Причин, на мой взгляд, существует несколько. При жизни вождя его «научная биография» так и не была написана. Хотя ещё в 1946 г. был создан авторский коллектив, существовал Сектор произведений Сталина и фонд его документов, был разработан план-проспект биографии, по которому были написаны уже некоторые главы. Но по указанию вождя вместо создания полной биографии в 1947 г. вышло 2-е издание «краткой биографии», которую, к тому же, после его смерти изъяли из обращения. Сектор произведений Сталина был ликвидирован, а созданный фонд его документов закрыли для исследователей.

            В результате оказалось, что спустя десятилетия о революционном  прошлом Сталина нам известно ещё меньше, чем это было при его жизни. Хотя, складывается впечатление, что и его «краткая биография» - это единственное официальное жизнеописание вождя - создавалась лишь с тем, чтобы умножить число возникающих вопросов не только о его дореволюционной деятельности, но и о самом его происхождении, включая даже дату рождения. Но, как ни странно, этот недостаток, словно родимое пятно, присущ и всем неофициальным жизнеописаниям Сталина, то есть, все они содержат вопросов больше, чем ответов на них. Поэтому о Сталине существует так много не просто сомнительных, но вообще мифических версий.

            Что касается непосредственно вопроса о его связях с охранкой, то ещё в 1931г. в эмигрантской газете «Дни» сообщалось о циркулирующих в Москве слухах о «темном прошлом» Сталина. В статье говорилось, будто бы Дзержинский перед смертью получил документы о том, что Сталин был шпионом охранки. Эти документы он якобы передал Томскому, а тот дал их на хранение Ворошилову.

            Вскоре после смерти Сталина американский журнал «Лайф» опубликовал воспоминания бывшего советского разведчика Орлова о том, что один его знакомый работник НКВД обнаружил в бывшем кабинете Менжинского папку агентурных донесений Сталина вице-директору Департамента полиции Виссарионову. «Папку  Виссарионова», как стали её называть, показали Якиру, тот – Тухачевскому и Гамарнику. И они начали готовить заговор с целью ареста Сталина. Это якобы стало причиной ответного «дела Тухачевского». Абсурдность воспоминаний Орлова снимал вопрос даже о проверке их достоверности.

            Но одновременно с воспоминаниями Орлова на страницах «Лайфа» появилось факсимиле письма заведующего Особым отделом Департамента полиции полковника Еремина, в котором он ставил в известность начальника Енисейского охранного отделения о том, что Сталин-Джугашвили с 1906 г. стал давать агентурные сведения по РСДРП. И вот вокруг этого «письма Еремина» разгорелась полемика, которая с тех пор время от времени возникает с новой силой.

            Впрочем, этот «документ», как, оказалось, был известен в среде русских эмигрантов ещё с середины 30-х гг. Но уже тогда утверждали, что он был сфабрикован то ли в Риге бывшим агентом охранки,  то ли в Харбине, разведслужбой атамана Семенова. Хотя сведения о «темных страницах» в революционном прошлом вождя появлялись в прессе и раньше -  уже на рубеже 20-30-х гг. Интересная публикация появилась в 1925 г., в которой впервые сообщалось, правда с возмущением, что меньшевики уже совсем «дошли», объявив в 1905 г. Сталина «агентом правительства и шпиком-провокатором». К этому эпизоду, действительно имевшему место, хотя и не в 1905 г., а в 1904 г., мы ещё вернемся.

            С началом «холодной войны», когда поднялась волна антисталинских публикаций, вновь возник интерес к «письму Еремина». Но при жизни Сталина правительство США не разрешало его публикацию.

            С тех пор вышло много работ о Сталине, авторы которых, так или иначе, затрагивали вопрос о его связях с охранкой. Например, автор книги «Юность Сталина» (1967 г.) Э. Смит писал: «Мы вправе рассматривать возможность того, что в июне-июле 1899 г. офицер Тифлисского жандармского управления мог предложить Сосо стать агентом полиции в грузинском социал-демократическом движении. Даже если первоначально его прием на службу не был оформлен, она оплачивалась скромно, но регулярно.  Очевидно, такое привлекательное предложение не обязывало его отказаться от увлечения марксизмом».

            В начале 1960-х гг.  появилась возможность использовать «письмо Еремина» в борьбе против культа Сталина.  Вынести эту версию на страницы печати было доверено Солженицыну.  Тогда решался вопрос о публикации в «Новом мире» его романа «В «Круге первом». По версии Солженицына Джугашвили был завербован в 1903 г. во время его пребывания в кутаисской тюрьме.

            После снятия Хрущева волна антисталинских публикаций пошла на убыль. Но пришедший к руководству КГБ в 1967 г. Андропов одобрил работу Роя Медведева о сталинизме и книгу Антонова-Овсеенко «Портрет тирана». Эти книги были успешно переправлены на Запад и там увидели свет. Не помешал КГБ и публикации на Западе романа  Солженицына.

            В бывшем же Советском Союзе волна публикаций о Сталине приобрела новую силу уже только в перестроечное время, особенно после выхода в свет книги Д. Волкогонова «Сталин. Триумф и трагедия» (1989 г.). Но ещё раньше, в 1987 г. опять стали циркулировать слухи о связях Сталина с охранкой. Именно тогда писателю Алесю Адамовичу «подсунули» (иначе не скажешь) текст письма Еремина. В том же году в «Советской культуре» появилась статья журналиста Лабезникова, в которой Сталин прямо, хотя и без доказательств, обвинялся в связях с охранкой. Упоминая об одном из побегов, автор статьи восклицал: «Такой побег можно было совершить только с помощью властей».

            Номер «Дружбы народов» с главой из повести Адамовича «Каратели», в которой описывался компрометирующий вождя эпизод, вышел как раз перед подготовительной конференцией по созданию общества «Мемориал». Так писатель, известный своими демократическими взглядами, оказался участником этой идеологической акции, организаторы которой наверняка знали, что ещё в 1956 г. за рубежом были опубликованы доказательства того, что «письмо Еремина» - фальшивка. А вот авторы статьи «Был ли Сталин агентом охранки?», которая появилась в марте 1989 г., действительно не знали об экспертизе, проведенной в США в 1956 г., и поэтому добросовестно повторили их аргументы, полученные совершенно независимо.

            Версия о связях Сталина с охранкой вновь понадобилась властям для той идеологической кампании, которая проводилась ими в начале 90-х гг. И в 1992 г. появилась книга Волкова «Взлет и падение Сталина», в которой полностью игнорируется вся существующая критика версии о связях Сталина с охранкой, и повторяются все прежние аргументы. Автор наверняка выполнял определенный заказ, и поэтому стремился не восстановить истину, а нарисовать заранее заданную ему картину.

            Известный современный историк Юрий Фельштинский опубликовал сборник под названием «Был ли Сталин агентом охранки?», в который вошли важнейшие материалы - письма, статьи, документы и др., - посвященные теме провокаторства Сталина. Однако вынесенный в заголовок вопрос так и остался открытым.

            Объясняется это в первую очередь тем, что большая часть материалов о Сталине до нас не дошла.  Не удалось исследователям найти никаких материалов о пребывании Сталина в тюрьмах и на этапах. Плохо сохранились и материалы о его пребывании в ссылках. Не удалось обнаружить первичные агентурные материалы органов политического сыска ни по одной из губерний, с которыми была связана деятельность Сталина. Подобным же образом обстоит дело и с материалами наружного наблюдения. Не обнаружены даже следы архива Кутаисского Губернского Жандармского Управления (ГЖУ). Неизвестна и судьба архивов Бакинского ГЖУ.  Архив Петроградского ГЖУ полностью погиб в февральские дни 1917 г.   В Департаменте полиции на Сталина заводилось минимум шесть дел: в 1903 г., в 1908 г., 1910 г., 1911 г, 1912 г., 1913 г.   Из них в описях значится лишь дело за 1908 г.   Историки полагают, что сохранилось и дело за 1903г., хотя обнаружить его им пока не удалось.

            Ещё хуже сохранились архивы большевистских организаций. Архивы многих организаций были захвачены полицией в период 1910-12 гг. Наиболее важная часть архива ЦК РСДРП в 1918 г. была вывезена на Урал и там спрятана. После окончания Гражданской войны оказалось, что лица, занимавшиеся этим, погибли, и поиски архива не увенчались успехом. Отсутствует значительная часть документов о Сталине, фигурировавших в картотеке фонда Департамента полиции, и хотя часть из них удалось обнаружить в фонде Сталина и других архивах, судьба целого ряда документов остается неизвестной.

            Учитывая такое состояние архивных документов, большое значение в исследовании дореволюционной деятельности Сталина приобрели мемуары. Однако значительная их часть по вполне понятным причинам осталась неопубликованной. Кроме того, все они подвергались не столько внешней, как внутренней цензуре. Много воспоминаний находится в Российском государственном архиве и в личном фонде Сталина в Москве. Обнаружены также записи мемуарного характера  в архиве Института истории партии им. Шаумяна в Азербайджане, в архиве Грузинского филиала ИМЛ, в бывших партийных архивах Архангельской и Вологодской областей, а также в музеях Батуми и Гори. Но описание всего комплекса таких источников информации до сих пор не составлено.

            Поэтому вполне естественным кажется вывод о том, что из-за гибели многих архивных материалов и нежелания мемуаристов делиться всей информацией, которой они располагали, вопросов осталось больше, чем ответов. В свою очередь, это обилие белых пятен в дореволюционной биографии Сталина, с одной стороны, и отсутствие надежной источниковой базы под многим из того, что стало известно, заставляет исследователей продолжать поиски. К сожалению, они нередко заканчиваются созданием новых заведомо ложных версий, как это имело место в упоминавшейся выше книге Волкова «Взлет и падение Сталина».

