Шелковый путь из Хайфы

в Ташкент и Наманган

Фрагменты из новой повести

Наманган

Решение поехать в Наманган было не случайным.

Поначалу в графике ознакомительных поездок планировались Самарканд и Бухара. Но Саида твердо заявила: «Самарканд и Бухара - только после Намангана»!

Дело в том, что Наманган, вернее, кишлак  Караскон под Наманганом (13 километров от областного центра), - родина Саиды. Там  и поныне живет и здравствует значительная часть ее родни (всем до ста двадцати и больше!):   пожилая мама, старший брат Анвар с семьей, три старшие сестры, племянники, племянницы… Плюс почти весь кишлак знакомых и  друзей.

Я наслаждался красотами природы, проносящимися за окном автомобиля. Мунид  лихорадочно листал записную книхку,  истязал себя зубрёжкой имен многочисленной родни Саиды.

- Мама - Робия, старший брат - Анвар, старшая сестра - Хатича, средняя сестра - Хадися, младшая… - Мунид запнулся и вопросительно посмотрел на Саиду.  

- Мунид-ака, старшая сестра -  Малика. Она  - мать Мухсина, который на днях женился  на Зульфие. Хатича - средняя сестра. Хадися -  мать моей племянницы Мамубы. Неужели трудно запомнить?!

- Хатича - старшая сестра, Хадися - средняя, Мабуба - дочь Хатичи… -  бубнил Мунид.

Саида рассмеялась:

- Да нет же! Хадися - это средняя сестра, мать Мамубы. Алик-ака, помогите другу!

Но где уж там? Я и сам запутался, кто - старшая сестра, кто - младшая.  Кем приходится Мухсин - Мабубе, а Мухсин - Малике …

Я прильнул к окну под монотонное бормотание Мунида: «Анвар…  Мамуба… Хадися…  Хатича… Мухсин…  Зульфия…  мама Рогия…   

Итак, мы мчались  в Наманган! Алмалык, Ангрен, Ахангаран… Камчикский горный перевал. Дорога вьется между скал Чаткальского хребта. От сказочных красот захватывает дух. Придорожные крикливые базарчики, забитые лепешками, янтарным виноградом, арбузами и дынями, восточными приправами…

Летний ресторанчик (запамятовал название) -  оазис с беседками под камышовыми крышами, прямо из "Тысячи и одной ночи".  Благоухание цветов, фонтанчики, журчащие арыки, павлины, узбекские мелодии, юные официантки в полупрозрачных блузках. Обилие восточных блюд, разнообразные алкогольные напитки.

Я заказал себе  уйгурские манты,  нашинкованные курдючным жиром, Мунид - шашлык, Саида - чучвару, наш водитель Ибрагим  - тандырную самсу.

Втроем незаметно (под такую закусь!)  приказали жить бутылке коньяка. Водитель, естественно, не пил.

Я расслабился, мне стало хорошо.  Растянулся на скамье, прикрыл рукой глаза. Робко предложил Саиде:

- Может, не поедем в Наманган, а денёк-другой побудем здесь?…

- Дорогой Алик-ака, уверяю вас, что в Карасконе вам будет ничуть не хуже. Вы в этом сами убедитесь.

Саида оказалась, как всегда, права.

                                        Без рыбы и евреев

Преодолев триста четыре километра, мы, наконец, достигли Намангана. Перед въездом в город я еще раз заглянул в путеводитель.

«Наманганская область (Namangan viloyati) — административный регион республики Узбекистан. С запада граничит с Ташкентской областью, с юго-запада с Таджикистаном, с севера с  Киргизией. Областной центр - город Наманган. Область славится бекасамом, атласом, шелком,  чустскими ножами, тюбетейками. На территории Наманганского вилоята берет начало великая река Средней Азии - Сырдарья. Численность населения -  2134,5 тысяч человек.  Из них: узбеки - 74,5%, казахи - 4,1%, таджики - 4,8%, киргизы - 0,9%, туркмены - 0,6%, татары - 2,4 %, русские - 6,5 %, украинцы - 0,8 %, белорусы - 0,1%, Корейцы - 0,9 %...

Кто про что, а еврей - про "пятую графу". В статистическом отчете я нашел, что евреи в Наманганской области составляют 0.1 процента от численности населения.  Эти 0,1процента  не давали мне покоя до самого райцентра.

