EN
Старый сайт
Выбрать стихи, выбрать жизнь...
8 апреля 2013 г в Израиле отмечается День Катастрофы и Героизма европейского еврейства. Он приурочен к началу восстания в Варшавском гетто в апреле-мае 1943 года.
Этот материал посвящается памяти поэта Катастрофы Ицхака Каценельсона
- Поэт - на кого он похож? –
На человека, что попал в теснину, и не было у него выхода, кроме как покончить с жизнью или возвысить голос в песне...
И выбрал он стихи, выбрал жизнь.
(1938 г.)
Ицхак Каценельсон
Забвение - это вторая смерть. А что осталось от них, расстрелянных, задушенных, сгоревших в пламени сороковых годов? Братские могилы, разбросанные по европейским странам, газовые камеры, в которые водят туристов, споры о подлинности палачей типа Демьянюка и денежные конфликты со швейцарскими банками?
Нет, это не то, что осталось от недоживших, недопевших, недолюбивших шести миллионов евреев Европы. Сохранилась музыка замученных в концлагерях композиторов, дневники голландской девочки Анны Франк и французской студентки Элен Берр, рисунки не кисти, а кисточек ребятишек из Варшавского гетто.
Остались стихи... Их писали чернилами на бумаге. Нет, нет, не кровью. Но почему же между строчками, как между отрубленными пальцами, заходит алое солнце, покрасневшее от боли и безнадежности, без шанса увидеть вновь под собой десятки тысяч запрокинутых к нему лиц? Десять тысяч вчера... десять тысяч сегодня... завтра... Вслушайтесь в эти строки:
Пой же! На лире своей, обнаженной, пустой,
обреченной на слом,
Пальцами жесткими извлекай
каждый звук, каждый стих.
Каждый палец, как скорбное сердце...
Пой же последний псалом
О евреях Европы последних. Нет их в живых.
Так начинается поэма "Песнь об убиенном еврейском народе", написанная поэтом Ицхаком Каценельсоном. В мою жизнь образ Каценельсона вошел после посещения дома – мемориала борцов гетто, расположенного в Западной Галилее, на территории кибуца «Лохамей ха-гетаот». Его имя носит музей.
Май стал начальной и конечной точкой отсчета в жизни поэта. 11 мая 1885 года он родился и в один из майских дней 1944 года завершил свой земной путь. Крематорий Аушвица (Освенцима) остановил его сердце, но душа осталась в стихах. Поэзия Каценельсона посвящена его народу, с которым он разделил участь.
До войны Ицхак Каценельсон был директором Еврейской школы в городе Лодзь. Говорят, что с талантом Учителя, как и с поэтическим даром, нужно родиться. Когда мама Ицхака открыла детский сад, он, двадцатилетний юноша, работал там, и малыши были необыкновенно привязаны к нему. Потому что все, что делал этот человек, он делал искренне, и благодаря искренности был первоклассным педагогом.
Довоенное творчество поэта в основном посвящено детям и юношеству. Писал он на иврите и на идиш, владея этими языками в совершенстве.
Сейчас в младших классах израильских школ учат стихи Каценельсона, но дети не знают о его судьбе, и, вырастая, вместе с именем поэта забывают его теплые строки. А ведь строки эти, несут ту поучающую доброту, которую родители не всегда умеют вложить в своих детей:
На окошке, на окошке воробей щебетал.
Шалунишка бросил камень, в крылышко ему попал.
На земле, на земле воробышек лежит.
Рядом мальчик-шалунишка весь в слезах стоит.
Ицхак Каценельсон плодотворно работал. Он побывал в Америке, ездил много по странам Европы, дважды побывал в Эрец Исраэль в гостях у младшего брата Авраама. Строки гордые, горячие, написанные поэтом после посещения подмандатной Палестины, складывались в циклы стихов. Многие из них были запрещены английскими властями, но выучивались наизусть жителями Эрец Исраэль:
Без дорог, презирая границы,
Среди ночи, под пологом тьмы,
Тех, кто к новой свободе стремится,
Провожаем на Родину мы.
