НАЧАЛО   БЕССМЕРТИЯ    ИГЕМОНА
 
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

   Бездонны и разнообразны берлинские - барахолки - "фломаркты"... Каждый поход на их развалы - подобен деловой прогулке в грибной лес: пустым не вернёшься, как бы ты не закаивался допрежь...Не устоишь перед обольстительной чепуховиной, о которой, как тут же оказывается, ты мечтал чуть ли не со студенчества, да вот оказии всё не случалось... А если у тебя есть такие же, помешанные на поиске ненужных „драгоценностей“, приятели, то что вам упрёки жён и насмешки род-ственников?! Всё тащится в дом...
   Так у меня неожиданно появились томики „избранного“ Михаила Булгакова. Издание, хотя и киевское, но добротное, да ещё и с уважительными комментариями...  В 1989-м году это был двухтомник,  но уже год спустя, вдогонку, был выпущен как - бы и третий том! Но особенно рад я был поначалу второму тому - в котором запрятался роман о „Мастере“! - завещательное слово самого Михаила Афанасьевича о самом себе и о самих нас... Со времён „знаменской“ публикации, со времён гала-спектакля „на Таганке“ и блестящего киносериала Бортко  - многое из Текста стало привычно своим, как бы фрагментом „Muttersprache“, врождённым, проговариваемым и прилюдно и про себя, по поводу, и без - просто для удовольствия...
      Но исчез - сменился проклятый ХХ–тый, выросли новые читатели и почитатели – „Мастер“ стал киногероем, и стало скучно жить, не имея под подушкой этой горькой фантасмагории... Не из ХIХ–го века, как завораживающие истеричные выдумки Достоевского, что и Булгаков, ненавидящего окружающий его мир, то есть наш, прижизненный сумасшедший Российский Дом со всеми его пошлыми хлопотами и страданиями его пошлых героев....
   И не фальсификации красного графа Алексея .Толстого – талантливейше сочиняв-шего на свой, полуграфский – полулакейский, лад сладенькие псевдореалии, лишь бы с наваром талантливо ускользнуть от необходимости разоблачения реалий сталинщины... Но обнаружилась во мне ещё одна, абсолютно интимная радость, собственно и приведшая к приобретению этих трёх томиков Мастера...
    Смотря - восхищаясь или негодуя – „сериальную экранизацию“ – «Мастера и Маргариты», где все внутренние противоречия, увиденные и прочувствованные ранее, может быть и только мною, как-то стали „грубее и зримее“, разглядел я каким-то внутренним оком некую „купюру“,  случайно ли, или по умыслу допущенную САМИМ! Писателем... Поверив, вслед за Мастером, в „истинность“ событий жизни и смерти Иисуса (прорисованного под иным, более архаичным именем ИЕШУА), как и его многочисленных антиподов-антагонистов (Пилат, Крысобой, Афраний и   многие иные), я не нашёл „технологического“ решения смертной судьбы „Игемона“! 
    Как же Он, каким  Жестом,  каким Заклятием,  каким Бесовским Деянием  направлен был в иной Астрал? И Мастеру и Маргарите потребовалась для того же содействие –„помощь“ профессионального убийцы (примем, что это был не г-н Воланд, а Азазелло)... А как оказались и Пилат, и его охранительница - псина Банга,  Мастер Булгаков не успел, если вообще не  задумывал, прописать как обычно детально и дотошно?... И тогда я решил посягнуть!
Мне всегда нравилось литературные проделки-подделки, литературные имитации. Самому ли их сочинять-творить или обнаруживать подобное у иных Авторов ...

Да и сам Мастер Булгаков с удовольствием этим грешил, бравшись за разрешение судеб и Мольера и Пушкина, практически всех фигурантов „Собачьего сердца“...

В этом творческом свойстве есть Нечто, приближённое к лицедейству, а отсюда и потребность Автора в домашнем (хотя бы и измысленном) вертепчике, да и весь „Театральный роман“ – это высокохудожественная имитация Реальной Советской Театральной жизни ...
 …Предположим  теперь, Уважаемый Читатель, что   где-то   лежат, переписанные чьей-то, не женскою ли ручкой?, листочки, в которых и раскрываются последние земные дни Пилата Понтийского...     А ВОТ И ОНИ!!!

 
                   
          
   Второе Предуведомление
Не менее двух раз в год я разбираю завалы своих бумажных архивов: избранные черновики, незаконченные опусы, фразочки и иные лаконичные придумки, дубликаты распечаток, вырванные или вырезанные странички периодики - et cetera, et cetera...

