Он был одним из обычных чернокожих африканских студентов, разбавивших белолицую массу, привычных нашему глазу, ребят. Но не только внешность отличала более или менее чёрненьких студентов от более или менее беленьких. Они ещё отличались своим темпераментом и никак не меняющейся ментальностью, обнажающей периодически их полудикие, как нам казалось, нравы. Свобода в поведении, выражении их эмоций и пренебрежение к каким - либо табу, принятыми в цивилизованном обществе, их не обременяли и не сдерживали. Они были наивны и непосредственны, хотя иногда просто маскировались, хорошо понимая, что можно и что нельзя, что приемлемо, а что недопустимо. И прятались за этой кажущейся наивностью, защищаясь от требований окружающей их действительности.

Мука Ндуло желал полной свободы, и его безудержность во многом определила его особый статус в институте и особенно в общежитии. Он вроде был сыном какого-то князька из маленького африканского племени, затерявшегося то ли в Анголе, то ли в Зимбабве. Привычный студенческий анекдот того времени, не служивший делу нашего всеобъемлющего интернационализма, относили к Муке. Когда его отец, рассказывалось в анекдоте, узнал о грозящем сынку исключении из института за аморальное поведение, то «упал с дерева и сломал хвост». Не достойный интернационалиста анекдот, скажем прямо... А мораль Муко нарушал уж тем, что требовал свободного посещения своей комнатами девушками из внутреннего и внешнего резерва жриц любви. Их вниманием и желанием сблизиться с ним наш африканский мачо не был обделён. Но соблюдение законов высокоморального советского общежития были обеспечены комендантским надзором, дружинниками - студентами, дежурными преподавателями и замками.
Что оставалось делать жаждавшему любви горячему юноше? Он нашёл выход, и вынес свой матрас в коридор. Постелил у двери комнаты, в которой жил и объявил, что будет любить всех девушек на нём и в том месте, которое не оговорено в «Правилах поведения в студенческом общежитии». Формально он был почти прав: слов о «коридоре» в «Правилах», действительно, не было. Надо было срочно объяснить господину Ндуло, что коридор есть неотъемлемая часть общежития. Он не понял, но согласился, так как побоялся, что его могут изгнать, а дома казнить...

Вообще, проблем с иностранными студентами в наших общежитиях было предостаточно.
Так, жарение селёдки на общей кухне вьетнамцами, сопровождалось побегом оттуда наших ребят обоего пола и попытками спрятаться от ужасающего запаха этой стряпни за плотно закрытыми дверями комнат. Запах имел свойство задерживаться надолго, но что было делать:
«Оцень кусать хоцеца!».

Однажды во время моего дежурства в общежитии, приехала новая студентка из какой-то небольшой страны латинской Америки (кажется, из Коста Рики). Небольшого росточка с признаками влияния на её наследственный облик индейцев одного из племен с косюльками вокруг гладко причёсанной головки.
Первый вопрос, который мне был задан: «А где у вас дамская комната?» Ишь ты, подумал я. Ну, прямо «из грязи в князи». А ведь права девчонка с дороги. Что я мог ей ответить? Что душевая на всё общежитие одна, да и та работает только по пятницам с... и до... А дамской комнаты в структуре советских общежитий не предусматривалось вообще.

Ну, а как я мог себя чувствовать, заходя в комнату, где жили палестинские студенты, которым я преподавал, когда почти во весь рост с большого цветного плаката в меня целился боевик «Хамаса» или «Фатха» под девизом: «Смерть сионистам!»
Я понимал, что это не направлено лично против меня и других преподавателей - евреев, но было мало приятно. Хотя не запрещалось. А зря. Хотя Россия и приглашала представителей ХАМАС в гости не так уж давно, да и сейчас поддерживает...

Со студентами землячества Иордании наша кафедра была связана многие годы. Я был прикреплён к ней, как руководитель - воспитатель. Мы действительно дружили. Беседовали, ездили отдыхать в лес, посещали музеи, театральные постановки. Я часто бывал у них в общежитии, был на свадьбе иорданца и русской девушки. Никогда между нами не сквозила неприязнь. Помню, когда отмечали юбилей государства Иордании, во время своего выступления с поздравлениями в адрес страны, я озвучил полное название страны, произносившееся так:
Иорданское Хашимитское Королевство, (кстати, знакомое немногим), чем вызвал неподдельный восторг и восхищение благодарных студентов.

Двое студентов-иностранцев, один из Палестины, другой из Ганы, после окончания института были оставлены в ординатуре на нашей кафедре и успешно защитили кандидатские диссертации. Я, как и все преподаватели нашей кафедры, учили их  всем премудростям нейрохирургии, они ассистировали нам во время операций и сами выполняли многие манипуляции и отдельные этапы их. Мы вместе жарили шашлыки и пили водку.
Теперь я гражданин Израиля, а где мой ученик палестинец я не знаю, и помнит ли он всё хорошее. Или заставил себя забыть, что учился у преподавателя - еврея...