БОМЖ ДЛЯ МАРИНЫ

1

К нам приблудился бомж. Настоящий. От таких мы отводим глаза на улице, таких мы не пускаем в сердце, не задерживаем в мыслях, таким и копейки не подаем. Ибо не просят, идут себе мимо, безразличные к нам.

Но этого подкинула сама Судьба - в наш подъезд, на нашу площадку девятого этажа, прямо на лестницу, ведущую к чердаку. И я сразу поняла: лестница хоть и общая, но бомж исключительно для Марины.

- Сопит, - сказала Марина, созерцая развернутую газету, под которой находился некто. - Значит, живой.

- Да уж, мертвые так не смердят.

- Такой мороз на улице, а он в туфлях. Похоже - мужик, лапища какая... Попробуй на такую ножку обувь подобрать.

Вот, мозги моей подруги уже заработали в конструктивном направлении. Осмотр спящего тела приобретал деловой характер, хотя эта черта - деловитость - была присуща мне, а не Марине

- И когда уже на дверях код поставят? - брякнула я неосмотрительно, заслужив Маринино недоумение.

- И где тогда этим несчастным в непогоду ночевать?

- Н-да-а, - посочувствовала я  во имя дружбы.

И тут грязная рука откинула газету, человек сел и зашелся в оглушительном и хриплом кашле. Мы невольно отступили.

Приблудный был плешив, с кустистой щетиной на опухшем лице, небольшими водянистыми глазами. Бр-р-р... Он был так неэстетичен в явной своей принадлежности еще и к алкашам, что хотелось плюнуть и уйти. Но озабоченная Марина уже ставила свой диагноз:

- У вас бронхит! Вам лечиться надо. И нельзя на ступеньках лежать. Я сейчас одеяло принесу ватное.

Она кинулась домой, а я спросила:

- Вы откуда взялись?

- Из второго подъезда, - прохрипел бомж, утирая ладонью слезы напряжения. - Оттуда прогнали, ментов обещали позвать... Я  в ваш подъезд пришел, сел на втором этаже, там батарея теплая. И оттуда прогнали. Вот, сюда потихоньку пробрался.

Он глянул на меня вопросительно и поджал ноги.

Появилась Марина с ворохом одежды и тяжелым одеялом.

- Встаньте, подстелите себе. Вас  как зовут?

Бомж словно задумался, молчал.

- Имя у вас есть?

- Толик.

- И сколько ж вам лет, Толик? Пятьдесят? Больше? Толик... Отчество у вас имеется? - подключилась я.

- Ну да, вам и фамилию скажи, - вдруг усмехнулся Толик.- А вы в  ментовку позвоните. Не-е, не скажу. Толик - и все. И не пятьдесят, а сорок шесть... кажется.

- Вы что - в милиции на учете? - спросила я, и Марина укоризненно глянула на меня.

- Нужен я им! Что с меня возьмешь? Просто выметают нас из города куда подальше. Но сначала лупят, гады, по почкам резиновой палкой, чтоб следов не осталось, а кого и по мордасам, если харя не понравится, как моя. Мне вот нос перебили! Был нос как нос, как раз пополам и хряснул, дыхалка теперь не работает, соплю.

- Не будем звонить в милицию, успокойтесь! Стелите скорее одеяло да оденьтесь потеплее, там найдется кое-что.

Толик встал послушно, стал снимать свою грязную нейлоновую куртку, подбитую ветром. И оказалось, что он худосочен, узкоплеч, с тонкой шеей. Джинсы болтались на нем, короткая рубашка с единственной пуговицей у ворота выбивалась, открывая голое пузо. Толик поспешно натянул через голову просторный свитер Максима и тут же утонул в нем, провалился до самых коленок.