Но после путешествий возвращался поэт в свой дом, к семье, к работе, возвращался в галут, где прививал высокое чувство патриотизма своим воспитанникам.
Если бы... Если бы не наступил черный день 1 сентября 1939 года. Но он ворвался в жизнь мира вместе с немецкими танками, перешедшими польскую границу. А через восемь дней их рокот раздавался на улицах классически-красивой Лодзи, где проживало около четверти миллионов евреев, привыкших считать Польшу своей родиной.
Но Польша, где еврейские мамы веками пели своим детям колыбельные, а выросшие дети читали над усопшими родителями "кадиш", стала кладбищем европейского еврейства. Именно на ее территории были организованы фашистами концентрационные лагеря уничтожения. Туда ввозили узников из всех оккупированных стран, но три с половиной миллиона польских евреев следующими после немецких евреев узнали ужасы геноцида.
Лодзь захвачена. Немцы направились к Варшаве. Эшафот выстроен. Приговор еще не приведен в исполнение. Осужденные - от младенцев, только появившихся на свет, до стариков с затуманенным взглядом. Все... атеисты и верующие, ученые и рабочие, коммунисты и бундовцы, счастливые и не успевшие ими стать. Все, народ весь, имя которому - Еврейский Народ. Не было большего горя, чем быть в ту пору евреем, иметь еврейские глаза и душу, и повязку со звездой Давида на рукаве.
Дороги Польши в первые дни войны были заполнены беженцами. Но дороги вели в Никуда, и люди, ошеломленные натиском обрушившейся на них беды, стекались в Варшаву.
В Варшаву бежал поэт, сюда чуть позже приехала его жена Хана с детьми. И Варшавское гетто стало их последним общим домом. Когда стреляют пушки, Музы молчат. Человек тонкий, ранимый, Ицхак Каценельсон не мог вернуться к литературной работе. Но истинный Поэт - лишь тот, чей голос слышен и в дни радости, и в скорби. Мужество поэта и его стихи возвращаются к нему. Поэт включился в работу подпольных организаций, печатался в подпольной газете, готовил воспитателей для сиротских домов, основал драматическую труппу и, конечно, писал. Единственной книгой, изданной евреями на территории оккупированной Польши, была пьеса И. Каценельсона "Иов". Это произошло 22 июня 1941 года, в день, когда разверзлись небеса над крепостью Бреста.
Потом, с конца 1941 года, завертелся кровавый круговорот событий. Началось массовое уничтожение евреев на всей территории Польши. А летом 1942 года огненный обруч охватил Варшаву. Гетто, средневековое изобретение, пригодилось фашистам. Не нужно собирать евреев по всему городу. Они все, поделенные на "продуктивных" и "не продуктивных", а значит, на перспективных и обреченных, были сконцентрированы в одном месте, и осталось только отдать приказ юденрату: в день вывозятся в Треблинку 6000, 10000, 15000... Страшная, многозначная статистика. Как же случилось так? Ведь нормальному, психически здоровому человеку свойственно созидать, а не уничтожать. Почему же война перечеркивает все? Почему соседи становятся предателями, друзья - врагами, а убийство и подлость - нормой?
Самое страшное, когда предателями становятся братья по крови. Об этом не часто пишут в прессе - об украинских, литовских палачах, пожалуй, прочтешь чаще. И, конечно, количество изгоев в еврейском народе было незначительно. Но они были. Это президиумом общины, евреями, изобретались воззвания, где каждой семье, пришедшей добровольно на железнодорожную станцию с "целью переезда на другое место жительства", были обещаны три килограмма хлеба на душу и повидло! Нам страшно в этом признаться, больно поверить. Но поверить нужно, потому что, начав читать поэму Ицхака Каценельсона "Песнь об убиенном еврейском народе", в замечательном переводе на русский язык Эфраима Бауха, я верю в каждую ее строку:
В окно я долго смотрел: избивающих видел там,
Избивающих и избиваемых: буду глядеть на них!