            Версия о связях Сталина с царской охранкой. Кроме «письма Еремина» и пресловутой папки Виссарионова, к обсуждению которых мы ещё вернемся, не существует других прямых улик о связях Сталина с царской охранкой. Поэтому нет ничего удивительного, тем более предосудительного, в том, что уже несколько поколений историков, начиная с 20-х гг. прошлого века, пытаются «выстроить» непротиворечивую версию о порочащих связях Сталина, используя косвенные аргументы. Как ни странно, учитывая проделанную по указанию Сталина работу по «расчистке» архивов, уж слишком много обнаружено эпизодов из его жизни, которые невольно подталкивают к такому выводу, не находя других объяснений. Ниже будут представлены описания большинства из них, чтобы каждый смог самостоятельно оценить, насколько весомыми они являются.

            В 20 лет Сосо Джугашвили оказался за дверями семинарии, где он жил на полном пансионе. После исключения из семинарии Сосо пришлось несколько дней прятаться будто бы от матери, которая очень рассердилась тогда. Исключение Сосо стало действительно тяжелым ударом не только по её самолюбию, но и крушением надежд на благополучное будущее своего единственного сына. Поэтому возникновение конфликта между ними представляется вполне реальным. Но Сосо ведь мог найти приют у родственников, а он прятался в соседнем селении Гамбареули. Поэтому возникает вопрос, только ли от матери он прятался? По воспоминаниям одного из воспитанников семинарии, Сталина хотели арестовать перед его исключением. На этом основании можно предположить, что летом 1899г произошло первое знакомство И.Джугашвили с полицией. Возможно, американский историк Э. Смит как раз это и имел в виду, когда  писал: «Мы вправе рассматривать возможность того, что в июне-июле 1899г офицер Тифлисского жандармского управления мог предложить Сосо стать агентом полиции».

            В конце декабря 1899 г. Сосо помогли устроиться на работу в Тифлисскую обсерваторию, которая являлась обыкновенной метеорологической станцией. 1 января 1900 г. В Тифлисе остановилась конка после того, как администрация отказалась обсуждать выдвинутые рабочими требования. В свою очередь, рабочие отказались подчиниться требованию вызванной полиции и оказали ей сопротивление. После ареста активистов работу конки удалось возобновить, но эта забастовка стала рассматриваться как начало нового этапа в социал-демократическом движении на Кавказе.

            Согласно официальной историографии, примерно к этому времени относится первый арест И. Джугашвили. Причиной ареста послужило якобы дело о «недоимках» его отца. Сосо будто бы задержали, чтобы заставить его погасить задолженность отца. Его выручили товарищи, уплатив требуемую сумму. Конечно, здесь много неясного, несмотря на то, что у Сосо при обыске в 1901г. действительно обнаружили квитанцию «о сдаче податей». Но отец его не пользовался землей более 30 лет и вообще не жил уже в той местности и не имел отношения к поземельным выкупным платежам. А главное, почему за решеткой оказался не он сам, а его сын? Возникает вопрос: не было ли это связано с забастовкой тифлисской конки, а дело о «недоимках» служило прикрытием вербовки Джугашвили.

            В марте 1901 г. И. Джугашвили был допрошен по делу о кружке интеллигентов в Тифлисе. Неизвестно, чем же закончилось его привлечение к данному делу. Весной 1901г. Тифлисская организация РСДРП открыто выступила против самодержавия. Сразу же после первомайской демонстрации появилась листовка, которая заканчивалась лозунгом: «Долой тиранию! Да здравствует свобода!». После демонстрации начались аресты, которые привели к тому, что почти все прежние руководители Тифлисской организации РСДРП оказались в тюрьме или под особым наблюдением полиции.  Сосо же уехал в Гори, где переждал волну арестов и обысков. Вернувшись в Тифлис, он снова включился в нелегальную работу, превратившись теперь из рядового члена организации РСДРП в одного из её лидеров.

            Но вскоре он переезжает в Батум. Причины его переезда, по одной версии, были связаны с конфликтом внутри Тифлисского комитета РСДРП, в результате которого Джугашвили был исключен из партийной организации. Существует и другое объяснение, которое сводится к тому, что он был направлен Тифлисским комитетом в Батум для ведения там партийной работы. Однако этой версии противоречит то обстоятельство, что в Батуме он вынужден был искать средства существования. Ему помогли устроиться на склад досок деревообрабатывающего завода Ротшильда. А ещё в одной из первых биографий Сталина говорилось, что в конце 1901 г. у него был обыск, после чего он переселился в Батум.

             Однажды на складе, где работал Джугашвили, вспыхнул пожар, в тушении которого участвовали главным образом рабочие завода. Однако администрация отметила премией только мастеров и бригадиров. Тогда по инициативе Джугашвили началась забастовка рабочих с требованиями оплатить им их участие в тушении пожара и работу в воскресные дни, которая была запрещена с 1897 г.

            На квартире одного из рабочих состоялось собрание. Когда после его завершения, в квартире оставались лишь четверо, включая Джугашвили, вдруг нагрянула полиция. Мало того, что она опоздала, так ещё и не заметила чемодана с рукописями Джугашвили. Всех четверых задержали и отправили в участок по делу о забастовке на заводе Ротшильда. При дознании Джугашвили заявил, что он после празднования 100-летия присоединения Грузии к России 20 сентября 1901г. уехал в Баку, а оттуда в Гори, где и находился до середины марта 1902г.

            В Батумской тюрьме, где содержались задержанные, были перехвачены записки, выброшенные одним из арестантов во двор к посетителям. Записки были написаны рукой Джугашвили, и содержали указания матери и учителю школы в Гори, как отвечать на вопросы жандармов о его пребывании в Гори. Вряд ли это потребовалось, если бы он был уже завербован.

            Следствие было закончено в конце июля 1902 г. Удалось выяснить причастность Иосифа Джугашвили к рабочему движению, но никаких определенных фактов не было установлено. Все основывалось на слухах, а посему было сделано заключение о том, что характер его деятельности следует считать невыясненным, и дело было прекращено без последствий для обвиняемого.

            В конце августа 1902 г. дело «О тайном кружке РСДРП в г. Тифлисе» было направлено прокурору Тифлисской судебной палаты, который послал запрос о политической благонадежности И. Джугашвили. Получив ответ, что до ареста о нем не располагали неблагоприятными сведениями,  прокурор счел нежелательным передачу дела в суд и предложил решить его в административном порядке путем ссылки Иосифа Джугашвили в Сибирь сроком на два года. Документы на него были высланы через Канцелярию наместника на Кавказе в Министерство юстиции, но лишь спустя полгода там было принято окончательное решение. Таким образом, от следствия был скрыт даже факт обыска у Джугашвили в марте 1901г.

            В марте 1903 г. дело о Тифлисском социал-демократическом кружке было направлено в Министерство внутренних дел, где сочли предложенные меры недостаточными и предложили, в свою очередь, увеличить срок ссылки Джугашвили с двух до трех лет. В июле проект доклада по этому делу был представлен Николаю II и получил его утверждение. 10 июля постановление было направлено в Канцелярию наместника, оттуда 24 июля в Тифлисскую судебную палату и на следующий день, для исполнения -  тифлисскому губернатору.

            Но там оказалось, что местонахождение И. Джугашвили не обнаружено. Губернатор обратился через тифлисского полицмейстера к заведующему Метехским тюремным замком с вопросом, содержится ли у них политический арестант И. Джугашвили, а если освобожден, то по чьему распоряжению и в чьё ведение передан. 10 августа был получен ответ, что Джугашвили не содержится и не содержался в Метехском замке. После этого было дано распоряжение участковым приставам произвести розыск и донести о месте жительства Джугашвили. В конце концов, пришел ответ, что он -   в городе Батуме.

            Главное тюремное управление обратилось к Батумскому губернатору с просьбой выслать Джугашвили в ведение Иркутского губернатора с очередной арестантской партией.  Получив это указание, губернатор отдал распоряжение полицмейстеру о высылке Джугашвили в Иркутскую губернию. Полицмейстер поставил об этом в известность заведующего Батумским тюремным замком, который 4 сентября сообщил ему, что И. Джугашвили ещё 19 апреля был отправлен в кутаисскую тюрьму. Полицмейстер поставил об этом в известность батумского губернатора, который 9 сентября обратился с просьбой к кутаисскому губернатору о высылке Джугашвили в Сибирь. Таким образом, только на установление места нахождения арестованного потребовалось полтора месяца. Но и после установления местонахождения Джугашвили распоряжение о его этапировании в Иркутск последовало только через месяц, 8 октября 1903 г.

            Джугашвили покидал Батум, когда там заканчивался «бархатный сезон». В Сибири же свирепствовали морозы, уже достигавшие минус 30 градусов, а он был отправлен на этап в легком демисезонном пальто, в ботинках и без рукавиц. Из Иркутска Джугашвили доставили в уездный городок Балаганск, который находился на расстоянии 75 верст от ближайшей железнодорожной станции. Согласно донесению балаганского уездного исправника, Джугашвили прибыл под гласный надзор полиции 26 ноября. В Балаганске ему не удалось остаться, и он был отправлен далее в Новую Уду, которая находилась в 70 верстах от Балаганска и 120 верстах от ближайшей станции Тыреть.

            Едва обосновавшись на новом месте, Джугашвили решил бежать. Все существующие версии об организации побега исходят от самого Джугашвили - Сталина. Ни одна из версий не выдерживает никакой критики, а тот факт, что сам Сталин по-разному излагал обстоятельства одного и того же побега, конечно, всегда настораживало исследователей.

             Официально побег датируется 5 января 1904 г. 6 января православная Россия отмечала Крещение, и полицейские, как все верующие, гуляли и могли не заметить исчезновение ссыльного. Тем не менее, отсутствие Джугашвили было замечено якобы утром 6 января. В тот же день была отправлена телеграмма в адрес Иркутского охранного отделения о совершенном Иосифом Джугашвили 5 января побеге и о принятых мерах по его розыску. К телеграмме было приложено описание его примет.

