Мы были в Грузии... Все последние дни эти слова не оставляют меня ни на миг. «Мы были в Грузии» - так начинается отрывок...нет, самостоятельная часть поэмы Бориса Леонидовича Пастернака «Волны», написанной после первой его поездки в Грузию. Поездки, положившей начало многолетней дружбе с грузинскими поэтами и той признательной любви к этому краю, народу, культуре, которой проникнуты многие его оригинальные произведения и переводы - из Бараташвили, Табидзе, Яшвили и многих других. Все это можно назвать «отводком» Грузии в жизни и творчестве Пастернака (не забудем, что такие «отводки» были и у Пушкина, и у Лермонтова, и у Заболоцкого, и у Ахмадулиной...) 
   «Мы были в Грузии»... Больше всего мне хотелось бы процитировать всю эту небольшую поэму «Волны»..., но она не укладывается в журнальную статью, а делать купюры - грешно. Однако три строфы, которые не уходят из сердца моего ни на миг, я процитирую:

Мы были в Грузии. Помножим
Нужду на нежность, ад на рай,
Теплицы льдам возьмем подножьем -
И мы получим этот край.
И мы поймем, в сколь тонких дозах
С землей и небом входят в смесь
Успех и труд, и долг, и воздух,
Чтоб вышел человек,как здесь.
Чтобы сложившись средь бескормиц
И поражений, и неволь,
Он стал образчиком, оформясь
Во что-то прочное, как соль.

   Я не представляю себе более точной характеристики Георгии (так стали теперь произносить имя этой страны в новостных передачах по радио - но как же тогда быть с пушкинским «На холмах Грузии лежит ночная мгла»...). Я думаю, что имею некоторое личное право судить о точности Пастернаковской характеристики Грузии - мы были там много раз. Не как гости и не как отдыхающие, не участниками конгрессов или бизнес-проектов - нет, мы прошагали с рюкзаками и палатками по тропам этой удивительной страны, где за каждым хребтом или ущельем лежит территория с особым населением и особым названием: Картлия, Имеретия, Мингрелия, Южная Осетия... В золотой виноградной Кахетии мы добрались до Греми - старинной столицы Грузии, разрушенной персами. У тогдашнего шаха одна бабушка была грузинкой, и она умолила внука оставить в Греми хоть один купол христианской церкви. И он оставил - колокольню, на которую мы, придерживая рукою колотящееся сердце, залезли, на самый верх. И, тронутые нашим энтузиазмом, молодые смотрители этой святыни дали мне в руки канат и разрешили ударить в тот самый колокол, который пережил и славу, и поражение. И я сделала все, как мне показали, и густой медовый голос колокола поплыл - «над Алазаныо, над поблекшею водой» (это слова поэта Николая Тихонова, не избежавшего, как и другие русские поэты, влюбленности в Грузию).

   Мы стояли палатками и над бурной рекой Пшавская Арагва - она протекает по Пшавии, где - мы это знали - высоко в горах стоит Дом-музей Важа Пшавелы, пастушеского поэта, которого с наслаждением переводила Марина Цветаева. И там случилось у нас очень грузинское приключение. На каменистой дороге-тропе стоит там одинокая чайхана - специально для водителей грузовиков, обслуживающих этот весьма отдаленный угол страны. Чайхащик пояснил нам,что тут кое-где разбросаны поселения в десяток домов каждый, туда ведут совершенно сумасшедшие дороги, водители - просто герои и надо же им на обратном пути где-то отдохнуть и поесть горячих жинкали.
- А можно нам заказать на возвращение эти самые...жинкали? - осторожно спросили мы. - Говорят,что в музей ведет крутая тропа,мы тоже устанем...
- Конечно можно! - радостно закричал чайханщик с тем непередаваемым грузинским акцентом,который делает обыкновенные слова огненно-горячими. - Передавайте привет Вахтангу, сыну поэта, он будет рад гостям - сюда не всякий захочет забраться...
   И он сокрушенно покачал головой.
   Музей оказался небольшим старым домом,содержащимся точно в том виде, который был при поэте - бедность и чистота. У входа стояла гипсовая фигура юноши-пастуха - у ног его жалась овечка, а в руках была тетрадь... Седой красавец Вахтанг не только рассказал нам об отце, но и спросил, узнав, что мы из Киева, как поживает поэт Микола Бажан - он приезжал сюда однажды верхом, да-да, и читал свои переводы на украинский из Пшавелы! Перелистав книгу посетителей, где каждый может оставить свою запись,он показал нам и подпись Миколы Платоновича, с которым мы были знакомы. Разумеется, и мы оставили там свои слова восхищения и благодарности. И отправились в обратный путь - так,чтобы не оказаться в темноте на крутом спуске. Добравшись до чайханы, все просто повалились на траву. А я с котелком в руках отправилась за хинкали - необыкновенно вкусными большими пельменями, начиненными мясом и жгучим перцем в равных пропорциях. В чайхане между тем назревал скандал. Два водителя - грузин и русский - требовали хинкали, а чайханщик на двух языках сразу кричал, что это - заказанная порция, а новую следует подождать.
- Кому заказано? Туристам? С какой стати? - надрывались труженики баранки.
И тогда чайханщик,еще не видя меня, притулившуюся у крыльца, гневно заорал в ответ:
- Молчи! Эти люди были у нашего поэта и оставили там замечательные слова!
Каким путем эти сведения попали к чайханщику - я и представить себе не могу, но хинкали были демонстративно переложены в наш котелок.

