«Вы играете на скрипке»? - «Нет».

«А ваш брат играет на скрипке»?-  «Да».

                                                             «Что «да»? - «Тоже «нет».

                                                                   (Из разговора двух одесситов)

         В далёком моём безоблачном детстве, ещё до войны, до эвакуации,  мои родители решили, что я должен учиться играть на скрипке. У нас не было в семье музыкантов, никто не проверял мои музыкальные способности, я не помню даже колыбельных песен, которые пела мне мама, хотя она их, наверное, как и каждая мать, пела. Быть может, кто-то из приглашённых за деньги частных учителей музыки, не желая терять возможный заработок, поддержали желания и надежду моих родителей. И я был обречён. А было мне в ту пору уже  шесть  или  семь  годиков.

         Мне купили скрипку, не Страдивари, не Гварнери и даже - не Амати, а простую деревянную деку со струнами. И смычок с белесоватыми тоненькими волосками. А к этому простенькому инструменту был приобретён блестящий, весь никелированный, складывающийся пюпитр, который мне нравился куда больше, нежели моя мучительница - скрипка. Более простого просто не нашлось в продаже.

И я начал постигать музыкальную азбуку, заглушаемую почему-то доносящимися со двора криками моих друзей, оседлавших уже своих коней - длинные палочки, размахивающих в пылу атаки саблями из плоских дощечек поменьше, и без меня  празднующих очередную победу над  поверженным за нашим дворовым сортиром врагом. Но и садиться за школьные уроки тоже не хотелось, и я пиликал и пиликал безо всякого вдохновения. И, с плохо скрываемой неприязнью, встречал каждый раз моего учителя музыки,  упрямо верившего или скрыто убеждённого, что ни Ойстрах, ни Коган во мне не зарождаются и  вряд - ли  проклюнутся даже, если мне купят позолоченный пюпитр и антикварную скрипку, но честно отрабатывали своё время, пытаясь привить мне музыкальные навыки.

         Я вынужден сделать здесь отступление и рассказать о том, что любое повышение температуры тела при простуде выше 38 градусов сопровождалось у меня ночным бредом,  страхами,  неузнаванием  родителей. Врачи говорили, что это пройдёт с возрастом, что я просто впечатлительный ребёнок. Но мне эта моя патология в дальнейшем помогла.

          Не знаю почему, но в начале очередного учебного года меня повели в детскую музыкальную школу для возможного продолжения образования. Это была огромная непростительная (не для меня) ошибка моих родителей, так как на первом же прослушивании повторения звучания отдельных звуков нотной  азбуки, я показал плохой слух и недостаточную способность к воспроизведению их. И меня не приняли.  Но профессор Бронз - самый авторитетный учитель музыки среди частных преподавателей её в нашем городе, был другого мнения,  и мои домашние мучения продолжились.  Они длились до тех пор, пока другой авторитет, уже медицинский консультант, профессор невропатолог, не сказал моим родителям, чтобы мне уменьшили всякие нагрузки, не заставляли меня учиться музыке, если я так противлюсь этому.  Может быть и бред пройдёт. Всё это я подслушал, сидя за дверью кабинета. И взял на вооружение. И поддержал мнение специалиста.

      (Сюрреалистический портрет Паганини. Худ. Жук В.В.2001 г.)

         И скрипка, и великолепный мой пюпитр, с которым  было жалко расставаться (ведь он так блестел!), «пошли с молотка». А я вернулся во двор, в нашу команду. Снова стал участником дворовых баталий, в которых была своя неповторимая вечная музыка. Мой температурный бред с возрастом постепенно исчез, но не потому, что я бросил учиться играть на скрипке. Пытаться учить детей игре на музыкальных инструментах конечно надо, но избирательно. Может быть, пианино я перенёс бы легче, но денег на такой дорогой инструмент у моих родителей не было. Мои дети, ни дочь, ни сын тоже не проявили в себе склонность к занятиям музыкой. Скоро прошедшее увлечение моего сына  игрой на гитаре в период преклонения его перед гением Высоцкого, тоже не помогло. Остался только Высоцкий с его же гитарой, а, главное, с его песнями.

         А я по сей день с волнением слушаю исполнение некоторых музыкальных мелодий на скрипке, прекрасных и неповторимо звучащих на этом волшебном инструменте, но уверен, что я правильно не состоялся как скрипач, ибо так бы не смог сыграть. А чем быть плохим музыкантом, лучше им не быть вовсе, ибо может неверно прозвучать музыкальная мелодия, что непростительно

БАЛЬНЫЕ  ТАНЦЫ.

                                                                      «... Я пригласить хочу на танец Вас,
                                                           И только Вас,
                                                           И не случайно этот танец- вальс...».

