По проселочной дороге, поднимая густое, пыльное облако, шло колхозное стадо. Между разношерстными буренками, низко опустив головы, брели овцы,  мелькали телята. Животные норовили сойти с разбитой вдрызг дороги на обочину, где призывно зеленела сочная трава. Некоторые останавливались, воровато нагибали голову, чтобы cхватить зелени. Но трое девчат, размахивая  прутьями, сразу же пресекали попытки нарушить походный порядок.

   – Что стали, а ну пошли! – звонкими голосами кричали они.

  Впереди  всех шел с кнутом на плече пожилой пастух Ефим, вел под уздцы лошадь, запряженную в телегу. Он временами  прикладывал к губам дудку, сделанную из тростинки с ладно прилаженным берестяным раструбом на конце, и виртуозно играл  привычную для животных мелодию, прижимая на инструменте небольшие дырочки корявыми и желтыми от самосада пальцами.  Звуки дудочки, казалось, успокаивали стадо, которое нервничало, не понимая, куда их гонят без остановки люди.

  К ночи остановились на поле между большаком и лесом. По краю луга протекала речушка, каких множество в этих краях. Ручей нес торфяные  воды из леса в направление озера Селигер. Девчата поспешно доили коров прямо на землю. В траве пенилось молоко, насыщая дерн необычной влагой. После дойки животные разбрелись по лугу,  жадно хватая некошеную траву, спешили до лежки набить брюхо.

  Пастух запалил костер, а спутницы, собрав в округе сушняк, уселись возле огня. Утомительного дневной путь, казалось, никак не отразился на девушках, и они, переговариваясь между собой, то и дело «взрывались»  хохотом.

   – Вертихвостки! Едрыть твою в голенище, – незлобно усмехнулся Ефим. – Ничто их, холер, не берет.

   – Девки! Что вы прыщете, как переспелая ягода соком? Не уж-то не умаялись за день? – спросил он, нарезая увесистые краюхи хлеба на ужин.

   – Да вроде к вечеру притомилась, а посидела чуток, так усталость, как дорожная пыль, стряхнулась. Могу в ночь идти,  – весело ответила синеглазая невысокая Елена.

   – А что, дядя Ефим! Я тоже отдохнула, может, правда, дальше пойдем. Чем раньше сдадим коров, тем быстрее вернемся домой! – предложила черноглазая Варя, лукаво поглядывая на подруг.

   – И мне нипочем! Хоть сейчас на вечеринку! – вскрикнула Евдокия.

   – Тебе, Дуняшка, нипочем, а стаду нужен роздых да кормежка, понимать должна, а то, не дай Бог, падеж начнется. Тогда с кого спросят?

   – С кого? – усмехнулись девушки. Они заметили, что неграмотный пастух очень гордился, что его поставили старшим, поэтому слегка подтрунивали над добрым и простоватым Ефимом.

   – Вот то-то и дело, что с меня, потому что мне доверили ответственное задание, доставить стадо, куда предписано большим начальством.

   – А мы будем не в ответе? – спросила Лена, наливая по кружкам молоко.

   – А что с вас взять, один смех на уме! Ладно, хватит лясы точить, девки, ужин готов?

   – Что его готовить, дядя Ефим! Хлеб сам нарезал, молоко налито, картошка запеклась. Налетай да ешь! – высокая и красивая Варя нагнулась и, пошерудив палкой в костре, выкатила из золы почерневший картофель.

   – Хлеб, картошка и молоко приелись на каждый раз. Мясца охота, может, забьешь барашка, дядя Ефим? – Евдокия присела у костра и вопросительно посмотрела на пастуха.

   – Эдрыть его коромысло, и не просите, девчата. Каждая скотинка под отчет взята. Все для фронта, сказано. Недостача – расстрельная статья.

   – Я так сказала, дяденька, не подумав, – Евдокия разломила картофелину, принялась есть, запивая молоком. – Еды хватает, грех жаловаться.

   – То-то и оно, не подумала! На хлеб налегайте, девки.

  После ужина  люди долго сидели у костра, вели разговоры.

   – Ефим! Ты так и не сказал нам, куда идем?

   – Не велено сообщать, но откроюсь вам. От Холма через Демянск направляемся на Валдай, а там спросим, что делать дальше.

