Я  не профессиональный театральный критик. Я всего лишь старый любитель-театрал,  и в моих  заметках   только впечатления о спектаклях:  ведь спектакль может и не понравиться,  но впечатление может оставить очень яркое.

   Вот такое,  к примеру:

 Оксана Мысина:  «Театр Медеи».  

                       Впечатление.

    (Театр «Школа драматического искусства)

   Дивный режиссёр,  изумительная актриса--  и совершенно чудовищная пьеса!.. Монолог  стареющей актрисы,  игравшей когда-то Медею и теперь вспоминающей о любовных вкраплениях в её жизнь,  путающую себя с Медеей…

   Всё бы ничего,  но текст написан чудовищным языком--  просто поток бытовых слов—«он пришёл»,  «он вышел», « он вскипел»,   «надо бы обратиться к Богу--  и прочая чушь..Слушать это было невыносимо—я бы ушла,  но это был маленький изящный зал--  а в зале ещё был чей-то кашляющий ребёнок, так  что полную порцию ненависти  зал  уже исчерпал из-за него  –  на меня бы уже не хватило ..

  И я не пожалела:  в какой-то момент я просто перестала слушать текст--  и отдалась виду того,  что происходило на сцене:

Посредине сцены стоял один стул с высокой резной спинкой,  и на него опустилась босая (!)  Оксана Мысина--  в чёрном вечернем платье с огромным декольте (кстати--  её первая реплика:  «все считают меня сумасшедшей!»).  Голые ступни—поразительно прекрасной формы она старательно вытаскивала из-под подола,  хотя в зале было адски холодно.

  Мой взгляд уже остановился на ступнях,  и я поняла,  что не зря пришла!..Это было художественное зрелище!

   А потом к ногам добавились изумительные руки--  белые,  как крылья в «Лебедином»  с Плисецкой --  они всплескивались,  неслись в стороны и к небу,  охватывая длинные волосы,  похожие на маленьких змей--  и эти волосы были ещё одним спектаклем:  они с размаху закрывали лицо,  потом резко отбрасывались назад в порыве неистовства..Потом она вскакивала и легко бежала через всю сцену к окну--  и грустно возвращалась на мысочках этих чудных ног обратно..

  И когда,  наконец,  закончился этот неистовый порыв  и она убежала за кулисы--  зал заревел от восторга!..Она выбегала ещё пять раз--  и от счастья  бросала свои белые руки в публику,  хохотала от радости и закончила тем,  что поцеловала спинку своего стула!

    Да,   это был тот случай,  когда неважно,  про что,  а важно—как!.. И это « как»  и было настоящим искусством--  вдохновенным,  карнавальным,  искрящимся--  это была сама ЖИЗНЬ—такой,  какой мы бы хотели её чувствовать.

 Вот такое впечатление.  И я не могу сказать,  хорош ли был спектакль--  ведь кроме моих глаз и воображения—у меня ещё есть уши,  а для них это была мука!

  Но в итоге перед глазами стоит  вся её фигура (  а ведь она не очень красива и ей далеко за 50)--  но она совершенно очаровательна и невероятно женственна!!

     И она потрясающая актриса. Даже гениальная:  не представляю,  кто бы ещё так блистательно мог сыграть  этот ужасный текст—( просто «дыр,  бул,  щул»).

  (Прости,  Господи!). 

                «Опасные связи»

        (Театр Моссовета)

Актёр Александр Яцко и  режиссёр Павел Хомский--  очень опасная связь.

     
           А.Яцко

   Ты входишь в фойе театра—и сразу погружаешься в праздник: всё залито светом,  в глубине –дивный зимний сад,  посередине рояль, за которым сидит компактный (крошечный,  ладно скроенный)  пианист в бабочке,  и звучит нежно-нейтральная мелодия…

   Звонок—и ты ныряешь в нечто мглистое ( в преддверии ада), лишённое света и воздуха пространство,  где не видны номера кресел,  где не может быть и речи о том,  чтобы поставить ступни параллельно,  а колени прижаты к переднему креслу так,  что изменить позу будет возможно только, когда кончится торжество зла на сцене…

  Ну и  --о спектакле:
  Почти нет никаких претензий к Ольге Кабо (маркизе де Мертей):  она послушная ученица режиссёра Хомского.  Что ей велели,  то она и делает: ни подлинной страсти,  ни желания натянуть струну между собой и партнёром-  Виконтом де Вальмоном;  назидательный тон нравоучений,  которым она ( как тётушки в пьесах Островского  поучают племянника),  заставляет Вальмона выполнять свои поручения (  почему он за них берётся,  нам не дают разъяснений).

   Нет претензий и  к щебечущим,  хохочущим,  обнажённым  красоткам,  колыхающимся в кружевных простынях в постеле Виконта.

   Нет претензий и к Ирине Карташёвой ( тётке Вальмона) --  знаменитый голос которой мы знаем по дубляжу Одри Хэпбёрн в «Римских каникулах»:  ей 90 лет,  «ещё легка походка…».

