Вот во время сдачи десятыми выпускных экзаменов и случилась эта история.

Сделать маленький приемник и маломощный передатчик было для спецкласса  детской игрушкой. Братья-близнецы Нолик и Додик Зямины, все смастерили профессионально. Приемник крепился на модный тогда широкий ремешок часов. От него по шву рубашки тянулся проводок в карман брюк к батарее питания. Передатчик располагался в школьном саду в старом, оставшимся еще с войны, окопе-убежище. Помните фильм «Операция «Ы» и другие приключения Шурика»? Вот примерно так все и было сделано. Только более компактно. Мальчишки сдавали экзамены - все шло как по маслу. Последним экзаменом была «История и Обществоведение». И тут-то везение им изменило.

В параллельном с нами классе училась сестра обалдуя-десятиклассника Вити Повалина. Каким-то образом она подслушала про «метод Шурика» и стала требовать, чтобы брата включили в число пользователей. «Витьке историю не сдать, - уговаривала нас она, - а без аттестата его в армию водителем не возьмут. И батя прибьет!» Жили Повалины напротив школы и, вечно подвыпившего, малорослого – метр-с-кепкой папашу Повалина, знали все. Витька Повалин вымахал под два метра и около полутора центнеров весом, однако, почти каждую неделю отец, размахивая ремнем, и поддерживая на ходу брюки, неуклюже гонял его по двору.

 «Все директору скажу!» – напирала Ирка Повалина. И мы сдались. Ах, не надо было...

Единственным условием было то, что Повалин пойдет сдавать последним, когда уже все «отстреляются». Бедный Витька, как нам потом пересказывали, изо всех сил пытался понять, что же «гонит» ему Додик Зямин. Он даже нацарапал на листочке несколько слов, относящихся к Февральской революции. Записал дату начала Второй Мировой войны и перечислил страны-участницы. Третий вопрос «Принципы демократического централизма» Витю добил. «Додик, скотина, чего «выборность»? – заорал он в циферблат часов, совершенно забыв, что связь односторонняя. Представитель РОНО, присутствовавшая на экзамене, ничего не поняла, сделала замечание о «скотине» и только. Ассистентом же на экзамене был наш физик Дмитрий Михайлович. Понаблюдав пару минут за красным от напряжения Витькой, Дмитрий Михайлович, извинившись, вышел из класса.

Минут через пятнадцать Нолик, Додик и, сидевший с ними за компанию в окопе, Веня Дрешер стояли в кабинете директора. Дело раскрутили быстро. «Вам, засранцам, сейчас жизнь испортить – сам потом буду совестью мучиться!» – говорил директор. В этот момент дверь распахнулась, пропуская Витю Повалина. Витька улыбался во весь рот.

«Представительше отвечал! – доложил он. – Сказала «вполне», значит сдал. Все сдал!»

«Я тебя сейчас в милицию сдам! – возмутился директор. – Ты, Повалин, хоть понимаешь, что натворил?»

«Не-а...» - протянул обалдевший Витька.

Минут пять Александр Павлович рассказывал про законы о самодельных приемниках-передатчиках, про пересдачу всех экзаменов, про испорченные характеристики и про то, как «обрадуются» родители. На лице Повалина отражалась напряженная работа мысли.

«Теперь поняли?» – спросил директор, выговорившись.

Мальчишки молчали, потрясенные превращением невинной шутки в серьезное преступление. И тут Витя предложил: «А если мы, ну это, в школе ремонт сделаем? Ну, там, покрасим, побелим... Тогда как?» И директор, удивленный простотой решения, кашлянув, неожиданно для себя ответил: «Тогда, конечно...»

Веню, как невинно пострадавшего, решили отпустить, в ремонте он не участвовал. Зато остальных, сдававших экзамены с приемником, уговорили быстро. За неделю школа заблестела свежей покраской, потолки были побелены, все окна вымыты. А инцидент предпочли забыть. И забыли бы, но...

Двадцать восьмого августа, перед самым началом учебного года, в местной «Правде» было помещено объявление «Семья Соловьевых с прискорбием сообщает о смерти Александра Павловича ... директора школы ... »  и далее по образцу. Директор был настолько известным и всеми уважаемым человеком, что у редактора и мысль о проверке не мелькнула

В учительской шел педсовет, когда прозвучал первый телефонный звонок.

«Это правда, что директор умер? А когда похороны? Куда прислать венок?»

«Это ошибка!» - прошипела в трубку завуч, - Он стоит передо мной, доклад читает».

