Предлагаем Вашему вниманию рассказ нового автора из Москвы, доктора Владимира Смирнова.

Врач в роли пациента

Береги платье снову,
А здоровье смолоду.

Не один раз я писал статьи, очерки о медиках и медицине, но все это были рассказы с позиций врача. Однако наступил момент, не самый лучший в моей жизни, когда я могу - нет должен - написать о медиках и медицине с позиций больного. Но прежде небольшое отступление.

Два года назад, как уже ранее писал,  мы с женой взяли щенка, но тогда мы думали больше о себе, что нам будет с ним  хорошо, да и врачи посоветовали. Однако только позднее мы узнали, что пудели долгожители  и живут порой до 15-18-20 лет. Разве мы столько протянем. А что будет с нашим песиком-Атосиком? А ведь он уже наш до мозга костей.

 С этого я и начну свой рассказ.
Минимальная операция, как я ее назвал, заключается в введении с помощью зонда через бедренную артерию в суженный сосуд сердца расширительного, так называемого «стента». Они бывают «дешевые» - 1000 $ и более дорогими - 3000$. Для себя я решил, оптимальное, что я могу материально потянуть  - на установку двух дорогостоящих стентов. Хотя в душе надеялся, что обойдется и одним.

Попал я в палату, где помимо меня лежало еще двое больных и о них чуть подробнее. Я буду касаться еще многих персонажей и поэтому ни имен, ни фамилий их называть не буду. Первому - неделю назад поставили «дешевый» стент, в четверг выписали, а пятницу он вновь поступает в клинику с инфарктом, т.к. стент  сдвинулся с места и перегородил сосуд. «Не гнался бы ты мужик за дешевизной». Но, к сожалению, далеко не у каждого российского мужика есть даже такие деньги. За время моего там пребывания он все время находился в резко подавленном состоянии, и причиной тому была не только не удачная первая операция, но отсутствие внимания со стороны дочери, которая ни разу не только не навестила отца, но даже не позвонила. Ох, как я это хорошо понимал, однако об этом чуть позже.

Второй больной - только в этом году достроил дачу, влез в долги. И он сразу заявил врачам: «Сделайте мне обследование (коронарокардиографию), если можно подправьте что-либо, но ставить стенты мне сегодня не на что». В день обследования ему сказали: «Радуйтесь, никаких стентов Вам не нужно». А при выписке через два дня ему заявили: «Действительно никаких стентов вам не нужно, они Вам уже не помогут. Вам показана операция аортокоронарного шунтирования». Это «приятное» известие он получил за четыре дня до Нового года.

Третьим больным был я. Раньше, когда я шел на экзамены, на ковер к начальству, я никогда не испытывал каких-то переживаний, страха - страшна только смерть, а все остальное чепуха. Но в данном случае, когда меня на каталке везли на коронарокардиографию, т.е. обследование сосудов сердца с помощью длинного зонда, во мне засела маленькая червоточина: «Да процедура теперь уже банальная, которую теперь делают десяткам-сотням больных под местной анестезией. И все же у Юрия Никулина, которого я знал лично, сердце остановилось именно в этот момент...» Но уже через тридцать минут я благополучно перенес это обследование, однако получив при этом жесткий приговор: «Вам никакие стенты не помогут, необходимо делать большую операцию - аортокоронароного шунтирования - и делать ее надо в ближайшее время». С этого времени начинается новый этап моего вынужденного познания медицины изнутри.

Уже на следующий день на машине скорой медицинской помощи везли меня в одну из московских клинических больниц, где есть отделение кардиохирургии.

Положили меня в пяти местную, практически пустую палату, т.к. большинство больных перед Новогодними праздниками и длительными каникулами были выписаны. Через день, накануне праздников мне предстояла плановая операция. (Уже после выписки из больницы я узнал, что три основные коронарные сосуда у меня были поражены склерозом, т.е. забиты бляшками на 90%. )

Конечно, вечером накануне операции были некоторые волнения. И это чепуха, когда  некоторые говорят о полном  отсутствии волнения перед операцией, тем более операцией на сердце. А я еще вспомнил эпизод с известным актером Евгением Евстигнеевым, которому  в Англии в госпитале накануне подобной операции вечером врач провел успокоительную беседу, рассказав ему  об ее ходе. А он возьми, не дождавшись всего несколько часов, ночью и умер. Вот я думал - проснуться бы мне утром. Утром проснулся, все пока нормально.

И опять. Когда меня на каталке уже везли в операционную, я вспомнил, что был в этой больнице всего один раз, когда хоронил приятеля умершим именно на подобной операции. Но это было очень давно - тогда, наверное, они были менее отработаны. И дабы отвлечься стал я просить Бога о прощении своих грехов, помощи хирургам, которые будут делать мне операцию, помощи мне - благополучно все перенести.