- Те-еплый, вот спасибочки,- забормотал бомж, оглядывая себя и косясь на Марину, которая терпеливо держала на руках остальное барахло. - А это штаны? О, с начесом, шикарные... Это мужа вашего, да? А не заругает? Давайте, - он аккуратно опустил спортивные брюки на газетку, - это я завтра надену, а то еще запачкаю на ступеньках.

- Одеяло стелите! Ну, снимайте с перил, не могу же я держать все!

- Нет, одеяло жалко! Я его с собой завтра заберу. - Ва-атное!

Он закашлялся, и мы какое-то время пережидали этот приступ.

- Сейчас стелите! Сами видите - нельзя вам лежать на холодном. Сейчас еще таблетки разыщу, чай вам нужен горячий. Есть хотите?

Толик застенчиво дернул плечом, кивнул и тут же попытался завести светский разговор:

- Ну, а вас как зовут?

Обращался он исключительно к Марине - сердце его было отдано спасительнице. Та ответила.

- Век вас буду помнить, тетя Марина! Молиться за вас буду!

- Ну, спасибо, племянничек, утешил.

Потом Толик ужинал с Маринкиных тарелок и чашек, довольный, что наскочил на таких дур, а мы с Мариной пили чай в ее кухне, шепотом обсуждая событие.

- Обрати внимание на его речь. Почти нет вульгаризмов и ни разу не матюкнулся. Больше похож на бича, чем на бомжа. И руки с тонкими пальцами, как у...

- Карманника, - подсказала я.- Или домушника.

Подруга поморщилась:

- Ты прямо как Максим - сначала видишь плохое. По-моему, у него легкие больны, похоже на туберкулез, так подозрительно кашляет...

- И вши имеются, так подозрительно чешется. А еще имеется какая-нибудь венерическая хворь...

- Откуда? Кому он такой нужен? Без зубов! Урод! Ты обратила внимание: вверху у него два зуба торчит и внизу три, вразброс, и как же он жует? У него ж, бедняги, зуб на зуб не попадает! Ему срочно нужны протезы!

Я расхохоталась:

- Подари ему свои коронки!

- А курточка? Это же обыкновенная ветровка! В такой мороз, больной и раздетый, мама миа! Ему надо в горздрав идти, пусть направляют в тубдиспансер!

- Может, сразу в министерство здравоохранения? Там прямо мечтают кого-то облагодетельствовать! С таким видом, с такой опухшей мордой его и в поликлинику не пустят.

- Завтра мы его искупаем...

Я чуть печеньем не подавилась:

- Что-о?! И где ты его купать собираешься?

- А в санстанции, или как там это заведение называется - от нас недалеко? Санпропускник? Ему там сделают дезинфекцию... Мы ему белье поменяем, - мечтала Марина под моим саркастическим взглядом, - и вернется он без единого насекомого, чистенький...

- Марина! - заорала я, - да он завтра же отсюда смоется! Бомжи не любят купаться! Окстись, милая! Бомжу пожрать бы и где найти ночлег! А ты - искупаем, трусики чистые наденем, зубки ему вставим, пенсию назначим, легкие с бронхами полечим и на прием к депутату отведем!

- О, это идея, - с добродушной улыбкой сказала Марина. - Давай мужьями поменяемся, а? Вы с Максом будете соревноваться по части юмора, а мы с Юркой твоим просто что-то делать, конкретное... Эх, ты, писатель! А как же быть с «маленьким человеком»?

- Ясно, будем претворять в жизнь теорию малых дел. По господину Чехову. Сначала надо узнать, как он дошел до жизни такой - твой подопечный.

- Ты, кстати, сварила ему два яйца, - напомнила Марина. - Дело это хоть и малое, но...

Я рассмеялась:

- Ну, мне яиц не жалко! Мне жаль твоего времени, нервов. Я прямо так и вижу, как ты не спишь ночью - мечтаешь, чем бы еще осчастливить своего бомжа. А тебе завтра - на работу идти.

- А вот и нет! У меня завтра свободный день!

- Повезло Толику...