   Были мы и в Хевсурии - единственном участке за Кавказским хребтом на северной его стороне, относящимся к Грузии. Те, кто видели потрясающую трилогию кинорежиссера Тенгиза Абуладзе «Мольба» - «Древо желания» - «Покаяние» (к слову - Энциклопедический русский словарь называет «Покаяние» первым отечественным антитоталитарным фильмом) помнят, наверное Девсурию, о которой рассказывает первая часть трилогии - «Мольба». Путь туда очень сложный, так что меня не удивляет, если здесь в Израиле кто-то из грузинской алии спрашивает: «Хевсурия? А где это?» Но путь этот стоит любых усилий, потому что в самом его конце (если вообще у дороги бывает конец) пред вами возникает чудо: со склона горы спускается (или на склон карабкается) целое поселение, представляющее собою как бы один дом. Потом становится ясно, что небольшие четырехугольные строения из камня имеют - все до единого! - по одной, а то и по две стены, общие со следующим строением. Такой каменный, с мостиками и переходамй, человеческий улей. Все это называется Шатили, строилось IX века нашей эры и до начала двадцатого века. Вы помните слова Пастернака о людях, ставших в трудах, бескормицах и неволях образчиком, твердым, как соль? Невозможно представить себе труд, вложенный в Шатили, невозможно описать впечатление от Шатилей... Сейчас там живет совсем немного людей - нет ни магазина, ни почты, ни медицинского пункта. Но когда выяснилось, что машина из Душети с продуктами и почтой придет только через день, а наши продукты исходе, то один из жителем Шатили по имени Мамука принес нам немного муки и показал, как на раскаленных камнях следует выпечь лепешки. А присланные им же мальчишки на наших глазах выловили из горного ручья шесть форелей и тоже научили - как испечь их все на тех же раскаленных камнях. И все это - без просьб с нашей стороны. Так это было...

Мы были и в Сванетии, в центре ее - Ушгули, самом высокогорном поселении Европы. Там лил дождь, и ставить палатки на мокрых камянх было невозможно. Но мы и не ставили - нас просто забрала в свой дом женщина по имени Циала - она проходила мимо нашей групки в шесть человек, укутанных в полиэтиленовые пленки, и без всяких слов взяла за руку самого высокого - моего мужа - и жестом показала, что надо следовать за ней...

Мы подружились навеки с чеченцем Пашей Гайрабековым во время похода по Чечено-Ингушетии, и он показал нам остатки их семейного аула, откуда в 1944 году все, включая грудных детей, даже семьи воевавших с фашистами - были в 24 часа вывезены как предатели и шпионы и отправлены в ледяные степи Казахстана, где не стояло ни одного дома и не было ни одной землянки.
- Паша,значит,мы...в общем,твои враги? - спросила я через силу.
- Ты что? - закричал Паша и хлопнул папахой о землю. - Ты - народ, понимаешь? И я - народ! А это...сама знаешь, кто ЭТО делал!
   Где ты сейчас, Паша, житель Грозного. Адреса твоего, как нам объяснили, нет. И я беру в руки страницу «Новой газеты», где верхнюю половину листа занимает фотография: ночь...люди с крохотными факелами в руках...их расширенные ужасом и надеждой - да, надеждой! - глаза... Это Тбилиси, ночь на 9 апреля 1989 года... первая кровь, пролитая при разгоне демонстрации русскими войсками. А под ней статья - «Затмение». И фото, и статья - Юрия Роста, одного из лучших журналистов России, друга Окуджавы и Сахарова, Галича и Лихачева. Вот несколько строк из этой статьи:
   «А вы, господа президенты, правительства, парламенты, военные дипломаты очнитесь. Посмотрите, что вы творите... Не сейте ветер, верховные главнокомандующие! Не подстрекайте друг друга. Вам - барская затея, щекочущая тщеславие и самолюбие. Нам горе утрат... Позор разрушителей двухвековой истории народов единой веры будет вечно висеть над нами... Россия и Грузия пусть идут своими путями, терпимо относясь к чужому выбору. Каждый обретет себя сам... Для многих из нас, если мы под любым предлогом развяжем или спровоцируем какую ни есть войну с южным и долгие столетия любимым соседом, «завтра» может не наступить...»

   Мы были в Грузии...Я плачу...