Прочитала рассказ Татьяны Толстой "Женский день" и сильно расстроилась: если даже и в самом деле такие злые учительницы попались Татьяне в детстве, то стоило ли держать это в душе всю жизнь, чтобы потом, через столько лет, наконец выплеснуть наружу весь накопившийся яд? Стоило ли тратить свой недюжинный талант лишь на то, чтобы прокричать на весь мир о ненависти к тем учительницам, к той школе?
Мне же "Женский день" напомнил совсем о другом, и по-другому. И я решила написать "Песню про маму."
Также предлагаю вашему вниманию рассказ "Мамин день" из цикла "Письма из Америки."
* * * * *
Песня про маму
Родителей не выбирают. Но если бы выбирали, я бы снова выбрала своих. Хотя папа и ушёл от нас, когда мне было всего 7-8 лет. Хотя и мама тоже доставила мне немало боли. Всё же я боготворила их обоих. Особенно дорог был мне отец!!! Не описать словами. Взрослые иногда задавали мне, совсем маленькой, жестокий вопрос: “Ты кого больше любишь, детка, папу или маму?” Я всем сердцем обожала их обоих, я не хотела сделать маме больно, но я не могла и сказать неправду. Я долго думала, пытаясь взвесить, честно терзалась, и не хотела отвечать, но они продолжали спрашивать, и я отвечала чистую правду, как я тогда чувствовала: “Я очень-очень люблю маму, но всё же папу немножечко больше.” Вот как я его боготворила, если даже маму и то я продолжала боготворить до самых студенческих лет, лишь тогда я впервые в жизни с болью заметила, что моя мама не самая красивая, что у неё на работе есть одна женщина красивее и моложе её. Но от этого я только больше её полюбила.
Школа m 107, в Одессе, на углу улицы Толстого и переулка ныне Каретного, а тогда Попова, была центром моих лучших детских воспоминаний: где-то примерно с 8- до 15-летнего возраста, когда меня безжалостно с корнями вырвали из Одессы и пересадили в Оренбург, где я так и не прижилась. А потом - в Свердловск, где почва была холодна и сурова, где я впервые обморозила пальцы ног, дожидаясь троллейбуса, где моя первая любовь доставила мне жестокие муки на 13 лет подряд ... А тогда в Одессе, в этом райском городе на берегу тёплого Чёрного моря, в этом чудном квадрате в самом центре города проходило моё, хоть и не безмятежное, но очень счастливое детство.
Мы жили в Советском переулке напротив цирка. Цирк я обожала,мы ходили на все новые представления, а в антракте успевали даже сбегать домой. За углом, на улице Торговой - Новый Рынок, куда моя забывчивая бабушка бегала по нескольку раз за время приготовления борща: то за забытой петрушкой, то за морковкой и т.п.
Другая сторона счастливого квадрата - улица Петра Великого, куда меня водили в детсад, и где в музыкальном училище работала моя красавица мама преподавателем хорового дирижирования, и сама я целый год посещала музыкальную школу при этом музучилище. Анета Петровна Бычач учила ещё мою маму девочкой, когда жила у них в Оренбурге во время войны в эвакуации, она же уговорила маминых родителей перебраться в Одессу, так как их девочка обладала музыкальными способностями. А Одесская консерватория - всем известно - самая лучшая в стране! Эта же самая Анета Петровна учила и меня моим первым гаммам. Живы ли вы теперь, Анета Петровна?
Улицу Петра Великого после перестройки, гласности и отделения Украины в отдельное государство переименовали в Дворянскую. Странно. Обычно одесситы называли улицы их старыми, досоветскими именами, но не Дворянскую. Никогда раньше я этого названия не слышала, хотя по многу раз ежедневно проходила по этой улице то в школу, то из школы домой, то к подружке в гости, то к маме в училище, а то и на кирху поглазеть, в которую эта самая Дворянская улица, то бишь Петра Великого упиралась.
Странная такая кирха, высоченная, величественная, сказочно красивая, однако почему-то всю мою сознательную жизнь в Одессе она была в аварийном, полуразваленном состоянии, как бы всегда речь шла о реставрации, но ничего не менялось. Так и стояла она всегда, как будто война кончилась вчера, а ведь это были годы 1955-1968. Так и запомнилась мне эта полуразрушенная кирха как естественная часть одесского пейзажа моего детства. Лишь через много лет я узнала, что “кирха” - по-немецки “церковь”. Да и улочку Клары Цеткин, рядом с кирхой, недавно обратно переименовали в Лютеранский переулок. Тогда стало всё понятно. Названия “Лютеранский переулок” я тоже почему-то ни от кого раньше не слышала, а если и слышала, то не связывала его именно с этой улочкой, где кирха.
