Господа, я хотела бы присоединить к моему эссе «Синева свободы» ещё одно, написанное специально для «Литературного экспресса». Я читала его на немецком языке в Берлине, на площади, где нацисты некогда жгли книги и где находится подземный памятник библиотеке из этих сожжённых книг.
  На русском языке это эссе также не публиковалось.
Ольга Ипатова

                           Магия, вплетённая в нить
                              (История из бегущего поезда)

                            В интернете публикуется впервые                

            Этот поезд, словно  иголка, сшивающая куски пространства, время от времени  как бы нырял  и сквозь само Время, и я проваливалась в другие эпохи, и радовалась этому, потому что невыносимо чувствовать себя пригвождённой к одному времени, как будто сидеть в камере пожизненного заключения. Наверное, я стала писать исторические романы из этого чувства протеста, думала я, когда в свободные  часы , без гида, ходила  по Мадриду , Парижу, Лиллю --  в каждом городе, где останавливался наш экспресс, а память услужливо подсовывала имена, даты, ассоциации, и я наслаждалась ими, как гурман, который во вкусе еды ищет вкус жизни.  

      Так было 23 июня в Мальборке - бывшем Мариенбурге, где пальцы ветра ощупывали  давний замок крестоносцев, уступами сползающий  из - под облаков к вершинам столетних лип. Я устроила себе интеллектуальное пиршество --  сидела у  источенной  столетьями стены и слушала, что говорили   давние тени. Стоя у бездны, ощущая свой нынешний путь как ошибочный, опасный для человечества, мы стали чаще обращаться к истории. Может быть, осмыслив  ошибки предков, мы отыщем рецепт выживания? Так я сидела, думая о  человеческих страстях, которые когда-то вызывали лавину войн, несчастий и которые  нужно было удержать во что бы то ни стало - жажде завоеваний, порабощении одного человека другим, безудержному тщеславию и обыкновенной глупости. Огромный, до сих пор вызывающий восхищение всевозможными инженерными находками, архитектурными решениями замок, когда -то наводящий ужас и  на белорусские земли, был построен во имя войны и насилия. И только шум дождя остановил - вернее, заглушил  едва слышные  голоса  рыцарей и их пленников - моих предков, которые здесь томились и умирали, но и побеждали! -- и возвратил меня в отель.

--  Знаешь, у нашего Карстена сегодня день рождения, -- сказала  координатор белорусской группы Людмила Горбачёва.

-- Сколько ему?

   Я не удивилась, что Людмила  сказала об операторе немецкого телевидения Карстене Гайсслере "наш".  Он и его коллега Аня Шильдер, которые работали под руководством Маргарет Кройцер, изящной женщины с зелёными глазами ундины, были так  трогательно юны. И так старательны, что, казалось, они снимают одновременно во всех местах, где только останавливаются писатели. Мы так свыклись с ними, что перестали замечать  камеры и микрофоны. А я, глядя на него, каждый раз вспоминала о своём сыне, таком же  светловолосом и  чуть отрешённом от окружающего. Оказывается, они ровесники!

 Что ж, у меня есть для него подарок.  

-- Карстен,  пусть моим поздравлением тебе будет этот...

   Я запнулась - забыла, как по - немецки пояс, и сказала так, как это звучит  на белорусском:

-- Пас!

    Он и Аня смотрели с недоумением - узкая  разноцветная полоска в моих руках никак не походила на паспорт.* И они не знали, что это такое. Я объяснила, что такие тканые пояса были обязательны в белорусском национальном костюме,  ими подпоясывались мужчины. А женщины - женщины ткали их, закладывая в узор пожелания - добра, мира,  здоровых детей. И когда - то по узору можно было прочитать эти пожелания, а также узнать, откуда и из какой местности человек. Так что это и в самом деле был паспорт - своеобразный древний паспорт, сработанный на многие годы и переходящий из поколения в поколение .

-- Спасибо за Kettе*, она красивая, сказал  Карстен.

 ... Когда -то меня учила ткачеству моя деревенская бабушка в глухой деревне, которая называлась Забелье, потому что была за озером Белым. Бабушка была высокая, с большими  карими глазами и волосами, которые, если она вынимала шпильки, падали ниже пояса. Всё лето и осень,  до самых заморозков, она ходила босая. Помню, сидя рядом с ней за  большим ткацким станком, я  удивилась тому, что ноги у неё почти такие же маленькие, как и у меня. Она брала мою руку и показывала, как продевать сквозь нити челнок, как  ударять по натянутому холсту так, чтобы ткань получалась ровной. А главное -- какой заговор - молитву читать, чтобы твоя работа  была удачной, чтобы она радовала людей. Большой ткацкий станок устанавливался в хатах надолго, на всю зиму, потому что за ним можно было  сидеть долгими тёмными вечерами, когда кто-то из домашних рассказывает сказку или страшную историю, а за окном воет метель..

    Она знала множество узоров, но любила этот - ромбовидный, с двумя цветами, с  синим полем внутри. Только спустя многие годы я нашла его в специальной литературе и узнала, что он означает пожелание -  не остаться одиноким, а быть в паре с любимым. И только тогда поняла, как одинока была она, потерявшая в одну неделю  мужа и двоих дочек, моих тёток, умерших от тифа в тридцатом году, а позднее, уже после войны, и третью дочь, мою двадцатишестилетнюю мать. Как страшилась потерь. Как хотела счастья для меня, своей внучки...

    Я тоже люблю этот узор. В мире становится всё холодней, потому что из него уходит простое, искреннее чувство. Ведь мы так  независимы, так хотим быть свободными друг от друга, от обязательств, от жертв во имя другого.

    Когда у меня есть время, я достаю из шкафа маленький станок, на котором можно ткать пояса,  служащие  моим предкам  своеобразными паспортами. Ставлю его на столе  между  шкафом и компьютером, закладываю основу.

    Стук да стук - эти звуки словно  пробуждают что-то в прошлом, в то время как стук клавишей моего компьтера, как мне кажется, будит некие пласты бытия в Будущем.

    Зачем я тку очередной пояс? Потому ли, что в это время хорошо думается, и образы набегают один на другой, и душе легко, как будто она омыта неким животворным дождём?

   А может, потому, что физически осуществляю то, что мы и так каждый день, каждую минуту своего существования совершаем вольно или невольно - ткём некую метафизическую основу своей жизни, вплетая в неё узоры, радости, прожигая её слезами неудач или поливая серной кислотой ненависти?

    Возможно, мой архаичный, совершенно бесполезный в современном быту подарок будет висеть на стене в квартире юного немецкого оператора. Или лежать где - нибудь в шкафу, привезённый вместе с другими сувенирами из  нашего необычного поезда - Литературного Экспресса - 2000. Это уже неважно. Лишь бы он оставался у него. Потому что я верю, что древние магические пожелания, которые я , по завету своей красавицы - бабушки, шептала во время работы - не оставаться одиноким, быть любимым и счастливым,  всё же вплелись в разноцветные нити...

* Der Pass  --(нем)-- паспорт

Die Kette - (нем) -- пояс

10.07.2000.