            На следующий день Иркутское ГЖУ поставило в известность о побеге Департамент полиции. 5 марта начальник Иркутского  ГЖУ подписал розыскную ведомость, но лишь 1 мая фамилия  Джугашвили появилась в розыскном циркуляре Департамента полиции. Мало того, описание примет Джугашвили в телеграмме уездного исправника и в розыскном циркуляре не совпадали. Складывалось впечатление, что бежали два разных человека: один ростом 171см с черными волосами, другой – ростом 164см с каштановыми волосами, один имеет дефект левой руки, у другого его не было. Что это? Не желание ли затруднить поиск беглеца?

            Путь от Новой Уды требовал не мене 10 дней, поэтому Джугашвили мог появиться в Тифлисе не ранее 15 января. Оставаться там было небезопасно, поэтому Джугашвили решил вернуться в Батум. Там он дал знать местному комитету о своем приезде и желании продолжить работу. Казалось бы, комитет должен был сразу ухватиться за это предложение. Однако он не только отклонил предложение, но и постановил не допускать Джугашвили к партийной работе. Ему было также отказано даже в мизерной денежной помощи. С объяснения причин, почему Батумская организация так встретила своего недавнего руководителя и организатора, мы начали описание первого ареста и первого побега Джугашвили- Сталина из ссылки.

            Вероятно, тогда не только его поведение, столь не похожее на поведение других разоблаченных предателей, спасло ему жизнь, но и дата его возможного возвращения на Кавказ. Крупные аресты прошли там в ночь с 5 на 6, 13 и 20 января. Всего было арестовано порядка 150 человек. Если побег был совершен 5 января, то Джугашвили не мог появиться на Кавказе ранее 15 января. Но гулять-то православные начали не с Крещения, а ещё с Рождества, т.е. двумя неделями раньше, и поэтому вряд ли составляли списки ссыльных Балаганского уезда 1 января 1904 г.  Вот и Аллилуев также утверждал, что побег был совершен его зятем до Нового года, но он якобы оказался неудачным из-за отсутствия у беглеца зимней одежды.  Однако сохранились воспоминания нескольких человек, встречавших и помогавших Сталину в Балаганске. Они снабдили снабдили его там теплой одеждой, и он успешно продолжил побег.

            Кроме того, исследователи обращают внимание на одно обстоятельство, которое не могло не вызвать подозрений у руководителей Батумской организации РСДРП. Им было известно, что он с трудом наскреб полтора рубля на проезд из Тифлиса в Батум, но при этом смог добраться из Сибири до Кавказа, на что требовалось минимум 100 рублей. Поэтому у них наверняка возник вопрос: где Джугашвили раздобыл такие деньги и так просто оказался на воле?

            Между тем, вскоре после возвращения Джугашвили в Батум 30 марта 1904 г. там была обнаружена и разгромлена нелегальная типография. А в карточке Тифлисского охранного отделения только 8 октября была сделана запись: «Джугашвили бежал из ссылки и в настоящее время является главарем партии грузинских рабочих», но в сводки наружного наблюдения фамилия Джугашвили при этом не попала.

            Весьма смутное существует представление о событиях, происходивших весной 1906 г. Скорее всего это и было использовано при «раскрутке» письма Еремина, которое заслуживает того, чтобы о нем поговорить отдельно. Пока же перенесемся в 1908 г., когда в канцелярию Бакинского градоначальника поступил рапорт начальника местной сыскной полиции с сообщением о задержании некоего Нижерадзе, при котором была обнаружена нелегальная переписка. На допросе сразу же обнаружилось, что под этой фамилией скрывается Джугашвили. Он показал, что зимой 1904 г. скрылся из места ссылки и уехал в Лейпциг, где пробыл около 11 месяцев. Тем самым он хотел доказать, что в течение этого времени им не могло быть совершенно никаких противозаконных действий в России, пуская, таким образом, следствие по ложному следу. Однако никаких проверок проведено не было, а 22 мая появилось решение о передаче его дела другому следователю.

            24 июня Тифлисское ГЖУ направило Бакинским коллегам ответ на их запрос, в котором говорилось, что Джугашвили, высланный на 3 года в Восточную Сибирь, 5 января 1904 г. скрылся из места ссылки и разыскивается, согласно циркуляра Департамента полиции от 1 мая 1904 г. Установить же его личность по присланной им фотокарточке задержанного Нижерадзе не представляется возможным из-за отсутствия у них в управлении карточки, а лица его никто не помнит. Просто поражает этот подлог, совершенный в пользу Сталина, когда в ответ не были включены многие данные, которыми располагала тифлисская охранка о его деятельности в 1904-1908 годах.

            Таким сознательным искажением картины создавалась иллюзия, что розыск был прекращен, поскольку за прошедший период дважды объявлялась амнистия: 11 августа 1904 г. в связи с рождением наследника престола и 21 октября 1905 г. по случаю перехода к конституционной форме правления. Однако на Джугашвили эта амнистия не могла распространяться, так как он находился в бегах. Тем не менее, обнаруженная у задержанного «нелегальная переписка» превратилась в постановлении Бакинского ГЖУ в разрешенную после манифеста 17 октября 1905 г. «переписку партийного содержания». Это позволяло обвинить Джугашвили лишь в побеге из ссылки и проживании по чужому паспорту. Хотя ответ Тифлисского охранного отделения  перечеркивал версию задержанного о том, что до начала 1905 г. он  находился за границей и в политической деятельности не участвовал.

             В результате обязательный для отправки в Департамент полиции протокол был предельно краток. Основываясь на нем, Особое Совещание при МВД, вопреки букве закона, сократило срок ссылки с трех до двух лет с возможностью отбывать ссылку вместо Сибири в Вологодской области. 8 октября Департамент полиции сообщил о принятом решении Бакинскому градоначальнику. Полицмейстер же получил указание известить Джугашвили о принятом решении выслать его в Вологодскую область только 4 ноября.  Естественно складывается впечатление, что кто-то сознательно задерживал исполнение и без того уже смягченного распоряжения Департамента полиции. Прибыл же Джугашвили в город Сольвычегодск Вологодской губернии 27 февраля 1909 г. Получается, что путь из Баку в Сольвычегодск занял 110 дней. Это притом, что по железной дороге от Баку до Сольвычегодска требовалось лишь двое-трое суток.

            Джугашвили бежал из Сольвычегодска, и 12 июля был взят в наружное наблюдение, о чем свидетельствует агентурное донесение от секретного сотрудника по кличке «Фикус»: «приехавший скрывшийся из Сибири социал-демократ, известный под кличкой «Коба» или «Сосо», работает в настоящее время в Тифлисе. Бакинское охранное отделение сделало вид, что ему неизвестно, кто такой «Коба». А Департамент полиции, в свою очередь, не замечал, что Бакинское охранное отделение водит его за нос, так как ему хорошо известна была партийная кличка Джугашвили.

            11 октября 1909 г. произошел эпизод, который тоже заслуживает внимания.  Тогда по сигналу секретного сотрудника по кличке «Фикус» жандармы нагрянули на квартиру Джапаридзе, которого тщательно скрывали, и днем его нигде нельзя было встретить. Застали там, к великой своей радости, не только Джапаридзе, но и Джугашвили с Орджоникидзе, и … упустили их, поскольку для этой акции были почему-то выделены простые полицейские, а не жандармы.

            В марте 1910 г. Бакинское охранное отделение сообщило в Департамент полиции о том, что член Бакинского комитета РСДРП, известный под кличкой «Коба», занял место арестованного Джапаридзе. У членов Бакинской организации РСДРП сложилось убеждение, что Джугашвили выдает жандармам посредством анонимных писем адреса неугодных ему товарищей, от которых он хотел бы отделаться. Однако никаких доказательств в пользу этой версии не удалось обнаружить, а вскоре Джугашвили был сам арестован, потом его сослали, и это дело заглохло.

            Арестовали Джугашвили 23 марта, а 26 марта он был допрошен и признал факт побега из ссылки, после чего на основании розыскного циркуляра его должны были вернуть в Вологду. Но в мае 1910 г. товарищам Джугашвили удалось добиться его перевода в тюремную больницу -  они достали справку  о наличии у него  туберкулеза 3-й степени. И только через 3 месяца его всё-таки приговорили к высылке из Баку. При этом начальник Бакинского ГЖУ подписал постановление, в котором, в частности, говорилось о том, что следовало бы «принять высшую меру взыскания – высылку в самые отдаленные места Сибири на 5 лет».

            Узнав о принятом решении, Джугашвили подал прошение о смягчении ему меры пресечения в связи с имеющимся у него туберкулезом легких. Ещё он просил разрешения вступить в брак с проживавшей в Баку Стефанией Петровской. Прошение было удовлетворено в части разрешения брака и повторной ссылки в Сольвычегодск.

После прибытия в Сольвычегодск уездный исправник направил запрос в Тифлис с просьбой представить сведения о личности и семейном положении Джугашвили, что обычно делалось в случаях, когда возникали сомнения в том, что арестованный выдает себя за кого-то другого. Что же могло вызвать такие сомнения? Не был ли под фамилией Джугашвили в Вологду отправлен другой человек или же опять были сделаны погрешности в описании его примет

            После окончания срока сольвычегодской ссылки 27 июня 1911 г. Джугашвили был 6 июля отправлен в Вологду. В Вологде он пробыл недолго и 6 сентября нелегально выехал в Петербург, но 9 сентября был задержан и помещен в Петербургский дом предварительного заключения. Поскольку Департамент полиции держал Кобу в поле зрения, 17 сентября 1911 г. вице-директор Департамента полиции С.Е. Виссарионов запросил охранное отделение об аресте Джугашвили. Из ответа следовало, что арестованный Джугашвили 8 дней продолжал числиться за Петербургским охранным отделением, где его, возможно, пытались завербовать, или, по крайней мере, «расколоть».

            17 ноября было вынесено решение, с учетом прошлого обвиняемого выслать его «в пределы Восточной Сибири под гласный надзор полиции сроком на пять лет». Однако 5 декабря новый министр внутренних дел Макаров утвердил решение Особого совещания при МВД, которое гласило: «Подчинить Джугашвили гласному надзору полиции в избранном им месте жительства, кроме столиц и столичных губерний, на три года, считая с 5 декабря 1911 г.». Джугашвили избрал местом жительства Вологду.