Утром Толик исповедовался Марине. Та еще была взбудоражена словесным боем с Максом, обнаружившим под своими дверями странного типа.

- С добрым утром, - приветливо сказал Толик Максиму, полагая, что у доброй Марины супруг непременно будет таким же отзывчивым.

- Ты откуда взялся, приятель? Ты чего тут расселся?

Вид у нашего Максима прямо барский. Толик на его фоне - гриб трухлявый  рядом с красавцем-боровиком.

- А ну собирай свои шмотки и вали отсюда! Пока милицию не вызвали! Та-ак, свитерок, вижу, знакомый... И одеяло. Так...

Я не слышала, что бормотал в ответ смущенный Толик, за дверью стояло «бу-бу-бу» в сопровождении усиленного кашля. Марина выскочила спасать своего бомжа первая, я тоже распахнула дверь - спасать Марину, если понадобится.

- Толик! - Максим даже руками всплеснул совсем по-бабьи.- У этого алкаша даже имя есть! Толик! Вы уже успели друг другу представиться? Рена, я не пойму, кто тут больной, а кто здоровый? У кого вчера была температура? Ты же считаешься трезвым человеком! Объясни, что происходит? Господи, я на работу опаздываю из-за вас!

- Не кричи, люди услышат! - попросила Марина тихо.

- Нет, как я могу уйти, если моя ненормальная жена тут же запустит этого алкаша в мой дом? Мой свитер! И шапка Тараса!

Толик шустро стащил с головы шерстяную детскую шапочку и спрятал ее за спину.

- Стыдись, - возмутилась Марина. - Из шапки твой сын вырос, а свитер ты давно не носишь. Одеяло дырявое,  на лоджии валялось сто лет.

- Но это же мой рыбацкий свитер!

- Да ну? Уже и диагноз поставлен? И лекарства прописаны? А чаем вас напоили, господин... Толик, ха-ха-ха? Да? Надеюсь, с ромашкой или медом?

- Мне тетя Марина давала просто чай, с сахаром, - ответил Толик скромно.

- Какая тетя? - не врубился Максим, а когда до него дошло, сложился пополам от смеха. - Тетя! Тетя Марина, ха-ха-ха! Чай с сахаром! Не густо! Могла бы и с малинкой! Жадина! Ха-ха-ха! А еще лучше - с медом! Пожалела для... племянника! Ха-ха-ха!

Толик деликатно пережидал приступ его смеха, а мы переглядывались с Мариной, наблюдая, как он одновременно пытается загнать ногой под газетку предательские остатки вчерашнего ужина в виде яичной скорлупы и колбасных шкурок. Но Максим уже вычислил наше меню...

- А яйца вам всмятку подавали или вкрутую, под майонезом?

- Яйца - Ренкины, - уточнила Маринка. - Рен, скажи ему!

- Ты бы лучше своей женой гордился, чем убытки подсчитывать, - сердито отозвалась я. - Человек нуждался в помощи, ему оказали самую малость. Стыдись!

- И стыжусь, и горжусь! - с пафосом сказал Максим. - Горжусь милосердной женой, стыжусь  себя! Но этот тип должен смыться к моему возвращению, ясно? От него дерьмом несет. И водярой. На весь дом!

- Не пью водки, - вежливо поправил Толик, отметая оскорбление.

- Значит, коньяк лакаешь. На рожу свою посмотри!

- Он же болен, ему нельзя на мороз, - возмутилась Марина.

Толик старательно покашлял. Молодец, артист!

Максим побежал по лестнице вниз, забыв про лифт. А Толик, труханувший от такого столкновения с мужским бездушием, отвечал на Маринкины вопросы осторожно, словно выбирая из приготовленных легенд о себе самый жалостливый вариант. Соседи, пробираясь мимо нашей троицы к лифту, косились, спрашивая глазами, нужна ли подмога. « Все о'кей», - отвечали мы  тем же макаром.

