— На пяти баксах держалась вся власть?

— Ну, презентуй своему Свинцову ради хохмы. Он же, кажется, паренек с юмором.

Шкатулку Варя бросила в сумочку, по соседству с бордовой губной помадой, бумажными носовыми платками и прокладками «Always». Что ж… Даже одна улыбка Бориса стоит дорого.

Вечером музицировала на ветхом пианино «Кубань» Д. Шостаковича и С. Прокофьева. Сыграла лично сочиненную мелодию «Возрождение России». Мечталось, именно этот мотив станет гимном свободной родины.

— Сдались тебе только эти баррикады… — крикнул ей дед с кухни. — Молодость она знаешь, поверь старику, — фьють! — и нету.

 

4.

Накатила череда митингов белоленточной оппозиции. Безрезультатных, зато живых, дразнящих надеждой. Борис же от Вареньки, увы, отдалился. Его политическая фигура выросла до исполинских размеров, что ему провинциальная арфистка.

— Мастер, ты позабыл свою Маргариту? — Варя звонила на Солянку.

— А? Кто это? Ты?.. Знаешь, дорогуша, сейчас как-то не до амурных романов. Пишу разоблачительную статью о вертикали. Название наотмашь: «Под железной стопой подлеца».

— У меня для тебя подарок.

— Перезвони мне дня через три. Может, где и пересечемся. Что за презент?

— Духи «Запах власти».

— Как?

— Дедушка брандмейстер привез из Каира.

— Ах, молодость, молодость… Совсем забываю, что ты вчерашняя школьница.

— Двадцать три года.

— Сейчас за тобой заедет мой водила Ашот.

На крыльях любви, точнее, на «Бентли» с лысым коротышкой Ашотом, Варя неслась на Солянку.

Борис встретил хмуро. Одет будто Нобелевский лауреат, смокинг, бабочка, лаковые штиблеты. Под мышкой — ноутбук, не может оторваться от взрывной статьи.

Бегло поцеловал. Усмехнулся:

— Где же?

Варя с кошачьей сноровкой порылась в сумочке. Выудила шкатулку с фараоном и холуями. Достала ампулу.

— Вот!

— Все вылить на себя? — Свинцов приподнял соболиную бровь.

— Наверно… Ее ж не заткнешь.

— Действуй, подруга. А потом займемся сексом по-быстрому. Из профилактических соображений. Долго не могу. Политические обстоятельства меня хватают за глотку.

Варюша пилочкой для ногтей подпилила стеклянный хоботок ампулы. А она возьми, да лопни! Янтарная жидкость вся выплеснулась на Варино хлопчатобумажное платье.

— Экая незадача, — девушка чуть не зарыдала.

— Ерунда… — Борис повел ноздрей. — Совсем нет запаха. Эти египтяне почище цыган. Мазурик на мазурике. Типа нашего президента.

— Обманули дедулю.

Свинцов хлопнул в ладони:

— А теперь, дорогуля, в душ. И 15 минут ударного секса.

— Как скажешь…

Варя селя на диван, стала снимать колготки.

Борис же вдруг жадно раздул ноздри. Физиономия его разом переменилась. Просветлела, что ли? Перевернулась…

— Какой же я старый мудак, — пробормотал он.

— Ты о чем? — рука Вари дрогнула, колготки от острого ноготка дали стрелку. Ах, какие расходы!

Свинцов упал перед Варей на колени, стал с жадностью целовать ее худенькие ноги.

— Приказывай, моя королева, как сегодня проведем вечер.

Варя отпрянула, кожа лодыжки покрылась цыпками.

— Борис Степанович, вы же хотели писать свою взрывную статью.

— Повелевай мной. Как рабом. А статейка — тлен, наваждение, морок.

 

5.

Через три дня Варя и Борис расписались в Мещанском загсе. Из приглашенных только дед без ноги («Россия молодая»), да девица в мини (Панк-флэш-моб).

Госпожа Свинцова переехала в хоромы на Солянке. Прогуливалась по бесконечным анфиладам комнатам, сидела в хай-тек креслах, любовалась копией «Герники».

Блин! А ведь духи подействовали. Борис пытался теперь угадать каждое ее желание. Смеялся любой шутке. Купил ей дорогущую арфу от самого Страдивари.

— Неужели меня так «Запах власти» пробрал? — Свинцов в майке и трусах делал зарядку с гантелями на лоджии. Приседал, прыгал, мотал руками.

— Чудны дела твои, Господи… — нервно зевала Варя.

К оппозиционному движению они как-то охладели. Борис Степанович свою статью в сердцах разорвал и вышвырнул в форточку.