Руки свои ломал от стыда... Боже, позор и срам!
Евреи били евреев... Били евреев моих!
Двери взломав, врывалась эта банда подонков
В дома еврейские, размахивая дубинками, воздух матом скверня,
Выслеживала, ловила, в телеги швыряла старика и ребенка,
Вон! - орала, плевала в Бога ночью и в свете дня...
"Песнь об убиенном еврейском народе" – песня - плач, песня - стон, строки ее не льются, а обрушиваются на тебя скорбным водопадом боли и страданий. Она написана Каценельсоном уже после выезда из Варшавского гетто, во французском городе Витель, в лагере для интернированных.
Это было уже после... После ежедневного вывоза в Треблинку указанной нормы, после 6 сентября 1942 года, когда на улицу Мила были согнаны сто тысяч варшавских евреев, и половина из них в течение нескольких дней была вывезена в концлагеря или расстреляна на месте. Что творилось на улице Мила, опаленной зноем солнца и омытой ручьями слез!.. Поэт пишет: "Я поклялся молчать и не говорить о том, что было на улице Мила". И еще он пишет:
О, лучше бы не родиться на земле,
но коль суждено
Родиться, то чтоб это было до того,
Как придешь на улицу Мила, сойдешь на смертельное дно,
И лучше без Бога... Но как тяжело быть без него!
Это было уже после депортации в Треблинку жены поэта Ханы и младших сыновей, четырнадцатилетнего Бен-Циона и одиннадцатилетнего Беньямина. Бенчика и Немека, как называет их в поэме отец. Разрушилась одна из многочисленных еврейских семей. О многих таких семьях мы не знаем, они канули в бездну, поглощенные трагедией Катастрофы. Но когда поэт поет своей Ханеле, он поет всем еврейским женщинам и детям:
Гляди, гляди, народ вокруг меня,
бесчислен их мертвый взгляд, Кости и плоть, миллионы,
стоят - за евреем еврей.
Сквозь зрачки Бенциона и Немы тысячи глаз глядят,
Глядят сквозь глаза печальные
любимой жены моей.
Это было уже после восстания в Варшавском гетто, в котором принимал активное участие Ицхак Каценельсон. Он был безоружен, но он поддерживал словом:
Последний еврей, фашиста убив, народ свой спасет!
Быть не может иначе!
Даже если можно спасти убитый народ - спасайте!
Варшавское гетто в огне
Восстание в неволе – подвиг, пусть даже заранее обреченное на провал, как в Варшавском гетто. Сипы неравны, гетто в огне и только единицы спасаются из бушующего гибельного пожара. Ицхак Каценельсон и его старший 17-петний сын Цви, благодаря уси¬лиям друзей, прячутся в арийском районе Варшавы. Затем с документами иностранных подданных, граждан Гондураса, их увозят во Францию, в лагерь Витель.
"Я жизнью наказан", - пишет поэт после гибели жены и детей. И лагерь Витель с чудесными курортными пейзажами вокруг него - лишь отсрочка приговора "везунчикам", добывшим заграничные паспор¬та. Но за одиннадцать месяцев, оставшихся Поэту, он, душевно истерзанный, отчетливо понимает свою миссию: он должен воспеть память о народе своем. И закончив книгу воспоминаний "Дневник лагеря Витель", Ицхак Каценельсон приступает к поэме "Песнь об убиенном еврейском народе". За четыре месяца создает он пятнадцать глав. В них разные образы. В поэме оживают вагоны, "хищные звери», поглощающие каждый день обреченных на гибель людей:
Вагоны! До отказа набиты были вы – пустыми вернулись, вагоны!
Где вы оставили их, евреев? Что с ними сталось?
Десятки тысяч вы поглотили, И вот вы снова у перрона!