В Чартаке я  попросил водителя остановить машину, чтобы попасть  на прием к хакиму (главе района) и узнать количество евреев, проживающих  в  районе.

Саида была знакома с председателем и вызвалась помочь мне. Правда, чтобы не пугать его, на всякий случай  скрыла, что я приехал из Израиля. Тот внимательно выслушал меня и удивился, почему меня интересуют именно евреи.

- У нас в районе, - сказал хаким, - живут и русские, и таджики, и киргизы, и татары. А хотите, я познакомлю вас с корейцами?

- Корейцев я, конечно, уважаю, - ответил я, - но меня интересуют местные евреи.

Хаким покосился на Саиду:

- Ким бу (кто он - узб.)?

Саида растерялась. На выручку пришел Мунид:  

- Он этнограф. Ищет в Наманганской области  еврейские гнездовья.

Хаким как-то странно глянул на меня.

- Я не понял, уважаемый, вы кто -  этнограф или орнитолог?

- Я орнитолог  с этнографическим уклоном.

- Надо же! - Оживился председатель. - А я работал главным ихтиологом на Сырдарьинском рыбокомбинате. Но рыба - дура. Сменилась власть, и рыба почти вся ушла.  - Он помолчал, потом добавил. -  Вот так и с нашими чартакскими евреями.

- Зов предков, генетическая память… - глубокомысленно произнес Мунид.

- Против природы не попрешь - поддержал я друга. - Но кто-то остался? Ведь так?

- Почти что так, - подтвердил хаким.

- Что значит "почти"?

- Они уже полгода, как в Израиле. Вы о санатории «Чартак», конечно, слышали?

- Еще бы! Знаменитый бальнеологический курорт. Лечебная термальная азотная вода с примесью кремния и натрия.

- И много  йода! -  встрял Мунид.

- Это правда! - подтвердил хаким. -  Ни одна страна не имеет столько йода, как у нас. Йод -  наше достояние и гордость! И еще чартакские евреи. Отличные врачи специалисты!

- Тогда зачем они уехали? - вступила в разговор Саида.

- Шайтан попутал, - сказал хаким.

.- Да нет, шайтан тут не при чем,- возразил  Мунид.   - Рыба ищет там,  где глубже, а человек - где лучше.

Двусмысленная реплика Мунида оскорбила председателя.

- На что вы намекаете? По-вашему, Израиль лучше нашего  Узбекистана?

- Нет, конечно! Лично я свой родной Узбекистан не променяю ни на какой Израиль.

А вот тут Мунид солгал. Он два года жил в Израиле, пока с женой не разругался  и не рванул   в Ташкент, на свою историческую родину.

- Вы вот что, уважаемый этнограф, - завершил беседу председатель. -  Пока не поздно, отправляйтесь в Андижан. Там, говорят,  еще осталось двадцать шесть евреев.

Пожелав процветания Чартакскому району, осиротевшему без рыбы и евреев, мы взяли курс на Караскон.

   Парадоксы времени

Кишлак встретил нас патриархальной тишиной, нарушаемой журчанием арыков, и размеренностью неторопливой жизни. Его ничто не тронуло: ни смена политических режимов, ни технический прогресс двадцатого, а теперь уже и двадцать первого столетия, ни капризы современной моды. Здесь всё было, как прежде: и при советской власти, и до большевиков, и во времена народного любимца Хаджи Насреддина.  Если не считать, конечно,  что на многих крышах торчали телевизионные антенны, а по улочкам разгуливал ишак, по бокам которого красовались фанерные рекламные щиты компании «Билайн»  с текстом на английском и узбекском языках: «Продаю домены (аукцион ru-центра) по самым низким ценам. Регистрация клиента ~ Панель управления  ~ 1$ =  1 wmz ~  Заказы на форуме или online icq 332778855 ~".

Запомнились три ишака агитатора-пропагандиста. Судя по всему, они прошли хорошую дрессуру. Притормозив возле очередной калитки, они оглашали улицу истошными ослиными призывами: иа-иа-иа!

На боках четвероногих агитаторов висели яркие агитационные плакаты на узбекском языке: "ХАММЛАР ПАХТА!" (ВСЕ - НА ХЛОПОК!"). Октябрь -  второй, решающий, месяц сбора урожая. Дорог каждый день и час.  Ни один трудоспособный житель кишлака не должен был остаться в стороне от сбора урожая…

На саманной мазанке, наверняка построенной еще при Тамерлане, ярким цветом выделялась вывеска на оргалите: "Сартарошхона" - "HAIRDRESS", а на соседней чайхане -  "TEAHOUS".