   Но:  «За что ж вы Ваньку-то Морозова?  Ведь он ни в чём не виноват!»… За что обездвижели нашего любимого Александра Яцко—Виконта де Вальмона, которого мы знаем как живого,  резкого,  нервного,  пластичного…За что накинута  на него невидимая  паутина  какого-то мудрёного паука?..

   Вот он впервые появляется на верху лестницы---  зал мгновенно встаёт в привычном восторге…

   Он легко сбегает вниз,  склоняется в ломком поклоне,  очерчивая невероятно изящный жест кистью руки…и замирает на полтора часа,  практически недвижимо,  в позе и облике Гамлета,  ожидая,  когда режиссёр разрешит ему реплику…

   Оживляется он только в сцене фехтования,  хорошо усвоив уроки великого Немировского:  узкая чёрная фигура---  сама,  как шпага—гибкая,  быстрая и трагическая...

   Так что же это было?..Кто выпустил из него воздух,  из него,  которого мы знаем,  как Понтия Пилата,  царя Бориса,  Свидригайлова--  с его поразительной пластикой и страстностью?..

   Зачем режиссёр заставил его в сцене с маркизой абсолютно бесстрастно и с любопытством—( как нанизывают бабочек на иголку)- надевать ей подвязки,  башмаки,  застёгивать корсет?   Так и кажется,  что мы видим,  как за кулисами старый товарищ по сцене помогает уставшей  от семейных забот  коллеге одеваться перед выходом на публику ( кстати сама по себе метафора--  опасна:  получается,  что если снять со Зла внешнюю оболочку,  то внутри оно окажется очень привлекательным!)…

   Так и ждёшь,  что вот сейчас на сцену выскочит колдун с ключом,  повернёт его в замке-   и виконт начнёт двигаться,  изображать желание,  перемещаться прыжками по сцене,  как он это делал много раз в других спектаклях у других режиссёров…

  Этот же режиссёр просто выпил всё вино из нашего любимца.

   Ну и,  конечно,  ещё одна его находка :  в сцене похорон Вальмона маркиза де Мортей с пафосом,  в духе советских времён,  произносит фразу  почти  чеховской Сони: «Мы будем жить дальше!»--  то есть и дальше творить светлое зло «и  мы увидим небо в алмазах…»

   Увы,  мы очевидно его уже не увидим в спектаклях этого режиссёра,  просто придушившего прелестный роман.

    И прекрасного актёра—Александра Яцко…

               Наконец-то нормальный Гамлет!

 Это было настоящее зрелище --  как в добрые старые театральные времена...

   Режиссёр—Борис Морозов,  главный режиссёр театра,  когда-то давно поставивший гениально «Сирано»  с Шакуровым в Театре Станиславского,  на которого бегала много лет вся Москва.

 Сначала нас потрясли размеры всего: входа в зал--  (в здании в виде красной звезды,  хотя её силуэты можно рассмотреть только с вертолёта!---).  Он был гигантским,  с массой ступеней—идёшь в гору,  как на курган «Родина-мать».

Когда отдышались--  чуть не сошли с ума от вестибюля,  размером с весь МХАТ…

Потом онемели от вертолётной площадки--  туалета.

И когда раскрылся занавес--  зал,  потрясённый размерами сцены и того,  что открылось глазу--  закричал,  запричитал,  завизжал и захлопал!!

Сцена-  невероятных размеров в длину,  ширину  и,  самое невероятное-  в высоту--- представляла собой голую площадь, задник которой являл собой кирпичную стену Замка--  просто в натуральную величину всех знакомых нам замков.

 И под Шостаковича--  со всех сторон и из всех щелей--  на сцену потянулись 25 актёров-  в поразительных по красоте  рыцарских костюмах---  и выстроились они группами по три,  пять,  четыре--  по всей сцене,  создав тем самым законченную старинную картину…Это было чудо!!

  Потом они все потихоньку уползли по своим,  невидимым нами—щелям-  и на авансцене остался очень добротный Гамлет: оказалось,  что актёр--- сын обожаемого нами когда-то актёра Евгения Лазарева,  игравшего в дни нашей юности в Маяковке в  «Сократе»  вместе с Джигарханяном…И сын не посрамил отца--  он был гибок,  пластичен,  экспрессивен,  с чудным голосом и с пониманием того,  что он говорит(  хотя в этой части нам не повезло--  перевод был не Пастернаковский,  а Лозинского,  и из него ушла поэзия и гармония. Жалко!).

Другие актёры делали всё,  что было велено,  а велено было --  невероятно талантливо!! ..Они   двигались на всех планах сразу:   даже невероятно,  что на такой большой площадке не оставалось мёртвых  зон--  всё было в движении..

Вообще—все массовка была поразительно гармоничной живописью--  это были картины одного,  очень стильного художника--  режиссёра Бориса Морозова. Как славно,  что он не потерял своих прежних навыков!..

        

И был чудный художник--  опускались маленькие занавесы в виде художественных полотен,  опускались сверху ограды с мордами лошадей, опускались огромные дивные светильники--- словом,  каждая сцена вызывала восторг зала.

  Короче,  мы были просто счастливы.

  Давно уже не идут в Москве нормальные спектакли, в которых  уважают текст автора и зрителей,  у которых ещё сохранился вкус!

  (Фото- из интернета)