Через минуту телефон зазвонил снова: «Какой человек! Как это случилось? Инфаркт?»

 «Абсолютная ошибка!» - вполголоса объясняла завуч.

После десятого звонка она отключила телефон. В конце педсовета в школу начали прибывать венки. Скрыть от Александра Павловича, конечно, не удалось... Он очень переживал, ему казалось, что он что-то упустил, недоглядел. Казавшаяся такой веселой, невинная шутка обернулась жестокостью.

Первого сентября Витька Повалин пришел в школу и во всем признался. «Пошутить я хотел, ну, за это, за ремонт, в общем. Все ж тогда в поход ушли по Бугу, а мы, как дураки, это, красили, в смысле. – излагал Витька. – Ну, а вчера я пришел, а мамаша плачет, чтоб я, мол, шел директора хоронить. Так я же не знал, что уже похороны, в смысле, вы ж, того, только по объявлению!»

Александр Павлович молчал.

«Так я все понял, ну, что неправильно.- доказывал Витька. – Я же не знал, что такой хай подымется. Так я что предлагаю, а давайте я вашей этой, в смысле жене, ремонт сделаю. Ей же тоже покрасить надо. Я еще Ирку приведу!»

«Повалин, если ты еще хоть слова скажешь, то я об тебя указку изломаю! – заорал директор. – Духу твоего чтоб в школе не было!»

Жена Александра Павловича, узнав о предложении Повалина, рассмеялась: «Как ты мог упустить такую возможность?!» Она работала директором Дома Малютки и, конечно же, внеочередной ремонт пришелся бы очень кстати.

Витька Повалин после армии пришел проситься на работу завхозом. Как раз старый Шумахер уходил на пенсию и Александр Павлович Витьку принял. Витька долго работал завхозом: ездил на школьном грузовике, чинил вечно ломающееся оборудование, гонял, курящих в туалете мальчишек. Его не боялись, как боялись мы старого завхоза, но никогда не дразнили.

Старый Шумахер работал в школе с конца войны. Никто не знал, сколько ему лет, но он уже тогда был совсем седым и казался старым. Появился Шумахер в городе летом сорок пятого. Приехал вместе с женой «на сносях». Жить они стали в школьном подвале. Там же в подвале родился маленький Яша. В сентябре, когда в школе начались занятия, пожарная инспекция потребовала освободить подвал. Шумахер натаскал кирпичей с развалин на соседней улице и слепил маленький домик-сторожку, пристроив его к стене школьного здания. Домик был с печкой, но безо всяких удобств. Считалось, что Шумахеры пользуются туалетом во дворе напротив, и воду из колонки берут там же. Скоро у Шумахеров родился еще один сын. Имена сначала Яши, а потом и Бори Шумахеров появились в списке медалистов школы, а старый Шумахер, прихрамывая, все еще бродил по школьным коридорам, звякая ключами. Мы дразнили старого Шумахера. Само имя его казалось прозвищем. «Шумахер!» кричали мы ему вслед. Он никогда не оборачивался, игнорировал детскую глупость, как и многое другое в этой суетной жизни.

Жена Шумахера, Вера, работала уборщицей. Тихая, боязливая, от любого громкого звука прятавшая голову в плечи, она очень стеснялась вытатуированного на руке номера, всегда прятала руки за спину и опускала закатанный рукав. Никто никогда не слышал ее голоса. Глаза ее зажигались, только когда она смотрела на своего Шумахера. По воскресеньям они часто ходили гулять в парк. Просто шли под руку по аллее или сидели на лавочке, взявшись за руки, смотрели друг на друга и улыбались.

«Блаженные! Чисто блаженные эти Шумахеры! – возмущались бабушки, сидя на скамейках в садике Козицкого. – Ходят, как молодожены, радуются. Чему радоваться? Ни кола ни двора!»

«Верку свою на войне подобрал!»

«Да кто бы за него пошел, за Шумахера этого! А он не дурак, молоденькую взял, здоровую, чтоб за ним ухаживала на старости!»

Моя тетя Рая, принимавшая у Веры Борю, рассказывала, что таких страшных шрамов как у Веры на животе она, всю войну прослужившая в госпитале медсестрой, никогда не видела.

В год тридцатилетия Победы, провожая Шумахера на пенсию, мы впервые увидели его во всех регалиях:  девять боевых наград и три нашивки за ранения. В тот же год ему, наконец, дали однокомнатную квартиру. Тридцать лет прожили Шумахер со своей Верой в ожидании квартиры, вся жизнь прошла в очереди. А счастливы были так, как только могут быть счастливы люди прошедшие все круги ада.