Супруг очень старался, выполняя задание, сломал руку и выбил зубы этой пьяни, оставив на память о последней встрече два зуба сверху и три снизу. Толик, пересидев в больнице месяц по пояс в гипсе, больше к родне не совался, а пошел бродить по чердакам, люкам, подвалам и подъездам. За два года скитания он растерял остатки и без того слабого здоровья, простудив почки, легкие и угробив желудок, который почему-то не переносил объедков из мусорных баков.

- А еще у меня глаукома, - добил он нас с Мариной.- На обоих глазах. Не верите?

- Кто ж тебе такой жуткий диагноз поставил? Ты же должен ослепнуть, если не будешь лечиться! Сознайся - придумал?

- Так я ж почти слепой. Как в тумане вас вижу. У меня и справочка имеется.

Теперь я поняла, что значит этот плавающий взгляд...

А Толик стал рыться в карманах джинсов и наконец выудил перепачканную и мятую бумажку. Протянул ее Марине:

- Вот, читайте. Направление на операцию в глазной Центр.

Направление на имя Бойко Анатолия Петровича было подлинным, с печатями, хоть и затертое. Но выдано в те времена, когда еще операции делали бесплатно.

- Да, наказал тебя Господь по полной программе, - подвела я грустный итог, прекрасно понимая бесполезность бумажки.

Толик горестно развел руками и  скроил физиономию кающегося грешника. Это уже был спектакль, но даже если он что-то и приврал, то тяжелое дыхание, кашель и отечные веки подтверждали хотя бы нездоровье.

- На какие деньги ты еду покупаешь?

- Тетя Марина, такое скажете!

Толик выразительно скосил на меня глаза, словно призывал в свидетели, до чего наивна моя подруга.

- Не называй меня тетей! Это смешно, я ровесница тебе, если правду сказал про возраст.

- Так я ж из уважительности!

- Ты не ответил на вопрос. Воруешь или просишь?

- Бутылки собираю и сдаю. Если получится. Все же мусорки бомжи поделили, не подступишься. У каждого бака свой хозяин. Поймают - морду набьют, вещи отберут, - он кивнул на котомку у ног.- Они, гады, все улицы  и люки между собой поделили. И подвалы, а там тепло. Некуда сунуться. А бутылки... если бы я быстро бегал, то был бы богатым, как другие. Хвать бутылку - и бежать. А у меня коленки болят, суставы.

- Раньше надо было думать, когда пить начинал, - не выдержала я.

- Когда начинаешь - вперед не смотришь, - философски заметил Толик и потрогал свои осиротевшие десна, напоминая нам, что и так наказан, нечего теперь нотации читать!

Мне надо было уходить в университет, но так не хотелось оставлять Марину наедине с этим несчастным, но подозрительным типом.

-  Ты иди, опоздаешь, - спроваживала меня подруга. Я мешала ей претворять в жизнь задуманное вчера.

-  Я скоро вернусь, у меня сегодня всего одна лента. Да и Максим, думаю, не задержится на работе.

-  Иди, иди, опоздаешь!

4

К моему возвращению Толика на месте не оказалось. «Постель» его была свернута и лежала под стенкой, на чисто вымытых ступенях стояла такая же чистая посуда, пониже ее лежал половичок, а на перилах красовалась кружевная занавеска, чтобы соседи снизу не подглядывали. «Скромно и со вкусом», - усмехнулась я и позвонила в Маринину дверь. Запах ароматного борща чуть не сшиб меня с ног, когда ее дверь отворилась.

- О, - не выдержала я, - сегодня у нашего Толика на первое фирменный борщ! Что будем есть на второе? А компот?

Марина сияла.

- А вторым ты поделишься. Ты ведь не Макс?

- Но надо признать, что у него в голове много трезвых мыслей.

- Согласна. А в  сердце - пусто. Сама говорила, помнишь? Между прочим, я тут с Толиком разговорилась... Он не дурак, нет. Скорее бич, чем бомж, как я и думала.