На-днях я нашёл среди прочего несколько страничек странноватого текста. Поначалу я решил, что это самиздатовская перепечатка из Булгакова, сделанная ещё в шестидесятые годы (бумага листков совсем разжелтелась во времени). Но, вчитавшись, я  осознал  её оригинальность, хотя текст был (навскидку глядя) полностью стилизован под Мастера... Автор не обозначен.. Кто ОН (или ОНА)? Откуда эта рукопись - напрочь позабыто мною. И, для условной простоты, я временно присвоил авторство Самому Себе и разрешил её опубликовать.

ВЫХОД  В     БЕССМЕРТИЕ

Получив из рук Игемона перстень с овальным кроваво-красным камнем, Афраний понял, что дни его, Афрания (если даже не часы) уже расчислены неблагодарной судьбой... Начальнику тайной службы была хорошо известна роковая роль этого перстня… Неспроста Игемон не носил его на своём указательном, левой руки, пальце,

а прятал в кармане внутри своего бездонного пояса... Службе Афрания уже не раз приходилось тайно вывозить из города трупы недавних гостей  Игемона, казалось только-что пользовавшихся благоволением и материальной поддержкой Прокуратора... Эти люди скрытно появлялись в дворце и, после тайных же собеседований с Игемоном, спокойно уходили под охраной караульных солдат из второй кентурии Молниеносного Легиона... Позже провожавшие их легионеры с удивлением докладывали о проходившей на их глазах скоропалительной кончине этих странников: не отойдя от бывшого дворца Ирода Великого и одной стадии, бывший гость Игемона в безобразных конвульсиях  падал навзничь... Кровавая пена пузырчатой лавой выбрасывалась из его хрипящего рта... Глаза оставались широко открытыми, и их не удавалось закрыть, хотя смерть явно овладевала быстро коченеющим телом…

А душа, конечно уже удалилась в иной мир... Солдат удивляло особо то, что с руки погибшего всегда сваливался перстень с огромным кровавым камнем... При докладе Прокуратору о случившемся, перстень неизменно передавался Игемону, и тот молча прятал его в карман на своём   поясе...   

  Афранию, как начальнику тайной службы,  знакомы  были  эти  римские  и  азиатские фокусы с отравленными подарками, но тайный помощник Прокуратора не сомневался, что и Хозяин знает об его осведомлённости...
...Только что закончившееся собеседование по поводу воздаяния  Иуде из  Кириафа, всё состоящее из умалчиваний и словесных хитросплетений, показало обоим - и Прокуратору и Афранию - что ни о каком доверии между ними и мысли не должно быть ... Да и дальнейшее сосуществование их опасно для обоих.

    Слишком много Афраний знал о Прокураторе ... И слишком вероломен был Игемон...
                     Да победит  быстрейший  и  vae  victis  -  горе побеждённому!
…Бывало (и Афраний, иногда, сам присутствовал при этом ) что Прокуратор требовал от принесшего перстень тут же (якобы, как награду!) сразу же надеть возращаемый перстень... И спокойно выжидал кончины чем-то провинившегося солдата...

Совершая казнь в присутствии Афрания, не предупреждал (или грозил?) ли он тем самым самого доверенного из подчинённых? А сегодня? Почему Он опять дал ему, Афранию, отсрочку от смерти ? Надолго ли? Чтобы помочь быстро скрыться в иудейской мгле? Сбежать? Или... для ответного подарка? Кому же???
    За пятнадцать лет работы в Иудее Афраний многого насмотрелся, занимая одну из самых ответственных римских должностей... Здесь, на перекрестье культур Запада и Востока все изощрённые методы предательств и убийств становятся азбучными технологиями... И это „Мы“ - прокуратор Иудеи Понтий Пилат, и „я-Афраний“ - его до сих пор вернейший Пёс - не менее верный, чем остроухий пёс Банга - знаем одинаково хорошо... Убийство любого из людей на этой ненавидимой ими обоими иудейской земле  земле было рутинным служебным занятием, требующим от него в последующем только тщательной проверки отчётных бумаг, отсылаемых в Рим... Формализм и буквоедство были Законом и свято соблюдались всеми службами Кесаря!
   Что же (или кто же?) заставило великого Прокуратора Иудеи подгото вить убийцу для самого себя - сына короля-звездочёта и безродной красавицы Пилы?.

    ...Эти опасные мысли перелистывались в голове начальника тайной службы, пока он, тщательно укрыв своё лицо, проходил мимо тыльной стороны дворца Каифы, именно там, где переулок господствует над задним двором дворца. Где - то здесь через забор и был, якобы, переброшен пакет с деньгами зарезанного Иуды из Кириафа, того Иуды, что своим поцелуем  выдал-предал чрезмерно философствующего бродягу...