   – Ой, мамочка родная! – испугалась Вера. – Я дальше родной деревни не была нигде, это сколько верст будет?

   – Много, мыслю, но за неделю должны управиться, и тогда отправимся по домам, родные мои.

   – Что так далеко, дяденька? – спросила Дуня.

   – Так прет немец, говорят, что скоро будет здесь.

   – Я слышала, что война через две, три недели нашей победой закончится,  но пошел второй месяц, а фашист все наступает, – высказалась Лена и принялась собирать посуду.

   – Не нашего ума дело. Значит, так надо, что далеко запустили врага к себе. Вот мы и отгоняем скот подальше, чтобы германцу не достался, – ответил Ефим, приставив ладонь к уху и прислушиваясь к далекому раскатистому  грому.

   – Грозу слыхать, как бы ливень сюда не пришел, а мы шалаш не поставили, – Вера посмотрела на пастуха.

   – Не гром это, девоньки! Артиллерия бьет где-то. Я наслушался этой канонады досыта в гражданскую войну. Не приведи Господь, угодить под ее ливень. Завтра на час раньше подъем, сейчас ложитесь почивать, кто – на телегу, а кто – под нее, утром разберемся.  Коровы не уйдут с луга, не бойтесь, они, как люди, чуют лихую пору, держатся возле человека.

  Вскоре молодость и усталость взяли свое, и девчата крепко уснули на телеге. Они мало что видели в жизни, горе еще не коснулось их, поэтому безмятежно спали среди леса и коров, которые насытившись сочной травой, улеглись поодаль, перемалывая зубами-жерновами зеленую отрыжку-жвачку.

  И лишь старый Ефим, переживший гражданскую войну, долго ворочался под телегой, тяжко вздыхал, переживая, как все обернется дальше. Когда войска побьют германца, и можно будет снова жить, как прежде? Все ли мужики, забранные на войну, вернутся в деревню? Долго ли ему, Ефиму, плестись с девками за колхозными хвостами, сопровождая животину незнамо куда? Из района слали по телефону председателю  колхоза  противоречивые приказы. Одни начальники кричали с пеной у рта, пустить стадо под нож и мясо сдать районной заготконторе. Другие охрипшими голосами требовали поголовье перегнать подальше в тыл и там сдать стадо в целости и сохранности.

  Правление колхоза рассудило, что коров не следует забивать, а отправить в направление Урала. Вот и мыкался Ефим с тремя помощницами с колхозным стадом  по новгородской земле вдоль озера Селигер.

   Но и пастуха одолела усталость и он сомкнул веки во сне под стрекотанье цикад в ночи. Казалось, все замерло в покое, и лишь молодой месяц нехотя проливал сумрачный свет,  мириады же ярких звезд приветливо мерцали, наблюдая издали глубокий сон  мирных людей, над которыми вился легкой и зыбкой дымкой туман  родимой земли, ласково отдающей ночи накопленное за день благодатное тепло солнца.

   – Девки! Просыпайтесь, немец идет! – под утро услышала Лена тревожный голос Ефима.

  Земля слегка дрожала, с большака слышался гул моторов и железный лязг.

 

 

  Елена, Варя и Дуня, тесно прижались друг к другу, испуганно всматривались в сторону дороги.

   – Может, наши? – тихо спросила Варя.

   – У тебя глазки вострее моих, а не видишь крестов на бортах?  Немец пришел, девоньки.

   – И правда! Страшно как, девочки! – всхлипнула Дуня, разглядев в предрассветной мгле белые фашистские знаки.

   – Тише, услышат еще! – Варя схватила за руку Евдокию.

   – Не бойтесь, не услышат, страшный гул стоит. В нем голоса тонут, словно в черном омуте пропадают. Да и не до нас им сейчас, – Ефим решительно выпрямился и оглядел помощниц. – Что переполошились без времени? Значит, даю такой приказ!  Животину загонять в лес. Я делянку приглядел вчера поблизости. Телегу закидать ветками на краю луга, не протащим меж деревьев. Нужно укрыться, чтобы с большака не видели. Там подоим коров и обдумаем, как поступить дальше.

   – Кажись, проехали, слава Богу, – сказала Лена, заметив, что большак пуст.