В конце сентября того же памятного Повалинским ремонтом года, стали мы случайными свидетелями нестандартного воспитательного мероприятия. На последнем уроке, когда мальчишки лениво перебрасывали мяч на волейбольной площадке, а мы, девочки, болели сидя на подвальном ограждении перед школьным крыльцом, в школу заявилась нестарая еще бабка с тремя корзинами, вставленными одна в другую (на базаре распродалась и везет домой пустую тару!). Спросила она директора и была нами со двора до директорского кабинета доставлена. День был теплый, окна у директора были открыты. Через пару минут пошел разговор на повышенных тонах, и мы волей-неволей узнали всю историю.

«Как это «при чем»! – голосила бабка. – Чего ж  я пойду к Повалиным? Сам он давно мОзги пропил, а мать забитая, слово против не скажет. Ты директор, ты его и усовести. Где ж это видано, чтобы ребенка сделать и как с гуся вода? А ребенок евойный, даже не сомневайся!»

Директор что-то еще пытался возразить, но бабка не давала ему и слова вставить: «Что ж такое делается! Люди! – вопила она. – Он их тута ответственности учит! А моя внучка пусть пропадает! Спортил девку и в солдаты укатил! А директор покрывает! А я в райком пойду и скажу, кто воспитывал!»

«Нечаева успокойся! – повысил голос директор. - Что ты на меня прешь, я, что ли, с твоей Олькой гулял!»

«Не-е-ет, - ехидно пропела бабулька, - ты, сам знаешь, с кем гулял! Ты-то сразу женился, долго не уговаривали. Вот примером его и воспитай, Витьку этого!»

Александр Павлович высунулся в окно: «Девочки, знаете, где живут Повалины? Приведите мне Виктора. Скажите срочно!» Он повернулся спиной к окну: «Нечаева, иди домой. Пока из кабинета не выйдешь, говорить с Повалиным не буду!»

Бабулька быстренько ретировалась в соседний скверик, где расселась со своими корзинами во всю скамейку, а нас любопытство заставило остаться на нагретом солнцем подвальном ограждении.

В кабинет директора между тем вызвали с урока Сашку Грицана, Гену Костоловского и  Максима Рыбкина – признанных хулиганов и двоечников. Прибежал запыхавшийся Витька и скрылся за директорской дверью. Говорили тихо. Потом из кабинета вышли с недоуменными лицами Грицан, Рыбкин и Костоловский. «Чего ему надо было?» - фыркнул Рыбкин. Грицан и Костоловский только пожали плечами.

Протренькал звонок с последнего урока, мы побежали переодеваться. Выходя из школьных ворот, столкнулись с Витькой.

«Он говорит, смотри на них и, это, запомни, твой будет таким же оторвой, если, в смысле, без отца вырастет! А я что, я это, я не хочу, чтобы мой...»

Витька Повалин женился. Олька, жена его, родила мальчика, уменьшенную Витькину копию, когда сам Витька уже крутил баранку армейского грузовика. Вернувшись из армии, Витька забрал Олю от родителей и поселился с ней в сторожке Шумахера. Оля в тот же год родила девочку. Часто на переменках мы видели ее в байковом халате, перебегавшую из сторожки в школу с тазом пеленок. Она полоскала их в большой раковине в туалете, а потом развешивала по радиаторам в коридоре первого этажа. Пока Оля, напялив поверх домашнего халата синий рабочий, отмывала полы, громко, во весь голос, перекликаясь с  техничкой второго этажа, пеленки просыхали. Она складывала их в таз и бежала по скользкой тропинке обратно в сторожку. Вечером после ухода второй смены Витька мыл полы сам. «Олька детей купает, - объяснял он – а я боюсь с такими малыми, еще это, поломаю!» Года через два им дали комнату в малосемейке. Олька сдала малышей в детсад, а сама пошла работать продавцом в молочный магазин на углу Ленина.

После их переезда Шумахерскую сторожку разобрали, двор заасфальтировали.

Место, где стояла сторожка у глухой стены, стало главным пунктом свиданий. «Встретимся на большой у Шумахера!» - уговаривались мы. И со звонком на большую перемену бежали к заветной стенке. Сколько парочек впервые поцеловались «у Шумахера»!

Жизнь продолжалась...