Основная часть операции - наложение шунтов прошла хорошо, а вот сшивание грудины была выполнена, на мой взгляд, неважно. То ли сказались начавшиеся уже предновогодние празднества, то ли, возможно, и что более вероятно, сказалось что я врач, а у врачей, как правило, все болезни, операции проходят не как у всех - и тяжелей, и с осложнениями. На третий день после операции дежурный врач предложил мне сесть в кровати. Когда я стал менять положение, из послеоперационного рубца хлынула кровь. Действительно хлынула. Вся кровать и окружающие меня люди были в крови. Разошлись швы, стягивающие грудину. Меня срочно отправили в операционную, а затем опять в реанимационное отделение. В общей сложности мне там пришлось побывать 3 раза. Через десять дней мне вновь предстояла плановая операция - сшивание грудины.

Легких больных в реанимации не держат, уже сама тяжесть состояния усугубляет пребывание там. У врачей, медсестер работы там много, все время на ногах - от больного к больному. Но все же об одном то ли враче, то ли фельдшере я должен сказать несколько слов. После трех операций под наркозом, большой кровопотери, неоднократных откачиваний из плевральных областей обеих легких крови и воздуха - мне действительно было плохо. Я его подзывал - он не подходил, просил воды - не давал. Он с издевкой в ответ произносил какие-то слова. Иногда подходил, поднимал находящуюся на моем лице маску и с силой до боли опускал, припечатывал ее к лицу. Как мне, возможно, казалось, в палате реанимации было очень жарко. Я попросил его открыть окно. Он открыл внутреннюю раму и произнес: «Что выпрыгнуть хочешь? Не получится, потерпишь еще». И все это мне - тяжело больному, человеку в два-три раза старше его - он говорил на «ты», в грубой, издевательской форме. Не скрою, в тот момент мне было так плохо и от его слов обидно, что я действительно хотел бы покончить со всем. Он - подонок разгадал мои желания.

Я был в полном разуме и могу сравнивать его отношение с другими сотрудниками - вполне нормальными, гуманными, человеческими. Кстати, и воды давали сколько угодно. Про себя я решил: когда буду выписываться из больницы, зайду к нему и выскажу все, что о нем думаю. К сожалению, не довелось. Уже в палате я рассказал своим соседям о его хамском поведении. И вот какой еще случай мне рассказали о нем. В реанимации лежала  больная женщина, над которой он так же издевался. Не выполнял ее просьбы, тыкал до боли маской в лицо. В этот момент в реанимацию вошла дочь больной: то ли генеральный директор чего-то, то ли депутат, не суть важно. Она увидела заплаканное лицо матери, выяснила в чем дело. Потребовала от молодого подонка троекратного извинения перед матерью, иначе она сейчас же идет к главному врачу. Он извинился. Однако дочь в дальнейшем не хотела оставлять этого дела без внимания и все же добиться его перевода в другое отделение или увольнения. Но сердобольная мать уговорила ее не трогать его. А зря, может быть, тогда не пострадал бы от него я и, возможно, многие другие больные. Есть люди, которых близко нельзя подпускать к больным. У них не только нет душевной доброты, гуманности к больным, а напротив развиты внутренние элементы садизма. Пусть подобные медики сидят в лабораториях и лейкоциты крови считают.

Два слова о руководителе отделения. Это действительно профессионал: Кардиохирург с большой буквы - доктор медицинских наук, профессор, трудоголик, интеллигентнейший человек. Я лежал в палате рядом с его кабинетом и видел: он приходил в восемь утра и уходил с работы и в восемь, и в девять, и в одиннадцать вечера. Приходил посмотреть тяжелых больных и в выходные, и в праздничные дни. Единственный недостаток, который я заметил у него - уж слишком малословен. За месяц моего там пребывания он от силы сказал мне десяток слов. Может быть это от скромности, а может быть, просто забыл, что слово тоже лечит.

Когда я уже начинал делать первые шаги по  коридору после третьей операции - сшивания грудины, мимо меня проходили оперировавшие меня хирурги. Среди них были и напортачившие мне грудину, и дежурный хирург, пытавшийся посадить меня раньше времени. Но я даже и не пытался узнать их, т.к. не было у меня на них ни обиды, ни озлобленности. У меня была зависть ко всем им, белая зависть: и тогда, когда они молодые здоровые парни утром быстрым спешащим шагом шли в операционную, и когда через несколько часов возвращались усталые к себе в ординаторскую. Я вспоминал свою такую же молодость - и вот это было обидно.

Помимо повседневной работы с больными лечащих врачей, медицинских сестер, в кардиохирургическом отделении с больными перенесшими операции работают, точнее, круглосуточно ухаживают за ними, так называемые сиделки - гастарбайтеры с Украины. Без них на первых порах действительно не обойтись. Но услуги эти довольно дорогие. В месяц они зарабатывают, когда есть работа, на много больше, чем обычный столичный врач.