                                                               (И. Шаферан - Д. Тухманов)

         Бальные танцы! Украшение придворных, офицерских и дворянских балов в Российской империи. Неповторимая торжественность и красота Венских балов. Даже школьные балы и институтские вечера могли быть приятны и памятны, хотя исчезновение бальных танцев и приход им на смену западноевропейских уменьшили благородство их проведения, очарование туалетов,  естественную грациозность поз и манер. Правда, ничто не может снизить феерическую поступь ритма фламенко и страсть сплетённых в экстазе тел аргентинского танго. Но картина карикатурно танцующих вразнобой фигур на танцплощадках или дискотеках порой вызывало угнетающее впечатление.           

         И, слава Богу, что сейчас в России начинает возрождаться культура бала, пусть пока в Суворовских или кадетских училищах, а там, быть может, и на танцевальной площадке зазвучит мазурка.

         Я плохо танцевал всегда. И не потому, что мне медведь на ухо наступил, и я плохо ухватываю музыку или ритмы. Просто не было учителя, который во время показал бы мне основные движения, некоторые несложные па. А самоучение путём подглядывания, как танцуют другие, либо уроки таких же «умельцев», было явно недостаточно, чтобы овладеть премудростью даже обычных танцев для молодёжных вечеринок. И ещё стеснительность, боязнь выглядеть со стороны нелепым и неуклюжим, тоже мешали совершенствоваться в искусстве Терпсихоры. Но я пытался. И иногда меня прорывало, и я танцевал много, смело и даже говорили неплохо, особенно вальс. А это случалось обычно после 3-ей, 4-ой или 5-ой рюмки водки. Уж, извините за откровенность. Я в кураже однажды так закружил молоденькую партнёршу в вальсе, что даже забыл сохранить приличествующую дистанцию и получил замечание от приревновавшего её парня. А в бальных танцах дистанция между партнёрами всегда олицетворяла скромность и взаимоуважение.

          Став студентом Кораблестроительного института, я отправился в школу бальных танцев во Дворец Культуры Промкооперации, который располагался на Петроградской стороне тогдашнего Ленинграда. Занятия вела бывшая балерина, прекрасный тактичный педагог, терпеливо наставлявшего наш довольно разношерстный коллектив. Она очень умело, чтобы не обидеть никого, утрированно и карикатурно показывала нам наши ошибки, и мы стремились всеми силами их не повторять, чтобы не оказаться смешными в танце. Для показа она выбирала себя в пару кого-нибудь из нас и демонстрировала некоторые па из танца, как их делали мы и как их следует выполнять. Нам без лишних слов становилось всё понятно, и мы очень старательно исправляли ошибки.

         Большой фигурный вальс. Вальсы - миньон, гавот, бостон, мазурка. Падеграс, падекатр, падеспань, падепатинер -  какие красивые названия и как были  элегантны эти танцы, даже в нашем исполнении. Но мы их танцевали, пока занимались в школе. А по окончании школы нам почти, что  не было ни с кем, ни где их танцевать. Ни на одной танцплощадке, ни в одной дискотеке, ни на каком банкете или вечеринке за всю мою долгую жизнь не танцевали бальных танцев. Да и как они могли конкурировать с твистом, рокнроллом, шейком, шимми, буги-вуги и прочими достижениями масскультуры, рождёнными в наш прошедший век. Торжественные, размеренные и всегда праздничные  бальные танцы не давали выхода накапливающейся энергии, сковывали стремление к самовыражению, особенно среди нового молодого поколения. И они постепенно выветривались из головы, и мы забывали движения, их очерёдность и выразительность.

         Приехав на каникулы в город моего детства и школьной юности Винницу, я научил мою девушку самому простому из освоенных танцев - падепатинер - и мы вдвоём станцевали единственный бальный танец. Во второй раз мне удалось пройтись несколько раз в паре с единственной женщиной, умевшей танцевать мазурку и вальс бостон, в танцевальном зале дома отдыха в Булдури на Рижском взморье. И всё! Так и остались в памяти нереализованные мною знания и быстро прошедшее умение, но то, что я в своей жизни всё же станцевал несколько бальных танцев, согревает мою душу. А бальный танец не умирает и «...Смеётся вальс над всеми модами века...!»

 АХ,  ОПЕРЕТТА -  ОПЕРЕТТА!        

          По поводу жанра оперетты режиссёр Будапештского театра оперетты Миклош-Габор Керени сказал: "Эта европейская жемчужина по-прежнему способна покорять нас чувственностью, элегантностью, беззаботной радостью, настоящей любовью и хэппи-эндом, что так редко встречается в нашем напряженном мире".