- И актер. Вон как он разжалобил, почти до слез. Так бездарно потерять работу, семью, друзей, квартиру, родных, а мы его оплакиваем.

- Что было, то в прошлом осталось. Он сейчас не пьет и очень хочет выкарабкаться из этого дерьма. Ему надо помочь.

- Мари-ина! Ему под пятьдесят! Он уже сложился, понимаешь?

- Ты предлагаешь его выгнать? Тебе его не жаль?

- Но мне еще больше жаль детишек, которые по трамваям слоняются, клей в пакетах нюхают, балдеют, а не дядек взрослых, которые сами свою жизнь профукали - добро-воль-но!

- Если бы тут ребенок оказался, я бы и его...

- Ты бы его усыновила, не сомневаюсь! Слава Богу, что не ребенок! Всех не накормишь, не переловишь, чтобы устроить их в рай. Но этот Толик... до чего несимпатичный, противный...

- Вот-вот!-  торжествующе крикнула Марина. - Некрасивый! Ты как Максим! У того отношение к человеку диктуется формой носа, губ и других компонентов физиономии, сама знаешь. Право на жалость и любовь имеет только симпатичный или красивый. Естественный отбор! А мне все равно кого пожалеть. Того - кто сейчас в сострадании нуждается! Не могу я всех накормить, одеть и приголубить, ты права. Но мне чихать на его плешь, выбитые зубы и водянистые глазки. Сейчас в моей жалости нуждается именно он, и я сделаю, что смогу, доведу до конца!

- Доведешь ли? Где он, кстати? На промысел пошел?

Мы стояли в прихожей, и я видела, что Марина прислушивается к тому, что делается за дверью.

- Я ему денег дала. Он ушел в санпропускник, мыться и дезинфекцию проходить. Как представила себе, что это по мне ползают эти твари...

- И много денег дала? - простонала я.

- Сколько надо. Он сейчас вернется. Он ушел счастливый.

- И ты думаешь, несчастная ты жертва переразвитого воображения, что счастливый Толик направил стопы под душ, а не к ларьку, где торгуют дешевой водярой?!

- Моется он, моется. Я его сама туда отвела. И ушла, как его в парилку загнали.

- Как это - сама? Под ручку? Представляю эту парочку: шикарная дама в шубе до пят и рядом... оборванец!

Марина улыбнулась:

- Да уж, там удивились, спросили, кто он мне. Этот дурень меня тетей Мариной назвал. Конечно, глаза на нас пялили, но я им потом все объяснила. Когда его увели...

- И поняли тебя?

- А бес его знает. Главное - сделали все положенное. Туда, оказывается, и другие бомжи приходят мыться иногда.

- Но не под конвоем богатых тетенек.

- Ладно тебе, - отмахнулась Марина. - Знаешь, я ему собрала чистое белье, рубашечку нашла байковую, даже пальто Максимово отыскала, у которого моль воротник съела, помнишь? Модное такое, из Прибалтики привезли...

- Модное - это хорошо.

- И ботинки Тараса отдала. У Толика не ноги большие, а туфли, чужие ж они. Газету засунет - и носит, бедняга.

За дверью раздался кашель.

- Он! - крикнула Марина. - А ты говорила, что не вернется! Куда ж ему деваться? Видишь, он честный человек!

Она распахнула дверь, и мы ахнули: на ступеньках,  словно на подиуме, красовался некто, отдаленно похожий на нашего бомжа. Чистенький, в модном пальто с клетчатым кашне на шее, с выбритой физиономией, он так гордо взирал на нас с Мариной со своих ступенек, что мы рассмеялись. Теперь это был человек неопределенного возраста и занятий, с гнусной рожей и следами длительного алкогольного отравления организма, но не бомж, нет!

- Бойко Анатолий Петрович! - сказал он совершенно серьезно.

- Орел! - похвалила я.