            Если учесть, что Департамент полиции располагал агентурными данными о продолжении Джугашвили революционной деятельности, принятое им решение кажется, по меньшей мере, странным. За спиной Джугашвили было 10 лет жизни профессионального революционера, несколько побегов, а ему предоставили возможность самостоятельно добираться до места ссылки, что может рассматриваться как создание условий для нового побега. Вызывает удивление и включенное в документы описание примет, в котором опять отсутствовали указания о следах оспы и  дефекте левой руки. Кроме того, на регистрационной карте, приложенной к фотографии от 13 сентября, значился рост 171см, а в описании примет было сказано: «рост – средний», что тогда соответствовало 165см. После ареста 9 сентября была установлена и точная дата его рождения – 6 декабря 1878 г., а в  «проходном свидетельстве» был указан возраст -  30 лет.

            Не значит ли это, что Петербургское охранное отделение сознательно искажало данные и описание примет, давая возможность Джугашвили сразу же совершить новый побег, и одновременно осложняло его обнаружение и задержание? Поскольку речь шла о столичной охранке нельзя объяснить это её неопытностью или непрофессионализмом. Можно, конечно, предположить, что под фамилией Джугашвили в Вологду был отправлен другой человек.

            «Проходное свидетельство», дававшее право на свободный проезд из Петербурга в Вологду, было получено Джугашвили 14 декабря, а в Вологду он прибыл лишь 24-го, хотя ехать до Вологды не более суток. По воспоминаниям В.Л.Швейцер, Джугашвили с проходным свидетельством пытался скрыться в Петербурге, что должно было расцениваться как очередной побег. Отсутствуют какие-либо сведения о том, как он был доставлен в Вологду, и было ли на него наложено какое-нибудь взыскание.

            Пока Джугашвили осваивался на новом месте, в Праге прошла партийная конференция с 5 по 17 января 1912 г., на которой было принято решение, издавать легальную газету «Правда». Был там избран и новый ЦК, в состав которого был кооптирован Джугашвили. 18 февраля его посетил Орджоникидзе, который был делегатом Пражской конференции. Помимо информации об основных результатах конференции он передал Джугашвили явки и деньги для побега. В ночь с 28 на 29 февраля 1912 г. Джугашвили бежал из Вологды и направился в Москву. В Москве он посетил квартиру Малиновского и, не застав того дома, отправился в Петербург, а оттуда через неделю отбыл на Кавказ. 3 апреля он снова был уже в Москве, где его ждал Орджоникидзе. Им предстояло решить финансовые вопросы в связи с восстановлением ЦК РСДРП. 9 апреля они отправились в Петербург.

            Согласно же воспоминаниям Швейцер, заметив слежку, Джугашвили перед самым отходом поезда выскочил из вагона и остался ещё на пару дней в Москве, проведя их на конспиративной квартире, и потом снова отправился в Петербург.   12 апреля вице-директор Департамента полиции направил в Петербургское охранное отделение запрос с просьбой уведомить, прибыл ли в столицу Джугашвили, который подлежит аресту. Фактически это было равнозначно распоряжению об аресте. В Петербурге Джугашвили поселился в защищенной депутатским иммунитетом квартире Полетаева, но, как только он покинул её 22 апреля, был арестован на улице и передан охранному отделению. Через две недели расследование было закончено, все необходимые бумаги оформлены и представлены в Особое совещание. Быстрота, с которой всё это было сделано, подталкивает к мысли о том, что кто-то был заинтересован, чтобы Джугашвили скорее вышел из тюрьмы.

            Удивляет и решение, принятое Особым совещанием, выслать Джугашвили в Нарымский край на 3 года. Это притом, что после высылки его в Вологду он стал членом ЦК, и на его счету была целая серия побегов, в результате которых почти 3 года неотбытой им ссылки. Более того, в Тифлисе были захвачены два архива, в документах которых часто фигурировал «Сосо», «Коба», «Иванович», что могло служить основанием для привлечения Сталина теперь уже к судебному делу. Однако и на этот раз не были использованы оказавшиеся в руках жандармов улики против него.

            Это, конечно, поражает, - имея все основания для передачи дела в суд, что означало бы возможное вынесение приговора о тюремном заключении, каторжных работах или вечном поселении, - Бакинское ГЖУ ничего для этого не сделало в 1910 г.  В 1912 г. так же поступило Тифлисское ГЖУ, завладев архивами Тифлисской организации РСДРП и Русского бюро ЦК РСДРП с документами, написанными рукой Сталина.

            Итак, 12 июля 1912 г. Джугашвили прибыл в Томск, о чем губернское правление обязано было известить Томское ГЖУ, которое должно было завести на него дело. Однако этого не случилось. Всё ограничилось сообщением об отправке Джугашвили в Нарымский край на пароходе «Колпашевец». В Нарыме Джугашвили пробыл 38 дней, и в субботу 1 сентября выбыл на пароходе из Нарыма. Томский исправник поставил в известность губернатора об исчезновении ссыльного Джугашвили лишь 17 октября, а распоряжение, начать его поиск, было дано только 3 ноября.

            Когда в Томске только начались поиски Джугашвили, он уже с 12 сентября находился в Петербурге. Там он посетил квартиру Стасовой и получил бумаги, которые уцелели после её ареста, а главное, кассу ЦК РСДРП, которую она успела передать брату. В Петербурге в те дни вовсю шла избирательная кампания в IV Государственную Думу. За несколько дней до выборов уполномоченных, в ночь с 13 на 14 сентября в городе произошли массовые аресты, в результате которых был разгромлен Петербургский комитет РСДРП.

            В конце октября Джугашвили через Финляндию выехал в Краков. Туда же выехали депутаты Государственной думы, избранные от рабочих, для получения соответствующих инструкций и переговоров с Лениным. В Петербург он вернулся перед тем, как социал-демократическая фракция IV Государственной думы должна была выступить со своей декларацией. В середине декабря, когда работа Государственной думы была прервана на рождественские каникулы, Джугашвили опять отправился в Краков. Эта поездка стала последней его поездкой за границу до 1917 г.

            После окончания Краковского совещания Джугашвили отправился в Вену, где занимался переработкой своей статьи «Марксизм и национальный вопрос». В середине февраля 1913 г. он уехал в Петербург. Основными вопросами, которые ему предстояло там решить, были вопросы о деньгах и продолжении издания газеты «Правда». Но в ночь с 23 на 24 февраля Джугашвили был арестован на Калашниковской бирже, где проводился благотворительный бал-маскарад.  Часть собранных средств предполагалось использовать для нужд ЦК РСДРП. Неизвестно, кто пригласил Джугашвили на этот бал-маскарад, но Малиновский, который днем встречался с директором Департамента полиции, знал, что на Калашниковской бирже Коба будет арестован.

            3 марта состоялся первый допрос Джугашвили, а 7 июня министр внутренних дел Маклаков утвердил постановление Особого совещания о высылке Джугашвили в Туруханский край на 4 года. Если учесть, что Джугашвили не отбыл 2 года 10 месяцев нарымской ссылки, а Департамент полиции имел сведения о его положении внутри партии, то принятое решение кажется ещё весьма либеральным.

            1 июля Джугашвили был взят из Петербургской пересыльной тюрьмы на этап. Когда он находился ещё в пути, на очередном партийном совещании с участием членов ЦК было решено организовать побег Джугашвили и Свердлову, так как с их арестом завершилась ликвидация Русского бюро ЦК РСДРП. Об этом решении Малиновский сразу же проинформировал Департамент полиции.

            Прибыв в Туруханский край, «столицей» которого было село Монастырское, Джугашвили узнал, что в 15 верстах от Монастырского отбывает ссылку Свердлов, и примерно в середине сентября посетил его. Тогда ещё Джугашвили не подозревал, что это станет его самой долгой и трудной ссылкой. 1 октября состоялось ещё одно совещание ЦК РСДРП, которое подтвердило решение об организации побега, и выделило для этой цели 100 рублей.

            Сохранились письма, которые с наступлением морозов Джугашвили слал чуть ни каждую неделю разным людям, сообщая, что остался без денег и без припасов: «нет ни хлеба, ни сахару, ни мяса, ни керосина <…> в добавок ещё заболел, какой-то подозрительный кашель начался <…> не знаю, как проведу зиму в таком состоянии…». Он просит, чтобы выслали деньги из «Фонда репрессированных» социал-демократической фракции депутатов Госдумы, или гонорар за статьи по «Национальному вопросу», которые должны были выйти отдельной брошюрой.

            Подготовка же побега, за которой с самого начала следила полиция, завершилась высылкой Джугашвили и Свердлова под присмотром двух надзирателей в станок Курейка, расположенный в 80 верстах севернее Полярного круга. В Курейку их доставили в марте 1914 г. В конце сентября Свердлов получил разрешение вернуться в село Селиваниха, и Джугашвили из ссыльных остался в Курейки один.

            В октябре 1916 г. царское правительство решило призвать всех административно-ссыльных на воинскую службу. Пристав Туруханского края составил первую партию из девяти человек. Среди призванных оказался и Джугашвили. Поскольку при составлении списка призывников во внимание принималась их благонадежность, то как же в список мог попасть Джугашвили, чей революционный стаж превышал 15 лет, к тому же он принадлежал к «пораженческой партии» и на его счету была целая серия побегов? Ещё более странным это выглядит, если учесть дефект его левой руки, с которым невозможно пребывание на воинской службе.

            Призывники были отправлены в Красноярск 14 декабря 1916 г. 9 февраля 1917 г. Джугашвили предстал перед медицинской комиссией, которая, конечно, признала его негодным к военной службе. Енисейский губернатор удовлетворил ходатайство Джугашвили на отбывание оставшегося срока ссылки (4 месяца) в Ачинске. Там его и застало сообщение о Февральской революции. 7-8 марта все ссыльные покинули Красноярск. 14 марта в «Правде» была опубликована статья, впервые подписанная псевдонимом Сталин, - с этого начался новый этап в его жизни.

