Я приехал навестить своего знакомого, который жил в небольшом городе на Среднем Западе. Когда закончилось традиционное застолье, мой друг предложил пойти в еврейский центр на концерт местных русских аматоров.
-«Получишь удовольствие», - заверил он меня.

  В зале было около ста очень даже немолодых людей, но попадались и дамы неопределенного возраста.
Концерт открыла миниатюрная женщина в коротком платьице, чем-то напоминающая Мирей Матье на закате карьеры. Она начала декламировать незамысловатые стихи с таким пафосом, словно была пионеркой, которой поручили рассказать, все что она думает о дедушке Ленине и в награду ей обещали хлебное место председателя совета дружины. Разделавшись со стишатами, пионерка, не сбавляя оборотов, поведала публике о том, что сейчас будут спеты песни, с которыми мы все когда-то любили и страдали.
Публика растервожилась, таперша в дальнем углу забарабанила по клавишам пианино времен своей первой страдальческой любви и на сцену стали выносить кухонную мебель. Выносили ее грузные особи женского пола, одетые почему-то в банные халаты и с полотенцами на головах. Их сопровождала строгая дама с колышущимся передом. «Девочки, а это что у вас?» - спросила она, голосом сельской учительницы, диктующей диктант ученикам пятого класа.
«Коммунальная квартира», - объяснила одна из особей.
«Ах вот оно что! - продиктовала учительница, пытаясь выдавить из себя хотя бы каплю задуманного режисером удивления. - Ну значит мы будем петь песни времен коммуналок.»
После этого сразу появился певец и затянул «Джамайку».
За его спиной дамы уселись за стол и стали кушать, громко чавкая. При этом они наливали из кастрюль настоящий борщ, хлебали чай из блюдец и размахивали руками, изображая кухонные разборки обывателей. Видимо эта сцена должна была служить чем-то вроде современного кордeбалета или подтанцовки, которыми сопровождается сегодня каждая песня.
Сбитая с толку публика не знала за кем ей следить: за певцом или за событиями за его спиной. Тем более, что участники этих событий вошли в актерский раж и одна домохазяйка подняла большую кастрюлю и надела ее на голову соседки. Публика в ужасе ахула в самом жизнерадостом месте «Джамайки».
Почуяв, что теряет своего зрителя, певец спрыгнул в зал пошел между рядами.
«Наш Басков,» - с уважениенм прошептал мне на ухо друг.
«Басков» был необычайно бледен и плешив. Голос его дрожал от напряжения, вставные челюсти вибрировали, а по лицу градом катился пот. Он подсаживался на колени к женщинам и пот капал им  за декольте. Дамы из дальних рядов заранее прикрывали грудь программками.
Закончив петь, «Басков» прощально тряхнул лысиной и бодро убежал за кулисы, влача левую ногу.
Недолюбив и недострадав, коммунальные обыватели неохотно потянулись за ним.
На сцену стала выдвигаться танцевальная группа в длинных юбках. Учительница объявила цыганский танец и, зацепившись за чье-то платье, вылетела за кулису.  Цыганки, поднимая пыль, затрясли подолами. Между ними в поисках выхода бродила, забытая товарками «коммунальщица» с кастрюлей на голове. Зазвучали «Очи черные» и на авансцену выкатился толстенький старичок. Он сделал широкий жест рукой, который должен был означать нечто вроде: «я дарю вам свой талант».
«Я пойду покурю», - сказал мне мой друг, подымаясь со стула.
Вместе с ним покурить вышли еще несколько рядов.
Я понял почему, сразу после того, как старичок запел. Его голос обладал уникальной способностью испускать несколько нот одновременно. К сожалению, догадаться какая из них правильная, слушателю не представлялось ни малейшей возможности.  При его пении возникал эффект многоголосья. Казалось, что несколько голосов, из которых половина принадлежала неопознанным животным, поют совершенно разные песни.  Старичок пел и пел. Поначалу учительница еще объявляла его песни, а потом, поняв всю бесполезность этого занятия, перестала. На двенадцатом опусе, я выбежал на улицу. «Тебе повезло, - сказал мне мой товарищ. - Завтра у нас еще один концерт. Будет задействован старший состав этой группы. Куда же ты?!!»
Я уже мчался по шоссе домой. Заправив полный бак на ближайшей бензозаправке, я подошел к кассе, чтобы расплатиться. «Вам чего-то еще?» - спросила меня молоденькая симпатичная продавщица.
«Да, - сказал я. - Вы не могли бы поговорить. Просто говорить. Не важно о чем. Мне сейчас необходимо слышать естественный человеческий голос.»