Шестнадцать лет я уже живу в Израиле, и все никак не могла собраться приехать в Иерусалим просто так: ни ради деловой встречи, ни с визитом к родственникам, ни с экскурсией «По святым местам», а приехать и побродить по Великому городу. В этом году совпало четыре знаменательных события: православная и католическая Пасха, второй праздник Песаха и неожиданный отгул на работе. Я поняла: час пробил... Мы сели в машину и поехали.

   В Иерусалим мы прибыли в полдень. Город встретил нас автомобильными пробками, толчеей возле рынка, зазывными криками торговцев, нервной перебранкой автомобилистов. Все как у простых людей: мирские заботы - закупить продукты до закрытия магазинов. А закрыться они должны были в три часа дня на целые сутки!

    С трудом припарковав машину, мы оказались в светской части города (ул. Бен Иегуда). Жизнь бурлила: играли уличные музыканты, художники продавали свои картины, щелкали фотоаппаратами туристы, в кафе посетители ели некошерный хлеб, из окна одного из домов развивался флаг гомосексуалистов.

  Пройдя мимо «Общинного дома», где я, увы, не встретила Иегуду Мендельсона, мы попали на площадь Москвы с величественной русской церковью и, обнесенным колючей проволокой, Елисаветинским подворьем, в котором уютно расположилась полиция.

    Все было красиво, но мне не хватало чего-то духовного, и мы решили пойти в религиозный еврейский квартал Меа Шаарим.

- Как пройти в Меа Шаарим? - спросила я у охранника, стоявшего в дверях торгового центра. Спросила по-русски и не ошиблась, он был из «наших».

   Охранник с испугом осмотрел нас и, не поверив своим глазам и ушам, уточнил:

- Куда вы хотите попасть? Что  ищите?

Как ему объяснить? Я попыталась:

- Хочу проникнуться еврейским духом.

- А, вы приезжие, -  успокоился охранник. - Когда-то  я тоже хотел проникнуться. Правда, было это только один раз. Я спустился по улице Штраус до перекрестка Шабата (Субботы) и пошел влево, можно пойти и вправо, но только не прямо, иначе вы попадете к арабам.

    И пошли мы в район Меа  Шаарим. Улицы становились все уже и беднее, пропали русские вывески и надписи, витрины продовольственных магазинов зазывали покупателей строгим кашрутом, а магазины одежды - скромными нарядами.

    Но в тот вечер магазины были закрыты, движение транспорта остановлено - приближался праздник. Религиозные семьи направлялись в синагогу или к Стене Плача: мужчины - в черных или белых традиционных одеждах и огромных меховых шапках на головах, женщины - в строгих длинных юбках и закрытых пиджаках, маленькие мальчики - в белых рубашечках и кипах, девочки - в длинных платьях. Шли чинно и спокойно, никто из детей не капризничал, не плакал, не требовал немедленно что-то купить. Для израильского воспитания это удивительно.

    Я засмотрелась на четверых  сестер. Девочки были в нарядных длинных платьях, сшитых специально для них по одному фасону. Умилительно было наблюдать, как эти маленькие красавицы чинно шли,  взявшись за руки. Самая меньшая девочка  посмотрела на меня, в глазах ребенка было удивление, граничащее с испугом, видимо, она первый раз в жизни видела женщину в брюках. Я огляделась, мы были одни в этом  квартале, одетые в джинсы и футболки - две большие и не очень белые вороны, посреди чужого праздника.

    Мы заспешили к Старому городу, но район все не заканчивался и не заканчивался, за перекрестками начинались новые улицы, такие же узкие, мрачные и наполненные религиозными семьями.

    Но вот вдали показался просвет, мы выскочили на большую автотрассу. Возле уличного телефона-автомата стоял христианский  батюшка и две монашенки, они пытались кому-то дозвониться. Вдали раздавался призывный крик муллы. Зазвонили колокола. Только сейчас мы почувствовали, как от быстрой ходьбы устали ноги. Посидеть бы в кафе, выпить чашечку кофе, а потом опять к  духовному...

  Миновав полицейских с автоматами, мы вошли в Старый город.

  - Это же арабская часть! - испугалась я.

   Действительно, надписи были  только на арабском и английском языках. Пить кофе сразу расхотелось, и мы выскочили через те же ворота, вызвав улыбку одобрения на лице полицейского.

   В следующих воротах мы столкнулись с русскими паломниками: впереди быстрым шагом к экскурсионным автобусам торопился батюшка с огромным крестом на груди, за ним еле поспевали женщины в белых платочках, длинных юбках и с абсолютно отрешенными лицами. Как будто они боялись увидеть что-то мирское, что сможет отвлечь их от духовных переживаний.

    Чуть дальше, взявшись за руки,  весело  бежали вприпрыжку верующие туристы из Европы. По их репликам мы поняли, что им удалось обежать вдоль внешней стены весь Старый город, и они очень довольны собой.

    И вот, наконец-то, Яффские ворота. Я заскакиваю в первое кафе, падаю на стул, заказываю оживляющий напиток - кофе.

  Через открытую дверь кафетерия хорошо видна площадь перед Яффскими воротами. Она полна народу: религиозные евреи спешат к Стене Плача, святые отцы, монахи и монахини всех конфессий идут на праздничную службу, арабы бойко торгуют бубликами и кукурузой, туристы жадно впитывают особую атмосферу.

    Хотелось бы закончить эти заметки глубокомысленным восклицанием, типа:   «У каждого из них своя правда»; или «Разными путями люди идут к Всевышнему»,  или «Могут же люди разного вероисповедания сосуществовать мирно, как на этой площади». Но любые мои потуги найти глубокое значение происходящего меркнут перед Могущественным Спокойствием стен Вечного Города. И я заканчиваю своё повествование незамысловатым предложением: все это - субъективные впечатления светского человека.

   "Жизнь бурлила: играли уличные музыканты."

"Величественная русская церковь и, обнесенное колючей проволокой, Елисаветинское подворье, в котором уютно расположилась полиция."

На улице Меа Шаарим ("сто ворот").

"Религиозные евреи спешат к Стене Плача"

" Взявшись за руки, весело бежали вприпрыжку верующие туристы из Европы. "

"Но любые мои потуги найти глубокое значение происходящего меркнут перед Могущественным Спокойствием стен Вечного Города."