- Теперь тебе надо срочно в милицию! Пока вид имеешь!

 Он так и  сел на свои ступеньки.

- Чудак! В паспортный стол! Там подашь завление о потере паспорта...

- А меня р-раз - и в распределитель! - перебил он с испугом.

Пока Марина строила вслух воздушные замки, приглашая слушателей к сотрудничеству, Толик сидел с видом побитой собаки.

- Глупый, надо все постепенно восстановить: паспорт, прописку, жилье отсудить! Убеждена, что хороший юрист подскажет, как это сделать. А нет - к депутату идти в областную администрацию. Или городскую, надо подумать. Потом - в горздрав, пусть положат в тубдиспансер, подлечат, это же в их интересах! Но нельзя сидеть сложа руки!

Последняя фраза была единственной трезвой, не из области коммунистических мечтаний. Действительно, сколько же можно тут просидеть, дразня соседей и Максима? Да у них у всех руки чешутся в милицию позвонить!

- Ладно, - обреченно вздохнул Толик, - я вот еще завтра полежу... А то у меня голова кружится и ноги дрожат... от голодухи.

- Сейчас борщ вынесу! Слушай, дружок, чем от тебя так... пахнет?

- Не нравится? Так меня ж таким вонючим всего помазали с головы до пят, что никакой душ не помогал, не мог и мылом отмыть. А тут санитарочка пробегала с бутылкой, я ее попросил одеколончиком пшикнуть. Она засмеялась и попшикала.

Да-а, запах освежителя воздуха для туалетных в соединении с дезинфекцией создавал непередаваемый эффект. Вот Максим порадуется!

                                                 5

Толик у нас прижился. Днем он уходил, а возвращался часам к десяти вечера. Зато по утрам он дрыхнул до двенадцати, кашляя, постанывая по-детски, но не просыпаясь даже в ответ на сердитые пинки Максима. Ну не мог  тот удержаться, чтобы не пнуть ногой  спящего бомжа!

- Вот бездельник!

Спал Толик, натянув на голову одеяло. На одной половине он лежал, другой укрывался, и непонятно было, как он удерживался в своем коконе на ребрах ступеней и не скользил вниз даже когда переворачивался на другой бок?

Питался он два раза в день. Утром Марина выносила ему кашу  или вермишель с подливой, иногда - с котлеткой, я тоже подбрасывала кое-что для разнообразия. Вечером он ел горячий суп или борщ, непременно прося еще чаю. Естественно - с малиной или другим вареньем. Хлеб он любил с маслом - если к чаю. Но перепадали ему и булочки, пирожки.

Словом, режим нашего Толика упорядочился, выглядел он вполне довольным и меньше кашлял. По вечерам Марина устраивала допрос: куда ходил, чего добился? Толик плел что-то про длинные очереди к депутату и в горздравотдел, про слабость, из-за которой он просидел в чужом подъезде полдня, про необходимость искать бутылки, а то ему хочется кефира, а купить не на что.

- А ты спи поменьше, - не выдерживала Марина.- Перед соседями стыдно! Конечно, если вставать в двенадцать, то ни какой прием к депутату не попадешь. Или мне тебя на руках в больницу самой отнести? Или «скорую» вызвать, чтоб доставили в диспансер, а там пусть разбираются, кто ты?

- Завтра пойду, - пугался Толик. - Вот увидите!

Но завтра он снова храпел на своих ступеньках, не подозревая, сколько приходится Марине выслушивать от супруга вполне справедливых упреков. Такие сцены начинались обычно при мне - как главной сообщнице.

- И долго этот бомжара будет дерьмом вонять на весь подъезд?

- Он уже чистый, не придумывай, - отбивалась подруга.

- Так ты его будешь купать каждую неделю?

Мы помалкивали, отчего Максим еще больше заводился:

- Вчера он мою котлету сожрал, гад.

- Это он мою сожрал, мне не хотелось. А свою ты съел сам, не ври.