Парадоксы, парадоксы…

Встречали нас близкие родственники Саиды, начиная с главы семейства - мамы Робии (вылитая Васса  Железнова в исполнении Пашенной!).

Вечером, как только солнце завалилось  за  глиняный дувал, гостеприимные хозяева накрыли на айване щедрый дастархан, венцом которого, естественно, был плов (какой, я уже со счета сбился). Но какой же пир, если в нем участвуют мужчины, обойдется без алкогольных возлияний?!

Глава семейства  мама Робия вынесла трехлитровую бутыль своего домашнего  вина, которая хранилась еще со времён покойного Мурада,  супруга Робии.  Умер он пятнадцать лет назад и завещал открыть бутыль на самый из ряда вон выходящий случай. И этот случай, наш приезд, настал.

А дальше произошло невероятное. Бутыль была намертво закупорена толстенной пробкой. А штопора, с уходом в мир иной Мурада, в семье не оказалось.

Что делать?  

Мы с Анваром и Мунидом взялись открывать бутыль. Но не тут-то было. Пробка не хотела вылезать. Мы поочередно стали выбивать ее ударами ладони по дну бутыли.  Отбили руки, а пробка ни на микрон не поддалась.

И вот тут-то вступила в дело мама Робия. Не говоря ни слова, она взяла эту заветную бутыль и, зажав ее между колен, простым гвоздем принялась  выковыривать пробку. Вся семья (а мы с Мунидом уже безоговорочно были причислены к семье), затаив дыхание, наблюдала за действиями Вассы Железновой.

Через несколько минут отважной борьбы с пробкой, экзекуция была завершена. Надо было видеть, с какой невозмутимостью Робия водрузила в центр дастархана побежденную бутыль! Раздались долго не смолкающие аплодисменты. 

Мы, трое мужиков, стыдливо отводили взгляды.

Я взял слово и произнес тост в честь мамы Робии. А закончил здравицу словами: "Есть женщины в кишлаках Чартакского района, которые способны гвоздем откупорить бутылку!".

Раздалось троекратное "ура".

Затем пошли тосты в честь нерушимой израильско-узбекской дружбы, вслед за ними - тосты эксклюзивные: за Хатичу, Хадисю, Малику, Саиду, Анвара. И по второму кругу, но в обратном порядке, за Анвара, Саиду, Малику, Хадисю, Хатичу, маму Робию…

Потом все вместе пели песню "В Намангане яблоки зреют ароматные…" (как же без нее?).

Потом…  Вот что было потом…

При  романтических свечах

и  спущенных штанах

Глубокой ночью я проснулся от тяжести в желудке. С трудом разлепил глаза и огляделся. Мы с Мунидом  спим  на полу на курпачах (узбекских одеялах).

Мунид сладко посапывает, но нет-нет, да и срывается  на откровенный храп.

За окном густая темень. Ни луны, ни звезд. Небо в плотных осенних облаках.

Тишина стоит такая, какая бывает только в кишлаках.

Я на цыпочках переступаю через друга, чтобы ненароком  не нарушить его сон. Хотя, он так мертвецки спит после съеденного плова, что даже если бы я был медведем и наступил  ему на ухо, вряд ли бы он проснулся.  

Осторожно выхожу во двор. Пытаюсь вспомнить, в какой части огромного двора находится сортир.  Но все мои попытки тщетны. А ведь  я знал дислокацию проклятого сортира, когда днем, еще до начала пиршества, мне показывали сад и хозяйственные пристройки. Но это было днем. Сейчас же я окончательно потерял ориентацию.  Помню, что туалет расположен в дальнем углу двора, за вишневым садом. Но в каком именно углу и где он?..

Подбегает сонная собака Линда, ластится ко мне. Значит, не зря я угощал ее, пока мы уминали плов, куском баранины на косточке.  (Линду привез в кишлак после демобилизации двоюродный племянник Саиды,  который служил на погранзаставе под Термезом).

- Линда, след! Вишневый сад! Сортир! - умаляю я четвероногую подругу.