            Слабые стороны версии о связях Сталина с охранкой. Авторы многочисленных версий о связях Джугашвили-Сталина с царской охранкой осмеливались лишь предположить, что его, возможно, пытались завербовать, или, по крайней мере, «расколоть». И в этом нет ничего удивительного. Вопрос лишь в том, насколько ей (охранке) удалось это. А если вспомнить о природной хитрости Сталина, то вполне вероятно, что он просто её «водил за нос».

            С одной стороны, все наказания, которым подвергался Сталин, имели административный характер и исходили от Особого совещания при Министерстве внутренних дел.  Принятие решений там зависело от конкретных чиновников, о чем свидетельствует найденное у Сталина при обыске письмо  некоему Стаховичу: «Моё освобождение стоит столько-то, ибо все зависит от того, как сделает доклад служащий Департамента. В этом всё наше заблуждение: мы обращаемся к высшим, а не низшим чиновникам». На Кавказе к тому же нижние этажи власти были заполнены преимущественно выходцами из местного населения, которые были способны протянуть руку своим соплеменникам, включая «неблагонадежных». Да и жалованье их было настолько скромным, что даже небольшая плата становилась соблазнительной.

            Массовое распространение взяточничества на Кавказе нашло отражение во многих источниках. Имеются сведения о многочисленных подкупах жандармов и привратников Бакинской тюрьмы. В 1909 г. перед судом предстали заведующий Метехским тюремным замком, его помощник и шесть надзирателей, которые обвинялись в «нерадении по службе». Даже начальник Бакинского ГЖУ вынужден был признать «страшное взяточничество среди чинов полиции».

            Коррупция проникла и в самые высшие этажи Департамента полиции. В ноябре 1904 г. был освобожден от должности и отправлен в отставку «без мундира и пенсии» секретарь директора Департамента полиции Василий Зыбин. Причина была связана с взяточничеством. Не брезговал взятками и московский губернатор с 1905 по 1913 гг. Джунковский, ставший в 1913 г. товарищем министра внутренних дел и командиром Отдельного корпуса жандармов. Он содействовал облегчению участи арестованных, а оставшись в советской России, оказывал помощь консультациями ВЧК-ОГПУ.

            С другой стороны, охранка ценила своих секретных сотрудников, относилась к ним бережно и старалась их не подставлять. Хотя в мае 1910 г. Департамент полиции и ввел в практику политического сыска арест тайных агентов как форму их прикрытия. Но подобный арест допускался только с согласия самого секретного сотрудника. Поэтому многие агенты проработали вообще без единого ареста.  А такой известный агент, как Азеф, работавший с Департаментом полиции 17 лет, был арестован за всё это время только один раз. Сталин же был под арестом минимум 9 раз. К тому же под циркуляр Департамента полиции от мая 1910 г. подпадают только его аресты в 1910, 1911 и 1912 гг., которые можно было бы рассматривать как прикрытие. А как быть с арестами до 1910 г. или с последним арестом и ссылкой в Туруханский край, который по своей суровости явно выходит за рамки акции прикрытия.

            Если Сталин был секретным сотрудником, то, поднимаясь по ступеням партийной иерархии, он становился бы для охранки всё более ценным. Зачем же такого ценного сотрудника держать в тюрьмах и ссылке?  После 1910 г. Сталин провел на воле не более 10 месяцев. Кроме того, секретные сотрудники получали жалованье, которое для агентов, занимавших в революционном подполье заметное положение, было весьма высоким. Например, Малиновский получал в год 8400 рублей, что сравнимо с жалованьем директора Департамента полиции – 7000 рублей (без квартирных). Сталин же жил очень скромно. Вечно нуждался и этим отличался от других большевиков-интеллигентов, что отмечали даже его политические противники.

            Наконец, для решения вопроса о связях Сталина с охранкой было проведено ещё исследование персонального состава внутренней агентуры органов сыска тех мест, с которыми была связана его революционная деятельность. Он фигурирует в картотеке Департамента полиции под следующими кличками и фамилиями: Василий, Васильев, Джугашвили, Иванович, Коба, Меликянц, Нижерадзе, Сосо, Томонянц. Картотека секретных сотрудников хранится в ГАРФ, которая именуется «департаментской». В ней около 30 тысяч карточек. Картотека содержит только клички секретных сотрудников и шифры дел, в которых они упоминаются. Обнаружить среди них лицо, которое можно было бы идентифицировать с Джугашвили, исследователям не удалось. Конечно, не исключено, что картотека провокаторов была подчищена чиновниками Особого отдела Департамента полиции в февральские дни 1917 г. Подобная чистка могла быть продолжена и при Временном правительстве, и позднее – при большевиках.

            В дополнение к сказанному выше можно привести ещё несколько интересных эпизодов. В ночь с 3 на 4 марта 1917 г. в Красноярске был создан Комитет общественной безопасности, который возглавил Б.Николаевский, ставший впоследствии известным историком. При проведенном Комитетом допросе жандармского ротмистра Оболенского и просмотре документов выяснилось участие многих ссыльных в охранной работе, но Джугашвили среди них обнаружен не был.

            Доцент Вологодского пединститута Павел Ефимов, работавший над диссертацией о деятельности Молотова и Сталина в вологодской ссылке, обнаружил список провокаторов. В апреле 1944 г. сотрудница института ИМЭЛ  направила служебную записку (попросту, донос) на имя директора института, в которой сообщала, что Ефимов наводит справки по фамилиям этих провокаторов, и спрашивал у неё об одном из них. Автор доноса считала необходимым эту деятельность Ефимова прекратить, а список у него забрать. Осталось неизвестным, что так взволновало автора доноса. Но если бы вдруг в списке провокаторов была одна из кличек Сталина, то судьба Ефимова не могла бы сложиться столь благополучно. Он стал доцентов Горного института в Ленинграде, затем занял должность завкафедрой марксизма-ленинизма Высшего мореходного училища. Был награжден медалью «За доблестный труд в ВОВ».

            Таким образом, как для подтверждения, так и для опровержения связей Сталина с охранкой аргументов оказывается явно недостаточно. Несмотря на то, что многие из приведенных здесь решений Особого Совещания при МВД, постановлений ГЖУ вызывают, как минимум, удивление, они не могут служить бесспорными доказательствами связи Сталина с царской охранкой. Ничего же, кроме пресловутой «папки Виссарионова» и «письма Еремина», сторонники этой версии в качестве прямых улик не представили.            

            Публикация же «письма Еремина» тут же вызвала бурную полемику в зарубежной печати. Один из участников дискуссии обратил внимание на то, что в «письме» Джугашвили именуется Сталиным, хотя в то время под этим литературным псевдонимом его никто ещё не знал. К тому же, за месяц до написания «письма» Еремин был освобожден от должности заведующего Особым отделом Департамента полиции.             «Письмо Еремина» было также подвергнуто экспертизе криминалистом -  сотрудником Нью-Йоркского университета, который указал на несовпадение в оформлении этого письма с другими аналогичными письмами Особого отдела. Подлинность подписи Еремина тоже вызвала у него сомнение. Специальное расследование было проведено и комиссией Сената США, которая подтвердила расхождения в оформлении письма Еремина и других документов Особого отдела Департамента полиции. Наконец, в журнале исходящих документов Особого отдела за 1913 г. это письмо не значилось.

            Теперь несколько слов о самом полковнике Еремине. В свою бытность ещё начальником тифлисского губернского жандармского управления, он сознательно дезинформировал Департамент полиции, нейтрализовывал заявления секретных сотрудников. Уже, будучи в Особом отделе Департамента полиции и возглавляя там всю розыскную деятельность по РСДРП, Еремин очень странно вел дело  против Камо. Из полученных на него сведений тогда исчезла именно та часть, которая позволила бы без труда установить его личность, а именно факт его побега из батумской тюрьмы.  Один из арестантов кутаисской тюрьмы некто Корсидзе 1 марта 1908 г. назвал имена и фамилии многих лиц, причастных к тифлисской экспроприации, включая Камо. Но фото, задержанного в Берлине Камо, Корсидзе почему-то не предъявили. Проверка показаний Корзидзе, которая проводилась полковником Ереминым, явно тормозилась. Было очевидно, что кто-то в Тифлисском ГЖУ и Тифлисском охранном отделении сознательно создавал видимость непрофессионализма. Еремин фактически блокировал распоряжение о переводе Корсидзе из Кутаиси в Петропавловскую крепость. Вместо этого он был переведен в Тифлис. Это могло означать лишь то, что, опасаясь откровений Корсидзе, его просто изолировали.

            В январе 1910 г.  Корсидзе подал заявление с новыми признаниями, которое вновь попало к Еремину. Его резолюция на заявлении гласила: «Арестант Корсидзе мне знаком как отчаянный лжец. Ни одно из массы его заявлений не подтвердилось». Хотя Еремин знал, что именно благодаря Корсидзе установили личность Камо. Более того, существует письмо Еремина, в котором он характеризовал Корсидзе в 1908 г. как давшего ценные показания по делу Камо. Значит, в 1910 г. Еремин сознательно стремился дискредитировать новые откровения Корсидзе. Не означает ли это, что Департамент полиции, задержав чуть не всех лиц, причастных к тифлисской экспроприации, сознательно провалил дело?

            Легенда о дореволюционном прошлом Иосифа Джугашвили-Сталина и её прочтение в контексте времени. Итак, «прямые» улики на поверку оказались фальшивками, а поиск новых доказательств связи Сталина с охранкой до сих пор не увенчался успехом. Версия же, построенная на косвенных уликах, не получила распространения из-за своей противоречивости. Поэтому возникает вопрос, а не попытаться ли подойти к рассмотрению «темных страниц» в биографии Сталина с другой стороны? Не началось ли с 1925 г. по указанию Сталина создание легенды о его дореволюционном прошлом? Возможно, это направление окажется более перспективным при объяснении «загадок» в его биографии? Ведь ему – бывшему семинаристу – хорошо было известно, что создание любого культа основано на легенде. Вот и при чтении евангельских рассказов в части жизнеописания Иисуса Христа возникает множество вопросов. А мы знаем, что легенда может быть правильно понята лишь при её прочтении в контексте времени.