- Две бы котлетки дала мужу, если сама не хочешь. Так она скормила этому ленивцу! Рена, ты вроде бы в нормальных бабах числилась. И тебя бомж охмурил? Или это Маринка давит на твои дружеские чувства, а ты не в силах отказать?

- На улице мороз, а человек еще болен. Вот спадет мороз, он уйдет, сам пообещал, - говорила я.

- Так он и уйдет от своей кормушки, ждите! Лерка недавно звонила, маминым здоровьем интересовалась, и я сказал, что у бедняжки крыша поехала - пригрела бомжа и кофе ему в постельку подает.

- Глупо, не подавала я кофе.

- А я своими глазами видел кофейную гущу в его банке. Слушай, ты ему мелешь кофе высшего сорта или второго?

- Кофе я ему давала, - пришлось мне восстановить справедливость.- Некогда было возиться с чаем, и я ему отлила своего кофе. И какое тебе до этого дело?

- Нет, ради Бога! Твои продукты, ты хозяйка... А ряшка у нашего Толика скоро лопнет.

- У него отечное лицо, почки больны, - громко вздыхала Марина. - Ему лечиться надо.

- Ему работать надо! Искать работу! Как он без денег живет? Или вы ему зарплату назначили? Или пенсию по инвалидности? Нет, а правда, где он деньги берет?

- Ты бы лучше ему помог на работу устроиться! Ведь у вас в институте есть столярные мастерские? А он плотник! Тогда его можно было бы и в общежитие определить.

- В какое? Студенческое? Ты спятила? Кто на работу возьмет бомжа без прописки?

- Вот! Что и требовалось доказать! - торжествующе говорила Марина.- А то все умничают, а помощи - никакой! Все либо болтают, либо мимо бегут, словно это не человек, а приблудный пес или кошка! Тех жалеют больше!

Все-таки кое-что долетало до ушей нашего Толика, уж очень звучный голос у нашего Максима. После одного такого разговорчика Маринкин супруг подвел итог уже под самой дверью, перенеся туда свой спектакль:

- Надо все-таки заявить куда следует!

А вечером бомж не вернулся. Одеяло и посуда еще три дня прождали своего хозяина, а потом их вышвырнула дворничиха - прямо под мусорный контейнер, к радости других бомжей...

- Где он ночует - в такой-то мороз? - вздыхала Марина, время от времени вслух вспоминая Толика.

А однажды сказала грустно:

- Ты, Рена, была права: мы ничего не можем довести до конца.

- Ты сделала все, что могла. Будем надеяться, что сестра Толика пожалела его. Все-таки женщина...

                                                       6

Прошел февраль, уже кончался март, когда однажды Толик позвонил у дверей - почему-то моих. Я открыла и не узнала его, хотела захлопнуть дверь. Жалкий оборванец с грязной щетиной на отекшем лице не походил даже на того Толика, что пришел к нам два месяца назад. Не говоря уже об ушедшем.

- Не узнали? - остановил он мой порыв не видеть и не слышать.

- Го-осподи, Толик! Что с тобой? Ты откуда... такой?

- Хлебца дадите? Три дня не ел.

И он опустился на ступеньки, что когда-то ему служили домом.

- Погоди, сейчас вынесу поесть!

Я кинулась в дом, чувствуя стыд, что не могу пригласить его к себе, как пригласила бы другого... Что бы мы ни говорили о человеколюбии, мы не можем переступить через привычку делить людей на приличных и не очень...

 Никто меня не осудит, никому в голову не придет стыдиться при подобной ситуации, но я-то по профессии кто? Не просто добрая тетя, способная сопереживать, я - писатель  и призвана не только жалеть, но и уважать того самого пресловутого «маленького человека», о котором пеклись русские гении! А мой «маленький человек» сидит сейчас на грязных ступенях и униженно ждет подачки. Мало того! Я дала ему поесть, а потом сказала:

- Ты уходи, Толик. Вряд ли Марина может второй раз тебе помочь. Муж не позволит. Я вижу - ты пьешь, а это меняет дело. Но сначала расскажи, где ты пропадал.