   – Первые прошли, другие следом приспеют. Они теперь хозяева здесь, попрут, когда вздумается, а нам попадаться им не след на глаза.

   – Ой! Как же теперь мои родные в деревне? – на глазах Дуни снова навернулись слезы.

   – Не реви! – одернула подругу Лена. – Не одни они остались там. Мои, Ефима, Верины не ушли тоже. Сообща, поди, не так страшно им.

   – Вот-вот, правильно сказала!  На миру и смерть красна. Не горюйте, девоньки,  лучше поднимайте коровушек, направляйте в лес.

  Делянка, куда согнали животных, оказалась большой и круглой, как плешь среди густой шевелюры леса. Деревья  вырубили года два назад, поэтому ее не успел заполонить настырный кустарник. Она лишь густо заросла высоченной своенравной травой.

   – Сколько нам бытовать теперь здесь, дядя Ефим? – спросила Елена, осматривая густой еловый лес вперемешку с ольховым кустарником, укрывшими собой рукотворную поляну.

  Ефим помолчал, прикидывая что-то в уме, и ответил:

  До снега  продержимся, мыслю, все есть для жизни: вода, кормежка. Только тяжело время проживать, когда бездельничаешь. Нужно узнать в ближайшем селе, что слыхать на свете. Пожалуй, когда совсем развиднеется, сам и отправлюсь. Впереди, кажись, деревня Заря недалече, а речка, что по закраине луга змеится, помнится, Ладомирка называется.

   – Ефим! Дай, я сбегаю туда! У меня родной брат живет там. Два года не виделись! – Елена с мольбой смотрела на пастуха.

   – Брат, говоришь? Я его последний раз пацаном видел, поди, мужиком стал уже. Только немец кругом, не забоишься, если, не дай Бог, повстречаешь супостатов?

   – Волков бояться – в лес не ходить! Я Дуньку с собой возьму, она наша родственница. Все достовернее будет. Шли брата проведать, а тут чужое войско налетело, вот мы со страха в лесу переждали и дальше направились.

   – Ишь ты, разведчик, какой выискался! – Ефим колебался: отпускать ли девчонку. – А что скажет Дуняша на это?

   – Чем комаров в лесу кормить, я лучше с Леной пойду в деревню. Она  у нас боевая, если что, не опешит, придумает что-нибудь.

   – Ладно, отправляйтесь. Только, если что, сигайте в лес, он всегда выручит.

  Две девушки споро шагали по песчаной дороге и весело переговаривались, предвкушая встречу с людьми. Они не думали о том, что идет война, на их земле хозяйничает враг. Девушки просто шли по своей земле, их молодые ноги не чувствовали усталости и легко отмеряли версты. Елена с Дуняшей так увлеклись разговорами, что не сразу обратили внимание на шум, который слышался позади. Он с каждой минутой нарастал, заставив девушек обернуться.

   – Что это? – испуганно вскрикнула Дуня.

  Из-за поворота показалась колонна мотоциклов.

   – Немцы! Бежим! – приглушенно крикнула Елена, кинувшись к обочине дороги.

   – Мама! – завопила Дуняша и припустила вдоль дороги.

   – Куда ты!? В лес беги за мной! – Елена почти скатилась с большака  под откос и побежала к лесу. Сердце девушки тяжело бухало в груди, от страха она почти ничего не видела, когда ворвалась в чащу и упала в первую подвернувшуюся ямку.

Дуни рядом не было. Сквозь еловые заросли и высокие сосны едва просматривалась проселочная дорога.

   – Дуни не видать, рядом спряталась где-нибудь, – подумала девушка. – Молодец, молчит, не зовет. Сейчас немцы проедут, дальше пойдем.

   Елена прислушалась, тарахтенье немецких мотоциклов раздавалось уже напротив, и она уткнулась лицом в землю.

   – Сверху виднее, не заметили бы, – успела подумать она прежде, чем шум моторов на большаке не стих.

   – Неужели увидели? – испугалась девушка, не решаясь поднять голову.

  Издали послышался чужой гортанный говор, металлический лязг, затем раздались частые выстрелы.  Совсем не страшные щелчки, похожие хлесткие удары кнута Ефима.