Школа 107, хоть и не сразу (по моим личным семейным причинам), но всё же стала моим любимым местом. Учиться мне нравилось, старшие ученики там не давали подзатыльников младшим, как в 10-й школе на ул Артёма (Конной), где я проучилась 1-й класс, не обзывали их презрительно “Эй, малая”. Учителя были строгими, но любили нас, а мы платили им тем же. Может, это потому, что школа была специальная, с английским уклоном. Маме даже пришлось воспользоваться знакомствами в горкоме партии, чтобы устроить меня туда. Я об этом конечно тогда ничего не знала.
А сейчас понимаю, какая редкость это была для школы советского времени: никто на переменках не дрался, тяжёлыми предметами не кидался, мальчики относились к девочкам с почтением, по-рыцарски. Дружба девочек с мальчиками была чистой и возвышенной. До 47-летнего возраста, через 5 переездов из города в город я хранила деревянную настенную гравюру, подаренную мне другом одноклассником где-то в 5 или 6-м классе. На обороте он собственноручно выжег целомудренную надпись: “На память дорогой подруге Люде от Мартына”. Это было его полное имя, никто его конечно так не звал, только разве что если рассердит учительницу. А так все звали его Мартиком. Больше я никого не знала с таким удивительным именем. И только после смерти мамы я потеряла эту гравюру, так как была в это время уже в Америке, и приехать в Тюмень мне не удалось.
Скучно нам не было, “по струночке” мы не ходили, даже школьную форму от нас не требовали, мамы одевали нас ярко, как любят в Одессе, в соответствии, конечно, со своими материальными возможностями. Помню чувство захватывающего приключения от почти каждой школьной переменки: или мы обнаружили новую дверь на школьном дворе, или заглянули за ту, за которую ещё не заглядывали (а школьный двор был довольно большим, наверное 8-10 подъездов, по три-четыре этажа, по несколько дверей на каждом этаже). Или успевали сбегать через дорогу в угловой продуктовый магазинчик, чтобы выбрать из большой бочки твёрденькую солёную зелёную помидорку или хрустящий огурчик. Вытягивало примерно на 3-4 копейки. Ничего вкуснее той помидорки я ещё в жизни не ела! А то была мания, чтобы каждую переменку мчаться в спортзал покувыркаться на брусьях и других снарядах. Николай Дмитриевич, учитель физкультуры, с удовольствием пускал нас.
Один раз наши поиски приключений чуть было плохо не кончились: проверяя, что там, за очередной загадочной дверью на школьном дворе, обнаружили странную, совершенно пустую комнату, с побеленным извёсткой полом, и с ещё одной дверью с противоположной стороны. Так мы никогда и не узнали, что за той следующей дверью, потому что белый пол оказался стеклянным ... Помню смертный ужас. Провалилась одна нога. Как выбралась не помню. В тот подъезд мы больше никогда не заходили, боялись разоблачения за разбитое стекло, ну и конечно пережитый страх - все эти сильные эмоции вытеснили эпизод из памяти куда-то в подсознание, и я долго не знала, правда ли это было, или сон такой мне приснился.
Вот ведь были же нормальные школы, хотя и в советское время, где нормальные, шаловливые дети тем не менее не ощущали себя в тюрьме. Наверное, в этом причина того, что коммунистические идеалы всегда казались мне привлекательными: мне нравились люди, которые их проповедовали: мои учителя, моя замечательная мама. В этой школе я даже не побоялась спеть соло на одном из праздников, хотя по природе я всегда была человеком очень стеснительным и замкнутым, для меня и сейчас если больше 3 человек одновременно - это уже “аудитория,” и стресс соответствующий: “слишком многолюдно.” Но вот тогда, в той школе, я по-видимому чувствовала себя настолько уверенно, что всё же рискнула спеть соло. Наверное, потому что меня там любили, если и наказывали за проступки, то нестрого и в общем-то справедливо. Я не помню, чтобы я тогда боялась этого выступления. Странно. Сейчас я и перед мужем одним и то боюсь петь, не говоря уж об “аудитории.”