В гости наведывался одноногий дед, оглушительно стучал костылем, требовал продолжения банкета, то бишь, бунта.

Явилась и девица в мини. Гневно кривила загорелую мордочку. Назвала Бориса гнилым оппортунистом. Свинцов ее лично спустил с лестницы.

Президент РФ, Юрий Абрамкин, тотчас приметил метаморфозы Бориса. Дал ему налоговые послабления на торговлю осетровой икрой. Варе же было предложено выступить со своей арфой от Страдивари в Кремлевском Дворце Съездов.

Молодожены — ни гу-гу, затаились, думают. Считаю барыши от налоговых послаблений. Тогда Абрамкин не выдержал. Сам позвонил им.

— Мы же соседи! Солянка и Спасская башня рядом. Загляните ко мне как-нибудь на огонек.

— Надо идти… — хмурился Боря. — Не хухры-мухры, сам президент. Вертикаль, все-таки…

Абрамкин с порога обнюхал Вареньку. Глаза его умаслились и просветлели.

— Меня окружают одни лизоблюды! — гортанно вскрикнул он. — Коррупционеры хреновы… Без ножа режут. Жулик на жулике!

— Как-то мы начали не с той ноты, — кусала губы Варюша. — Господин президент, в ваших покоях имеется арфа?

— А как же!

Абрамкин нырнул в соседнюю комнатушку. Вывез огромную арфу на шарикоподшипниковых колесах. Сам подставил к струнному инструменту табуретку с гнутыми золотыми ножками, обитую красным панбархатом.

Варя села. Широко развела худенькие мускулистые ноги. Сладкозвучно заиграла «Первый концерт» Сергея Рахманинова.

— Как же, мужик, тебе подвезло! — шепнул в ухо Свинцова Абрамкин. — Молодая, красивая, нежная.

— А ум какой?! Проницательность? Видит через столетья.

— Отпусти ты ее в мою Кремлевскую администрацию.

— Играть на арфе?

— Зачем? Точнее, это после. А пока в недрах коррупционной администрации хочу произвести глубокую зачистку. Варенька же выступит в роли консультанта.

— Прям из Булгакова! — усмехнулся Борис.

— Мой любимый автор.

 

6.

С лизоблюдами Варя разобралась легко. «Запах власти» действовал неотразимо. Страна зацвела. Профицит госбюджета стал столь огромным, что китайцы с америкосами кусали дистрофичные локти.

Боренька с утра до полуночи строчил новую монографию «Россия под властью Бога».

Вдруг выпучил глаза:

— Варенька, ты несколько раз в день купаешься?

— Ну? — Варя сосредоточенно листала опус г-на Сибелиуса «Ода радости».

— А не смоешь египетские духи? Иначе всем нам каюк. Россия полетит как поезд с откоса.

— Борис, не догоняю, каков твой месседж?

Борис встал пред ней на колени:

— Королева, ангажируй своего деда брандмейстера в Египет. Пусть привезет еще одну склянку.

— Прошло уж двадцать лет с той покупки.

— Мы пропали!

Василий Иванович отправился в Каир с неохотой. Был до сих пор в обиде, что его не позвали на свадьбу. Правда, узнав о Египетской марочной олимпиаде, стал швырять свои красные носки и трусы в походный чемодан со скоростью мультипликационной.

— У меня еще есть порох в пороховницах, — объяснял свою поспешность внучке. — Тем более, надеюсь хоть у гробовой черты получить большую золотую медаль. Я же маститый филателист, черт меня раздери!

Дедуля уехал, через неделю вернулся с большой серебряной медалью и фингалом под глазом.

— Да, понимаешь ли… — с немецкой педантичностью раскладывал на письменном столе свои кляссеры. — Шкатулку, одну-единственную, я надыбал в лавке старьевщика. На нее претендовал какой-то кореец Вань Пу. Из КНДР. Пришлось с ним вступить в неравную схватку. На его стороне — молодость. На моей — парочка забойных приемов из арсенала брандмейстеров.

Дед достал резную коробочку.

Варя открыла. В ней точно такая же ампула с янтарной жидкостью.

— Нет, почему мне только серебряная медаль?! — горячился дед. — Пусть и большая.

«Бедный дедушка. Он уже у гробовой черты», — подумала Варя.

Она преломила ампулу и вылила ее на несчастного старца.

— Что ты надела?! — вскричал Борис.

Варя усмехнулась:

— Дорогой, а не прошвырнуться ли тебе самому в Египет?

Свинцов было разгневался, а потом склонился в три погибели, как раб перед фараоном:

— Как скажет моя королева!

 

                                                  *  *  *