  Любопытство победило страх и, когда выстрелы стихли, Елена посмотрела на возвышающийся большак. Немцы стояли спинами к ней и что-то рассматривали на противоположенной стороне от дороги. Они оживленно махали руками и громко разговаривали, показывая вдаль.

  Затем послышалась команда, взревели моторы и железный строй покатился дальше по дороге.

    – Что же они там рассматривали? – подумала Елена, поднимаясь на ноги.

   – Это Дуняшку заметили, - вдруг осенило девушку. – Вот, глупая! На ту сторону подалась!

  Елена заспешила на дорогу, остановилась и, прижимая руку к груди, лихорадочно глядела на лес. Ничего не увидела и тихонько позвала:

   – Дуня! Откликнись! Это – я, Лена!

  В ответ лишь шумели вершинами на ветру могучие ели и сосны, разноголосо пели в чащобе невидимые птицы.

   – Дуняша! Ответь мне! – отчаянно крикнула Елена и, спустившись по откосу с дороги, пошла к лесу.

  Дуня лежала на спине метрах в десяти от кромки леса. Она нелепо подогнула левую ногу и молчала, уставившись серыми глазами в безоблачное небо. На красной безрукавке с трудом угадывалась на груди кровь. Слепая пуля угодила прямо в сердце девушки, которая забежала в лес и обернулась к дороге. Дуняша, не охнув, замертво повалилась на землю.

  Ефим долго откашливался, выслушав рассказ Елены, которая закидала подружку еловым лапником и побежала назад, к стойбищу. И было не понять: толи недавно выкуренная самокрутка душила пожилого пастуха, толи мужчина скрывал слезы, жалея Дуняшу, которая погибла так глупо, ни за что.

   – Войне плевать, кто стоит перед ней: солдат или женщина, старик аль молодой, всех валит на землю, как коса осоку, – сказал, откашлявшись, Ефим.

  Дуню похоронили на светлой лесной полянке недалеко от большака. Рядом росла кудрявая береза, которая прикрыла, как шатром, свежий земляной холмик. Ефим вырубил крест и воткнул в землю со словами:

   – Спи спокойно, Дуняшка. Извиняй, что не уберег тебя. После войны соорудим памятник, а пока полежи так.

  В лесу прошло два дня. Хлеба почти не было, картошки оставалось на пару дней. Правда, молока было в избытке, да и мяса, если забивать овечек, хватало бы надолго, но об этом Ефим упорно молчал. Он упрямо надеялся на чудо, что им удастся вывести стадо в тыл и без потерь сдать его. Девчата были подавлены смертью подруги, больше молчали, не смеялись, как прежде.

   – Как ни крути, а нужно выбираться к людям, – сказал Ефим и поспешно добавил, поглаживая давно не бритый подбородок. – В этот раз сам пойду, останетесь здесь. Елена – старшая, а ты, Варвара, делай, что она скажет.

  Пастух попрощался с девчатами, закинул за плечи котомку из мешковины, надвинул на глаза видавшую виды кепку неопределенного цвета и исчез в лесу.

  Но далеко не ушел, наткнулся на партизанскую разведку.

  Молодые мужчины были рады встрече с людьми в лесу не меньше, чем Ефим с помощницами. Николай с Михаилом скитались по лесам неделю. Они записались в партизанский отряд месяц назад. Партизанскую базу заложили под Холмом, когда немцев еще не было на этих землях.

  Отряд из двадцати новгородских комсомольцев ушел в лес и обосновался на базе одновременно с приходом фашистов.

  Командиру отряда не понравилось место расположения. Он, как чувствовал, что нужно увести людей на другое место, поэтому отправил двух бойцов на поиски новой базы.

  Михаил с Николаем направились в разведку. Они вышли на основную базу другого отряда. Командир партизан, действующих на границе Новгородской и Калининской областей, не обрадовался необычному подарку в сопровождение «сопливых» девчонок и старого пастуха.

   – Что делать со скотом? – спросил он совета у своих заместителей. – Фашистам отдавать нельзя, бросить в лесу – жалко, а самим не справиться с такой обузой. Даже, если животину пустить под нож на провиант, не осилить столько мяса. Соли не достаточно, нет бочек, чтобы заготовить солонину.

  После бурных дебатов решили часть скота зарезать на мясо, а остальных раздать жителям сел, в которых не стояли вражеские гарнизоны. Пастуха с помощницами отпустить по домам.