Но Линда русским не владеет и команды понимает только по-узбекски…

Осторожно иду по извилистой дорожке. Сослепу ничего не вижу (как назло, очки оставил в доме, возле курпачи). Линда - хвостиком за мной, сочувственно подвизгивает мне.

Неожиданно налетаю на сарай. Закудахтали вспугнутые куры. Из соседнего загона заблеяли бараны. Из-за дувала залаяли собаки.

- Ким бу? Ким бу? (Кто это? - узб.)  -  из темноты донесся голос мамы Рубии.

-Зэ они (это я)… - сперепугу закричал я на иврите.

Тут же я услышал голос Саиды:

- Ма кара, Алик-ака?! Эйфо ата? (Что случилось?  Где вы?) - Я узнал голос Саиды.

- Ани по! (Я здесь!)

- Эйфо? (Где?)

- Ани ба-люль (Я в курятнике)

- Ма ата осэ шам?!  (Что вы там делаете?!)

- Ани мэхапес шерутим (я ищу туалет.)

Через полторы минуты прибежала мне на помощь Саида. А вместе с ней  Хатича. С тремя  зажженными свечами. Две  свечи - у  Саиды,  одна - у Хатичи.

- Туалет находится в другом углу двора, - объяснила мне Саида.- Мы вас туда  проводим.

Я замахал руками:

-  Что вы, что вы!

- Да не стесняйтесь вы, Алик-ака, - успокаивала меня Саида, пока мы шли к цели. -  Ведь мы свои. Держите, - Саида вручила мне свечу. - В туалете перегорел патрон. Смело заходите и делайте свои дела.

О,  благословенная Саида! - подумал я.

 Двери в сортире не было. Остались только петли.

- Алик-ака, вы не беспокойтесь, мы подглядывать не будем. Устраивайтесь поудобнее и  не торопитесь. Мы вас посторожим.

Сестры остались на дорожке сторожить меня. Язычки пламени отбрасывали тени на их заботливые   лица. 

Я зашел в сортир и осмотрелся. Это была типичная кишлачная уборная. Чисто вымытый дощатый пол, в уголке - горка камушков из глины, кумган с водой для ополаскивания рук. Узко вырезанная щель в полу.

В таком сортире я не был больше пятидесяти  лет. Последний раз посещал его,   будучи студентом, в кишлаке подшефного колхоза, куда нас ежегодно вывозили для сбора хлопка.

Я прицелился и хотел присесть на корточки. Но не тут-то было. Ноги не сгибались. Сказались годы, да и отвык я  от подобных процедур.

Пришлось принять позу спринтера на стартовой позиции перед забегом.

В левой руке я держал горящую свечу, а правой, чтобы не упасть, вцепился в перекладину в стене.

Минуты через три все было кончено. Я выпрямился, натянул штаны, застегнул ширинку. Вышел из уборной.

Гуськом, через вишневый сад,  с горящими свечами мы возвращались к дому. Впереди шла Саида. За ней - я, позади Хадича…

  Явление израильтянина карасконскому народу

На следующий день утра до вечера ко мне шли ходоки, чтобы поглазеть на настоящего израильтянина. Детишки хотя бы кончиками пальцев  норовили прикоснуться к иноземцу. Пятидесятидвухлетний Анвар-ака, старший брат Саиды, попросил меня показать ему даркон (паспорт). Нет, не для  проверки моей личности, а просто подержать его в руках.  Ходоки несли мне угощения: фрукты, горячие лепешки, посыпанные тмином,  самсу, копченые казы (колбасы из конины),  мешочки с куртом (соленые, высушенные  на солнце маленькие шарики из творога), халву с орехами, тюбетейки, чапаны, чалмы, узбекские сорочки,  хорезмские костяные четки из бивня мамонта (археологи нашли его в Карасконе, недалеко от бани).

Кто-то презентовал остроносые узбекские галоши (ковуши). Это при нашем-то несносном климате, когда последние дождевые капли  выпадают в середине марта (а то и в феврале), а первый дождь, если повезет, в начале декабря.  Моим ковушам мог бы позавидовать любой израильтянин. В подарок дочери сшили выходное платье из знаменитого маргиланского хан-атласа.   Примеряли на Саиде (О, Саида, не будь тебя!..)

В Карасконе мы пробыли два дня. За это время случились и другие приключения. Но о них  рассказывать сейчас не стану. Достаточно и тех, о которых написал.      

Продолжение следует...