  …Огибая зады дворцового двора, Афраний начал мысленно составлять схему такой интриги, что позволила бы ему, при минимальном собственном риске, выполнить трагичное невысказанное  самоубийственное пожелание Прокуратора Иудеи...
…Начальным звеном должна была стать беседа со своим коллегой - правой, хотя и тайной, рукой самого первосвященника Каифы... Не первый раз оба разведчика правящих, якобы противоборствующих, но на самом деле дружно сотрудничающих блоков иудейской элиты как в рутинном руководстве плебсом, так и в пресечении всяких его экстремальных попыток подорвать влияние верховной власти римского кесаря и иудейского Синедриона... Сотни раз они тайно согласовывали и режиссировали тонкие детали многоходовых и многофигурных комбинаций ЯКОБЫ неожиданных  событий в столице Иудеи - Ершалаиме...
    Роковая догадка Афрания заинтриговала его иудейского коллегу... Тот знал о лютой (кстати, взаимной) ненависти Каифы и Понтия Пилата.. И открывшаяся возможность устранить главнейшего врага вполне устраивала обе стороны... Более часа две фигуры в чёрных капюшонах, неслышно для других, сочиняли все эпизоды предстоящей трагедии... Спустя этот час, после возвращения подручного Каифы во дворец, к Первосвященнику был приведён чернобородый, с  гноящимися от палящего солнца и бессоницы глазами, и попрежнему укрываемый  грязным талифом,  бывший  сборщик  податей, а  ныне  - историограф   философа   Иешуа   Га-Ноцри,   накануне   распятого   на Лысой горе...
      Левия Матвея нашли в той же пещере на северном склоне Лысого Черепа, куда ранее было положено тело распятого бродяги, хотя теперь в ней его уже не было… Левий Матвей, близоруко всматриваясь в строки, всхлипывая, записывал что-то неровными буквами на неровных листах козьего пергамента, когда перед ним, позвякивая оружием и бронёй, появился начальник храмовой стражи. В его мрачной тени стояла не менее мрачная фигура незнакомого никому человека в капюшоне...
Окутанный грязным разорванным хитоном, не скрывающим убогость исхудалого до-нельзя тела, бывший сборщик налогов попытался, но безуспешно, приподняться с согретой им голой земли. Сделал он это лишь при грубой и сильной помощи солдата, встряхнувшего и быстро поставившего писаку перед начальником стражи...
 –  Ты, Левий Матвей, вызываешься на допрос к главе Синедриона. Поспешим незамедлительно – отрывисто произнёс начальник храмовой стражи и, не дожидаясь реакции Леви Матвея, повернулся и вышел из сумрака пещеры... Поддерживаемый (или удерживаемый) двумя стражниками, летописец молча поплёлся за ним.

Не доходя до дворца Каифы,  примерно на пол-дороги от дворца Ирода, процессия остановилась, и человек в капюшоне, отстранив от Леви Матвея стражников, вплотную подошёл к нему и тихо заговорил:
   – Известно ли тебе, о Леви Матвей, что то погребение, при котором ты присутствовал, было ложным? – 
Тело  оборванца  словно  окаменело,  затем  оно  всё  затряслось,  и злобный хриплый голос, переходящий в свистящий шёпот, произнёс:
–  Где тело Иешуа Га-Ноцри? – 
–  Прокуратор приказал его извлечь и подвергнуть сожжению! –
 –   А Каифа? – …

 –   Он будет осведомлен после сожжения, и, Прокуратор уверен, что он одобрит содеянное... – 
–  Могу я переубедить Игемона? – 
–  Ничто не переубедит прокуратора Иудеи, кроме мнения Рима, а ты, Левий Матвей, имеешь только своё, личное, которое вряд ли заинтересует Игемона... –
–  Я попрошу его аудиенции. У Игемона ко мне было пожелание, которое я согласен теперь выполнить.. –  .
–  Берегись! Гнев Прокуратора Иудеи страшен и безудержен. Ты опять рискуешь своей жизнью, которая тебе опостылела после смерти Га-Ноцри... Даже пёс Игемона может тебя разорвать,  не допустив до разгневанного хозяина... 

–  Верните мне мой нож - для защиты! – 
    –Украденный тобой  нож  уже вернули хлебнику в лавку у Хевронских ворот, наказав торговца за халатность. Но я тебя обеспечу оружием, которое сможет тебя спасти, хотя при неправильном пользовании –   и погубить! – 
      Человек в капюшоне, так и не открывая своего лица, протянул Леви Матвею длинный кинжал, спрятанный в кожаные ножны... Не выпуская кинжала из своих рук, он, слегка обнажив сталь, указал на странные насечки, расположенные поперечно заострённой стороне лезвия...
  – В этих насечках таится смертельный яд одной из самых опасных змей пустыни.И горе тому, чья кровь хоть на мгновение соприкоснётся с кинжалом.