            Финансирование политической борьбы. Некоторые наивные люди и сегодня ещё полагают, что для занятия политикой достаточно одних идей. Но для аренды помещений, издания газет и журналов, книг и брошюр, листовок и плакатов, для их хранения и транспортировки, для содержания партийных функционеров, а в те годы ещё и для организации их побегов, изготовления фальшивых документов и многого другого требовались деньги и весьма немалые. Бюджет революционных партий исчислялся сотнями тысяч рублей. Причем, как ни странно, по мере увеличения партийных рядов, членские взносы переставали играть в нем главную роль и отходили на второй план. Их доля не превышала и 10% в общем бюджете партии. В 1905-1907 гг. получили распространение экспроприации.  По своему характеру к ним был близок и партийный рэкет.

            Оживление социал-демократического движения в начале 1900-х гг. было связано не только с ухудшением материального положения рабочего класса, но и с его поддержкой другими слоями общества, заинтересованными в развитии этого движения. Переход к активным наступательным действиям, в частности, к организации забастовок, к началу печатной пропаганды,  были бы невозможны при отсутствии постоянного источника финансирования. Поэтому, даже трудно сказать, что было первичным: расширение рядов парторганизации или приток денежных средств. По словам Аллилуева, денежная помощь, которая поступала от многих миллионеров, - это крохи от их сверхприбылей. А по справке Департамента полиции от 13 февраля 1904 г. лишь нефтепромышленник Мантышев единовременно пожертвовал на революционное движение миллион рублей.

            О причинах интереса к революционному подполью. Мотивом для «кредиторов революционного подполья» служило то обстоятельство, что вплоть до 1906 г. российская буржуазия не имела доступа к власти. Либерально настроенная часть капиталистов, желавших перехода к конституционной форме правления, смотрела на революционное движение как на силу, которую можно использовать, чтобы оказать давление на императора и склонить его к уступкам. Это, кстати, соответствовало интересам не только русских предпринимателей, но и иностранного капитала тоже.

            17 октября 1905 г. Николай II подписал манифест, в котором  обещалось предоставить Государственной Думе законодательные права, а также провозглашались свобода совести, слова, собраний, союзов и неприкосновенность личности. Если одну часть российской буржуазии полностью или частично удовлетворили конституционные уступки Николая II, то другая её часть, особенно национальная буржуазия, считала их недостаточным. И приток средств в кассы революционных партий не прекращался вплоть до 1917 г. Поэтому не затихла и политическая борьба, а наоборот, приобрела более острый характер, хотя всеобщая стачка пошла на спад. Если до выхода манифеста создание боевых дружин происходило тайно, то в октябрьские дни открыто был выдвинут лозунг организации отрядов самообороны.

            Финансирование забастовок. Наряду с политическими существовали и экономические причины финансирования революционного движения. Поэтому, как ни странно, но крупные денежные суммы промышленники жертвовали и на финансирование забастовочного движения. Всеобщая октябрьская стачка 1905 г. была оплачена капиталистами. Забастовка позволяла искусственно сократить производство и одновременно повысить цены, переложив ответственность за это на рабочих. С победой забастовки рабочих на марганцевых рудниках в Чиатурах была поднята цена на марганец. Поддержка и даже участие в организации забастовочного движения могли быть вызваны и конкуренцией между отдельными предприятиями одной и той же отрасли. Руководствуясь этим, «булочный король» Филиппов стал инициатором всеобщей забастовки московских хлебопекарен в сентябре 1905 г.

            Способы оказания материальной помощи. Деятельность революционных партий зависела от аккумулирования денежных средств, их хранения и перемещения. Все члены революционных партий находились под угрозой ареста, и хранение денег у себя было связано с постоянным риском. Поэтому деньги держали при себе, пока они не превышали определенную сумму. Излишки передавались особому хранителю, который не принимал сам участия в революционной деятельности, но сочувствовал подполью и готов был оказывать ему помощь.

            Опасность потерять деньги порождала необходимость хранения их в обычных банках. Например, среди клиентов «Французского банка» в России был Ленин. Ему переводили деньги из России через Московское отделение банка. В январе 1909 г. на его счету было 350000 рублей. Но такой крупный вклад мог привлечь к себе внимание, и тогда легко было установить, что движение денег на счету не имеет отношения к коммерции. Если же вклад рассосредоточить по разным кредитным учреждениям, расширится круг лиц, посвященных в финансовые тайны партии. Поэтому самым надежным было хранить деньги в тех коммерческих предприятиях, где служили свои люди, или владельцы которых принимали участие в финансировании революционного подполья. Такого рода «крыши» большевики имели и в Петербурге, и на Кавказе, и в других регионах. Значительные денежные потоки шли большевикам от их кредиторов через А.М.Горького.

            Помимо материальной помощи, которая осуществлялась в денежной форме, революционное подполье нуждалось и в других самых разнообразных видах помощи. Это и предоставление квартир для партийных собраний, и  укрывание лиц, разыскиваемых полицией, и помощь арестованным и ссыльным. Для легализации подпольной деятельности требовались передача паспортов и других документов, предоставление адресов для переписки, передача информации, которая могла использоваться в политических целях и ещё многое другое.

            Отношение либеральных кругов общества к революционным партиям. Принято считать, что получившие широкую известность Савва Морозов и его родственник Николай Павлович Шмит были «белыми воронами». На самом деле поддержку революционному движению оказывали сотни фамилий, среди которых встречались люди, обладавшие большим влиянием. Всех их охранка именовала «симпатиками».

            В либеральных кругах считалось признаком хорошего тона давать деньги на революционные партии. Наиболее распространенным источником финансирования были частные пожертвования. Масштабы помощи стали такими, что директор Департамента полиции вынужден был 10 октября 1910 г. обратиться ко всем начальникам ГЖУ и охранных отделений с просьбой «вести учет людей, сочувствующих противоправительственному движению и оказывающих ему тайно разные услуги».

            Пореформенная эпоха вообще характеризовалась постепенным расширением круга чиновников и офицеров, связанных с либеральной оппозицией и революционным подпольем. Это вело к мирному и незаметному завоеванию государственного аппарата антиправительственными силами. Результатом становилась не только  утрата эффективности выполнения им своих функций, - часто он начинал вообще действовать вопреки интересам тех социальных сил, которые стояли во главе государства.

            Особенность ситуации на Кавказе. К началу ХХ века внутри грузинского дворянства оформилось стремление к предоставлению Грузии какой-то формы государственности. Позднее стала активно пропагандироваться идея отделения Грузии от России. В 1901г. специальная записка с обоснованием этой идеи обсуждалась на заседании губернского дворянского собрания. Но тогда она не получила широкой поддержки. В 1905 г. ситуация резко изменилась. В адресе, принятом на чрезвычайном собрании дворян говорилось, в частности, о том, что «развитие грузинского народа возможно лишь при условии признания за Грузией права на управление законами, установленными местным представительным собранием». Это было явным ультиматумом - тифлисское дворянство ставило «мирное развитие» Грузии в зависимость от предоставления ей широкой автономии. 

            Солидарность грузинской аристократии выразили нефте- и марганцепромышленники, которые были недовольны тем, что Россия «грабила» их. Например, пуд марганца, который вывозился из Поти, стоил 19,6 коп, из которых доля государства (т.е. России) составляли более 50% -  9,9коп. Поэтому промышленники были заинтересованы в ограничении власти императора или даже в полной независимости Грузии.

            Либерально-национальная оппозиция нуждалась в союзниках и была заинтересована в расширении рядов РСДРП.  Отсюда их готовность поддерживать самые радикальные революционные силы в их борьбе с существующей властью. Так экономическая борьба перерастала в политическую.  На этой почве складывался союз между националистической аристократией, промышленниками и революционным подпольем.

            Даже наместник на Кавказе, граф Воронцов-Дашков вынужден был считаться с настроениями, которые существовали внутри грузинской аристократии. И хотя самого графа трудно было заподозрить в оппозиционности,  но силы, которые находились в оппозиции к правительству, безусловно, оказывали на него влияние. Среди его

помощников много было таких, которые отличались либеральными убеждениями или же имели связи с революционным подпольем. Поэтому не случайно Столыпин обвинял графа в том, что партийные члены возлагают на него большие надежды.

            С мая 1905 г. членом Совета наместника был Джунковский, который состоял в родстве с князем Хилковым, проделавшим эволюцию от толстовства к анархии, а затем к партии эсеров. Джунковский состоял в родстве и с эсером графом Дорером, на квартире которого в Вологде в 1911г. скрывался бежавший из ссылки Джугашвили. На почве увлечения толстовством Джунковский, Хилков и другие сблизились не только с представителями либеральной оппозиции, но и революционного подполья.

            Интерес представлял директор канцелярии наместника, действительный статский советник Вейденбаум. Его гражданской женой была Лихневич, входившая в состав Тифлисской организации РСДРП. Ещё он дружил с семьей доктора Воронова, дети которого стали социал-демократами. Дочь Людмила Воронова была связной секретаря ЦК РСДРП Елены Стасовой.

            Наталья Микеладзе, сестра генерал-майора Отдельного корпуса жандармов князя Александра Микеладзе, вышла замуж за народника Иосифа Кикодзе. Их сын был членом ЦК Компартии Грузии. Другая сестра генерала стала женой известного большевика Орахелашвили, ставшего секретарем ЦК КП(б) Грузии, председателем Совета народных комиссаров ЗСФСР, секретарем Закавказского крайкома партии. Таким образом, входя в высший эшелон Отдельного корпуса жандармов, Микеладзе через своих сестер был связан с революционным подпольем и, наверняка, когда его родственники оказывались в беде, помогал им.