Я не хотела, чтобы Марина застала его здесь. Она, конечно, снова пойдет на жертвы, пусть маленькие, но такие... неудобные для всех окружающих. Толик пьет, а с алкоголиками возиться бесполезно, тем более - бездомными.

- Ну, говори, что случилось. Только быстрее. Вот тебе деньги, пригодятся.

- Уйду, уйду. В общем, встретил я кореша. Он и сказал, что на работу меня устроит. Дом строить. Кормят там три раза. Обманул, сволочь, паскуда. Привел к цыгану, тот ему деньги за меня дал, я сам видел. Продал меня в рабство, короче.

- Какое рабство?

Толик вздохнул и продолжал таким тусклым голосом, что я поняла: он ко всему потерял интерес и говорит по инерции: обещал рассказать - на тебе, можешь не верить, мне все равно...

- Спали в конюшне, много нас. Моча лошадиная и дерьмо так воняют, я спать не мог, так и не привык... Жратва два раза в день, жрать хотелось...Жлобом цыган оказался, а сам, сволочь, толстый, аж лоснится. На обед, а он в семь часов был вечера, вместе с ужином, два стакана водки полагалось, чтоб спалось крепче. Самопальной.

 Я просил деньгами мне давать - вот сколько стоят два стакана? Я, говорю, алкоголик, мне пить нельзя. Нет, не положено! А деньги получишь, когда стройка закончится. А ей конца нет, домина - дворец! И много нас, бомжей недобитых. И водку все лакают с удовольствием. Потом спиваются, исчезают куда-то... Может, и убивают их, как говорили... Менты у них свои, прикормленные, кто ж будет бомжа искать? Новых находили тут же... А я, дурак, старался работать, думал - за деньги... Понял, что или сам пропаду, или меня тут убьют, когда сопьюсь.

 Не выдержал я, стал для веселья пить, как все, но побег задумал. А куда? Как? Собаки там - вроде волков голодных, забор высокий, из кирпича, и цыган этих самых полный двор, и цыганчат,  под ногами вертятся...

А потом пришел к хозяину молодой цыган, просит плотника на два дня. Меня позвали, пальто с меня сняли, чтоб не удрал. Вышли мы за ворота, а цыган вдруг вспомнил, что инструмент какой-то не взял, говорит: стой и не рыпайся, я сейчас вернусь...

. Бо-о-же, как  я драпал! В жизни не думал, что так умею бегать! До магазинчика добежал, к тетке продавщице в ноги упал и как заору: «Спасите!» плакал даже с перепугу! Она меня, спасибо ей, в кладовке закрыла, сидел я там до ночи, рассказал ей  все про наши мученья. Жрать дала, денег на автобус, шапку подарила, пиджак мужнин...

- И куда ж ты теперь?

- К Маше, сестре пойду. Я три дня возле их двора хожу, встретить ее хочу. Муж-то ее помер, соседи сказали. А вдруг пустит? Если сын разрешит, мой племяш... Ему стукнуло двадцать лет, помнит дядьку своего, я так думаю...

- Протрезвись сначала, - посоветовала я.- Деньги я тебе дам, немного, на еду. Держи.

- А тетя Марина как? Живет тут еще?

- А куда ж она денется?

- Привет ей передавайте, может, еще помнит про меня?

- Да уж, тебя забудешь. Я рада, что она не увидит, как даром пропали ее труды. Пусть лучше думает, что ты устроился. Не передам я привета, не буду ее огорчать. Иди уж.

- Ладно, - махнул он рукой и поплелся  по лестнице вниз, едва переставляя ноги. И вся его поникшая фигура была воплощением скорби и усталости, не оставляя места для оптимизма.