Музыкальный слух у меня всегда был, я училась в музыкальной школе, наверное 3-й или 4-й год тогда, голосок был слабенький, но чистый. Я не помню, почему я выбрала эту песню, а может быть её выбрали за меня, но помню, что мне самой песня очень нравилась, песня была про маму. Может быть, это было 8 марта, мамин день, а может быть, просто выпускной вечер по случаю окончания начальной школы. Это значит мне было лет 10-11. Я с удовольствием готовилась к этому выступлению, зная, что маме понравится, что она будет мною гордиться. Выучила все слова, с этим у меня проблем практически никогда не было: слова песен запоминались как бы сами собой, причём надолго: даже через 20, 30 лет - стоит вспомнить мелодию, как слова вспоминаются сами, одно за другим.
Однако меня подстерегала неожиданность, которую я в том возрасте никак предвидеть не могла. Помню празднично украшенный зал, своё очень нарядное капроновое платье, белое с голубым, привезённое мне мамой аж из Чехословакии, огромная по моим детским меркам аудитория, заполненная взрослыми и детьми, аудитория тем не менее странно уютная, как бы домашняя, все глаза устремлены на меня, вон и мама моя сидит, смотрит на меня, улыбается, учительница пения аккомпанирует мне на фортепьяно, я спела первый куплет, мелодия очень красивая, всем нравится, дошла до припева... И тут вдруг это странное: что-то доселе незнакомое перехватывает мне горло, петь я больше не могу, к моему изумлению, из глаз покатились слёзы. Но это не слёзы горя или боли, которые были мне известны, это совсем другие, незнакомые мне слёзы любви, переполняющей грудь, слёзы восторга, умиления и ещё чего-то словами не выразимого!
У меня и сейчас выступают слёзы, когда я пытаюсь спеть эту песню. А ведь если вдуматься, слова её совершенно, ну до смешного неподходящие для маленькой девочки. Кто-то может быть, сказал бы: “государственная, казённая песня.” Но вот хотите верьте - хотите нет, а я до слёз любила эту песню. Я и сейчас люблю её, особенно в контексте своих детских воспоминаний.
Я служу на границе,
где полярная мгла.
Ветер в окна стучится,
путь метель замела.
К нежной, ласковой самой
письмецо своё шлю:
Припев:
Мама, милая мама,
как тебя я люблю.
У нас и снега-то сроду в Одессе не было, не то, что метели.
Вот так.
Хьюстон февраль 2005
МАМИН ДЕНЬ
(из серии “Письма из Америки”)
Здравствуй, мамочка!
Поздравляю тебя по-американски с Днём Матери! “Международный” женский день 8 марта, как выяснилось никто, кроме нас, не справляет. Ну и ладно! А мы будем теперь оба праздника справлять, правда?
День Матери здесь отмечают во второе воскресенье мая. И это именно день МАТЕРИ, а не просто всех женщин. Мне это очень понравилось, так как в нашем традиционном 8 марта почитание матери как-то размылось. Всё свелось к тому, что мальчики поздравляют девочек, причём тех из них, кто поздравил их на 23 февраля. А про мам и учительниц порой вообще забывают, где уж там ПОЧИТАТЬ их. У нас и слова-то такого не знают. А здесь в этот день отдают дань почтения именно матери. Это очень хорошо, и по-библейски правильно.
А ещё здесь есть “Папин день”, его отмечают во второе воскресенье июня, такого у нас в России нет вообще. 23 февраля - годится почти для всех мужчин, но вот если установить День Отца, то подавляющему большинству придётся в этот день оплакивать отсутствие оного.
Интересно, что в Германии тоже не Женский День, а День Матери, но почему-то нет Дня Отца. Так что Ваню нашего даже не с чем поздравить. Не поздравлять же с 23 февраля. А мы с Тоней совсем запутались: 8 марта уже не справляем, а на день матери ещё не переключились. Я даже не знаю, какого числа это в Германии.
У Танечки в Балтиморе (США) более удачно: у них набралась целая компания из смешанных пар: жена из России, а муж - американец. Так они справляют не только американские праздники, но и 8 марта справляют все вместе. Она мне рассказала, как на прошлое 8 марта американские мужья устроили им праздник с застольем, а также сочинили и разыграли для них сценку, в которой доказывали, что русские жёны - самые лучшие жёны!