            Князь Амилохвари, имевший одно из высших воинских званий генерала от инфантерии, состоял в родственных связях с помощником председателя Совета съезда марганцепромышленникой и одним из руководителей партии социалистов-федералистов Абашидзе. Связи, подобные этой, символизировали единство националистически настроенной части грузинского дворянства и марганцепромышленной элиты, интересы которой сталкивались с интересами правительства в вопросе о распределении получаемой прибыли.

            В Тифлисе первоначально существовали два комитета РСДРП. В состав первого комитета входили как «инородцы», так и грузинские социал-демократы, т.е. он был интернациональным. Второй был национальным и состоял исключительно из грузин. Через этот национальный комитет, о существовании которого «инородцы» узнали позднее, поступала денежная помощь, что лишало Тифлисский комитет РСДРП самостоятельности, делая его зависимым от «национального комитета».

Развернувшаяся борьба за выход из-под контроля «национального комитета», закончилась победой. Это могло означать, что нашлись другие источники получение материальной поддержки, заинтересованные в радикализации деятельности кавказских социал-демократов. Приток денежных средств способствовал превращению Тифлисской организации РСДРП в боевую политическую организацию.

            Сращивание коммерческих структур с революционным подпольем. Подполье нуждалось в поддержке, а буржуазия была заинтересована в использовании революционных партий в своих целях. С учетом этого история революционного движения в России вообще требует переосмысления. Сотрудничество определенной части предпринимателей с революционными партиями вело к сращиванию предпринимательских организаций и революционного подполья вплоть до установления настолько тесных отношений, что имела место даже кадровая согласованность. Управляющий спрашивал местную партийную организацию, принять или не принять нового сотрудника.

            Происходившее таким образом сращивание определенной части «делового мира» с революционным подпольем придавало революционным организациям такое влияние, которого сами по себе они не могли бы иметь. Появлялась возможность использовать коммерческие и предпринимательские структуры в интересах революционного движения. Так, половина членов Совета нефтепромышленников состояла из лиц, имевших революционное прошлое, или была связана с ним через своих родственников. Ещё более значительную роль «неблагонадежные элементы» играли в аппарате Совета. Канцелярия Совета  нефтепромышленников на протяжении четверти века находилась в руках лиц имевших революционное прошлое.

            Многие участники революционного движения рекрутировались из чиновничьих и офицерских семей, что порой открывало возможность использования членов этих семей в интересах революционного подполья. С другой стороны, бывшие «бунтари» уходили в бизнес, или поступали на госслужбу, или делали военную карьеру. Часто они не порывали связи с друзьями молодости и могли оказывать им разные услуги. Но и сами революционные партии стремились к проникновению в армию и в правительственные учреждения. При этом в одних случаях, они использовали либеральные настроения отдельных представителей правящей элиты, в других - их оскорбленные национальные чувства, в третьих – просто корыстолюбие. Стараниями Сталина Тифлисская городская конференция в ноябре 1909 г. приняла решение о том, чтобы члены партии находились на службе в правительственных учреждениях и собирали нужные для партии сведения.

            Среди высокопоставленных чиновников были такие, кто находился в скрытой оппозиции к царскому режиму, поддерживал контакты с представителями либеральной оппозиции и готов был оказывать поддержку революционному подполью. Бывший директор Департамента полиции Лопухин как-то признался, что после отстранения в 1903 г. Витте от должности министра финансов, он предлагал физическое устранение Николая II.  Первый премьер-министр России в молодости был связан с оппозиционными и даже революционными элементами. Он имел скрытые контакты с членами Петербургского Совета рабочих депутатов 1905 г. Ему принадлежат сочувственные высказывания относительно социалистических идей и высокая оценка моральных качеств участников революционного движения.

            На Кавказе своими людьми для революционного подполья были тифлисский уездный начальник князь Леван Джандиери, горийский уездный начальник Давид Бакрадзе. Последний даже привлекался в 1906-1907 гг. к дознанию, которое, однако, закончилось безрезультатно, а материалы его были утрачены. С революционным подпольем имели связи органы городского управления. Помощник тифлисского полицмейстера Канделаки состоял в партии социал-демократов, о чем были получены агентурные сведения ещё в 1908 г. Однако это не повлияло на его положение, и он оставался в этой должности до 1917 г.

            Один из руководителей Имеретино-Мингрельской организации РСДРП в конце 1905 - начале 1906 гг. спасался от арестов у кутаисского полицмейстера. Но и в последующие годы во главе кутаисского полицейского управления находились люди, связанные с революционным подпольем. Революционные партии стремились иметь своих людей и в местах заключения. Таким был смотритель Баиловской тюрьмы в Баку. Несмотря на заявления и агентурные данные о его связях с революционными партиями, он остался на своем посту. Это могло быть только в одном случае – при покровительстве ему со стороны вышестоящих чиновников. Свои люди были и в других губернских учреждениях. В 1909 г. Тифлисское охранное отделение получило агентурное донесение о том, что даже в канцелярии генерал-губернатора в Тифлисе есть один партийный служащий.

            Совсем удивительный случай произошел в Кутаисской губернии, где летом 1905 г. губернатором стал агроном по профессии Старосельский. Мало того, что губернатором был назначен человек без бюрократического опыта, так он ещё, будучи до этого директором питомника, прятал там неблагонадежных лиц и сам четыре раза подвергался обыскам. Когда ему предложили место губернатора, он обратился за советом к местной организации РСДРП, членом которой в то время был Джугашвили.

            Так во главе одной из губерний царской России 6 июля 1905 г. стал социал-демократ. В результате Имерито-Мингрельский комитет РСДРП получил возможность не только черпать информацию из ГЖУ, начальник которого обязан был докладывать губернатору о положении дел в губернии, но и оказывать влияние на кадровые назначения по линии МВД. Старосельский поддерживал связь и советовался с комитетом РСДРП, согласовывая все свои действия с революционным подпольем.

            Одним из покровителей Старосельского был тифлисский губернский предводитель дворянства князь Меликов, жена которого была двоюродной сестрой Старосельского. В свою очередь, Меликов состоял в родстве с князем Святополк-Мирским, занимавшим пост министра внутренних дел. Так что к назначению Старосельского могли иметь отношение, как некоторые представители грузинской аристократии, так и представители либеральной части бюрократической элиты в столице.

            В январе 1906 г. Старосельский был отстранен от должности губернатора и арестован. Но вскоре уже оказался на свободе, благодаря хлопотам генерала Малама – помощника Кавказского наместника. В феврале же 1908 г. другой помощник наместника спас его от очередного ареста. После предупреждения он перешел на нелегальное положение.

            Оппозиционные и даже революционные настроения проникли и в среду духовенства. Из стен Тифлисской духовной семинарии вышли десятки членов грузинской социал-демократии, а некоторые из них стали её лидерами. Но и те, которые надели рясу, продолжали поддерживать отношения со своим товарищами, ушедшими в революционное движение, оказывая им посильную помощь, в частности, скрывая активистов за стенами монастырей.

            Православное духовенство Грузии стремилось к независимости грузинской православной церкви от Святейшего Синода. В октябре 1905 г. наместнику была направлена петиция с требованием автокефалии грузинской церкви. Ещё в большей степени такие настроения были распространены среди армянского духовенства. Попытки подорвать экономическое влияние армянского духовенства привели к тому, что Армянская церковь практически целиком встала в оппозицию к царскому правительству и на путь поддержки революционного движения, о чем писал наместник, князь Голицын министру внутренних дел Плеве.

            Революционное движение втягивало и выходцев из военной среды. Среди народовольцев, эсеров, социал-демократов были сыновья адмиралов и генералов. А вчерашние бунтари достигали высоких чинов и должностей на военной службе.

            Весной 1905 г. был создан «Всероссийский Офицерский союз» с отделениями во многих городах. Большевики имели там не только отдельных товарищей, но и целые ячейки в войсковых частях, складах, в Генеральном и Главном штабах, в других центральных учреждениях. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они получили предложение о координации деятельности с целью свержения Николая, чтобы добиться конституции. С большевиками сотрудничали люди, вроде помощника начальника Генерального штаба, генерал-лейтенанта Потапова.

            Революционные партии имели «своих людей» даже при дворе. Например, деньги на издание первых номеров «Искры» в 1900 г. дал сын члена Госсовета камер-юнкер Сабуров. В квартирах видных царских сановников, вплоть до великих князей, хранили партийную литературу. Один из руководителей партии эсеров Алексей Устинов доводился племянником Столыпину. А член Боевой организации партии эсеров Татьяна Леонтьева, была не только дочерью якутского вице-губернатора, но и находилась в родстве с дворцовым комендантом Треповым. Легендарный Азеф получал информацию обо всех передвижениях царя от столь высокопоставленного чиновника, что его фамилию бывший начальник Петербургской охранки генерал Герасимов не решался назвать даже в эмиграции много лет спустя.

            Близок к революционному подполью был князь Барятинский. Социал-демократ Гельфанд, известный как Парвус, который возглавлял второй Петербургский Совет рабочих депутатов после 3 декабря 1905 г., проводил в их квартире «Собрания Исполнительного комитета». При этом отец Барятинского был близок к Николаю и до самой смерти входил в придворный штат императрицы Марии Федоровны, а до 1897 г. заведовал её двором.

            В известном московском салоне графини Варвары Николаевны Бобринской, где собиралась земская и городская оппозиция, находили себе «крышу» и социал-демократы. Её брат Александр состоял в родстве с князем Оболенским, обер-прокурором Святейшего Синода. Жена сенатора Калмыкова Александра, урожденная Чернова, была не только приемной матерью известного марксиста Петра Струве, но и сама участвовала в организации газеты «Искра» и в её финансировании.

            Казалось бы, самым недоступным для революционного подполья должны были быть органы политического сыска. Но, во-первых, отдельные представители этих органов и революционных партий находились между собой в родственных связях (несколько из множества существующих примеров были приведены). Другим каналом связей были представители делового мира, которые оказывали материальную поддержку революционным партиям. Революционные партии стремились иметь и прямой выход на органы политического сыска. Были, конечно, в этих органах свои люди и у кавказских большевиков.