Будь осторожен сам, и пусть тебя хранят твои иудейские боги! Если ты попрежнему настаиваешь на разговоре с Прокуратором, то иди, не боясь, за этим стражником, который и приведёт тебя к твоей цели. – 
    Человек в капюшоне жестом подозвал вооружённого солдата, находящегося до cих пор в тени камней... Через полчаса, не более, конвоир Леви Матвея, стараясь негромким хрустом по песку обозначать свой приход, медленно приблизился к мраморному балкону, где стояло ложе Игемона. За ним. понурив голову и чуть семеня усталыми ногами, подошёл и Леви Матвей.
…Огромный серый пёс, блеснув золочёными бляшками ошейника, внимательно навострил свои и без того острые уши и слегка заурчал...                  

Разбуженный шествием Понтий Пилат, приподнявшись с изголовья, хлопнул в ладоши и приказал: –   Светильники в колонаду.. –  . Вглядевшись и узнав приведенного, Игемон почти радостно воскликнул: – Ты принял мой совет, несчастный?! Я доволен! –  –  Ты  попираешь   Законы   нашей   Веры,   римский   правитель.   Мы   не сжигаем тела покойников, как это делают иноверцы... Зачем ты приказал сжечь Га-Ноцри!? –
  – Ты, глупый и вздорный иудей, забыл, где находишься и с кем говоришь? Не позвать ли Крысобоя, дабы он и тебя, как недавно бродягу-философа, поучил почтительным манерам?! Афраний - мой начальник тайной службы, доложил, что ты присутствовал при погребении казненных преступников. Какое-такое сожжение ты выдумал? –
–  Мне всё рассказали люди из служб Синедриона! И они указывают на тебя, прокуратор Иудеи! Ты лжец, Пилат Понтийский! Я ненавижу тебя! – 
–  Жалкий, грязный червь! Ты и казни человеческой недостоин за такое оскорбление! Эй, Банга! Проучи негодяя!

 –                         

        Игемон резко подтолкнул пса, уже приподнявшегося на передние лапы и начавшего злобно ворчать... Получив чёткий приказ хозяина, Банга рванулся к стоящей в четырёх шагах фигурке Левия Матвея. Но тот молниеносно выхватил из-за пазухи обнажённый кинжал и встретил им налетающую на него морду зверя.
      Пёс всей своей могучей грудью навалился на человека, повалил его, однако лезвие кинжала Левия Матвея успело глубоко процарапать шею Банги...

Прокуратор, внимательно следивший за схваткой, вдруг увидел, что вот-вот начавшаяся расправа зверя с человеком прекратилась. Злобное рычание Банги захлебнулось и сменилось скулением... Из пасти пса вместе со слюной мерзким потоком вырвалась пенная зеленоватая жидкость, и пёс упал на бок около лежащей фигуры в грязном тряпье... Передние, а затем и задние лапы зверя задёргались, громко царапая мраморный пол терассы...      Через несколько секунд пёс затих - он был мёртв!
   Забыв обо всём, Пилат рванулся к своему любимцу, обнял его голову с ещё оскаленной, как в прыжке, мордой, что-то произнёс по-латыни, и лишь затем злобно взглянул на Леви Матвея:
  – Подохни же, мерзавец! –  и, выхватив из-за пояса маленький кривой нож с золочёным лезвием из дамасской стали  и, как пол-минуты назад пёс Банга, навалился на застывшую фигуру Леви Матвея... Острие ножа дотянулсь до горла иудея, но не проникло в него, а лишь проложило неширокую, тут же начавшую источать кровь, царапину.    Дальнейшее движение золотого лезвия прекратилось: рука Пилата выронила кинжальчик и потянулась к груди, в центре которой обозначилась рукоятка того самого кинжала, который был передан в пещере Матвею неизвестным человеком в капюшоне…
     Намеревался ли Левий Матвей зарезать Прокуратора, или его коченеющие руки сами направили кинжал в определённое Судьбой место, не стоит теперь и разбирать... Судьба соединила всех троих: собаку Бангу, спутника Иешуа Га-Ноцри и пятого Прокуратора Иудеи Пилата Понтийского и уложила их трупы тесной телесной горкой на терассе бывшего дворца царя Ирода Великого.
    Случилось это по прошествии одного дня и двух ночей с момента казни трёх нарушителей законов Иудеи и Священной римской империи в самой середине весеннего месяца Нисана.
…Что виделось в предсмертном видении псу - нам почти и не интересно, но можно предположить, что основу видения составляла забота  о  состояниии  и  безопасности  бесконечно  и  самоотверженно любимого им Хозяина, его спокойствии, и воспоминание о нежной ласке руки – сильной и тёплой, так нежно треплющей острые уши и затем ритмично массирующей спину собаки – от загривка до самого предхвостья.
…Леви Матвей не ожидал столь быстрой своей смерти, хотя неоднократно, особенно в последнюю неделю, искал с ней свидания, весь ослеплённый негодованием за несчастья своего кумира... От пса он защищался осознанно и достаточно хладнокровно. Удар кинжала Пилата был неожидан, и Левий не успел от него увернуться, да и рана от пилатовского кинжальчика была как будто незначительна...