Конечная станция недалека,
Это я знаю, вагоны.
Депортация в концлагерь
В поэме оживают небеса, святость которых отвергает поэт:
Небеса, отражаетесь в реках.
Светитесь в каждом вагоне
Поездов, несущих днем и ночью
мой народ на убой,
Миллионы детей перед гибелью к вам тянули ладони.
Миллионы матерей, - но вы и не дрогнули шкурой своей голубой.
В поэме Каценельсон пишет и о тех, кто подолгу Совести мог попытаться предотвратить многолетний кошмар Катастрофы:
За что? Почему? Не спрашивай ни доброго гоя, ни злого.
Злой был с убийцами,
добрый следил одним глазом, прикрываясь незнаньем.
Нет, нет! Некого привлечь к суду,
да это и не ново...
Сегодня, снабженные огромным количеством информации, мы знаем множество случаев проявления высокого героизма известными и безымянными Праведниками мира, которые рискуя своей жизнью спасали жизнь других. По данным института «Яд ва-Шем» почетное звание «Праведник мира» присвоено 22765 спасителям евреев и имена их еще открываются Истории. Низкий поклон памяти каждого из них! Мы помним, что в делах Дрейфуса и Бейлиса принимали участие порядочные люди разных национальностей. Но мы принимаем слова Каценельсона, потому что он, потерявший всю семью и находившийся у смертельной черты, имел право на эти слова.
Поэт плачет и скорбит о первых жертвах войны, еврейских детях, любопытных, чумазых, наивных и самых беззащитных. Еще вчера здесь был приют для детишек, которых сделала сиротами война. А сегодня в зловещей пустоте комнат остались лишь их пальтишки да разорванная тетрадка с пьесой Каценельсона, которую репетировали дети;
... О, сгорите дотла, все творенья мои от века,
Но спасите хотя б одного из пятидесяти сирот,
хоть это до ужаса мало!
Песнь за песней, строка за строкой поэт открывает читателю трагедию Катастрофы, не приукрашая и не умалчивая ничего. Он заканчивает поэму в январе 1944 года. В марте, после проверки документов, Ицхак Каценельсон и его сын. Цви оказались в другом лагере, а оттуда в конце апреля были депортированы в Освенцим...
Поэт не смог спасти жизнь себе и сыну, но он спас свою поэму. Еще до депортации из лагеря Витель часть его рукописей была спрятана в подвале дома за пределами лагеря. Один экземпляр был закопан в землю под старым деревом. И еще один экземпляр, спрятанный в ручке чемодана, был в 1944 году доставлен в Эрец Исраэль. Никто не знает точной даты гибели Ицхака Каценельсона и красивого паренька с упрямыми глазами и длинной челкой, его первенца Цви. Но это случилось в мае... Небеса поглотили поэта, соединив в одном белом облаке прах его, жены, их детей и всего убиенного еврейского народа. Поэма Каценельсона заканчивается трагически:
Горе мне, все завершилось.
Был народ, и нет его. Все истреблены!..
Но свой рассказ о поэте Катастрофы Ицхаке Каценельсоне хотелось бы закончить строками из его "Дневника лагеря Витель":
"Я уверен, что родится в короткое время великое поколение, и число его превысит число тех, кто был убит так страшно мерзким отродьем человеческого рода. Да родится народ! Великий и многочисленный еврейский народ..."
И МЫ РОДИЛИСЬ.... Через неделю после дня Катастрофы в нашей стране отмечается день рождения государства Израиль - день Независимости.
Музей Катастрофы и героизма европейского еврейства
им. Ицхака Каценельсона в Западной Галилее (Израиль)
Ратманский Яков 
Мотовилов Анатолий 
Вайнер Ирина 
Адаева Айша 
Некрасовская Людмила 
Андреевский Александр 
Михальска Стася 
Талейсник Семен 
Ейльман Леонид 
Андерс Валерия 
Кравченко Валерий 