   – Мудро решили, нас не спросив! – ехидно запротестовала Елена, когда пятеро бойцов отряда прибыли на делянку. – Меня с Варей прямой дорогой в неметчину, а сами останетесь в лесу прятаться. Николай рассказал, как молодежь забирали немцы в Германию.

   – Что – верно, то – верно! Кто из парней и девчонок не успел спрятаться, тех гансы посадили на машины и увезли на станцию. Там погрузили в вагоны и отправили к себе на работы, – поддержал ее один из бойцов.

   – Вот, сами же знаете! А нас гоните! – возмутилась и Варя.

   – Тогда, куда велите вас определить! – усмехнулся старший отряда.

   – Мы не приказываем, а просим зачислить нас в партизаны, – сказала Елена.

   – И выдать винтовки! – добавил кто-то насмешливо.

   – Можно без оружия, стрелять, думаю, хватает мужчин, но раны перевязать или на кухне помочь, здесь от нас больше пользы, чем работать на чужбине.

  Елена Ершова и Варя Вихрова стали санитарами в отряд «Бей врага». Ефима определили к лошадям, он тоже не захотел возвращаться в деревню, занятую немцами.

   – Тогда не жалуйся на трудности, – предупредил его командир. – Лес – не сахар, шел бы домой, коров пас летом, зимой сидел бы на печи, грел кости.

   – Старость объявляется, когда приходит страх. Я не праздновал труса, чтобы стращать меня лихом!

  Запах хвои и свежесрубленного дерева перемешивался с едким дымом костра, от которого тянуло вкусной кашей.

  Елена и Варя сразу же кинулись помогать кашевару Илье, мужчине средних лет, который помешивал деревянной палкой варево и, немилосердно ворча, обращался к девчатам:

   – Где это видано, чтобы на войну брали одних командиров?

   – Мы не знаем, дяденька, – пожимали плечами они.

   – Вот и вы не знаете. А кто тогда скажет мне? Кто должен за конями смотреть, картошку чистить, кормить бойцов, воду носить, баню топить? Один Илья? К кому не обращусь: то помощник командира, то писарь, то пекарь, то интендант, то взводный или еще кто его знает. Все – белая кость: инструкторы горкома, работники исполкома, милиции, почты, избы-читальни. Работяг-то – кот наплакал.

  Что – верно, то – верно, в первую очередь в партизаны записались коммунисты и комсомольцы, занимающие различные посты в советских аппаратах власти. Никто в партизанском отряде не хотел подчиняться, все желали командовать, как в мирной жизни. Даже охранять штаб ставить некого.

  Командир отряда не хотел обижать начальников, поэтому черную работу взваливал на немногочисленную часть простого народа.

   – Вот, скажи мне, – обратился к Елене кашевар, заметив, что ее слушается Варя, – почему командир угождает всем, как вашим, так и нашим? На войне не годиться так. Слово командира – закон, сказано – сделано, нет – трибунал. Тогда будет порядок.

   – Мы недавно здесь, дяденька, не знаем.

   – Вот заладили дяденька и дяденька. Какой я вам дядя, мне сорок лет стукнуло, рано в старики записывать, зовите меня Илья. А вас, как прикажите величать?

   – Лена.

   – Варя, дяденька!

   – Тьфу, ты! Ей говоришь стрижено, а она – брито! Бери ведро, за водой беги с глаз долой!

   – Я моментом, дяденька!

  Землянок в лесу вырыли достаточно еще до войны. Елена с Варей получили отдельную земляную хатку, были счастливы, что определились на место, даже поставили в консервную банку поздние лесные цветы на сколоченный из нетесаных досок стол. Командир приказал им выдать военную мужскую одежду без знаков различия и санитарные сумки с красными крестами.

  Нерешительный и безвольный командир вызывал раздражение людей, а праздность разъедала дисциплину. Когда из отряда дезертировали три районных милиционера, комиссар И.С. Борисов созвал совещание. После долгих споров назначили нового командира. Круглов И.М. воевал в финскую войну, проявил геройство при штурме линии Маннергейма.