         Я любил театр всегда и преклоняюсь перед этим видом искусства, и по сей день. Я испытывал священный трепет, когда, усевшись в кресло и затаив дыхание, ожидал начала действа. Первыми моими открытиями были спектакли винницкого муздрам театра "Наталка - Полтавка" и "Запорожец за Дунаем". Я подпевал себе под нос, что " я нэ турок, а казак i як цэ так зробылось так, що в турка я пэрэвэрнувся?" Но настоящий шок я испытал, когда впервые попал в оперетту в Ленинграде, когда был студентом первого курса кораблестроительного института. Кальман, Легар, Штраус, Планкетт, Дунаевский, Стрельников - стали для меня не просто фамилиями, а великими авторами прекрасной музыки, а "Сильва", "Марица", «Перикола», "Цыганский барон", "Весёлая  вдова", "Баядерка", "Вольный ветер", "Холопка" и другие - не просто названиями оперетт, а неожиданным откровением и наслаждением...С тех пор я не пропускал ни одной возможности попасть на спектакли театра оперетты, когда на каникулы уже из Винницы приезжал в Москву или в Ленинград, либо, когда на лето в Винницу забредал с гастролями какой-нибудь театр. Один из выдающихся  и легендарных мастеров отечественной оперетты Герард Васильев шутил когда то: «Оперетту любят все. Некоторые просто стесняются в этом признаться». Я не стеснялся никогда.

         Веселье, иногда трагикомедия, запоминающиеся мелодии, ритмичные танцы, остроумные диалоги и шутки, неожиданно благополучные финалы, именитые мэтры и очаровательные травести или солистки кордебалета с развевающимися и взлетающими ненароком юбками - всё это создавало и надолго сохраняло приподнятое настроение и сладкое послевкусие...

         И, когда мой дядя, приютивший в своём доме, в Ленинграде, племянника из провинции, откуда сам когда-то приехал покорять северную столицу, сделал мне очередной подарок на покупку приличной  сорочки в размере  270 (!) рублей, - я тут же купил патефон и набор опереточных сценок и арий на пластинках к нему...

         В  конце 1948 года ожидалась со дня на день денежная реформа.  Все тратили наличные деньги. Что мне, студенту, тогда  нужно было? Ровным счётом ничего..., кроме билетов в театры, что и было сделано. Я накупил билетов на... 49 (да-да!) спектаклей во все театры Ленинграда, но больше всех в оперетту, чтобы закрыть для себя весь  репертуар. В голове и ушах путались Сильва с Марицей, а цыганский барон  казался временами  весёлой вдовой...

          А теперь о том  к чему может привести неуёмная страсть к оперетте. В то лето в Виннице, куда я приехал на каникулы, гастролировала оперетта из Ростова-на-Дону. Во время спектакля "Раскинулось море широко" я тут же влюбился в актрису второго плана Симочку.  Уже не помню, то ли это было её имя, то ли её героини.                            

           После спектакля, мы с моим тогдашним другом и бывшим одноклассником, банальным способом познакомились с вышедшими после спектакля, актрисами  Симочкой  и её напарницей  Калерией.  Назавтра, мы уже вместе плыли на лодке по нашему чудному Южному Бугу. К так называемому камню Коцюбинского. На корме сидели наши очаровательные артистки оперетты, которых я уже боготворил за их связь с моим обожаемым жанром искусства. Дружок налегал на вёсла, а я крутил ручку на купленном вместо сорочки патефоне.

              И над Бугом разливалась тоже любимая мною "Дойна", сменявшаяся арией Грязнова и "Рассветом на Москва-реке" из "Хованщины", а также нескончаемый набор арий из оперетт. Девчонки немного подгорели, но вечером наши совместные контакты продолжились. Мы разделились попарно, и я долго прощался с Симочкой в палисаднике у дома, где она квартировала. Молодость, взаимная симпатия, отзвуки опереточных мелодий, хорошо проведенное на реке время, сблизили нас настолько, что поцелуи становились всё жарче и сильнее, а заменить их в имевшихся тогда условиях было нечем, ибо дискотеки ещё не родились, а на рестораны ни денег, да и просто привычек не было, и мы с трудом расстались до следующего раза...                                                   

      Но беда пришла негаданно. Симочка забыла в пылу страсти, а я не знал, что может выдержать её нежная кожа блондинки, особенно на очаровательной и такой притягательной для поцелуев, шейке, которую она с удовольствием подставляла мне  (возможно, что у моей пассии там и находилась та самая эрогенная зона, о существовании которой  я в те годы ничегосеньки не ведал). Но наутро, глянув в зеркало, Симочка поняла, что играть в очередном спектакле и в ближайших она не сможет из-за цветущих следов сладких вчерашних поцелуев...Повязав шею бантом и сказавшись больной, Симочка вышла, горя негодованием, на крыльцо для того,                                                чтобы показать мне, что я наделал и что я в этом повинен один, так как она до меня ещё «ни с кем так не целовалась». Я покаялся в своей неосторожности, диком темпераменте и одержимости страстью. Был ли я прощён - не знаю, так как мы больше не виделись, ибо гастроли вскоре закончились, и труппа укатила. Вот такая опереточная история.                                                        

      Со временем моё увлечение опереттой прошло, и остались лишь воспоминания из давней моей юности и о зажигательных, полных страсти, веселья или грусти  мелодиях из них. Ах, оперетта, - любовь моя!