Но через  секунды  начались  такие  телесные  муки, что завершившее   всё помрачение рассудка   показалось Левию  Матвею счастьем, какого он так давно искал в своей земной жизни...    Прокуратор умер спокойно, убедившись перед смертью в кончине единственного своего друга – пса Банги, а проникновение кинжала Леви Матвея в своё сердце даже и не прочувствовал – ни удара, ни боли, ни последовавшего затем полного, смертного окоченения...
      И только постоянно звучащая последние двое суток жизни мысль:  –„Бессмертие... Пришло бессмертие.“ – металась от виска к виску в неспешно умирающем мозгу Прокуратора…     Не о бессмертии, а о временной отсрочке от неминуемой (рано или, очень желательно, позже) смерти, думал Афраний  –   начальник тайной службы римского контингента, обосновавшегося в ненавидимом только что скончавшимся Прокуратором Ершалаиме.

Именно Афраний сплёл ту сеть, которая навечно соединила самого могущественного римлянина и самого могучего пса Иудеи с самым незадачливым последователем, протагонистом и бытописателем бродячего философа Иешуа Га - Ноцри:

 “qualis vita, finis ita” – „какова жизнь, таков и её конец“.
                    За автора - Станислав СТЕФАНЮК    

                                                          Берлин, 02.2006 -12.2015

 Post – Post - SCRIPTUM
Имитация стиля любого автора - будь то Гомер, Шекспир, Кафка или Ленин - дело сравнительно немудрёное для всякого постоянно пишущего автора...

Целесообразность такого литературного действа — целиком в желании и воле Автора... А претензии к такому Автору всерьёз может предъявить лишь массовый Читатель – «похож или не похож»?  – „Насколько хуже, а вдруг – лучше прототипа?"…
Когда я придумывал сюжет того, что Вы, надеюсь, уже прочли, мне хотелось решить лишь одну творческую задачу: объяснить (и уж конечно в стилистике, максимально приближённой к манере Михаила Афанасьевитча  Булгакова, и именно в «Мастере и Маргарите») причину и «cпоcоб»  „увековечивания“ Понтия Пилата, Левия Матвея,

ну и, заодно уж, пса Банга...
   Не скрою, я всё время чувствовал себя шкодливым школьником, случайно заглянувшим в школьный журнал, держа при этом ручку, предварительно обмакнутую в чернильницу-непроливайку...( Кто ещё помнит эти нюансы советской неполной средней школы?). Но азарт пересилил и подавил крупицы стыда... На счастье, вдруг, совершенно случайно, я обнаружил полностью искупающую мой грех (да и грех ли это был: так, упражнения в греховности, не более!) индульгенцию на страничке (даже на двух-трёх) известного российским книжникам "Книжного Обозрения" №219... Цитирую: « ...в ведущих московских магазинах к лидерам продаж приблизилось продолжение „Мастера и Маргариты“– роман тверского писателя Виктора Куликова «Первый из первых, или Дорога с Лысой горы »… В данном „КНИГОБОЗУ“ интервью В.Куликов пояснил: „ ...И однажды пришла мысль написать продолжение. —Поначалу она казалась невозможной, страшной, даже кощунственной! Но ведь у Булгакова есть строки о том , что ученик напишет продолжение.“

И,  чуть далее: – „ Вдохнул поглубже и бросился в этот омут..."   
    Поскольку ни найти, ни прочитать этот роман мне — не Куликову,  а Станиславу   Львовичу   Стефанюку,   не   привелось,   я   позволил   себе успокоиться

 „на достигнутом“ – ну, не соревноваться же в самом деле мне - Любителю, с „Профессионалами“ – укрепителями Булгаковского словесного наследства...