  Он оценил обстановку, приказал арестовать дезертиров и доставить их в отряд. По законам военного времени их расстреляли перед строем. Бойцы почувствовали властную руку командира, беспрекословно выполняли приказы, безропотно несли службу. Анархия закончилась, но лагерь атаковали немцы. Нашелся предатель, который привел их на партизанскую базу.

  Оставив заслон, партизаны под минометным огнем спешно уходили лесными тропами. Елена с Варей покидали кухонную утварь на телегу, держались рядом с телегой, запряженной лошадью, которую вел за уздцы Илья. Впереди маячила знакомая фигура Ефима, которой управлял упряжкой с провиантом.

  Девушки вздрагивали от страшного грохота, когда рядом земля вздымалась от взрыва мины. Сосны валились на землю, выворачивая корнями землю и приминая вершинами кустарник. Осколки, как ножом, пересекали толстенные с руку сучья, которые устилали собой и без того ухабистые тропы.

  Вдруг Илья охнул и повалился на землю, лошадь, испуганно поводя ушами, остановилась.

   – Илья! – закричала Лена и кинулась к мужчине. Плечо Ильи заливала кровь. Подбежавшая Вера не своим голосом запричитала:

   – Что с тобой, дяденька! Кровь, тебя убило? Ой, мамочка!

  Побледневший повар, морщась от боли, усмехнулся:

   – Горбатого могила исправит. Да не верещи, как резанная, помоги ей затащить меня на телегу.

  Мужчина кивнул на Елену, и попытался встать на ноги. Девушки подхватили его и подвели к повозке, уложили.

   – Теперь перевяжи и гони дальше, – Илья взглянул на Лену. – Молодец! Хорошо держишься.

  Елена с помощью Вари наложила тугую повязку, как учили еще до войны на курсах медсестер.

   – Теперь дай попить, – попросил раненый боец Елену. Она взяла алюминиевую фляжку и открутила крышечку, которая выпала из рук в траву. Девушка, чертыхаясь, нагнулась и стала искать ее. Недалеко раздался очередной взрыв, над ее головой, обдав горячим воздухом, пролетел осколок и влепился в ствол небольшой сосенки, которая вздрогнув вершиной, перегнулась к земле. Если бы не пробка, то лежала бы сейчас Елена без головы вместо дерева.

   – Оставь, гони! – девушка услышала в шуме стрельбы голос мужчины. Они бросились догонять отряд. Позади заслон уже отбивался от егерей: часто строчил пулемет, винтовочные выстрелы, как могли, поддерживали его. Минометный налет прекратился, стало тихо в лесу.

  Партизанам удалось уйти от карателей. Новая база в урочище Прудины в тридцати километрах от города Андреаполь была подготовлена в августе военными строителями. Никто о ней не знал, кроме комиссара отряда.

  Здесь, в глухом лесу, в окружение непроходимых болот, протекала Черная речка. На ее берегу были вырыты землянки. В отряде насчитали семьдесят человек. Несколько дней ушло на обустройство лагеря, а затем командир разбил отряд на четыре боевые группы. Когда отряды уходили на задание, часто на базе оставалось десять человек. Седьмого октября 1941 года группы ушли на первое задание. Одну из них возглавил командир, другую – комиссар, еще две – лейтенанты Красной армии, присланные в лес для усиления боеспособности партизан.

  Через неделю партизаны вернулись на базу. За рейд уничтожили пять автомашин, в двух местах взорвали железнодорожное полотно. В результате ушел под откос вражеский эшелон, погибли десять немцев. Ни один мост уничтожить не удалось. Подходы к ним усиленно охранялись врагом, требовалась тщательная подготовка, чтобы осуществить диверсию.

  Но и этого было достаточно, чтобы бойцы поверили в свои силы, а в округе заговорили о партизанах, которые били фашистов.

  22 октября отряду сообщили, что в деревне Козлово немцы расстреляли красноармейцев, выбиравшихся из окружения. Командир Круглов со своей группой сразу ушел на задание.

  Между деревнями Теренино и Васильево они залегли у большака.

  Больше двух часов прошло, когда послышался шум автомобильного мотора. Штабная легковая машина на скорости пыталась быстрее преодолеть опасный участок дороги.

   – Огонь! – скомандовал командир. В лесу раздались винтовочные и пулеметный выстрелы. Машина свернула с дороги и уткнулась носом в сосну. Два офицера, шофер и солдат были убиты. Партизанам достались важные документы.