В отделении кардиохирургии легких операций нет, поэтому и больные на первых порах чувствуют себя соответствующе. Однако многое зависит и от характера больных. Лежал у нас в палате артист эстрады, конферансье. Он уже на следующий день после операции, как только привезли его из отделения реанимации начал отпускать разные шуточки. Через боли, общую слабость, а все равно шутил, веселил других. А были и нытики. Они до операции ныли, а после - тем более. И поправлялись они дольше.

Когда меня  в третий раз отвозили в операционную теперь уже на сшивание грудины, мои соседи по палате полушутя предупредили: «Доктор, (так они меня часто звали) смотрите, после очередного наркоза дурачком не возвращайтесь». На следующий день, когда меня привезли в палату, увидев сына, я сказал с наигранным удивлением и не своим голосом: «А это что еще за мужик чужой стоит?!» В его глазах я увидел некое недоумение и страх. Но стоящая рядом сиделка оборвала меня: «Хватит, хватит шутить. Я видела, что Вы нормальный». Я был рад, когда увидел на лицах окружающих улыбки, а не жалость и сочувствие. Но наркоз, наверное, все же сказался, вечером меня понесло. По мобильнику позвонил друзьям, живущим в обычной квартире, и стал расспрашивать их, почему они так дешево продали корову. Затем, давясь от смеха и испытывая боли в послеоперационном рубце, я отключил мобильник. А они позже позвонили жене и стали деликатно уточнять, не чокнулся ли я в самом деле. Позвонил сестре, сказал: «Все ничего, только похудел малость, вешу я теперь только 48 килограмм». За одну из шуток мне до сих пор самому стыдно. Очень уважаемому мною, пожилому человеку я сказал, что операцию мне отменили, т.к. у меня семь пролежней: две на пятках, две в области крестца, лопаток и одна на затылке». Его дочь стала обзванивать различные клиники и к вечеру позвонила, что завтра она мне все достанет. Я ей признался, что пошутил и получил в ответ такую тираду, после которой понял, что я перехватил со своими шутками.

Были, конечно, и  краткие периоды депрессии, особенно в моменты слабости, резких болей, беспомощности. В этих случаях выручали близкие мне люди: жена, сын, дочь, близкие друзья. Сын бегал по аптекам - искал лекарства, дочь - стыдно признаться - вводила мне свечи в задний проход, да бы смог «сходить по-большому». А как они оба материально потратились?! Я знаю, что у них лишних денег нет, и поэтому по началу был этим очень недоволен. Но потом я вспомнил своего умирающего после третьего инфаркта отца. В тот момент, не рассуждая я отдал бы все, лишь бы спасти его. Я понял своих детей. Близкие друзья, навещавшие меня в больнице, чего только не приносили, лишь бы я скорей поправился. Одна приятельница пожертвовала  церкви довольно большую четырехзначную сумму денег, чтобы там ежедневно читали молитвы за мое выздоровление. В эти периоды особенно ценишь внимание своих  родных и близких.

В день, когда мне предстояло идти на госпитализацию в кардиоцентр, к нам в квартиру влетел воробей, а это, как известно, плохая примета. Я в этот момент был в другой комнате, поэтому ничего об этом  не знал. Жена стала ловить птичку, но ей это никак не удавалось. В дело вмешался наш любимый пудель - Атос. Он его поймал где-то под тумбочкой. Жена выпустила его на подоконник, и он спустя мгновение улетел. Я рассказал об этом, чтобы подчеркнуть, что Атос тоже принимал самое активное участие в благополучном моем выздоровлении.

Я пошел на сложнейшую операцию. А может, не стоило рисковать? Лечился бы капельками, таблетками. Была ли у меня альтернатива операции? В этой связи расскажу один случай. Двадцать лет назад мой однокурсник по медицинскому институту, близкий приятель в течение многих лет, прекрасный специалист, главный нефролог Москвы провел обследование (коронарокардиографию) в США. Ему сказали, что у него выраженный склероз сосудов сердца и моторесурсов его хватит максимум на три года. Необходимо делать операцию. Денег на дорогостоящую операцию, чтобы произвести ее в Америке, у него не было. А у нас в стране эти операции только, только начинали осваивать. На операцию он не пошел. Мой друг получил инвалидность, значительно сократил работу, и все же через год в ванной комнате во время бритья он умер от остановки сердца.

Из окна комнаты, где я пишу эти строки, видна уходящая вдаль дорога.  А «пока дорога не кончается - надо идти», через все трудности, но идти.
Хотя иногда, редко, но бывают моменты, когда на душе кошки скребут и о всякой «дороге» забываешь. И все же закончить свою невеселую историю я хочу словами известной песни:
«Главное ребята сердцем не стареть,
Начатую песню до конца пропеть».