            Существуют свидетельские показания, как Сталин на улице получил список лиц, подготовленных к аресту, от сотрудника охранного отделения в Баку. Другой товарищ встретил как-то выходящего от Сталина жандармского офицера. Потом подтвердилось, что Бакинские большевики действительно имели своего человека в Бакинском ГЖУ. Им был помощник начальника Бакинского ГЖУ ротмистр Зайцев, который отличался чрезмерной любовью к деньгам. Уже в начале 1907 г. он начал оказывать Бакинским большевикам услуги, связанные с освобождением арестованных или смягчением им меры наказания. Орджоникидзе вспоминал, что после ареста актива Бакинской большевистской организации в мае 1907 г. « вскоре все наши товарищи были освобождены за небольшую сумму, выплаченную ротмистру Зайцеву, который весьма охотно брал взятки».

            Зайцев, конечно, был не одинок. Бывший служащий Бакинской полиции Рогачев разыскивался за кражу печати и подделку паспортных бланков. Были свои люди в органах и в Тифлисе. В декабре 1904 г. начальник Тифлисского охранного отделения Засыпкин доложил в Департамент полиции, что запланированный на 21 декабря арест членов социал-демократической организации не может быть произведен, так как не позднее 19 декабря Тифлисская организация РСДРП получила об этом предупреждение.

            Сам начальник Кавказского районного охранного отделения полковник Еремин сознательно дезинформировал Департамент полиции, саботировал розыскную работу на Кавказе. От одного крупного чиновника финляндской полиции поступала информация, откуда следует ждать опасности и какого рода. Начальник Тифлисского охранного отделения ротмистр Рожанов фактически развалил существовавшую в Тифлисе внутреннюю агентуру, свел на нет наружное наблюдение, небрежно обращался с выделяемыми финансами. Его заместитель Раковский как член Одесской организации РСДРП был зачислен секретным сотрудником в штат Херсонского ГЖУ. В мае 1905 г. Раковский заведовал агентурой Бакинского ГЖУ, в ноябре возглавил Бакинский охранный пункт.

            Известна деятельность Бурцева, которому ещё до революции удалось разоблачить десятки провокаторов, работавших в разных политических партиях. Бурцев пользовался собственной внутренней агентурой, которую он вербовал среди чиновников правительства. В эмиграции он вспоминал, как от одного чиновника Департамента полиции получал целые тома секретных документов.

            Утечка информации из самого Департамента полиции и других органов политического сыска продолжалась почти до самого падения царского режима. О масштабах этого явления говорит циркуляр Департамента полиции от 25 января 1910 г.: «…в розыскные учреждения стремятся проникнуть в качестве служащих члены преступных организаций, или их знакомые, поставившие своей целью доставлять членам преступных организаций сведения о сотрудниках, о положении розыска, препятствуя агентурному освещению революционных сообществ и их деятельности…».

            Здесь уместно заметить, что «проникновение» было взаимным или двусторонним. Желание использовать революционное подполье, чтобы манипулировать им в своих интересах, появляется в начале ХХ века и у охранки. Вскоре внутренняя агентура становится главным источником информации, заменив в этом качестве наружное наблюдение. С самого начала внутренняя агентура ставится на «научную» основу. Создаются нормативные документы: «Краткое руководство для заведования внутренней агентурой», «Инструкция о работе с внутренней агентурой», «Положение о начальниках розыскных отделений», «Инструкция по организации и ведению агентурного наблюдения», «Положение о районных охранных отделениях». Основной формой получения информации становится непосредственный контакт секретного сотрудника с куратором на конспиративных квартирах, находившихся на содержании охранных отделений. Получение информации в письменной форме допускалось лишь в виде исключения.

            Сталин – один из первых профессиональных революционеров. Когда Сталин летом 1898 г. вступил в Тифлисскую организацию РСДРП, она насчитывала всего несколько десятков человек. Он чуть не первым изъявил готовность стать профессиональным революционером и перейти на нелегальное положение. Но тогда его предложение оказалось преждевременным. А вот когда произошло объединение пропагандистских кружков и превращение их в боевую политическую организацию, которая перешла к активным действиям, когда у неё появились конспиративные квартиры, вошли в употребление партийные клички, пароли и шифры, начали предприниматься шаги по созданию партийной разведки и контрразведки, тогда и появилась потребность в профессиональных революционерах.

            Поэтому его востребованность в 1901 г. объясняется вовсе не возросшей к тому времени марксистской подготовкой, как полагают многие авторы, а изменением характера деятельности Тифлисской организации РСДРП, зарождением террористического направления внутри грузинской социал-демократии. Кстати,  именно он был среди главных вдохновителей перехода к такого рода действиям. Следствием этого явилось расширение нелегальной деятельности, что рождало потребность в людях, которые могли бы полностью сосредоточиться на подпольной работе. А до тех пор тифлисская организация, кроме того, что не нуждалась в профессиональных революционерах, не могла ещё и содержать их.

            Весной 1901 г., спасаясь от ареста, Сталин переходит на нелегальное положение. Революционная деятельность становится для него не только смыслом жизни, но и единственным источником существования. Первоначально Сталин был единственным профессиональным революционером в Тифлисской организации РСДРП, поэтому на него легли новые обязанности, которые возникли в связи с переходом к активным действиям.

В результате он из рядового члена превратился в одного из руководителей, что было закреплено в 1901г. избранием его в состав Тифлисского комитета РСДРП, а с переездом в Батум -  стал руководителем местной организации РСДРП.

            Уже через месяц после приезда в Батум он нашел средства для существования и снова перешел на положение профессионального революционера. Более того, ему удалось найти средства не только для себя. Уже во время забастовки, которая происходила с 31 января по 17 февраля 1902 г., бастовавшим рабочим выдавалась денежная помощь. Кроме того, нашлись средства для нелегальной типографии, которых хватило на покрытие расходов, связанных с приобретением печатного станка, шрифта, краски, бумаги, доставки их из Тифлиса и содержание наборщика. Добыванием денег для партии Сталин занимался и все последующие годы. С целью пополнения партийной кассы была совершена экспроприация 1907 г. И, уже став членом ЦК, Сталин продолжал заниматься вопросами финансирования партии. Так осенью 1912 г., находясь в Кракове, он участвовал в борьбе большевиков за возвращение «наследства Шмидта», которое  в своё время было отдано на хранение в кассу социал-демократической партии Германии.

            Эта деятельность способствовала расширению его контактов в тех внепартийных кругах общества, которые оказывали материальную помощь революционному подполью. Знакомство с ними рождало подозрения о его связях с охранкой, которые не лишены оснований. Например, уже упоминавшийся ротмистр Зайцев пытался спасти Сталина, но не потому, что тот находился на службе Бакинского ГЖУ, а напротив, ротмистр был на содержании Бакинской организации РСДРП.  21 декабря 1996 г. в «Независимой газете» появилась публикация фрагментов записей одного из работников советских спецслужб о том, что Сталин в период пребывания в Батуме установил контакты даже с английским и турецким резидентами

            Пособничество, выдаваемое за непрофессионализм. Многочисленные случаи «несообразительности» и «непрофессионализма» в работе сотрудников полиции могли говорить ведь и о саботаже. Особенно частыми были случаи создания видимости непрофессионализма в Тифлисском ГЖУ и охранном отделении, когда кто-то сознательно там препятствовал устанавливать истину. Трудно чем-нибудь другим объяснить затянувшиеся поиски «исчезнувшего» заключенного Джугашвили летом 1903 г. (о чем писали в 1-й части). Ведь пока велись эти «поиски» заинтересованные люди успели уговорить наместника на Кавказе, князя Голицына обратиться в Министерство юстиции с просьбой вернуть материалы дознания по делу о Тифлисском социал-демократическом кружке. В результате предпринятых усилий постановление о применении к Джугашвили  «высшей меры взыскания – высылке в самые отдаленные места Сибири на 5 лет» - удалось смягчить.

            Когда Джугашвили бежал из Сольвычегодска и  вскоре был взят в наружное наблюдение, о чем сообщили в Бакинское охранное отделение: «скрывшийся из Сибири социал-демократ, известный под кличкой «Коба» или «Сосо», работает в настоящее время в Тифлисе», там сделали вид, что им неизвестно, кто такой «Коба». А Департамент полиции, в свою очередь, не замечал, что его «водят за нос», так как всем хорошо известна была партийная кличка Джугашвили.

            Конечно, можно объяснить расхлябанностью сотрудника Министерства внутренних дел, который не составил своевременно требование о выдачи Литвинова, арестованного в Париже, когда у него обнаружили 500-рублевую ассигнацию из числа похищенных при экспроприации 250 тысяч рублей 13 июня 1907 г. в центре  Тифлиса. Через месяц из-за отсутствия необходимых для обвинения документов был выпущен Красин. Вслед за тем получили разрешение выйти из тюрьмы задержанные в Петербурге по этому же делу члены ЦК РСДРП Зиновьев, Каменев, Рожков, хотя всех их можно было выслать в Сибирь на срок до пяти лет только на основании «Положения о государственной охране» без каких-либо вещественных улик.

                                                  *   *   *

            Таким образом, ситуация в России и особенно на Кавказе, сложившаяся в начале ХХ века, благоприятствовала установлению связей революционного подполья не только с представителями делового мира, но и с представителями властных структур. Этими многочисленными закулисными связями, возможно, объясняются и «загадки» в биографии Сталина. Однако вряд ли кому удастся досконально их проследить, чтобы предположение стало доказательством. Слишком много документов погибло, другие сознательно уничтожались по разным причинам, в том числе, и по указанию самого Сталина. Ведь если прямые улики о его связях с царской охранкой могли вообще разрушить легенду, то факты использования им разного рода  закулисных связей лишили бы её всякой привлекательности, придав легенде о нем нежелательный оттенок.