В День Матери у нас в церкви было особенное собрание (этот праздник всегда в воскресенье), и каждой маме вручили подарок: билет в ресторан на двоих, с одним полностью оплаченным обедом, в любой день до 31 октября. А ведь церковь у нас огромная: на каждом богослужении по 2 тысячи народу!
Мы в Мамин День были на втором богослужении из трёх, когда дошло до подарков, пастор попросил сначала подняться пра-прабабушек. Я думала, что я ослышалась, что речь идёт о прабабушках. Поднялись человек 7-8, им первым вручили подарки. “Теперь, - говорит, - поднимитесь, пожалуйста, прабабушки!” - Поднимаются молодые красивые женщины! Много! То есть им всем, как и тебе, около 70 лет. “Теперь, - говорит, - поднимитесь бабушки!” - встают ещё больше, буквально девочки, я так удивилась, когда сидящая рядом со мной совсем молодая девушка поднялась вместе со мной, то есть она уже бабушка! Вручили и нам подарки. “А теперь, - говорит, - поднимитесь мамы”. Ну тут уже пол-зала встали. Здорово!
А проповедь он сказал для всех женщин: для никогда не зачинавших, для сделавших аборт, для родивших и отдавших на усыновление, для усыновивших, для тех кто родил ребёнка и похоронил его вскоре, для тех, кто пережил выкидыш - всего 10 категорий, для каждой - отдельное пасторское слово. Это было чудесно.
Ещё мне очень приятно было получить открытки от обеих дочерей Джорджа, где они поздравляли меня с Днём матери. Правда, я ещё не совсем разобралась, может быть и мне нужно было их поздравить, они ведь тоже мамы. Я спрашивала, как здесь принято, и все отвечают по-разному. Кстати, здесь на Мамин день открыток посылают даже больше, чем на Рождество! А я уже тебе рассказывала, как много здесь рассылается рождественских открыток!
Интересно, что в этот день мужья поздравляют жён, так же как и в Папин день жёны поздравляют мужей. Я сначала даже не поняла, как это и зачем: пришли в магазин, Джордж говорит: “Выбирай себе подарок”
“Какой ещё подарок?”
“Скоро Мамин день”
“Так ведь я тебе не мама!”
“Все равно выбирай!”
Ну кто же после этого откажется от подарка? А открытку он мне подписал так:
“Мила, драгоценная моя жена, ты мне не мама, дорогая моя, но ты мама для прекрасной дочери, и ты заслуживаешь похвалы и почитания за воспитание нашей дочки Тони. За все трудности, за любовь, за радости и горести в выполнении твоего материнского долга, тебя следует почтить в этот особенный для тебя день. Твой любящий муж и друг Джордж. С Днём матери, любовь моя”.
На английском это звучит даже лучше. Причём он не купил открытку с готовым текстом, а сам сочинил и набрал красивыми буквами на компьютере. Тут я конечно прослезилась, повесила этот листок на стенку возле зеркала, и каждый день перечитываю вот уже пол-года! Ну как не благодарить Бога за такого мужа?
Спасибо тебе, родная моя, что ты была мне всегда такой любящей и заботливой мамочкой! Я никогда не забуду, как ты всегда была готова горы свернуть, когда мне бывало плохо. Даже если сама больная - ты всегда была готова сбегать вызвать мне скорую, если надо. Забыв о себе, ты поехала далеко, с пересадками, в ту дурацкую школу, когда мне некого было попросить, а самой ехать не было моральных сил. Забыв о себе, ты поехала и на мои курсы немецкого, чтобы дать мне возможность отлучиться на неделю в Камышлов. Если б мы только знали, что именно там я встречу своего Джорджа!
Чем старше - тем чаще я осознаю, как много ценных умений и привычек воспитала во мне именно ты: держать данное слово, доводить всякое дело до конца, класть всякую вещь на своё место - знаешь как мне это пригодилось здесь с Джорджем, который никогда не знает, где что в доме находится? В этом смысле я для него клад!
Спасибо тебе мамочка за всё, и низкий поклон тебе в День Матери и в каждый другой день!
Обнимаю целую
твоя Люда
Хьюстон, США - 2002