  Елена и Варя несколько раз бегали к комиссару отряда, просили записать их в боевую группу.

   – Забота о раненых, вовремя приготовленный обед, стирка – не менее важная работа для партизанского отряда.

   – Так, кроме Ильи, раненных и нет, а кашу Ефим сготовит. Мы согласны санитарами пойти в рейд, только скажите командиру, чтобы взял.

   – Ладно, поговорю, может, найдет вам задание по силам.

   – Вот, обещаете все, а сами не берут нас, – уходя, буркнула Лена.

  Но через день девушек вызвал в штабную землянку командир.

   – Кто из вас бывал в Охвате? – спросил Круглов, когда партизанки вошли и остановились напротив стола, за которым он сидел.

   – Я, – подала голос Варя, застенчиво посматривая на сильного мужчину. – У меня дядька Арсений живет возле водокачки.

   – Да садитесь к столу, поговорим о деле. В ногах правды нет!

  Холодным декабрьским вечером 1941 года Елена и Варя возвращались из разведки. Они были довольны, что удалось собрать ценные сведения о размещении воинских частей и технике противника на станции Охват. Они прошагали за день больше пятидесяти километров. Им осталось пересечь железную дорогу и уйти в лесной массив.

  Страшный взрыв оглушил девушек уже возле самого леса и взрывной волной отбросил в сторону. Разведчиц засекли немцы и стали бить по ним из минометов.

  Елена Ершова не помнила, сколько времени она пролежала без памяти. Когда очнулась, услышала стон. Лена подползла к подруге.

   – Ты как? – спросила Варя. – Я, похоже, ранена.

  Осколком Варе Вихровой разворотило ногу. Елена приподнялась, чтобы перевязать подругу. Немцы заметили и снова открыли огонь. Лежа, не поднимая голову, Лена перебинтовала Варю. Потом из платья и ремня соорудила волокушу. Она несколько километров ползла с тяжелой ношей по лесу, пока не наткнулась на партизанский дозор. Варя была спасена.

Вскоре Лена сопровождала раненную подругу на партизанский аэродром возле деревни Луги. Командованием была разработана целая операция по эвакуации раненых Вари и Ильи. Их сколько могли, везли на повозке по проселочным дорогам. Затем переложили раненную партизанку на носилки и четверо бойцов, сменяя друг друга, понесли ее дальше по лесным тропинкам. Илья, который согласился отправиться «на большую землю», шагал сам впереди Николая, который прикрывал тыл группы.

  К месту партизанского аэродрома вышли вовремя, оставалось несколько часов до прилета самолета. Поздним вечером запалили костры. Яркие языки пламени отвоевали у темени лесную поляну, причудливо играли всполохами по деревьям и кустарникам.

  Лена не отходила от Вари. Девушки предчувствовала долгую разлуку.

   – Ничего, война кончится, увидимся в родной деревне, – сказала Лена.

   – А, если немцы сожгут наши дома? – голос Вари задрожал от страха.

   – Не горюй, подружка, спалят, новые построим, еще лучше прежних. Лишь бы войне пришел конец.

   – И живыми остаться, – добавила Варя.

  В полночь прилетел самолет. Он низко прошелся над кострами, взмыл в воздух и исчез в темноте. Затем неожиданно бесшумно вынырнул из-за леса и пошел на посадку.

  Летчик явно нервничал и поторапливал партизан:

  – Быстрее, товарищи, заводите раненых в салон.

  Партизаны помогли подняться раненным. Летчик, махнув на прощание рукой, убрал лестницу и закрыл дверь. Самолет взревел рассерженным зверем, легко разбежался и, оторвавшись от земли, пропал в темноте. Костры прогорели..

  Командир отряда поблагодарил вернувшихся партизан за выполнение задания и обещал наградить медалями.

  Больше Елена Ершова не просилась в походы. В лагере хватало работы, и она целый день крутилась в заботах, не замечая стремительно бежавшего времени.

  На следующий год их накрыла волна наступающих советских войск возле города Андреаполь.
Маленький партизанский отряд, в который входила Елена, оказался на передовой. И для девушки война закончилась.

                                                *  *  *